Ментальная связь (джен)

Может ли человек поменяться под влиянием обстоятельств? На самом дело, фигня — вопрос. Конечно может. Тут, прежде всего, нужно разбираться, в какую именно сторону он поменяется и, что потом с этим делать. Потому что, очень часто, эти изменения происходят не в лучшую сторону. А совсем даже наоборот. Особенно если человека круглые сутки окружает негатив.

А вот в лучшую сторону человек меняется гораздо реже. И этому, как правило, способствует внутренняя, личная трагедия. Только лишь она может повлиять на человека положительно, особенно если он сам, при этом, многое передумал и пережил, пытаясь разобраться в себе. Но, в любом случае, перемена характера производится плавно и незаметно.

И если бы кто-нибудь спросил почему начал меняться Гарри Джеймс Поттер, то как раз с ним-то и случилась эта самая внутренняя, личная трагедия. Хотя, он этого поначалу и не понял, но тем не менее, меняться он начал. А вот, однозначно ли в только в лучшую сторону, то так, пожалуй, сразу и не скажешь. Тут все зависит от мнения каждого. Каких именно людей считает хорошими эти самые "каждые".

Вот, давайте возьмем самого Гарри. Своего друга Рона Уизли он считал очень хорошим человеком. Да и не мог бы он дружить с плохим человеком. Например, с Драко Малфоем он дружить ни за что не стал бы. Ведь Малфой у нас кто? Тёмный маг и слизень поганый. Так Рон сказал. А Рон является другом, почти братом, так что врать он не будет.

К тому же он вырос в магическом мире и лучше знает, что к чему. И, раз сказал он, что все слизеринцы плохие, то значит так оно и есть. И Тёмная магия тоже плохая. Так тоже Рон сказал. Простым и понятным языком. Чтобы Гарри его понял без труда. Вот только он ещё сказал, что все гриффиндорцы хорошие. А этого этого Гарри уже не понимал. Как так-то? Если гриффиндорцы хорошие, то какого чёрта они устраивали ему в прошлом году обструкцию из-за потерянных баллов? Близнецы, например, их только и делают, что теряют, но их, почему-то, все любят.

А в этом году опять всё повторилось. Только сейчас все поверили, что он является наследником Слизерина из-за парселтанга. И снова от него все бегали, как от прокаженного. И чего спрашивается поверили-то? Никакой Гарри не наследник.

Не понимал этого Гарри, но и не сильно из-за этого «заморачивался». Да и зачем, если у него есть друг Рон, с которым так классно валять дурака. Тем более, что раньше Гарри был лишён такой возможности. «Пахать» ему приходилось, как рабу на галере. Быть эдаким Золушком в семье его тётки, в которой он жил до Хогвартса.

Учёба? Ну этим Гарри тоже не особо «заморачивался». Еще в семье у тетки ему объяснили, что он не может хорошо учиться. Даже не не может, а не имеет права. Доходчиво объяснили, используя весьма весомые аргументы в виде дядиного ремня. Особенно — лучше своего кузена. Вот, видимо из-за этого, Гарри не особо-то и старался. А тут еще и Рон, который считал учебу ненужным времяпрепровождением. А учиться лучше Рона Гарри считал… неправильным, что ли. Или, стал так считать, со времен.

Так, что не лежала у него душа к изучению школьных предметов. Единственным предметом, к которому у Гарри лежала душа, был квиддич. Поэтому он записался на те же дополнительные предметы, которые начнут изучаться на третьем курсе, что и Рон: споткнется на чем-нибудь — рядом плечо друга, почти брата.

А еще он очень жалел, что квиддич не входит в число этих самых дополнительно изучаемых предметов. Вот тут бы, да. Тут бы Гарри себя проявил.

Кстати, история из-за которой Гарри начал меняться случилась в день, когда, словно по иронии судьбы, должен был проходить квиддичный матч. А дело было так.

Утро этого дня встретило их ярким солнечным светом и лёгким прохладным ветерком.

