В час когда домой придешь (гет)

Прошло уже пятнадцать лет, но Рейнис все еще помнит мамин голос.

Когда бури, бушующие на Драконьем Камне, от которых голова гудела как колокол, заставляли Рейнис выскакивать из постели, мама брала ее на руки и пела. Иногда она пела на общем наречии — про шесть дев в пруду и принцессу в башне. Иногда — на высоком валирийском, языке отца, — это были песни о драконьих всадниках и дальних землях. А иногда, когда отца не было дома, а Эйгон был еще совсем мал и спал в колыбели, — она пела на языке Ройны.

Ее любимой была песня о реке. Голос мамы эхом отражался под высокими сводами покоев, и он был слаще пения любой птицы или менестреля, которых Рейнис слышала после. Даже арфа отца не могла сравниться с ним, и Рейнис чувствовала себя защищенной и любимой в маминых объятиях. Когда она устраивалась, прижавшись к теплу маминого сердца, та проводила пальцами по ее волосам и пела о реке.

Край суровый в море льда.

Есть река там — помнит все она.

Засыпай скорей, мой свет,

И в той реке найдешь ответ…

Мама укачивала ее медленно, словно река лодку. Рейнис тогда еще не видела реки собственными глазами — ей было всего три, — но она могла представить ее: словно море, переливающееся всеми цветами, тянущееся к горам на горизонте, и сулящее приключения. Это была утешительная почти-мечта в маминых руках.

…Ее воды — лишь нырнуть,

Все расскажут и укажут путь.

Так доверься глубине,

Но лишний шаг — и ты на дне…

После этих строк мама иногда дула на ее щеку, и Рейнис хохотала, а потом зарывалась глубже в объятия, пока аромат жасмина не окутывал ее и не убаюкивал.

…Она поет для тех, кто слышит,

И волшебство та песнь таит.

Лишь тем, кто страхов своих выше,

Дано узнать, что река хранит…

Потом мама укладывала ее спать: или в кровать Рейнис, или к себе, когда Эйгон плакал, а отца не было и казалось, что стены нависают и пытаются их раздавить. Рейнис погружалась в сны о волшебстве, единорогах, драконах, принцессах с пылающими мечами — и о реке, текущей куда-то в вечность.

…Край суровый в море льда

Есть река там — помнит все она.

В час, когда домой придешь,

Утратив все — ты все найдешь…

Даже теперь, когда Рейнис восемнадцать, — совсем взрослая, — она помнит эту песню и то, как мама ее пела. Она окутывает себя этой сладостью — и болью, чтобы защитить то, что осталось от сердца. Это все, что у нее есть, ведь она даже не помнит последнего дня, когда мама и брат были живы.

Она была там, когда все случилось — так шептала когда-то ее северная гувернантка. Но никто не говорит об этом. Никто не упоминает ужасную участь принцессы Элии Мартелл и маленького принца Эйгона, что постигла их, пока принц Рейгар воевал, а Лианна Старк сидела в своей башне. Никто не смеет даже шепотом произнести имя ее матери.

Если бы могла, она бы спросила своих дядей, Оберина и Дорана, но они не виделись с ее четырех лет. Когда все случилось, они были в ярости и страшно поссорились с отцом. Стены дрожали от криков. Лианна плакала, Эймон, тогда еще совсем крошка, — тоже, а Рейнис не могла дышать. Ужас когтями впивался в сердце, пока она не забилась под кровать, рыдая по маме, которая ушла и больше никогда не вернется. После той ночи Оберин был изгнан из Вестероса, а Доран уехал в Солнечное Копье и больше не возвращался. Он писал письма каждый месяц, вместе с Арианной и другими кузинами, но Рейнис практически уверена, что Оберин уже давно мертв.

С тех пор отец не смотрит ей в глаза. И потому Рейнис не может спросить его о матери — не может осквернить песню в своем сердце правдой о том, почему кости Элии и Эйгона покоятся в септе Бейлора.

