Сумерки Справедливости (джен)

Все началось с запаха ржавчины и ощущения пристального взгляда в спину. Эмия Широ привык к странностям. Его мир, склеенный из обрывков воспоминаний о всепожирающем пламени, всегда казался немного неправильным, словно плохо настроенный приемник, ловящий помехи из другой, более страшной реальности. Но сегодня помехи стали оглушительным шумом.

Он задержался в школе, чтобы навести порядок в додзё — рутинная работа, которая обычно приносила покой. Но покой не приходил. Сквозь затянутое дождем окно он увидел их. Два нечетких силуэта на школьном дворе, синий и красный, двигались с размытой, хищной грацией. Воздух расколол звон сталкивающейся стали, пронзительный и чуждый этому миру.

Это было неправильно. Невозможно.

Взгляд одного из них, того, что был в синем, метнулся к окну. Широ не видел его глаз, но почувствовал укол ледяного внимания, прошивший его насквозь. Его заметили.

Внутри что-то оборвалось. Инстинкт, вбитый в него отцом за годы туманных предостережений, закричал одно слово: «Беги».

И Широ побежал. Он бежал, не помня себя, подгоняемый стуком собственного сердца и уверенными, нечеловечески быстрыми шагами за спиной. Дом. Убежище. Единственное место, где мир все еще имел смысл.

Он ввалился внутрь, захлопнул дверь и сполз по ней, задыхаясь. Тишина. Может быть, он оторвался? Может, ему все это привиделось?

— Я знаю, что ты здесь, мальчик. — Голос за дверью был спокоен, почти скучающ, и от этого становился еще страшнее. — Правила есть правила. Свидетелей быть не должно.

Паника превратилась в ледяной ужас. Широ отпрянул от двери и, спотыкаясь, бросился на задний двор, в старый сарай. Мастерская отца. Его последняя линия обороны. Он заперся изнутри, забился в угол, пытаясь лихорадочно укрепить подвернувшийся под руку обрывок газеты. Заклинание не сработало. Его магия, слабая и нестабильная, растворилась в волнах его собственного страха.

Дверь сарая не открылась. Она взорвалась внутрь дождем щепок.

В проеме стоял мужчина в синем. В полумраке его глаза горели рубинами, а алое копье в руке, казалось, источало собственный недобрый свет.

— Нашел, — выдохнул он с ленивой усмешкой. — Игра окончена.

Широ не успел закричать. Копье пропело в воздухе и с глухим, влажным звуком вошло ему в грудь.

Боль была откровением. Всепоглощающим, абсолютным. Она сожгла страх, мысли, саму его суть, оставив лишь знание о том, как холодное, зазубренное острие рвет его сердце. Мир сузился до алых глаз убийцы и ощущения собственной жизни, утекающей горячей струей на холодный бетонный пол.

«Не хочу умирать», — пронеслось в угасающем сознании. Это была не мысль. Это был рефлекс, эхо того самого дня в огне. — «Только не снова. Пожалуйста, не так…»

Убийца с безразличным видом выдернул копье, повернулся и пошел к выходу. Тело Широ обмякло, соскальзывая по стене. Конец.

Но конец не наступил.

Когда мир уже почти растворился во тьме, глубоко внутри него, за ребрами, вспыхнуло чужеродное, невыносимо яркое тепло. Оно было похоже на солнце, взошедшее в его груди. Боль, разрывавшая его на части, отступила, смытая этой золотой волной. Он судорожно вдохнул, и его легкие, мгновение назад пробитые, наполнились пыльным воздухом сарая. Он опустил дрожащую руку на грудь. Дыра в куртке была на месте, пропитанная липкой кровью, но под ней… под ней была целая, невредимая кожа.

Он не понимал. Он должен быть мертв. Он чувствовал, как умирает. Это исцеление было чудом. И это чудо было страшнее смерти.

Его убийца тоже это почувствовал. Он замер на пороге и медленно обернулся. Удивление на его лице сменилось хмурым раздражением.