— Идеальные условия для квиддича! — капитан команды Оливер Вуд стоял у гриффиндорского стола и, бурля энтузиазмом, нагружал омлетом тарелки своей команды.

После завтрака, выйдя из Большого зала, друзья отправились к себе в башню взять снаряжение для матча, так как Гарри был ловцом квиддичной гриффиндорской команды. Но, вдруг до его слуха вновь донеслось:

— В этот раз убей.

— Пусти, я разорву! Разорву сам!

Гарри вскрикнул, Рон с Гермионой бросились к нему.

— Голос! — воскликнул Гарри, озираясь вокруг. — Я только что опять слышал его!

Рон, широко открыв глаза, уставился в замешательстве на Гарри, а Гермиона вдруг хлопнула себя ладонью по лбу:

— Гарри, я, кажется, поняла! Бегу в библиотеку! — И она умчалась вверх по лестнице.

И если уточнить, что это был за голос, который услышал Гарри, то дело было в том, что в этом году по школе изредка ползал, а может и не ползал, а летал, в общем, передвигался какой-то монстр. Который, к счастью никого не убивал, а только как-то окаменял учеников. И теперь окаменевшие находились в больничном крыле, ожидая когда наконец созреют мандрагоры, чтобы можно было сварить зелье для их раскаменения.

Услышав голос Гарри застыл в нерешительности. Он силился уловить что тот ещё скажет, но из Большого зала повалили ученики, спеша на стадион и громко переговариваясь. Поэтому Гарри больше ничего не услышал.

А потом, помедлив еще пару мгновений, Гарри махнул рукой и побежал в гриффиндорскую башню. Взял свой «Нимбус-2000» и тут же влился в толпу, устремившуюся через луг к стадиону. И, как-то забыл про голос. Тем более, что все будут на квиддичном поле и монстру не на кого будет нападать.

Он, даже, успел выбежать на квиддичное поле, настроиться на игру и скочить на метлу, так как матч вот-вот должен был начаться. Но, как вдруг появилась профессор Макгонагалл и объявила, что матч отменяется. А переполненные трибуны взорвались криками и свистом.

После чего она жестом подозвала Гарри:

— Тебе, Поттер, лучше пойти со мной.

Недоумевая, в чем его опять подозревают и именно сегодня, Гарри посмотрел на Рона. Но тот лишь удивлённо плечами пожал. Кстати, Рон их догнал по пути в замок. И к удивлению Гарри, профессор Макгонагалл не посчитала присутствие Рона лишним.

— Пойдём и ты с нами, Уизли, — сказала она.

А дальше, Рон и Гарри поднялись по мраморной лестнице вслед за профессором. Но, на сей раз она повела их не в свой кабинет, а в больничное крыло.

— Вас это очень расстроит, — произнесла профессор Макгонагалл непривычно мягким тоном, когда они подошли к двери больницы. — Потому что, было еще одно нападение… Двойное...

И как только Гарри это услышал, то внутри у енго всё похолодело. Да и не только похолодело, наверное. А ещё его мозг вдруг пронзила страшная догадка о том на кого могло быть совершено нападение. Так, что профессор Макгонагалл так и застыла с поднятой рукой. Она хотела открыть дверь в больничное крыло, вот только открывать уже было нечего.

Гарри и сам не понял как, вдруг, словно по волшебству перед ним распахнулась дверь, а сам он оказался у кровати на которой лежала…

— Гермиона! — охнул вбежавший следом Рон.

Гермиона лежала необычно тихая, глаза ее были открыты и словно остекленели. И глядя на нее Гарри вдруг понял насколько СИЛЬНО он привязался к девочке за время их дружбы. Рон, тоже конечно, был друг и почти брат, но… с Гермионой всё было как-то немного по другому.

И Гарри почувствовал… как бы это сказать? Что из него неожиданно выдернули какую-то очень-очень важную составляющую его часть, так наверное. Он вдруг, на какое-то время, превратился в такую же статую как и Гермиона. У него разом исчезли все эмоции и только рывки чьей-то руки привели его в чувство.

