Ментальная связь (джен)

Может ли человек поменяться под влиянием обстоятельств? На самом дело, фигня — вопрос. Конечно может. Тут, прежде всего, нужно разбираться, в какую именно сторону он поменяется и, что потом с этим делать. Потому что, очень часто, эти изменения происходят не в лучшую сторону. А совсем даже наоборот. Особенно если человека круглые сутки окружает негатив.

А вот в лучшую сторону человек меняется гораздо реже. И этому, как правило, способствует внутренняя, личная трагедия. Только лишь она может повлиять на человека положительно, особенно если он сам, при этом, многое передумал и пережил, пытаясь разобраться в себе. Но, в любом случае, перемена характера производится плавно и незаметно.

И если бы кто-нибудь спросил почему начал меняться Гарри Джеймс Поттер, то как раз с ним-то и случилась эта самая внутренняя, личная трагедия. Хотя, он этого поначалу и не понял, но тем не менее, меняться он начал. А вот, однозначно ли в только в лучшую сторону, то так, пожалуй, сразу и не скажешь. Тут все зависит от мнения каждого. Каких именно людей считает хорошими эти самые "каждые".

Вот, давайте возьмем самого Гарри. Своего друга Рона Уизли он считал очень хорошим человеком. Да и не мог бы он дружить с плохим человеком. Например, с Драко Малфоем он дружить ни за что не стал бы. Ведь Малфой у нас кто? Тёмный маг и слизень поганый. Так Рон сказал. А Рон является другом, почти братом, так что врать он не будет.

К тому же он вырос в магическом мире и лучше знает, что к чему. И, раз сказал он, что все слизеринцы плохие, то значит так оно и есть. И Тёмная магия тоже плохая. Так тоже Рон сказал. Простым и понятным языком. Чтобы Гарри его понял без труда. Вот только он ещё сказал, что все гриффиндорцы хорошие. А этого этого Гарри уже не понимал. Как так-то? Если гриффиндорцы хорошие, то какого чёрта они устраивали ему в прошлом году обструкцию из-за потерянных баллов? Близнецы, например, их только и делают, что теряют, но их, почему-то, все любят.

А в этом году опять всё повторилось. Только сейчас все поверили, что он является наследником Слизерина из-за парселтанга. И снова от него все бегали, как от прокаженного. И чего спрашивается поверили-то? Никакой Гарри не наследник.

Не понимал этого Гарри, но и не сильно из-за этого «заморачивался». Да и зачем, если у него есть друг Рон, с которым так классно валять дурака. Тем более, что раньше Гарри был лишён такой возможности. «Пахать» ему приходилось, как рабу на галере. Быть эдаким Золушком в семье его тётки, в которой он жил до Хогвартса.

Учёба? Ну этим Гарри тоже не особо «заморачивался». Еще в семье у тетки ему объяснили, что он не может хорошо учиться. Даже не не может, а не имеет права. Доходчиво объяснили, используя весьма весомые аргументы в виде дядиного ремня. Особенно — лучше своего кузена. Вот, видимо из-за этого, Гарри не особо-то и старался. А тут еще и Рон, который считал учебу ненужным времяпрепровождением. А учиться лучше Рона Гарри считал… неправильным, что ли. Или, стал так считать, со времен.

Так, что не лежала у него душа к изучению школьных предметов. Единственным предметом, к которому у Гарри лежала душа, был квиддич. Поэтому он записался на те же дополнительные предметы, которые начнут изучаться на третьем курсе, что и Рон: споткнется на чем-нибудь — рядом плечо друга, почти брата.

А еще он очень жалел, что квиддич не входит в число этих самых дополнительно изучаемых предметов. Вот тут бы, да. Тут бы Гарри себя проявил.

Кстати, история из-за которой Гарри начал меняться случилась в день, когда, словно по иронии судьбы, должен был проходить квиддичный матч. А дело было так.

