О синей тетрадке, гвоздях и бесснежной зиме (джен)

Если что-то кажется тебе знакомым, но ты никак не можешь сообразить, где и когда ты его видел — не мучайся, не гоняй это взад и вперёд, а просто закинь поглубже в голову, и забудь. Оно там сварится само, и в какой-то момент ответ всплывёт на поверхность яркой картинкой или шепотком внутреннего голоса. Если не можешь вспомнить — просто расслабься и терпеливо жди.

И Гермиона честно ждала.

Настолько честно старалась думать о чём-то другом, что даже выудила из головы то слово, которым зовётся этот самый процесс, при котором нужный ответ неожиданно сам приходит в момент расслабления. Инкубацией оно называется, но вот как раз это знание ей сейчас совершенно ни к чему. Ей надо понять, где она видела — а ведь точно видела! — этот проклятый шифр…

Она уже несколько лет работала в министерском Отделе Тайн, в котором, на её взгляд, тайн не было вообще, а потому ему стоило бы зваться Отделом Секретов. Ведь что такое тайна? Это то, что на существующем уровне знаний необъяснимо в принципе. Нечто, не поддающееся ни пониманию, ни расшифровке. А секрет — это то, что по какой-то причине нельзя разглашать, это информация исключительно для узкого круга или для личного пользования. Приятно, конечно, состоять в этом самом «узком кругу», но узок он настолько, что даже сидящему в соседней комнате коллеге не положено знать, чем ты на самом деле занимаешься. Обсудить свою задачу или проблему можно только с начальником сектора, и Гермиона считала, что в этом смысле ей с начальником очень повезло — главой Сектора изучения Времени уже несколько десятилетий был легендарный Сол Крокер, ходячая энциклопедия всего, что только было связано с магией времени, и просто человек, всегда готовый к продуктивному контакту.

И нет, их Сектор не имел отношения к той Комнате времени, в которой они в июне 1996 года, в конце своего пятого курса, устроили то бесславное побоище, уничтожив при этом все маховики времени и чуть не разбив зачарованный хрустальный сосуд с бесконечным циклом возрождения несчастной птички. Та комната, как и все прочие комнаты первого круга Отдела Тайн, была просто фальшивой витриной, декорацией, предназначенной для экскурсантов или случайных посетителей. Все эти бутафорские тикающие часы, мигающие циферблаты — они на самом деле не имели даже механизмов, а карманные «одночасовые» маховики на золотых цепочках… ну право же, это несерьёзно… Бумажные самолётики тоже способны немножко полетать, но ведь смешно их задействовать в настоящих воздушных сражениях...

Конечно, если речь идёт о Секторе изучения Времени, то в первую очередь приходят в голову путешествия во времени, темпоральные перемещения. Но, насколько Гермиона знала, этим они не занимались, поскольку в этой области существовало множество всяких условий и ограничений, которые делали такие путешествия нецелесообразными и неоправданными. Да и кроме хрононавигации существовала масса других направлений, связанных с магией времени — такие, например, как его устойчивость и пластичность, временные артефакты, темпоральные тени и отпечатки, хронические эхо-события и ещё всякое-разное.

Сама Гермиона в последнее время занималась хронодинамикой — изучением изменений движения времени, аномалиями его течения в тех зонах и уголках мира, где время течёт иначе — ускоряется, замедляется или вовсе фрагментируется. Но больше о её собственных исследованиях — ни слова, потому что, во-первых, это секрет, а во-вторых, это уже совсем другая история…