Оказалось, что это профессор Макгонагалл. Она как раз показывала им маленькое, круглое зеркальце и спрашивала его и Рона знают ли они что это означает. Но они не знали.

Затем она проводила их в гостиную, где собрались все гриффиндорцы и выступила с речью. Которую закончила словами:

— Вряд ли стоит добавлять, что я давно не была так расстроена. Если преступника не поймают, школа, по всей видимости, будет закрыта. Я настоятельно прошу: все, у кого есть хоть какие-то подозрения, без промедления подойдите ко мне и сообщите, что вам известно.

Но Гарри её почти не слушал. Перед его глазами все еще была Гермиона, лежащая на больничной койке, точно мраморная статуя. И Гарри занялся тем, чем не занимался уже очень давно. В последний раз он занимался этим в доме у тетки, когда был изолирован родственниками от окружающих. Он начал думать и рассуждать.

И, если посмотреть с точки зрения логики, то между этими понятиями разницы-то и не было, но вот с точки зрения самого Гарри такая разница была. Например, если хотелось ему… ну, скажем поесть перед ужином, то он не рассуждая мчался в Большой зал. Где, собственно, и происходил этот самый ужин. А чего рассуждать-то, если все равно больше поесть нигде нельзя. Как-то так. Вот Гарри и занялся рассуждениями.

— Ну, конечно, обращайтесь, — в первую очередь пронеслось у него в голове, — как же, помогут они. Обращались уже, в прошлом году. И что? Помогли? Ага, щаз-з-з. Самим пришлось в Волдиком «бодаться».

Но эта мысль, как быстро появилась, так же быстро и исчезла. А вот мысль о том, что случится с окаменевшими учениками, если школу закроют, прочно засела у него в голове. Ведь мандрагоры-то вот вот должны… как сказать, дойти до кондиции, что ли. И из них можно будет приготовить зелье раскаменения. Или, как оно там правильно называется? А если школу закроют до этого? А если зелье приготовить не успеют? Кстати, Гарри почему-то даже не подумал о том, что мандрагоры могут расти не только в хогвартских теплицах.

За себя-то Гарри не особо беспокоился. Конечно, возвращение к родственничкам особого восторга у него не вызывало, но он знал, что справится. А то, что ему нельзя колдовать на каникулах, то это не самая большая проблема. Он что-нибудь придумает. В конце концов выяснилось же, что он разговаривает на парселтанге, а это умение открывало перед ним большие перспективы. Очень даже большие.

Он даже мысленно усмехнулся, представив себе, как он на каникулах достанет из кармана какую-нибудь змеючку и они на глазах у родственничков начнут друг другу шипеть. И если еще пригрозить родственничкам натравить на них змейку, то будут они… как «шёлковые». Тем более, что отловить таковую на опушке Запретного леса не составит особого труда.

А вот дальше, мысли посетившие Гарри были какие-то… взрослые наверное. Не должен был двенадцатилетний мальчишка о таком задумываться, не должен был бы, но вот взял да и задумался. Он подумал, а что будет, если с Гермионой что-то случится? Вот не успеют приготовить зелье и что дальше? Как к этому отнесутся её родители?

— Кстати, — подумалось ему вдруг, — а какие у Гермионы вообще отношения с родителями?

Сам-то Гарри знал только две семьи. Свою семью, ну, не совсем свою, а семью тётки и, семью Уизли. После того как он побывал у них в гостях и провел там часть каникул, он безоговорочно влюбился в эту семью. В общем, с семейством Дарсли, а такова была фамилия его родственничков, даже сравнивать было… как? Гарри и сам не знал такого слова. Но вдруг ему подумалось, что зря он остановился на числе два. Ведь, вполне может быть, что отношения в семье Грэйнджеров это что-то третье.