Вместо этого она занимается арифметикой, стрельбой из лука и вышиванием — самым изящным, чтобы украсить свои наряды. Лианна иногда присоединяется к ней на стрельбище, и это одно из немногих занятий, что нравится им обеим. С ней… в целом спокойно. Настолько, что Рейнис зовет ее просто Лианной, а не «ваша милость», чего, к примеру, леди Кейтилин в отношении невестки себе не позволяет. И если Лианна порой смотрит на нее с отвращением, будто она уродлива, а Рейнис иногда хочется выцарапать себе глаза, лишь бы не видеть женщину, разрушившую ее семью, — та все же бывает к ней добра. Лианна обсуждает с ней книги, плетет венки из цветов да и в целом заботится.

Отец не заботится о ней, как не заботился и о ее покойном брате. Только о младших. И за это Рейнис, пожалуй, его ненавидит.

Он проводит время либо с Эймоном и близняшками, либо запирается в библиотеке с Эртуром Дейном и целой свитой льстецов. В такие дни Рейнис сидит в Тронном зале с десницей короля, Джоном Коннингтоном, и наблюдает, как тот управляет отцовским королевством. Иногда лорд Джон спрашивает ее мнение, и она отвечает честно. Рейнис не знает, уважает ли он ее на самом деле, ведь он ненавидел маму при жизни и прекрасно видит, как Рейнис на нее похожа. Но только она участвует в советах: Эймон живет клинком и мечтами о битвах, а Висенья и Лизелла предпочитают скакать верхом по Королевскому лесу. Может быть, это что-то значит.

Иногда ей кажется, что отец ее заменил. У него теперь есть три головы дракона — она знает, что он оставил маму ради пророчества. Но не знает, что это за пророчество: он говорит с ней только чтобы спросить, где братья и сестры. Но у стен есть уши, и она слышит, как отец и Лианна по очереди кричат и трахаются. Лианна не может простить отцу его пророчеств, отец — Лианне — то, чем она не является. Пророчество свело их вместе, и Рейнис желает, чтобы оно же их и развело — если только от этого прекратятся ссоры. Они ругаются так же часто, как смеются, и Рейнис молится Матери и реке из песен, чтобы ей не досталась любовь, как у Серебряного Короля и его Волчицы.

Она молится о любви, как у дяди Визериса и его жены Аши Грейджой, или как у кузины Арианны и ее мужа Аурана Велариона. Визериса обручили с Арианной, чтобы искупить грехи перед Дорном, но они стали лучшими друзьями и заговорщиками. Именно Визерис убедил отца узаконить Аурана Уотерса — в благодарность за верную дружбу, — чтобы Арианна могла выйти за него, когда придет время. А когда Визерис влюбился в последнюю из Грейджоев во время ее «воспитания» при дворе, Арианна помогла им сбежать и пожениться. Отец пытался затащить их в септу Бейлора для аннулирования брака, но они уплыли в Эссос, а Арианна вышла за Аурана с благословения его брата Монфорда.

Визерис и Арианна — безрассудные и упрямые, но они счастливы. И в каждом их письме к Рейнис это видно. Им запрещено возвращаться в Красный Замок, пока отец правит, но письма они могут слать, и Рейнис хранит каждое. Все это время она молится, чтобы отец не выдал ее за Эймона и не женил Эймона на Висенье или Лизелле.

Эймон — хороший брат, тихий, серьезный, живущий с чувством вины за то, что сделали его родители. Он будет хорошим королем, если позволит себе им стать. Уже сейчас — великий воин. Иногда он показывает Рейнис стойки и шаги, чтобы она могла защититься, если вдруг пираты или пьяные лорды станут распускать руки. Он защищает ее сильнее, чем близняшек, сэр Джон и леди Несса в их детских играх «в замок». И сердце Рейнис разрывается, когда она думает, почему именно он считает, что ее нужно защищать — в замке, где убили ее семью. Внешне же их роднят темные волосы. И Рейнис не может не любить его.