Для проведения экспериментов и проверки гипотез многие сотрудники их Сектора использовали одно из специальных помещений — комнату К-22/10/1734, являющуюся на самом деле временным карманом, складкой времени. Кто и когда её создал, или она возникла сама где-то в другом измерении, а потом была «пристёгнута» в Отделу Тайн — этого Гермиона не знала, она её застала уже вполне готовую к употреблению. В этой комнате время стояло, там всегда было двадцать второе октября 1734 года. Временной стазис, этакий аналог вечной мерзлоты. А так — комната как комната, фальшивое окно, допотопная мебель, стеллажи, сундуки, магические факелы на стенах, два крепких рабочих стола со всякими нужными приборами и материалами. И сама Гермиона и другие её коллеги, помимо использования этой комнаты в исследовательских целях, хранили здесь всякую всячину, которую надо было уберечь от влияния времени: древние рукописи и просто старые книги, зелья и скоропортящиеся редкие ингредиенты, артефакты из кости, древесины или кожи, какие-то ритуальные одеяния и амулеты… Одним словом, это место больше напоминало склад, чем рабочее пространство, тем более что его иногда использовали и просто в качестве холодильника для принесённых из дома или из министерского буфета перекусок.

В этой-то комнате в одном из ящиков стола среди кипы старых папок она и нашла ту самую тетрадь.

Тетрадь в синей клетчатой обложке, попавшую сюда, в Отдел Тайн, явно из маггловского магазина канцтоваров, на обложке которой была от руки написана крупная буква А в кружке. Это означало, что по мнению того, кто проставил этот знак, сей предмет является магическим артефактом.

Ниже буквы А красными чернилами хорошо известным ей почерком Сола Крокера было написано: «Категорически запрещено выносить за пределы ОТ-К-22/10/1734».

Гермиона палочкой просканировала синий в клеточку артефакт на наличие разнообразных пакостей, вспомнила, что любопытство сгубило кошку (и не одну), пожала плечами и раскрыла тетрадь.

†;48‡;1(‡9;48081;8:8‡1;48†85;4)485†528806*81(‡9;60))85;1‡(;:‡*8†83(88)5*†;46(;88*96*?;8)*‡(;485);†;48†528806*81(‡9;48;(88;4(‡?34;48)4‡; — сказали ей первые три строки. А остальные строчки и страницы продолжили разговор в том же духе.

Она снова пожала плечами и взмахнула палочкой, произнося заклинание «раскрытия скрытого»:

— Revelatio!

Ни один знак на странице не дрогнул.

— Veritas Scriptum!

Заклинание «истины письма» ушло в тетрадь, как будто его и не было.

А это она уже восприняла как вызов лично ей, самой умной ведьме своего поколения. Тем более, что шифрованные строчки вдруг показались мучительно знакомыми. Вот-вот вспомнится, вот сейчас схвачу… вот оно… но ответ буквально выскальзывал, отступал на шаг, и еще на полшага… Крутился, дразнился, мельтешил…И это чувство — не просто «не могу вспомнить», а «я почти помню, но…».

Гермиона в третий раз пожала плечами и, прикусив от усердия кончик языка, тщательно вручную скопировала несколько строчек, после чего вернула тетрадь на прежнее место в нижний ящик стола и пошла искать своего начальника Сектора.

Крокер ожидаемо нашёлся в своём кабинете, больше похожем на библиотечный архив, чем на рабочее место. Он приглашающе махнул рукой в сторону стула и покрутил в руках вручённый ему Гермионой клочок пергамента с цифровой абракадаброй.

— Да, было такое. Значит вы нашли ту тетрадь, мисс Грейнджер. Расшифровать не пробовали?

— Попробовала, конечно, — хмыкнула Гермиона. — Вы ж меня знаете… И, откровенно говоря, теперь настолько заинтригована, что хотелось бы узнать какие-то подробности.

— Подробностей не будет, — он медленно провёл пальцем по написанным строчкам, задумчиво скатал пергамент в трубочку, развернул, снова скатал и наконец отложил в сторону. — Подробностей не будет, потому что я их просто не помню.

— Вы меня ещё больше заинтриговали, мистер Крокер. Трудно представить, что вы можете чего-то не помнить. Ну, если не подробности — то хотя бы в общих чертах, вы же явно узнали этот код, шифр, эту знаковую комбинацию, уж не знаю как её назвать.