А еще Гарри вдруг ощутил чувство стыда за поведение мистера Уизли в Гринготтсе, когда он увидел родителей Гермионы. Вот не смог он представить себе мистера Грэйнджера орущего при виде семейства Уизли: «Маги. Настоящие маги». Не мог и все тут. А вот папаша рыжего семейства не постеснялся и проорал на весь банк: «Магглы. Настоящие магглы».

— Чего ж ты не орал так при виде гоблинов-то? — подумалось вдруг Гарри. — Боишься небось, когда страшно, сука рыжая.

Гарри представил как мистер Уизли кричит посреди банка: «Гоблины. Настоящие гоблины» и как через несколько секунд его утаскивает гоблинская стража.

После чего он немного посмеялся над ситуацией, которую представил, но потом дал сам себе мысленный подзатыльник. И запретил себе так думать о мистере Уизли. Ведь это же отец Рона, а Рон у нас… сами знаете кто. Да и не специально он так про родителей Гермионы. Просто, мистер Уизли очень увлечённый человек.

Вот только, несмотря на то, что Гарри запретил себе так думать, осадочек почему-то остался. И ещё Гарри задумался о том, почему он так себя ведет. Странно как-то получается, что он, прошедший весьма суровую школу выживания в семье своей тётки, неоднократноудачно сбегавший от кузена и его компашки, что бы не отпинали, любивший отсиживаться в библиотеке, ведёт себя… как кто? Впрочем, об этом можно будет подумать попозже.

Сейчас нужно придумать как пробираться к Гермионе в больничное крыло на регулярной основе. Они-то тут все вместе, а она там одна. А вдруг она что-то чувствует и слышит. Нет, у Гарри конечно не было оснований не доверять мадам Помфри, но вдруг она не совсем права.

Наконец Гарри отвлёкся от своих мыслей, осмотрелся вокруг и прислушался к разговорам. В гостиной в это время находился весь факультет и шло активное обсуждение того, что теперь делать. Громче всех разглагольствовал Ли Джордан. Он предлагал выгнать из школы всех слизеринцев. А обосновывал он это тем, что среди окаменевших ни одного слизеринца не было.

А еще Гарри обратил внимание на Перси Уизли, одного из старших братьев Рона. Кстати, сейчас на факультете Гриффиндор одновременно, помимо самого Рона, учились учились сразу три его старших брата и младшая сестрёнка. Перси был из них самым старшим. Кроме того он был старостой и всегда был не прочь высказать свое мнение. Но сейчас он молча сидел в кресле позади Ли и совсем не спешил огласить свое видение ситуации. Напротив, выглядел он потерянным и удрученным.

— Перси совсем убит, — шепнул Гарри Джордж, еще один брат Рона. —

Та девушка из Рейвенкло, вторая пострадавшая, Пенелопа Клирвотер, — староста. А он и мысли не допускал, что чудище решится напасть на старосту.

— Что??? — сказать, что Гарри удивился было… слишком мягко сказать. На самом деле он не удивился. Нет, он был поражен абсурдностью данной мысли. — Это как так-то? Что, если ученик становится старостой, то он что, автоматически становится неприкасаемым и бессмертным, что ли? Нет, я коннчно сочувствую Персивалю, но он чего, совсем ку-ку что ли?

— Что нам делать? — шепнул Рон ему на ухо. — Думаешь, они подозревают Хагрида?

— Хагрида? — Гарри задумался. — Может его и подозревают, но это точно не он открывал тогда Тайную комнату. Хотя, поговорить с ним, пожалуй надо. Скорее всего, он может знать, где находится Тайная комната, ведь в прошлый-то раз он точно был замешан.

— Но Макгонагалл сказала, что башню можно покидать только на время уроков, да и то под присмотром учителей.

— И когда нас это останавливало, Рон?

Позже, вечером когда все их софакультетники наконец уснули, Гарри и Рон, укрывшись Гарриной мантией-невидимкой, отправились к Хагриду. Вот, только поговорить им с ним не удалось. Как только они уселись за стол, в двери раздался стук и мальчики вынуждены были опять спрятаться под мантией. К Хагриду пожаловал сам министр магии Корнелиус Фадж в сопроводжении профессора Дамблдора. А позже, ещё и Люциус Малфой заявился.