Висенья и Лизелла — обе прекрасны, как их тетя Дейенерис, с серебристо-золотыми волосами и белой кожей. У Висеньи глаза цвета индиго, как у отца, а у Лизеллы — серебристо-серые, как у Эймона. Они одновременно вихрь, скандал и валирийские воительницы. Только кузина Арья Старк может сравниться с ними в испачканных подолах, кривому шитью и привычке сбегать от всего скучного, что положено принцессам. И хотя Старки теперь не дают дочерям слишком уж много свободы — Рикард и Брандон мертвы, Эддард на Стене, — Рейнис все равно любит близняшек, даже когда приходится делать за них всю благотворительную работу. И они открыто любят ее, а она так устала чувствовать себя нелюбимой.

Она бы хотела быть ближе к Дейенерис, но та воспитывается в Хайгардене у Тиреллов. Говорят, ее собираются выдать за Уилласа Тирелла или, может, за Эймона, и, возможно, у нее просто нет времени на племянницу, когда решается ее судьба. В письмах Дейенерис мила и всегда спрашивает о здоровье, но между ними расстояние — то же, что во взгляде Лианны под солнцем и в молчании отца, который не произносит имени ее матери. Возможно, Дейенерис знает то, о чем отец молчит перед живым призраком Элии Мартелл. И все же, все же, Рейнис не может не любить ее.

Когда позволяет погода, она берет близняшек и Эймона и идет к Черноводной, где можно безопасно купаться на отмели. Опускает ноги в воду и поет песни о реке — на общем наречии и на валирийском, но никогда — на ройнарском языке. Ей слишком страшно петь мамину песню детям Лианны Старк — вдруг это взволнует призраков. Но в сердце она все равно поет, и вода всегда прохладная, чистая, никогда не уносит близняшек течением. Река знает то, чего она не может произнести.

Она вообще не может высказать то, что в действительности думает, когда столько всего тлеет под спудом. Отец не любит ее — видит только часть пророчества и, возможно, уже заменил. Между ней и Лианной слишком много боли для настоящей близости. И как бы она ни любила братьев, сестер, тетю, дядей, кузин — никто из них ей не поет. Никто ее не знает. Они не ее мать, не брат, который не успел пожить и остался лишь грязной тайной под Красным Замком.

Она одна. Она потеряна. И не знает, как это исправить.

Рейнис могла бы прожить так всю жизнь — увядая и исчезая в тени Красного Замка, пока ее не забудут. Но однажды, спрятавшись за колонной в Тронном зале, она подслушала разговор отца и лорда Джона.

— Привезти леди Сансу и Арью Старк в Королевскую Гавань будет разумнее, чем посылать принцесс Висенью и Лизеллу на Север, ваша милость, — сказал лорд Джон.

Он прав: близняшки обрадуются компаньонкам помимо столичных леди. Кроме Рейнис, у них нет настоящих подруг, и Рейнис боится, что они одиноки.

— Я не отправлю Рейнис одну на Север, — сказал отец, и она застыла. — В ней слишком много от матери — она хрупкая, Джон. Она не выдержит холода.

Рейнис сжала губы. Слезы не шли. Она знала: отец никогда не любил ее мать. И знала, что похожа на нее как отражение. Те же черные волосы до бедер, вьющиеся мягкими кольцами; та же оливковая кожа, тот же нос, те же губы, тот же тонкий стан. Только глаза — синие, как у Доброй королевы Алиссанны и как воды Черноводной — напоминали о драконьей крови. Она закрыла эти таргариенские глаза и заставила себя дышать ровно.