— Что за черт?.. Живучий. Придется сделать работу как следует.

Он снова поднял копье. Теперь в его глазах не было лени. Была лишь холодная решимость стереть это недоразумение, эту аномалию с лица земли.

И в этот миг отчаяние Широ переродилось в нечто иное. В темную, уродливую молитву без слов. Он не просил о спасении. Он желал, чтобы боль прекратилась. Чтобы тот, кто принес ее, исчез. Чтобы мир, который так жестоко обошелся с ним, ответил за это.

Его рука, скользнув по луже собственной крови, наткнулась на что-то твердое и холодное.

Сила удара, пригвоздившего его к стене, опрокинула старую полку. С нее с грохотом свалился пыльный свинцовый ларец — вещь отца, которую тот запретил открывать. От удара замок сорвало, и из ларца выкатилось его содержимое. Небольшой, иссиня-черный осколок, похожий на коготь чудовищной птицы. Он прокатился по полу и замер в самом центре выцветшего узора, который Широ всегда считал просто частью старого фундамента.

Узора, который на самом деле был магическим кругом призыва.

Кровь Широ, все еще теплая от неестественного исцеления, уже пропитала линии круга. Его пальцы коснулись холодного, вибрирующего осколка. Его безмолвное, полное черной ярости желание вырвалось на свободу.

Реальность треснула.

Сигнал, посланный в мир, раздвоился. Золотое тепло внутри него, наследие, о котором он не знал, звало одного. Но кровь, боль и чужеродный осколок, пропитанный эхом межзвездной бойни, отвечали другому. И в этот раз крик тьмы оказался громче шепота света.

Круг взорвался. Не золотым сиянием. Он изверг столб пульсирующего, иссиня-черного пламени, которое поглотило свет и тепло. Из разлома в пространстве донесся звук рвущегося металла и далеких, полных агонии криков. Лансер отшатнулся, выставляя перед собой копье. Он был готов к Герою. Он не был готов к Кошмару.

Из черноты шагнула фигура. Она была непропорционально огромной, ее доспех цвета запекшейся крови и ночи, казалось, сгибал под собой пространство. Длинные, спутанные черные волосы обрамляли лицо мертвеца, искаженное вечной болью. И глаза. В этих глазах была пустота. Та самая, что смотрит на тебя из открытого космоса, обещая лишь холод и забвение.

Существо не удостоило Широ даже взгляда. Весь его нечеловеческий фокус был направлен на человека в синем.

— Ты, — пророкотал гигант, и его голос был скрежетом тюремных врат. — Ты причинил боль.

Лансер, герой и полубог, ощутил то, чего не ощущал никогда — животный, иррациональный ужас.

— Кто ты такой? — выдавил он. — Имя твое?

Вместо ответа гигант исчез. Просто перестал быть в одном месте и появился в другом, прямо перед Лансером, сократив расстояние в мгновение ока. Его рука в когтистой перчатке вцепилась в лицо героя.

— Я — справедливость, — прошипел он.

Крик Лансера был коротким.

То, что случилось потом, навсегда выжгло себя на сетчатке глаз Широ. Чудовище не просто убило его врага. Оно казнило его. С холодной, отстраненной жестокостью оно ломало кости, рвало плоть, превращая сияющий Героический Дух в корчащуюся массу боли, пока та не распалась в снопе синих искр.

Тишина, что наступила после, была оглушительной.

Кошмар во плоти медленно повернул голову, и его бездонные глаза наконец-то остановились на Широ. Он тяжело опустился на одно колено, склонив голову. С его когтей на пол капала не кровь, а мерцающие частицы распадающегося духа.

— Возмездие свершилось, — произнес он голосом, от которого стыла кровь. — Я спрашиваю тебя. Ты тот, кто вырвал меня из вечной ночи? Ты мой Мастер?

Широ смотрел на существо, порожденное его болью, на монстра, пришедшего на его зов. Он не хотел этого. Он ничего не знал. Он просто не хотел умирать.

И в ответ на эту простую, детскую мольбу, в его сарай явился Судный День.