В результате, дело закончилось тем, что Хагрида увёл Фадж, а Дамблдора отстранили от должности. Единогласным решением попечительского совета, главой которого был сам Малфой. Единственное, что успел сказать Хагрид, перед тем как его увели:

— А тот, кто что-то ищет, пусть, значит, за пауками идет, за пауками, говорю. Они-то уж выведут куда надо. Я всё сказал.

Фадж изумленно уставился на него.

— Да иду я уже. Иду, — успокоил его Хагрид, залезая в свое кротовое пальто. — И насчёт еды… кому-то надо будет кормить Клыка. Пока… это… ну, то есть пока я не вернусь.

Дверь с грохотом захлопнулась, и Рон сбросил мантию-невидимку.

— Да-а, нам крышка, — упавшим голосом сказал он, — без Дамблдора. А, потом продолжил, — Мы-то, что дальше делать будем? За пауками пойдем?

— За пауками? — переспросил Гарри, — хм-м, пожалуй нет.

Вспомнилось вдруг Гарри то, что он увидел в дневнике Риддла. А именно, то существо которое Хагрид держал в школе. И был это огромный паук. А ещё Гарри вспомнилось, что перед отъездом в Хогвартс, он перечитал все учебники.

В частности, ему вспомнился учебник Ньюта Скамандера «Фантастические звери: места обитания». Так вот, насколько Гарри помнил, ни один из пауков никогда никого не окаменял. Так, что идти за пауками Гарри не захотел. Тем более, что большие пауки были хищниками и соваться к ним в логово он был категорически не согласен.

Дальше, после отстранения Дамблдора страх поселился почти во всех сердцах. Во всей школе, среди учеников, нельзя было встретить ни одного безмятежного лица. За исключением Малфоя. Вот уж кто разошёлся, так разошёлся. Впрочем Гарри не волновали ни обстановка в школе, ни Малфой. Он делил своё время между уроками, теплицей с мандрагорами, больничным крылом и избушкой Хагрида. Клыка-то нужно было кормить, а кроме Гарри, похоже, это было никому не нужно.

А ещё ему пришлось с боем вырывать разрешение у мадам Помфри, так как больничное крыло было закрыто для посетителей. Мадам Помфри, в конце концов сдалась. Время, за разговорами с окаменевшей Гермионой летело быстро и иногда медведьма была вынуждена оставлять его на ночь. Чтобы Гарри не шлялся в одиночку по школе.

А ещё, как-то раз в больничном крыле случилось следующее. Он, в этот раз, рассказывал Гермионе о своей идее поймать змеючку и припугнуть на каникулах своих родственничков. Как вдруг Гарри показалось, что Гермиона ему отвечает. Неодобрительно отвечает. И, как только ему это показалось, примчалась мадам Помфри:

— Где она, мистер Поттер? — сходу последовал ее вопрос.

— Э-э-э… Простите, мадам Помфри, но она это кто? Если вы про Гермиону, то она вот, лежит на кровати.

— Да нет же, мистер Поттер. Где змея?

— Какая ещё змея? — удивился Гарри. — Нет тут никакой змеи.

— Но, как же нет. Я отчётливо слышала змеиное шипение.

Тут Гарри задумался. О том, как мадам Помфри могла шипение змеиное услышать. Если тут, в больничном крыле, отродясь змей не водилось. И появиться им тут просто было неоткуда. А потом до него «дошло»:

— Прошу прощения, мадам Помфри, но я кажется догадался, кто это тут шипел. На самом деле это был я. Сам не знаю почему, но я заговорил с Гермионой на парселтанге. А ещё знаете, что? Мне вдруг показалось, что Гермиона мне ответила.

После чего они уставились друг на друга. Гарри ждал, что скажет мадам Помфри, а медведьма задумалась.