— Знаю, ваша милость. Но даже с материнской кровью вы недооцениваете принцессу Рейнис, — ответил лорд Джон. От этого ей захотелось плакать. Как будто кровь матери — изъян, который надо преодолеть. Никто ведь так не говорит об Эймоне и близнецах. — Если она станет будущей леди Винтерфелла, не сомневаюсь, она справится. Если возьмет с собой сестер, это лишь все усложнит. Если бы только их мать научила их вести себя подобающе…

Рейнис ушла, пока они спорили. Леди Винтерфелла. Ее хотят выдать за Робба Старка, единственного сына Эддарда Старка и Кейтилин Талли, зачатого до того, как Эддарда сослали на Стену, а Кейтилин вышла за его брата Бенджена. Стать женой будущего лорда Северных земель — не худшая судьба для принцессы. Но она представляет Север — стылый, как взгляд Лианны после очередной ссоры с отцом, — и прижимает руку ко рту. Неужели это ее участь? Замерзнуть там, нелюбимой, пока ее не похоронят в снегах?

— Мама, — спрашивает она у гобеленов на стенах, — ты бы этого хотела?

Но мама не отвечает. И Рейнис не знает — ждала ли она вообще ответа или разум ее уже крошится, как и душа.

Она идет к реке одна и смотрит, как солнце отражается от ярко-синей воды, разбиваясь на ослепительные грани. Рейнис хочет быть как вода под солнцем — наполненной светом. Хочет стремиться вниз по течению, к Черноводной бухте, дальше — в Эссос, где все еще живут Визерис с Ашей и где Ройна впадает в море. Да, река Ройна, та самая, о которой пела мама. И которую Рейнис никогда не увидит.

На Севере тоже есть реки, но они замерзают, и при одной мысли об этом у нее стынет кровь. Так много воды, закованной в лед. Как принцесса в замке, как ее мама — прах и кости. Слезы, наконец, текут по щекам. Отец не отпустит ее в Дорн, пока живы дяди, а значит, у нее не останется ничего от мамы, что можно взять с собой на Север.

Останутся только песни. Она сбрасывает обувь и чулки, подбирает подол и заходит в воду. Та холодна, как и слезы, стекающие по подбородку Рейнис. Рейнис всхлипывает — один раз — и поет песню о реке на ройнарском. Она представляет, будто мама рядом: объятия, аромат жасмина, тепло сердца. Ее голос звучит, как мамин, а вода кажется такой же теплой, пахнет как мама. На мгновение мама снова здесь, и Рейнис в безопасности.

…Край суровый в море льда,

Есть река там — помнит все она…

Рейнис поворачивается на голос, но видит только солнце, отражающееся на воде. Солнце, сияющее над Узким морем, над Эссосом — и над Севером тоже. Даже в Севере есть солнце и текучая вода, и Рейнис вытирает слезы.

…Ее воды, лишь нырнуть,

Все расскажут и укажут путь…

Она видит темноволосую, смуглую женщину — высокую, гордую — видит маму, идущую вдоль берега. И где она идет, там колышется вода, тянет Рейнис за собой.

…Она поет для тех, кто слышит,

И волшебство там песнь таит…

Рейнис слышит маму, слышит себя, слышит Ее — и следует за голосами к истоку. Река сжимается и разливается, как бьющееся сердце, и поочередно полнится рыбой, мертвыми телами, льдом, золотом. Рейнис касается воды, и под пальцами переливаются радуги, словно кровь. Она слышит волчий вой под поверхностью.

…Лишь тем, кто страхов своих выше,

Дано узнать, что река хранит…

На горизонте, далеко на Севере, сгущается тьма, и Рейнис страшно. Она не видит, но знает: там разрушение. Смерть — ее и всех прочих. Все погибнет, если тьма пересечет черту и придет в мир живых. Но она все еще слышит песню реки и чувствует тепло воды.

Она говорит:

— Я смогу, если придется.

…В час, когда домой придешь…

Вспышка света — и Рейнис сидит на берегу. Чувствует зов — на восток, в Эссос, к Ройне — и знает: все умрут, если она не пойдет. И только теперь жалеет отца: если его собственное пророчество также тяжело, она не может представить, как это больно — ждать и бездействовать.