— Это шифрованное письмо, мисс Грейнджер, придуманное одним сотрудником нашего отдела не так давно, но явно еще до вашего рождения. Я вам расскажу, и вы поймёте почему моя память об этом так ограничена.

Он откинулся в кресле, взглянул на буквально сгорающую от любопытства Гермиону и взмахнул палочкой, запирая дверь.

— Примерно в 1975 году в наш Сектор пришел новый молодой сотрудник, магглорожденный выпускник Хогвартса Эдгар Ашкомб. Охарактеризовать его я могу только задним числом и, пожалуй, только одним словом — гений. Не талант, нет, именно гений. Талант — это естественная склонность к чему-то, высокий уровень обучаемости и достижений в какой-то области, это пышный хорошо ухоженный цветок. А вот гений — это другое, это мощный росток, пробившийся сквозь камень и неудержимо рвущийся вверх, это непредсказуемые прорывы, ломка шаблонов, иное мировосприятие, иной взгляд на мироустройство.

— Странно, но я никогда не слышала этого имени. Ни в Хогвартсе, ни потом.

— Просто слушайте, мисс Грейнджер. Пока просто слушайте. О нём самом мне осталось сказать только одно: он родился инвалидом. У него не было правой ступни. Конечно, был протез, который в волшебном мире заменили на протез магический, но, сами понимаете, больше ничем магия в этом ему помочь не могла, потому что никакая магия не может вырастить то, чего не было, а иначе мы бы, наверное, давно обзавелись крыльями, а то и жабрами. И из-за этого он всю жизнь чувствовал себя обделённым, поскольку был парнем живым, активным, порывистым, мечтал заниматься спортом, ходить в походы, участвовать в экспедициях, но при этом хромал и не был допущен даже к полётам на метле, потому что не мог контролировать упор ноги в фиксаторе. А потому при всех его разнообразнейших интересах, увлечениях и идеях им владело навязчивое желание вернуть себе то, что он считал истинной полноценностью. Он, судя по всему, был гением, мисс Грейнджер. И он это сделал.

Крокер снова придвинул к себе клочок пергамента, опять свернул его в трубочку и непроизвольно зажал в кулаке.

— Он создал артефакт, способный изменять события в прошлом.

Гермиона подалась вперёд и уже открыла рот, но он остановил её взмахом руки.

— Просто слушайте и не перебивайте, потому что потом вам захочется задать совсем не те вопросы, которые есть у вас сейчас. В этой тетради не просто описание его открытия, а она сама по себе и является тем самым артефактом. Два в одном, так сказать. Он писал в ней шифрованным письмом, и это понятно — слишком уж сама возможность менять события прошлого, не сходя при этом с места… да сами понимаете… Какие на ней чары, как она работает — если я это тогда и знал, то после того как Ашкомб, вмешавшись в прошлое, изменил его, а заодно и существовавшую до того реальность, я всё это забыл.

— Но если реальность настолько изменилась, то почему вы помните то, что рассказываете мне сейчас?

— Потому что сразу после изменившего всё воздействия он еще некоторое время существовал как бы одновременно в обеих реальностях, и я помню только то, что он успел мне сказать за это короткое время. Я помню внезапно возникшего передо мной молодого человека, который схватил меня за руку и быстро стал рассказывать про своё открытие, про вмешательство в прошлое, изменившуюся реальность, про своё увечье, которого теперь нет, про созданную им тетрадь-артефакт и её возможности. Он сказал, что изменил в прошлом только одно — его мать накануне своей беременности случайно попала на приём к врачу, который прописал ей какие-то таблетки, не помню какие, что-то маггловское. А потом он внезапно замолчал и, приветливо улыбаясь, спросил у меня — кто я такой и не знаю ли я, каким образом он оказался здесь, когда должен был бы быть сейчас на полигоне. Да, ещё он успел мне сказать, что оставил созданную им тетрадь-артефакт в комнате К-22/10/1734, потому что если в новой реальности ей не суждено было быть созданной, то после вмешательства она бы просто бесследно исчезла. А там, во временном стазисе восемнадцатого века, никакие изменения истории века двадцатого её не коснутся.