— А знаете, мистер Поттер, — наконец заговорила Помфри, после того как осмыслила информацию, — если предположить, в качестве бреда, конечно же, то всё может быть. Так, что продолжайте в том же духе. Только выучите заклинание от подслушивания. А то, когда вы говорите по змеиному, почему-то аж мороз по коже.

Сказав ему это, мадам Помфри отправилась в свой кабинет, а по дороге она задумчиво разговаривала сама с собой. До Гарри даже донеслись отрывки ее рассуждений:

— Почему бы и нет… немного другие звуковые частоты, —услышал Гарри. А потом ещё что-то про Мерлина и Мордреда. И ещё, вроде бы, про Асклепия и Парацельса.

Много лет спустя Гарри вспомнит этот разговор и проверит. И убедится, что действительно, звуковые колебания издаваемые звуками парселтанга будут немного другой частоты. И они, почему-то, пугали окружающих. Поэтому-то ученики его так и испугались тогда, когда он на нём заговорил. Но, это будет гораздо позже. А пока Гарри начал разговаривать с окаменевшей Гермионой исключительно на парселтанге.

И это, как ни странно, дало положительный результат. Так что, постепенно, монологи Гарри стали превращаться в почти полноценные диалоги. Сначала, разумеется, Гарри не понимал, что хочет ему сказать Гермиона. Понятными были только эмоции. Но, постепенно, наверное потому, что связь усиливалась он стал понимать её лучше. А может, у них с Гермионой происходила настройка друг на друга. Как в радиоприемнике, когда его настраивают на нужную волну. Гарри этого не знал, да и не интересовало его это, очень уж сильно. Главным было то, что их разговоры, с каждым днём становились всё более полноценными.

И так длилось до тех пор, пока Гарри не обнаружил в руке у Гермионы лист старого пергамента, вырванного из какой-то библиотечной книги. И он, с большим трудом, но всё-таки вытянул этот лист из её сжатой ладони. А потом прочёл написанное на нем:

«…из многих чудищ и монстров, коих в наших землях встретить можно, не сыскать таинственней и смертоносней Василиска, также еще именуемого Королём Змей. Сей гад может достигать размеров воистину гигантских, а срок жизни его — многие столетия. На свет он рождается из куриного яйца, жабой высиженного. Смерть же несёт путем диковинным, небывалым, ибо, кроме клыков ужасных и ядовитых, даден ему взгляд убийственный, так что ежели кто с ним очами встретится, тотчас примет кончину скорую и в муках великих. Особливо боятся Василиска пауки, сторонятся елико возможно, ибо он есть враг их смертельный. Сам же оный Василиск страшится лишь пения петушиного, ибо гибельно оно для него…».

А ещё на нем были написаны от руки, аккуратным Гермиониным почерком, два слова «трубы» и «Миртл». И Гарри вдруг понял. Понял он, кто такой монстр Слизерина, почему его слышал только сам Гарри и как он передвигается по замку. А ещё он понял, что монстром кто-то управляет:

— Пусти, я разорву!

Вот, что сказал или прошипел тогда, перед матчем по квиддичу, василиск.

И ещё он вдруг понял, что вход в Тайную комнату находится, скорее всего, в туалете. Почему в туалете? Да потому, что единственная Миртл которую знал Гарри обитала именно там, из-за того, что она была не человеком, а привидением.

Гарри поговорил об этом с Гермионой, кстати, она совершенно не помнила, чтобы вырывала лист из учебника, и они решили, что нужно, наконец, рассказать об этом взрослым. После чего он попрощался с Гермионой и мадам Помфри и помчался искать профессора Макгонагалл. Нашлась она только в гостиной Гриффиндора. Для чего профессор вновь собрала весь факультет, Гарри не знал, да и не интересовала его это. Он влетел в гостиную со словами:

— Профессор Макгонагалл, простите что перебиваю, но я знаю, кто этот монстр и знаю откуда он появляется. Только последнее утверждение нужно проверить. И, если оно подтвердится, то можно будет вызывать авроров.

— И куда же нам, по вашему, следует пройти, что бы удостовериться, мистер Поттер? — спросила профессор.

