Стенгазета (джен)

Приближался Новый год. К концу недели надо было успеть нарисовать стенгазету. Каждый год все классы восьмилетки в обязательном порядке участвовали в конкурсе стенгазет. На самом деле это, конечно, были не стенгазеты, а поздравительные плакаты к празднику. Но учителя привыкли называть их стенгазетами, и вслед за ними ученики тоже их так называли.

Справедливости ради, все старались хоть что-то написать на ярко раскрашенных ватманах помимо «С Новым годом!». Ну там какие-нибудь письма с поздравлениями от Деда Мороза, или интервью с учителями, или рассказы об успехах учеников класса. Но это было так — ерунда. По сути, соревновались в умении редколлегии класса качественно перерисовать на ватман красивую картинку с поздравительной открытки.

Таня была членом редколлегии с начальной школы. К каждому большому празднику: седьмому ноября, восьмому марта, первому мая и, конечно, новому году все, кто хоть как-то умел рисовать, оставались после уроков. Пока дежурные убирали класс, на задней парте расстилали ватман, прижимая его к парте со всех углов чем-нибудь потяжелее, чтобы не скручивался. В учительском столе хранился запас гуаши, кисточки, карандаши и стёрки. Всё это доставалось, и начиналась работа.

Таня очень любила перерисовывать всякие картинки. У неё уже скопилось несколько общих тетрадей, на каждой странице которых красовались цветные рисунки мульгероев, животных, сказочных существ или просто ярких орнаментов, срисованных с открыток и из книжек. В тетрадке она пользовалась цветными карандашами. Стенгазету же всегда раскрашивали гуашью.

Каких только картинок уже не было нарисовано к девятому классу! Были и Деды Морозы со Снегурочками, и снеговики, и зайцы с медвежатами, и просто ёлка во весь ватман с пожеланиями на каждой нарисованной игрушке. Повторяться было не принято, ведь плакаты прошлых лет тоже украшали коридоры школы, а потому вопрос «что рисовать?» стоял в полный рост.

Все принесли новогодние открытки из тех, что попроще, но поярче. Таких выпускалось много. Да ещё все девчонки собирали коллекции поздравительных открыток. У Тани с Олей, например, на двоих набиралось уже штук двести.

Каждый год мама покупала целую пачку новеньких на почте. Конечно, она знала про коллекцию и всегда брала по одной дополнительной открытке каждого вида. У девчонок сразу прибавлялось штук десять. А потом начинали приходить открытки от родственников из всех городов, куда мама посылала поздравления. А она подходила к этому очень ответственно: у неё был целый пакет адресов. Перед Новым годом недели за две она вынимала свой пакет, доставала записки с адресами и вместе с дочерьми решала, какую открытку кому послать. Потом аккуратным мелким почерком, какого Тане никогда не добиться, надписывала на открытках адреса и сочиняла поздравления. Самым близким родным мама писала длинные письма и вкладывала открытку вместе с письмом в конверт. Таня очень любила наблюдать, как мама всё это делала. Это был предновогодний ритуал, некое волшебное действо. И было так интересно потом ждать ответа от родственников, у них могли продавать совсем другие открытки, и тогда коллекция пополнялась необычными экземплярами.

Открыток принесли много. Долго выбирали, колебались и спорили. В конце концов решили нарисовать свиток, в котором, собственно, и написать поздравление с Новым годом. Свиток с красивой восковой печатью на шнурке, с не до конца раскрученными верхом и низом на фоне украшенных пушистых сосновых веток. И, разумеется, всё это должно быть щедро посыпано блёстками.

Как только всё было решено, Таня принялась за работу. Взяла карандаш, стёрку, положила перед собой открытку и стала лёгкими движениями намечать контур будущего свитка. Девчонки толпились вокруг, наблюдая. Чего они вечно толпились без дела, непонятно. Ничего не делали, просто смотрели, иногда хвалили, болтали без умолку обо всём. В общем, всячески оказывали моральную поддержку, ну и гордились собой — они же газету рисовать остались, не ушли, как некоторые несознательные одноклассники, которым теперь можно кости поперемывать. Таня не спорила, не возмущалась — просто рисовала и слушала, иногда посмеиваясь, иногда комментируя, иногда командуя:

— Девчонки, воды кто-нибудь принесите. Раскрашивать пора.

Ревниво наблюдала, если кто-то принимался помогать ей раскрашивать плакат. Не спорила, но тайком скрипела зубами — не по-её красили. Никому не доверяла обводить контуры — вдруг криво проведут и всё испортят. В общем, сама же всех приучила, что почти всю работу делает в одиночку.