Крокер замолчал, покусывая губы и поглаживая себя по блестящей лысине, а потрясенная Гермиона растерянно молчала, действительно забыв в одночасье все те вопросы, которые хотела задать раньше.

— А что было дальше? — наконец спросила она о том единственном, что в этот момент казалось ей важным.

— Дальше? А ничего не было дальше. Молодой ученый по имени Эдгар Ашкомб нашёл то минимальное, точечное воздействие на прошлое, которое позволило решить его проблему, и это воздействие произвёл. После чего вся его личная история изменилась, переписав начисто и его жизнь и какие-то моменты жизни связанных с ним людей. Он имел и имеет две крепкие ноги, остался магглорожденным волшебником и закончил Хогвартс. Но никаких особых талантов и способностей не проявлял, это я всё тщательно проверил потом. Никогда не имел отношения к Отделу Тайн и к министерству вообще. Занимался и занимается испытаниями новых моделей гоночных и спортивных мётел, участвует в археологических экспедициях. Надо ли говорить, что ни о созданном им артефакте ни даже о шифре, которым тот написан, он не имеет ни малейшего представления? Как и я не имею ни малейшего представления о его работе здесь и о наших с ним рабочих и личных отношениях, включая процесс создания артефакта и совершённого Ашкомбом изменения прошлого. Всё, что я об этом знаю — это то, что он успел мне рассказать за те пятнадцать-двадцать минут пока сам обо всём не забыл.

— А шифр? Это же бесценный артефакт! Вы пробовали его расшифровать?

— Мисс Грейнджер, бесценность этого артефакта заканчивается там, где начинаются философские и нравственные представления о таких изменениях реальности, которые влияют на жизни и судьбы людей. Точка. А что касается научной ценности и самого шифра — да, конечно, я пытался его раскрыть, и не только я сам — я обращался за помощью и к криптомантам и к скриптологам, и у нас и за границей. Но — увы, здесь, как говорится, магия бессильна. Хотите поиграться — не возражаю, лишь бы не во вред текущим задачам Сектора. Тетрадь эта, артефакт наш бесценный, нигде не зарегистрирована, нигде не упоминается, и вообще за пределами нашей специальной комнаты её никогда не существовало и не существует. Поэтому делайте с ней что хотите, только не выносите за пределы К-22/10/1734, иначе, сами понимаете, мы её больше не увидим. У вас есть еще вопросы?

Вопросы были. Но теперь уже не к мистеру Крокеру.

Нынешние вопросы адресовались неизвестному мистеру Ашкомбу, но заданы ему быть не могли по вполне уважительной причине: он не помнил — а точнее, не знал — ответов на них.

Записи в тетради-артефакте пытались расшифровать лучшие специалисты магического мира, но все они потерпели неудачу. Значит, магия с расшифровкой не поможет.

Ашкомб придумал шифр сам или использовал какой-то из уже существующих? Существуют тысячи известных шифров и бесконечное количество возможных.

Она ведь никогда не интересовалась этой областью, ничего в ней не искала и… И сколько вообще шифров она в своей жизни могла видеть собственными глазами? Наверняка совсем немного. Но она абсолютно уверена, что где-то и когда-то видела похожий, очень похожий…

А время шло, и хотя Гермиона, вроде бы, никуда не спешила, но почему-то с каждым днём вопросы всё сильнее… чесались изнутри головы, иначе и не скажешь…

«Задвинуть задачу подальше, чтобы потом ответ всплыл сам» решительно не получалось. И в один наверняка прекрасный день она решила, что всё же стоит встретиться с незнакомым волшебником, мистером Эдгаром Ашкомбом, а там — как получится, вдруг что-то наведёт на мысль.

