Заметки на полях. Хроники Цитадели Ханмару (джен)

В зале Соэны царила непривычная тишина, нарушаемая лишь шелестом страниц старинного свитка, который изучал Когицунэмару. Он погрузился в изучение «Хэйан-моногатари» — хроник, описывающих мастерство великого мечника Сандзё Мунечика, когда вдруг заметил лёгкое движение у своего плеча. Прядь его серебристых волос будто ожила и плавно поплыла в сторону.

— Ха-ха-ха... — раздался сбоку знакомый и почему-то чрезвычайно довольный смех.

Когицунэмару медленно поднял взгляд. Представшая перед ним картина на мгновение лишила его дара речи. Слева от него сидел Миказуки, который с видом великого творца, завершающего шедевр, держал его прядь и с невозмутимой элегантностью укладывал её себе над верхней губой, старательно закручивая кончик.

— Вот ведь, — с театральным вздохом провозгласил Миказуки, — я внезапно ощутил всю тяжесть прожитых лет. Ха-ха... Истинный облик мудрого старца являю я теперь. Разве не впечатляюще?

Когицунэмару молча смотрел на Миказуки. Он оперся рукой о щёку, переводя взгляд с нагло позаимствованной пряди волос на самодовольное лицо друга и обратно.

— Миказуки, — голос Когицунэмару прозвучал ровно, как отточенная кромка, — ты осознаёшь, что в данный момент используешь часть моей личности в качестве аксессуара?

— Но разве не в этом высшая форма искусства? — парировал Миказуки, грациозно поправляя свой новый аксессуар. — Преобразить обыденное в нечто возвышенное.

В этот момент из-за двери послышался отчётливый, полный скепсиса голос:

— ...И что это, если не секрет, за высшая форма искусства?

На пороге, скрестив руки на груди, стоял Кашуу Киемицу. Его критический взгляд скользнул со взъерошенного Когицунэмару на безмятежного Миказуки с «усами», и брови Кашуу медленно поползли вверх, выражая бездну недоумения и лёгкой тревоги за общее психическое здоровье старших мечей.

— А, Кашуу! — просиял Миказуки, будто демонстрировал очередной шедевр чайной церемонии. — Ты как раз вовремя. Как тебе мой новый образ?

Кашуу, не двигаясь с места, истощил весь запас своего красноречия в одном-единственном, но явно многословном вздохе. Звук был настолько красноречив, что в нём уместились и вопрос «за что?», и констатация «опять...», и горькое пророчество «и это ещё только начало!»

— Миказуки-сама, — начал он, тщательно подбирая слова, — это... часть какой-то новой утонченной эстетики, недоступной моему пониманию?

— Ха-ха… Можно и так сказать, — величественно кивнул Миказуки, словно ему только что предложили блестящую интерпретацию. — Я обретаю облик, соответствующий внутреннему ощущению мудрости.

— Внутреннему ощущению... — повторил Кашуу без всякой интонации. — И ты участвуешь в этом добровольно? — Он посмотрел на Когицунэмару.

— Я участвую в этом как жертва! — выпалил Когицунэмару, наконец выдернув свою прядь из рук Миказуки. — Он действует быстрее, чем я успеваю сообразить! Это не участие, это нападение!

— Ой, ну что ты, — мягко пожурил его Миказуки, ни капли не смутившись. — Это же просто минутная шалость. Разве не весело?

Кашуу закрыл глаза, поднёс руку к переносице, как бы отгоняя навязчивую головную боль, которая ещё даже не успела начаться, и сделал глубокий, размеренный вдох.

— Ваши «минутные шалости», Миказуки-сама, — произнёс он, открывая глаза, в которых плескалась беспомощная ярость, — обладают свойством перерастать в полномасштабные происшествия, для разбора последствий которых Хасэбе отправляет именно меня. Видимо, он считает, что как первый меч Цитадели я способен повлиять на ваше неуёмное воображение. Хотя лично я начинаю сомневаться в эффективности любых методов, кроме срочного назначения вас смотрителем конюшни на месяц.

— Не сомневаюсь в твоей компетентности, Кашуу-кун, — абсолютно искренне ответил Миказуки, отчего у того нервно дёрнулась бровь. — Но пока всё под контролем. Видишь? Ничего не сломалось.

— Если под «контролем» подразумевается ситуация, когда пострадала только моя причёска, то да, — мрачным эхом отозвался Когицунэмару, с подозрением косясь на Миказуки и поправляя свои волосы. — Но он только начал. Я чувствую это своим лисьим нюхом!

Кашуу закатил глаза с таким видом, будто видел это безумие уже тысячу раз и заранее знал, что так и будет.

— Я даже спрашивать не буду, — вздохнул он, поднимая ладони в жесте, говорящем о капитуляции перед неизбежным хаосом. — Просто постарайтесь не уничтожить зал, пока развлекаетесь. И если можно, чтобы в объяснительной Хасэбэ мне не пришлось упоминать слова «усы» и «волосы Когицунэмару» в одном предложении. Моя репутация ещё не полностью восстановилась после инцидента с летающим зеркалом.

— Знаешь... — задумчиво произнёс Миказуки, проводив Кашуу взглядом. — А из двух прядей можно было бы сделать усы ещё пышнее... И куда более исторически достоверные. В эпоху Хэйан ценилась именно пышность!

— НЕТ! — рявкнул Когицунэмару, с такой скоростью хватая свои свитки, что один из них вылетел и размотался через весь зал. — Я лучше пойду... проверю конюшню! Или напишу доклад! Или залягу на дно реки до следующей эпохи!

И Миказуки остался сидеть в одиночестве.

Но на его лице играла лёгкая, озорная улыбка. Он поймал свою собственную прядь тёмных волос и закрутил её над губой, придавая ей изысканный изгиб.

— Одиночество — удел стариков... — с комичной пафосностью вздохнул он в пустой комнате, а затем его взгляд упал на забытый Когицунэмару свиток. — Хм-м... А ведь из свитка можно было бы соорудить весьма стильную бородку... Ха-ха-ха!

Сегодняшнее утро в цитадели Ханмару определённо удалось.