Не докрасили, оставили сохнуть. Пора было идти домой. Дежурил в этот день Серёжка. Тот самый, что жил на Таниной улице чуть подальше, когда-то ходил с ней в один детсад и в их детских играх вечно исполнял роль папы. Серёжка Таню дождался, и они пошли домой. Идти вместе было отчего-то неловко и немного волнительно. Серёжка вымахал в здоровенного парня, стал на целую голову выше Тани, а ведь в садике едва до плеча ей доставал, отчего ужасно стеснялся. Смотреть на него сейчас приходилось снизу вверх. Таня смотрела украдкой, видела, что он эти взгляды замечает и смеётся над ней, но так не обидно, осторожно, что Таня тоже улыбалась, то и дело поспешно отводя взгляд. У Таниной калитки они простились. Серёжка обещал завтра помочь доделать плакат, потому что девчонки всей толпой собирались после уроков на баскетбол, на который Таня не ходила — терпеть его не могла. Там у них тренировка намечалась, как всегда по четвергам, а в пятницу с утра плакат уже должен висеть на стене в коридоре.

Серёжка не обманул, остался после уроков. Спокойно стоял и разглядывал так и лежавший со вчера ватман. Наверное, прикидывал, как лучше прорисовку делать. Таня наблюдала за ним, и отчего-то её не коробило от мысли, что вот сейчас он возьмёт кисточку и своёй рукой примется колдовать над её работой.

Перехватила лукавый, всё понимающий взгляд Анны Ивановны. Так получилось, что и первая их учительница, и последняя классная — обе были Анны Ивановны. Всех это забавляло. И обеих они любили. Таня улыбнулась и сделала Анне Ивановне большие глаза: мол, о чём вы, Анна Ивановна, подумали? Вам показалось. Но Анна Ивановна лишь усмехнулась:

— Таня, я домой. Закончите — ключ занесёте в учительскую.

Таня кивнула и снова сыграла с Анной Ивановной в переглядки. Ну что ты будешь делать! Дежурные тоже вскоре ушли. Таня и Серёжка остались вдвоём. Он рисовал, а Таня была на подхвате. Приносила воду, искала кисточку потоньше, собирала в специально для этого принесённый кусок ткани разбитые ёлочные игрушки, которые заранее натаскали из дома одноклассники.

— Писать я не умею красиво, — сказал Серёжка, старательно промывая кисточку.

Он закончил прорисовку. Гуашь сохнет быстро, и скоро можно будет заняться текстом поздравления.

— Я напишу, — кивнула Таня. — А ты пока игрушки разбей.

Серёжка принялся постукивать ручкой указки по запелёнутым в ткань стеклянным обломкам, а Таня взялась за фломастер. Удивительное дело, но ужасный, корявый, неровный почерк в её тетрадях преображался, если она писала на доске или вот как сейчас — крупными буквами на плакате. Эта метаморфоза озадачивала и её саму, и учителей, то и дело говоривших:

— Тань, ну ведь можешь же писать ровно, когда стараешься!

Будто бы в тетради она не старалась! Тоже старалась, но выходило ужасно. А на доске буковка к буковке. Почему так? Вот и сейчас строчки ложились аккуратно, уверенно, одна к одной.

— Хорошо получилось, — вдруг похвалил Серёжка и тут же добавил: — Только вот тут тень неверно добавила. Надо было с этой стороны.

Таня, едва зардевшаяся от похвалы, тут же напряглась и сникла. И надо ему было про эту тень? Всё настроение испортил.

— Давай блёски клеить. Всё высохло уже, — сухо сказала она, протягивая руку за клеем.

— Ты обиделась, что ли? — напрямик спросил бестолковый Серёжка, который минуту назад казался очень даже понимающим. — Да чёрт с ней, с тенью. Никто и не заметит.

— Ты же заметил, — буркнула ещё больше растроившаяся Таня. И чего пристал?

— Я бы тоже не заметил, если бы не присматривался. — Серёжка явно уже жалел о своём замечании, и Таня великодушно решила его простить на первый раз.

— Давай я буду клей лить, а ты подсыпай стекляшки. Только так, чтобы на всё хватило, — распорядилась она, открывая флакон канцелярского клея.

Работали слаженно. С Серёжкой было удобно и неудобно одновременно. Удобно оттого, что он всё делал спокойно, уверенно и основательно. А неудобно, потому что у Тани отчего-то дыхание перехватывало, когда их руки над плакатом вроде бы случайно касались друг друга, и сердце замирало, и хотелось ещё.

Получилось красиво. Рисунок на ватмане ярко сверкал богатым стеклянным украшением. Свет отражался в разноцветных гранях, переливался и мерцал.

Таня и Серёжка стояли рядом и любовались. Поднимать плакат пока что было нельзя, а то блестки не приклеются. Надо дождаться, когда высохнет клей. Но уже сейчас было понятно, что всё получилось.

— Домой? — спросил Серёжка.

— Давай, — согласилась Таня.

Они закрыли класс, повесили ключ на гвоздик в учительской и вышли из школы. Таня шла медленно, и Серёжка её не торопил. Наверное, ему тоже хотелось идти подольше. На полпути он взял её портфель и понёс сам. Таня безропотно отдала — она надеялась, что он так сделает, ведь если мальчик несёт твой портфель, это же что-то значит?