Как сотрудник отдела Тайн она беспрепятственно вошла в архивный зал Министерства магии, и там из шкафа с литерой А, повинуясь движению её палочки, послушно вылетела нужная папка, приземлилась на стол и любезно раскрылась на нужной странице: колдография, имя, дата и место рождения, текущий адрес, статус крови, образование и род занятий…

«Ашкомб, Эдгар Аллан. 9 августа 1954 года…»

Эдгар Аллан? Серьёзно?

Эдгар Аллан По.

Эдгар Аллан По, «Золотой жук» — первое в мировой литературе художественное описание дедуктивного расследования, герой которого применяет для раскрытия тайны логику и дедукцию, расшифровывая криптографический шифр — первый в истории литературы интеллектуальный детектив. Неудивительно, что маги не имеют нём никакого представления, потому что вряд ли кто-то из них читал этот всем известный классический рассказ. И столь же неудивительно, что магглорожденный Эдгар Аллан его читал, а потом использовал в своей работе тот самый шифр из «Золотого жука» — шифр, придуманный его тёзкой-писателем.

И его не надо даже разгадывать, потому что процесс его разгадки подробно и детально описан в рассказе. Частотная криптограмма — один из простейших шифров, которые, очевидно, никогда не использовались в волшебном мире…

Книга из домашней библиотеки Гермионы перекочевала в К-22/10/1734, а там на основе таблицы соответствия знаков шифра и букв алфавита она создала простенькое заклинание перевода. И каждый вечер после работы запиралась в комнате, открывала синюю в клеточку тетрадку и пыталась осилить текст, написанный в той реальности, которой не стало еще до её рождения.

А через текст и вправду приходилось пробираться с усилием, потому что — уж она-то могла это оценить — он был написан действительно гением, мысль которого не задерживалась на пояснениях способов перехода к следующему шагу размышлений. Ей казалось, что он сначала находил нужное решение интуитивно и безошибочно, а потом уже пытался его как-то обосновать, но тоже не детально, а больше для себя самого, чтобы восстановить путь собственных мыслей, основу собственного интуитивного вывода. И если бы она не знала, что у неё в руках реально работающий артефакт, она бы, наверное, бросила это занятие.

И вообще ей казалось, что тетрадь-артефакт создавалась больше под конкретную задачу, а то, что в основе её решения лежал прорыв в науке о времени — автору открытия было, собственно говоря, безразлично. Он это открытие сделал походя, просто переступив через него на своём пути к собственной цели.

Во второй половине тетради её создатель больше рассуждал о том, что он для себя обозначил как «плюс-минус гвоздь». То есть о том минимальном, щадящем, точечном изменении прошлого, которое могло бы привести к нужному результату в будущем. И здесь Гермиона тоже прекрасно поняла его метафору «гвоздя», которую вряд ли понял бы уроженец волшебного мира — отсылку к известному любому ребёнку стишку «For Want of a Nail»:

…Враг вступает в город,

Пленных не щадя,

Оттого, что в кузнице

Не было гвоздя! *

Если бы в кузнице в нужный момент нашёлся гвоздь для подковы — не было бы проигранной битвы и захваченного врагами города. Вызови минимальное изменение прошлого — подсунь кузнецу гвоздь — и это создаст ту реальность, в которой война выиграна, а о том, что в бывшей реальности она была проиграна, никто и знать не будет.

И для достижения своей собственной цели автор открытия подобрал «гвоздь» в виде таблеток фолиевой кислоты, которые его матери как раз накануне беременности прописал случайный врач. Просто, да. Но чтобы найти этот гвоздь автору пришлось хорошенько влезть в эмбриологию, физиологию, биохимию…

А в конце синей в клеточку маггловской тетради была коротенькая инструкция, которая и позволяла использовать эту тетрадь с исследовательскими записями в качестве инструмента, позволяющего изменить какое-то событие в прошлом. То есть использовать её как магический артефакт, которым она, собственно, и являлась.