— В туалет «плаксы» Миртл.

— Вот как? — Макгонагалл на секунду задумалась, — а ведь очень даже может быть. Идёмте, мистер Поттер. Дай-то Мерлин, что бы вы оказались правы. Глядишь и школу закрывать не придется.

— А что опять случилось-то? — спросил Гарри. — Что было очередное нападение?

— Да, Гарри, — устало ответила профессор. И Гарри вдруг увидел, насколько же сильно устала за прошедшее время Макгонагалл. — Только на этот раз всё было немного по другому. Преступник похитил жертву и оставил надпись: «Её скелет будет пребывать в Комнате вечно».

Так они дошли до туалета и Гарри поговорил с привидением:

— Привет, Миртл. Или быть может ты предпочитаешь имя Лиз?

— О, это опять ты? — удивилась она, увидев Гарри. — Зачем пришел? И… Миртл вполне достаточно.

— Спросить тебя, как ты умерла, — ответил Гарри.

— О-о-о! Это был кошмар! — заговорила она, смакуя каждое слово. — Я умерла прямо здесь, вот в этой кабинке. Как сейчас помню… — Миртл стала рассказывать почему она оказалась здесь, как спряталась, и как потом услышала чей-то разговор на другом языке.

— Один из говоривших был мальчик. Я, естественно, отпёрла дверь и сказала ему, чтобы он шёл в свой туалет. Тут-то это и произошло. — Миртл надулась от важности, лицо её просияло. — Я умерла.

— Но как?

— Сама не знаю. — Миртл сбавила торжественность тона. — Помню только два огромных-преогромных жёлтых глаза.

Гарри на секунду задумался и попросил:

— Покажи точно, где ты видела эти глаза.

— А-а, где-то там. — Миртл неопределенно махнула в сторону умывальника перед ее кабинкой.

Затем Поттер и Макгонагалл внимательно осмотрели умывальники и на одном из них обнаружили небольшую, совсем крошечную гравировку. Изображающую змею. Поттер прошипел: «Откройся», кран вспыхнул опаловым светом и начал вращаться. Ещё мгновение — умывальник подался вниз, погрузился куда-то и пропал из глаз, открыв разверстый зёв широкой трубы, приглашавший начать спуск в Тайную комнату.

Макгонагалл отправила в Аврорат сообщение с Патронусом. Оставалось только дождаться авроров и дальше действовать по обстановке. Но, не тут-то было. В туалет ввалились Локхарт и Рон Уизли. Причем, последний тыкал первому в спину волшебной палочкой. А вот дальнейшее помнилось для Гарри в какой-то почти прозрачной дымке, что ли. И было непонятно, какого… да именно, какого Мерлина, Мордреда, чёрта лысого или профессора Снэйпа он делал то, что делал?

— Что вы здесь делаете, мистер Уизли? — напустилась на Рона Макгонагалл. — Я же приказала сидеть всем в гостиных факультетов. И зачем вы привели сюда этого… профессора?

— Потому что он у нас герой. Вот пусть и делает то, что умеет лучше всего, — пробормотал Рон в ответ. Кстати, взгляд у Рона был в этот момент… абсолютно бессмысленным. И, вот тут-то Гарри что-то и «приложило». Именно с этого момента он стал видеть окружающее словно через пелену.

— Право пойти первым принадлежит вам, профессор — сказал Рон и толкнул Локхарта в проход. Затем, неожиданно, он схватил за мантию Гарри и они тоже полетели вниз. Хорошо ещё, что приземлились они на Локхарта. А дальше Гарри сделал то, что сделал бы любой нормальный пацан на его месте. Он встал и «зарядил» Рону прямо в глаз, кулаком, от всей души.

— Какого Мордреда ты творишь, Рон!.. — начал орать Гарри, но тут, как говорится, «слово перешло» к Локхарту. Он умудрился вскочить и выхватить у Рона его палочку.