Утро этого дня встретило их ярким солнечным светом и лёгким прохладным ветерком.

— Идеальные условия для квиддича! — капитан команды Оливер Вуд стоял у гриффиндорского стола и, бурля энтузиазмом, нагружал омлетом тарелки своей команды.

После завтрака, выйдя из Большого зала, друзья отправились к себе в башню взять снаряжение для матча, так как Гарри был ловцом квиддичной гриффиндорской команды. Но, вдруг до его слуха вновь донеслось:

— В этот раз убей.

— Пусти, я разорву! Разорву сам!

Гарри вскрикнул, Рон с Гермионой бросились к нему.

— Голос! — воскликнул Гарри, озираясь вокруг. — Я только что опять слышал его!

Рон, широко открыв глаза, уставился в замешательстве на Гарри, а Гермиона вдруг хлопнула себя ладонью по лбу:

— Гарри, я, кажется, поняла! Бегу в библиотеку! — И она умчалась вверх по лестнице.

И если уточнить, что это был за голос, который услышал Гарри, то дело было в том, что в этом году по школе изредка ползал, а может и не ползал, а летал, в общем, передвигался какой-то монстр. Который, к счастью никого не убивал, а только как-то окаменял учеников. И теперь окаменевшие находились в больничном крыле, ожидая когда наконец созреют мандрагоры, чтобы можно было сварить зелье для их раскаменения.

Услышав голос Гарри застыл в нерешительности. Он силился уловить что тот ещё скажет, но из Большого зала повалили ученики, спеша на стадион и громко переговариваясь. Поэтому Гарри больше ничего не услышал.

А потом, помедлив еще пару мгновений, Гарри махнул рукой и побежал в гриффиндорскую башню. Взял свой «Нимбус-2000» и тут же влился в толпу, устремившуюся через луг к стадиону. И, как-то забыл про голос. Тем более, что все будут на квиддичном поле и монстру не на кого будет нападать.

Он, даже, успел выбежать на квиддичное поле, настроиться на игру и скочить на метлу, так как матч вот-вот должен был начаться. Но, как вдруг появилась профессор Макгонагалл и объявила, что матч отменяется. А переполненные трибуны взорвались криками и свистом.

После чего она жестом подозвала Гарри:

— Тебе, Поттер, лучше пойти со мной.

Недоумевая, в чем его опять подозревают и именно сегодня, Гарри посмотрел на Рона. Но тот лишь удивлённо плечами пожал. Кстати, Рон их догнал по пути в замок. И к удивлению Гарри, профессор Макгонагалл не посчитала присутствие Рона лишним.

— Пойдём и ты с нами, Уизли, — сказала она.

А дальше, Рон и Гарри поднялись по мраморной лестнице вслед за профессором. Но, на сей раз она повела их не в свой кабинет, а в больничное крыло.

— Вас это очень расстроит, — произнесла профессор Макгонагалл непривычно мягким тоном, когда они подошли к двери больницы. — Потому что, было еще одно нападение… Двойное...

И как только Гарри это услышал, то внутри у енго всё похолодело. Да и не только похолодело, наверное. А ещё его мозг вдруг пронзила страшная догадка о том на кого могло быть совершено нападение. Так, что профессор Макгонагалл так и застыла с поднятой рукой. Она хотела открыть дверь в больничное крыло, вот только открывать уже было нечего.

Гарри и сам не понял как, вдруг, словно по волшебству перед ним распахнулась дверь, а сам он оказался у кровати на которой лежала…

— Гермиона! — охнул вбежавший следом Рон.

Гермиона лежала необычно тихая, глаза ее были открыты и словно остекленели. И глядя на нее Гарри вдруг понял насколько СИЛЬНО он привязался к девочке за время их дружбы. Рон, тоже конечно, был друг и почти брат, но… с Гермионой всё было как-то немного по другому.