Для этого было достаточно на одной из оставшихся чистых страниц написать суть и точную формулировку производимого в прошлом действия, указав, естественно, время, место и все необходимые подробности. Записать всё тем же, уже известным, шифром. А потом вырвать лист из тетради. И всё.

Потому что всё гениальное просто.

Тетрадь была расшифрована, прочитана и закрыта, ответы на все предшествующие вопросы были получены, но теперь в голове у Гермионы поселилась навязчивая картинка — чистые пустые страницы в конце тетрадки и неровный край единственного вырванного листа…

«Мисс Грейнджер, бесценность этого артефакта заканчивается там, где начинаются философские и нравственные представления о таких изменениях реальности, которые влияют на жизни и судьбы людей» — звучал в её голове голос Крокера. И это был голос разума.

Но ведь не только разумом единым...

Дни шли. Гермиона думала. Думала, идя по улице. Думала, застывая с чашкой чая у вечернего окна. Думала, мерно почёсывая между ушами урчащего от умиротворения Живоглота. Думала, машинально перелистывая страницы лежащей на коленях книги. Думала, закрывая глаза перед сном.

Изменение прошлого неизбежно влечёт за собой перечёркивание прошлой реальности и возникновение новой. В этой новой реальности у нас иные воспоминания, другие встречи, новые личные истории. Мы не можем ни вспомнить, ни даже вообразить, что когда-то могло быть по-иному. Мы никогда не узнаем, что мы потеряли, а что приобрели. Мы никогда не сможем положить эти самые потери и находки на разные чаши весов, чтобы увидеть которая из чаш перевесит.

Да и кому вообще дано право взвешивать? Как-то из таких рассуждений о чашах весов подленько выглядывает то ли носик то ли хвостик пресловутого «общего блага»…

Нам постоянно твердят, что каждый из нас — хозяин своей собственной судьбы. Но твоя свобода творить любые «хозяйские дела» в интересах собственной судьбы заканчивается там, где начинаются интересы и свободы другого человека.

Знать заранее последствия даже самого минимального изменения прошлого — невозможно, рассчитать их для множества так или иначе затронутых этим изменением людей — немыслимо.

Что на самом деле в мире исчезло и что появилось в результате того, что сделал Ашкомб? Этого уже никто не знает и не узнает, а в результате он получил две здоровые ноги. Но из-за его вторжения в прошлое волшебный мир потерял гениального учёного, который наверняка смог бы многое и многое сделать для этого самого мира. Можно ли судить его за это, а если да — то кто ему судья?

Никто никогда не узнает…

Тем более, что у неё, Гермионы Грейнджер, всё есть, и она ничего не хотела бы изменять в своём нынешнем времени столь радикальным способом.

В нынешнем времени — да. А в прошедшем?

Её школьные годы прошли в предчувствии надвигающейся войны, в каком-то вечном противостоянии чему-то или кому-то. Её жизнь мало чего стоила, и её могло в любой момент просто размазать по игровому полю, по которому такие пешки как она передвигались исключительно волею игрока. И она подростком прошла-таки через эту войну — войну, в которой взрослые просто пережидали, сидя или стоя за спинами детей. Войну, выигранную ими — чего уж тут скрывать или недоговаривать — исключительно благодаря стечению обстоятельств, а вовсе не гениальному плану одного из игроков. Войну, за всё время которой с доски слетело куда больше пешек и фигур, чем стояло на ней изначально.

Может ли что-то перевесить ту чашу весов, на которой множество потерянных жизней и изломанных судеб? И у них уже не спросишь, имеет ли она право изменять ход событий.

Имеет ли она право решать?

… серебряный клинок, разрезающий её руку… скалящийся череп над горящим домом… убитый Гарри, изломанной куклой повисший на руках у плачущего Хагрида… тяжёлый металлический запах крови, впитывающейся в грязный пол Визжащей хижины… Молли, упавшая на колени рядом с телом Фреда…

Так имеет ли она право решать?

