Разноцветные фрески (гет)

Глупые двулапые считали, что прекрасный остров Ээя принадлежал дочери Гелиоса, Цирцее. Как будто лысым может что-то принадлежать! У Цирцеи не было даже шерсти нигде, кроме головы, что уж говорить о великолепных, роскошных усах, которыми боги щедро наделили Пророка! Эти шикарные усы даже Цирцея иногда использовала в вонючих жижах, называемых зельями.

Несмотря на заблуждение относительно принадлежности острова, Пророк любил Цирцею. Она, очевидно, понимала, кто тут главный, поэтому гладила Пророка по первому требованию и магией согревала его ложе, чтобы спать было всегда тепло.

А вот гостей Пророк не любил: сразу начиналось "Не ходи туда, не ходи сюда, не лезь, напугаешь"... К тому же его двулапые сильно волновались и суетились, когда кто-то приплывал на остров, и такое заставляло Пророка недовольно шипеть. Он ведь знал, что в ответе за тех, кого приручил, и должен сохранять их спокойствие и хорошее настроение ласковым мурлыканьем и тыканьем усами в лицо — всем двулапым такое нравится. По крайней мере, они перестают расстраиваться и чешут шею, а это приятно.

Неудивительно, что, когда Цирцея привела в их спальню высокого и широкого двулапого, Пророк прижал уши, вздыбил шерсть и раздражённо завилял хвостом. Двулапый был странный: от него волнами расходилась сила, а ещё он пах так, будто только что вылез из большой солёной лужи, которая называлась морем. Будто сам был морем. Пророк фыркнул: мокро! А сила, влажная, давящая, пробирала до костей, заставляла припадать к ложу, давясь рыком. Двулапый ему не нравился. Страшный. Опасный. Сильнее Цирцеи, даже странно, что она сидела на его руках спокойно и не пыталась сбежать или защититься от его лап.

Незнакомый двулапый нагло устроил Цирцею на ложе и опустился рядом. Пророк тут же положил голову ей на живот: это его Цирцея! И он будет её защищать, пусть ему самому страшно.

— Тихо-тихо, дорогой, всё хорошо, — тёплая ладонь Цирцеи легла на голову Пророка, поворошила шерсть. — Тебя никто не обидит.

Пророк оскалился: конечно, его никто не обидит, он сам обидит, кого угодно! И пусть у двулапого были усы, они явно не дотягивали до усов Пророка. Где это видано, чтобы усы свисали вниз, а не топорщились?

— Милый какой, — у двулапого были острые зубы, как у настоящего хищника, а его внимание неприятно холодило спину. — Погладить можно?

Пророк не сразу понял, что речь о нем. Сила двулапого мешала думать: наверное, он был богом. Пророк потряс головой. Неприятно.

— Пророк дружелюбный и ласковый, только живот не гладь, он тогда драться начинает, — Цирцея нежно чесала за ухом, и Пророк расслабился.

Он понюхал протянутую двулапым руку: вода, соль, морская трава. И рыба. Пророк облизнулся, уже более приветливо глядя на гостя: если он принёс рыбу в дар, то, пожалуй, можно и позволить ему сидеть на ложе Пророка.

— А почему Пророк? — голос двулапого походил на гулкий, шелестящий прибой. Рука коснулась шерсти осторожно и мягко, но Пророка гораздо больше интересовала рыба, а не поглаживания.

Цирцея все равно гладила приятнее.

— Потому что у моего друга отвратительное чувство юмора, — с нежной грустью ответила Цирцея, запустив вторую руку в шерсть. — Он был проклят Афиной: ослеплен и обречён теряться в потоке времени... И когда я предложила ему выбрать имя для котенка, он решил, что очень иронично назвать его Пророком, чтобы я вспоминала о нем, когда его самого не станет. Как будто я могу забыть, глупый.

Пророк вздохнул: того смертного, Тиресия, он любил.

— Смертные умирают, да, рано или поздно, и их не спасти, увы, — двулапый сочувственно погладил Пророка по ушам. Тот мотнул головой и требовательно мяукнул: пахнуть рыбой и не кормить попросту нечестно.

— Он просит угощение, — улыбнулась Цирцея.

Пророк лизнул ее руку: не зря он выбрал эту двулапую! Гость задумчиво почесал усы. Видимо, думал, как отрастить такие же, как у Пророка.

— Хочешь рыбы, а?

Пророк мяукнул и уставился в глаза двулапому. И откуда он такой глупый?

— Ладно... Только не на ложе, — он взмахнул рукой, и на полу возникла огромная, сырая рыбина.

Райский аромат достиг носа. Пророк пошевелил усами — и сорвался с места, вцепился зубами в лакомый кусок. И оглянулся на Цирцею с немым вопросом.

— Иди-иди, — ласково сказала она.

Что ж, очевидно, его двулапой не нужна была защита. Сама лысая, вот и выбрала почти безусого самца. "Хорошо, что Золотинка не такая. Ее шерсть такая мягкая. И усы есть. Красивые. Пойду поделюсь с ней рыбой, Цирцея разберется", — подумал Пророк и гордо удалился. Иногда он был готов уступить ложе.