— Ну, вот и всё, мальчики, — издевательски улыбаясь произнес профессор, направив на них палочку Рона, — конец приключению. Обливиэйт.

Гарри, к счастью для него, успел отбежать в тоннель. А волшебная палочка Рона, почему-то, взорвалась с мощью хорошей гранаты.

С потолка туннеля начали рушиться громадные глыбы. В мгновение ока перед ним вырос каменный завал, отрезавший его от остальных.

— Эй, там, — закричал Гарри, — есть кто живой?

— Это я, Рон, — донеслось в ответ, — я в порядке.

— Что это было, Рон? — опять закричал Гарри.

— А это моя волшебная палочка. Помнишь, когда мы врезались в Драчливую иву, она тогда повредилась. А сейчас, когда падали, видимо окончательно доломалась. Кстати, Локхарта здорово шибануло.

— Жаль, что только Локхарта, — подумалось Гарри.

А Рон, меж тем, продолжил:

— Гарри, раз уж ты там, то посмотри, что там с Джинни.

— А Джинни-то тут при чем?

— Так ведь это её наследник утащил в Тайную комнату.

— Ладно, сейчас гляну.

И Гарри отправился дальше по коридору. А самое интересное в данном случае было то, что он даже не задумался, зачем он вообще идет её искать и, что он будет делать когда её найдет. Да и найденный по дороге гигантский змеиный выползок ничего не всколыхнул в его разуме. Он двигался вперёд. Пока не дошел до гладкой стены на которой были вырезаны свившиеся в кольца змеи. А вместо глаз у них были огромные драгоценные камни зелёного цвета. Гарри посмотрел на змей и вновь прошипел:

— Откройся.

В стене появилась щель, расширилась и Гарри двинулся дальше. Только в этот раз перед ним был не тоннель, а простирался огромный зал. Потолок зала поддерживали многочисленные, увитые змеями, колонны. А в конце зала, у его задней стены стояла гигантская статуя. Гарри окинул ее взглядом и у ее основания он увидел чьё-то маленькое тельце.

— А это, наверное, Джинни, — подумал Гарри и бегом бросился вперед. И точно, это оказалась она. Со стороны казалось, что она просто спит.

— Вставай, Джинни, — начал тормошить ее Гарри, — нужно убираться отсюда. А то здесь становится… несколько неуютно.

— Она не очнётся, — произнес чей-то тихий голос.

Разумеется, услышав его, Гарри обернулся и увидел высокого, темноволосого юношу. Тот стоял, прислонившись к ближайшей колонне, и наблюдал за ним. Контуры его фигуры были странно расплывчаты. Впрочем, Гарри, и так смотревший на всё словно сквозь пелену, видел его как сквозь мутноватое стекло. Но, тем не менее, он узнал его. Ошибиться было почти невозможно:

— Том Риддл, — полувопросительно, полуутвердительно произнес Гарри. И продолжил, после того как Том кивнул в ответ, — а я Гарри Поттер. Ладно, Том. Приятно было с тобой познакомиться, всё такое, но нам пожалуй пора.

— Нет, нет, Гарри, — улыбаясь ответил Том, — куда же ты так торопишься. Ты что, даже не хочешь узнать почему девочка не сможет очнуться?

— И, почему же?

— Дневник, — пояснил Риддл. — Мой дневник. Малышка Джинни писала в нём много месяцев, поверяя мне свои ничтожные горести и печали: её дразнит брат, ей приходится носить поношенную мантию, учиться по старым учебникам. Джинни изливала душу, которая, как раз, и была мне нужна. Я впитывал её глубинные страхи, самые потаённые секреты и наливался жизненными соками, становился крепче, сильнее. Поэтому, скоро я стану совсем живым.

— Бред какой-то, — подумал Гарри, а вслух добавил, — всё это, безусловно, очень и очень интересно, Том, но мы все же пойдем. Дела, знаешь ли, не стоят на месте. Да и василиск тут где-то ползает.

— Никуда вы не пойдете, — разозлился Том и зашипел на парселтанге.