А ещё раньше? Ещё до её собственной, личной истории?

… девочка-призрак в туалете второго этажа… сломанная палочка того же Хагрида… памятник Поттерам в Годриковой Лощине… почти полностью уничтоженный состав первого Ордена Феникса… маленький мальчик с кровоточащим шрамом на лбу…

Ведь всё-таки зачем-то судьба и время подсунули ей эту тетрадь. Ведь всё-таки зачем-то Ашкомб позаботился о том, чтобы она сохранилась даже после того, как он сам о своём открытии забудет.

Имеет ли она право, и кто ей судья?

«Не было гвоздя — подкова пропала…»

Минимальное изменение — это тот самый первый маленький камешек, который сдвинулся с места и запустил лавину событий. Можно разгребать последствия лавины, можно пытаться остановить её гибельный поток, но можно же и наоборот — убрать тот самый камешек, чтобы лавина просто не запустилась. То есть найти тот вариант «гвоздя», который предотвратит разрушительный камнепад. Сделать так, чтобы камешка не стало.

Имеет ли она право это сделать?

Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть. Если она этого не сделает — то жалеть ей об этом всю оставшуюся жизнь. Но ведь если она это сделает — то не сможет даже пожалеть и раскаяться.

И никто никогда не будет знать, что именно она сделала, и даже она сама об этом вспомнить не сможет.

Но всё-таки надо же будет хоть как-то понять — получилось у неё или не получилось. А вот это тоже надо хорошенько продумать, поскольку, если верить Крокеру, у неё будет всего пятнадцать-двадцать минут на такую проверку — то время, пока она ещё будет находиться в обеих реальностях одновременно. Но если, допустим, заранее написать самой себе записку-памятку, то эта записка исчезнет в тот момент, когда она выйдет из К-22/10/1734 в новую, изменившуюся, действительность.

Значит, порядок действий такой: шифром записать на странице тетради-артефакта необходимое изменение прошлого, вырвать эту страницу, сразу выйти из комнаты, и уже в новой реальности быстро написать себе памятку — что-то, что можно проверить, уложившись в четверть часа. И это должно быть нечто, убедительно подтверждающее, что история действительно изменилась, причём изменилась именно так, как и было задумано.

«Не было подковы — лошадь захромала…»

Мерлин, неужели это она уже незаметно для себя самой приняла решение?

Похоже на то.

Ну, а раз уж решение принято, то надо действовать, тем более что и гвоздь давно уже нашёлся — нашёлся сам собой, стоило только о нём подумать. «A man with a hammer will always find a nail» — как сказал когда-то её любимый Марк Твен. «Человек с молотком всегда найдёт гвоздь».

Для Ашкомба молотком стали его познания в эмбриологии и биохимии, а у неё зря что ли в хогвартском дипломе красуются «П» по Гербологии и Зельеварению?

Если она будет думать об этом ещё, если она не сделает этого сегодня, сейчас — то она не сделает этого уже никогда…

Она зашла в К-22/10/1734, заперла дверь, прислонилась к ней спиной, закрыла глаза и сосчитала до десяти. Вдохнула, выдохнула, подошла к столу, на заготовленном черновике написала фразу «С Рождества 1925 и до самой весны в графстве Нортумберленд ни разу не выпал снег», и взмахом палочки преобразила её в шифр.

Раскрыла тетрадь и медленно вывела на чистом листе, тщательно проверяя и перепроверяя каждый знак:

305†;88)2(60‡†305(:‡*†1925)‡(:60*;88‡)485(:305)†60(:4(‡;88*?)305†60(:‡60*;88‡)285(:60)‡305(:60(:‡60*?)485(:305)‡60(:7(‡;88*?)

Ещё раз вздохнула, ещё раз выдохнула, резким движением выдернула страницу из тетрадки и выскочила из комнаты. Из блокнота на собственном рабочем столе тоже выдернула листок, написала на нём два слова, сунула записку-памятку себе в карман и буквально бегом побежала к лифтам.