И Гарри почувствовал… как бы это сказать? Что из него неожиданно выдернули какую-то очень-очень важную составляющую его часть, так наверное. Он вдруг, на какое-то время, превратился в такую же статую как и Гермиона. У него разом исчезли все эмоции и только рывки чьей-то руки привели его в чувство.

Оказалось, что это профессор Макгонагалл. Она как раз показывала им маленькое, круглое зеркальце и спрашивала его и Рона знают ли они что это означает. Но они не знали.

Затем она проводила их в гостиную, где собрались все гриффиндорцы и выступила с речью. Которую закончила словами:

— Вряд ли стоит добавлять, что я давно не была так расстроена. Если преступника не поймают, школа, по всей видимости, будет закрыта. Я настоятельно прошу: все, у кого есть хоть какие-то подозрения, без промедления подойдите ко мне и сообщите, что вам известно.

Но Гарри её почти не слушал. Перед его глазами все еще была Гермиона, лежащая на больничной койке, точно мраморная статуя. И Гарри занялся тем, чем не занимался уже очень давно. В последний раз он занимался этим в доме у тетки, когда был изолирован родственниками от окружающих. Он начал думать и рассуждать.

И, если посмотреть с точки зрения логики, то между этими понятиями разницы-то и не было, но вот с точки зрения самого Гарри такая разница была. Например, если хотелось ему… ну, скажем поесть перед ужином, то он не рассуждая мчался в Большой зал. Где, собственно, и происходил этот самый ужин. А чего рассуждать-то, если все равно больше поесть нигде нельзя. Как-то так. Вот Гарри и занялся рассуждениями.

— Ну, конечно, обращайтесь, — в первую очередь пронеслось у него в голове, — как же, помогут они. Обращались уже, в прошлом году. И что? Помогли? Ага, щаз-з-з. Самим пришлось в Волдиком «бодаться».

Но эта мысль, как быстро появилась, так же быстро и исчезла. А вот мысль о том, что случится с окаменевшими учениками, если школу закроют, прочно засела у него в голове. Ведь мандрагоры-то вот вот должны… как сказать, дойти до кондиции, что ли. И из них можно будет приготовить зелье раскаменения. Или, как оно там правильно называется? А если школу закроют до этого? А если зелье приготовить не успеют? Кстати, Гарри почему-то даже не подумал о том, что мандрагоры могут расти не только в хогвартских теплицах.

За себя-то Гарри не особо беспокоился. Конечно, возвращение к родственничкам особого восторга у него не вызывало, но он знал, что справится. А то, что ему нельзя колдовать на каникулах, то это не самая большая проблема. Он что-нибудь придумает. В конце концов выяснилось же, что он разговаривает на парселтанге, а это умение открывало перед ним большие перспективы. Очень даже большие.

Он даже мысленно усмехнулся, представив себе, как он на каникулах достанет из кармана какую-нибудь змеючку и они на глазах у родственничков начнут друг другу шипеть. И если еще пригрозить родственничкам натравить на них змейку, то будут они… как «шёлковые». Тем более, что отловить таковую на опушке Запретного леса не составит особого труда.

А вот дальше, мысли посетившие Гарри были какие-то… взрослые наверное. Не должен был двенадцатилетний мальчишка о таком задумываться, не должен был бы, но вот взял да и задумался. Он подумал, а что будет, если с Гермионой что-то случится? Вот не успеют приготовить зелье и что дальше? Как к этому отнесутся её родители?

— Кстати, — подумалось ему вдруг, — а какие у Гермионы вообще отношения с родителями?

Сам-то Гарри знал только две семьи. Свою семью, ну, не совсем свою, а семью тётки и, семью Уизли. После того как он побывал у них в гостях и провел там часть каникул, он безоговорочно влюбился в эту семью. В общем, с семейством Дарсли, а такова была фамилия его родственничков, даже сравнивать было… как? Гарри и сам не знал такого слова. Но вдруг ему подумалось, что зря он остановился на числе два. Ведь, вполне может быть, что отношения в семье Грэйнджеров это что-то третье.

А еще Гарри вдруг ощутил чувство стыда за поведение мистера Уизли в Гринготтсе, когда он увидел родителей Гермионы. Вот не смог он представить себе мистера Грэйнджера орущего при виде семейства Уизли: «Маги. Настоящие маги». Не мог и все тут. А вот папаша рыжего семейства не постеснялся и проорал на весь банк: «Магглы. Настоящие магглы».

— Чего ж ты не орал так при виде гоблинов-то? — подумалось вдруг Гарри. — Боишься небось, когда страшно, сука рыжая.

Гарри представил как мистер Уизли кричит посреди банка: «Гоблины. Настоящие гоблины» и как через несколько секунд его утаскивает гоблинская стража.

После чего он немного посмеялся над ситуацией, которую представил, но потом дал сам себе мысленный подзатыльник. И запретил себе так думать о мистере Уизли. Ведь это же отец Рона, а Рон у нас… сами знаете кто. Да и не специально он так про родителей Гермионы. Просто, мистер Уизли очень увлечённый человек.

Вот только, несмотря на то, что Гарри запретил себе так думать, осадочек почему-то остался. И ещё Гарри задумался о том, почему он так себя ведет. Странно как-то получается, что он, прошедший весьма суровую школу выживания в семье своей тётки, неоднократноудачно сбегавший от кузена и его компашки, что бы не отпинали, любивший отсиживаться в библиотеке, ведёт себя… как кто? Впрочем, об этом можно будет подумать попозже.

Сейчас нужно придумать как пробираться к Гермионе в больничное крыло на регулярной основе. Они-то тут все вместе, а она там одна. А вдруг она что-то чувствует и слышит. Нет, у Гарри конечно не было оснований не доверять мадам Помфри, но вдруг она не совсем права.

Наконец Гарри отвлёкся от своих мыслей, осмотрелся вокруг и прислушался к разговорам. В гостиной в это время находился весь факультет и шло активное обсуждение того, что теперь делать. Громче всех разглагольствовал Ли Джордан. Он предлагал выгнать из школы всех слизеринцев. А обосновывал он это тем, что среди окаменевших ни одного слизеринца не было.

А еще Гарри обратил внимание на Перси Уизли, одного из старших братьев Рона. Кстати, сейчас на факультете Гриффиндор одновременно, помимо самого Рона, учились учились сразу три его старших брата и младшая сестрёнка. Перси был из них самым старшим. Кроме того он был старостой и всегда был не прочь высказать свое мнение. Но сейчас он молча сидел в кресле позади Ли и совсем не спешил огласить свое видение ситуации. Напротив, выглядел он потерянным и удрученным.

— Перси совсем убит, — шепнул Гарри Джордж, еще один брат Рона. —

Та девушка из Рейвенкло, вторая пострадавшая, Пенелопа Клирвотер, — староста. А он и мысли не допускал, что чудище решится напасть на старосту.

— Что??? — сказать, что Гарри удивился было… слишком мягко сказать. На самом деле он не удивился. Нет, он был поражен абсурдностью данной мысли. — Это как так-то? Что, если ученик становится старостой, то он что, автоматически становится неприкасаемым и бессмертным, что ли? Нет, я коннчно сочувствую Персивалю, но он чего, совсем ку-ку что ли?

— Что нам делать? — шепнул Рон ему на ухо. — Думаешь, они подозревают Хагрида?

— Хагрида? — Гарри задумался. — Может его и подозревают, но это точно не он открывал тогда Тайную комнату. Хотя, поговорить с ним, пожалуй надо. Скорее всего, он может знать, где находится Тайная комната, ведь в прошлый-то раз он точно был замешан.

— Но Макгонагалл сказала, что башню можно покидать только на время уроков, да и то под присмотром учителей.

— И когда нас это останавливало, Рон?