Сначала лифт, как назло, никак не желал приезжать на минус девятый этаж, потом как никогда долго и уныло полз вверх, а когда она выскочила из него в атриум Министерства, то оказалась в неожиданно длинной очереди к каминам, в которой стояла, буквально приплясывая от нетерпения и еле удерживаясь от желания растолкать всех впередистоящих. Торопливо схватила горсть дымолётного порошка и нырнула в камин, едва успев произнести «Дырявый котёл».

Оказавшись в трактире, Гермиона на ходу кивнула Тому Эбботу, который явно хотел её о чём-то спросить, выскочила во двор, из которого открывался выход на Косую Аллею, а там запахнула поплотнее мантию и быстрым шагом пошла на другой конец улицы — к «Всевозможным Волшебным Вредилкам», яркая мигающая вывеска которых была видна от самого банка.

Она улыбнулась идущим навстречу пожилым волшебницам, сжимающим в руках пакетики из лавки сладостей, слегка посторонилась, давая дорогу группке подростков, бегущих к магазину мётел, мазнула глазами по витрине «Флориш и Блоттс», вдохнула вырвавшийся из раскрытых дверей аптеки запах трав и зелий, едва не столкнулась с двумя оживлённо спорящими и размахивающими руками мужчинами в островерхих шляпах… И почему это в разгар буднего дня здесь так много народу? А что тут, собственно говоря, делает в рабочее время она сама? Она сейчас шла, почти бежала, в «Волшебные Вредилки». А зачем?

Памятка! Она же сама себе записала что-то, чтобы потом не забыть!

На вытащенной из кармана мантии бумажке были написаны два слова: «Фред Уизли».

Что Фред Уизли?

Сбавив шаг и пытаясь вспомнить, что же её сюда привело, она подошла к магазину, распахнула дверь и помахала рукой старшему из близнецов, деловито расхаживающему среди покупателей.

— Привет, Фред! Мы с тобой о чём-то договаривались на сегодня?

Улыбающийся Фред подошёл к ней, обнял и, сведя брови, изобразил печальное лицо.

— Гермиона, — трагическим тоном сказал он, — ты, наверное, хотела мне назначить на сегодня свидание, но потом заработалась и сама об этом забыла. Или вообще перепутала нас и назначила свидание Джорджу, а он про это даже не вспомнил. Но всё равно здорово, что ты пришла. Эй, Фордж! — крикнул он в полураскрытые двери подсобки. — Посмотри кто у нас тут!

Гермиона засмеялась, выбралась из рук Фреда и повернулась к выглянувшему из дверей Джорджу.

— О, привет, — сказал тот. — Иди скорее сюда, у нас есть кое-что новенькое в подарок Живоглоту. Самосматывающийся клубок — твой котяра с ним играет, клубок разматывается, а потом сам за собой сматывается, представляешь?

… Все мы, закончившие Хогвартс, знаем, что магическое растение Протальник мелколистный можно собирать только ранней весной сразу после таяния снега, а иначе он испортит любое зелье. Не было снега зимой или не успели собрать вовремя — придётся покупать его в тех проверенных аптеках, которые дают гарантию качества ингредиентов.

А кто в Хогвартсе не учился, а травы для зелий собирает на ближайшем холме — тот рискует вместо зелья сварить не пойми что.

И потому у девушки Меропы из маленького городка Литтл-Хэнглтон графства Нортумберленд вместо Амортенции и получилась ни на что не годная бурда…

-

* Английский детский стишок «For Want of a Nail» — в пересказе С.Я.Маршака он называется «Гвоздь и подкова» — https:/www.skazka.ru/story/marshak/gvozd-i-podkova/. Отличия от английского варианта в том, что там убивают не командира, а гонца, не успевшего передать важное сообщение, и в результате это приводит не к поражению одного города, как у Маршака, а к гибели целого королевства.