Иллюзия свободы (гет)

И мы не заблуждаемся, доколе просто утверждаем, что это так кажется.

Р. Декарт

На улице была чудесная погода. Пушистые облака, плывущие по небу, создавали мифические картины, а яркое солнце дарило бодрость и прекрасное настроение, посылая тёплые, задорные лучики света. Лондон радовался, такая погода вселяла в сердца уверенность в завтрашнем дне и побуждала устремиться навстречу бурной деятельности.

Не обошло стороной солнышко и площадь Гриммо. Вдохновлённые на великие свершения или просто идущие на работу прохожие спешили по своим делам. Среди них были счастливчики, которые никуда не торопились, неспешно прогуливаясь по улицам, дышали свежим воздухом и наслаждались хорошей погодой.

Ничего этого не видел наш герой, который, в довольно неудобной позе, одетый лежал на смятых простынях, скинув с кровати одеяло, теперь бесформенной кучей валявшееся на полу. Одна рука свесилась с края кровати, а другая была неудобно загнута за спиной, от чего сильно затекла и начинала болеть. Он был погружен в мир грёз, но если бы кто увидел его лицо, то сразу понял — сейчас ему снится далеко не счастливый сон. Лицо было напряженным и изможденным, и временами юноша издавал глухие стоны. Очевидно, за ночь он совсем не отдохнул.

Но вряд ли во мраке это можно было заметить: комната была погружена в такую кромешную тьму, что, даже стоя рядом с кроватью, невозможно разглядеть лица спящего человека и его знаменитый шрам на лбу в виде молнии. Окна были занавешены плотными темно-синими шторами, не пропускающими ни один, даже самый яркий и смелый солнечный лучик.

Солнечный свет не оставлял попыток пробраться на запретную территорию, но не смог отобрать власть у царствующего сна, а потому Гарри продолжал спать, абсолютно не интересуясь и не видя, что происходит вокруг.

Не мог он увидеть и странного человека, стоящего в тени деревьев недалеко от его дома. Правда, чисто по внешности, никто бы не назвал его странным. Возможно, скользнув по нему взглядом, через некоторое время прохожий даже не смог бы вспомнить, как он выглядел. Обычные брюки, обычная рубашка. Обувь была не менее обычной. Прическа так вообще не стоила внимания: уложенные ровным пробором, прилизанные волосы каштанового цвета. К тому же черты лица нельзя было рассмотреть из-за тени, падавшей на него, которая не позволяла приметить детали или определить возраст мужчины.

Он стоял неподвижно, в ленивой позе, вальяжно облокотившись о дерево, при этом совсем не обращая внимания на окружающий мир. Прохожие проходили мимо него, как будто не видя, что было довольно необычным явлением. Он стоял недалеко от тротуара и вполне мог быть замечен встречными, но этого не происходило. Если же случайно кто-то подходил слишком близко к нему, то тут же резко разворачивался и уходил в самом неожиданном направлении, куда еще минуту назад не собирался идти.

Казалось, этот человек слился с окружающим миром, никому не мешая и не давая желания подойти к нему или заговорить. Но если бы кто-то к нему присмотрелся, то сразу обратил бы внимание на то, что взгляд мужчины был неотрывно направлен на стену, находящуюся между двумя домами. Это место не было ничем настолько привлекательным или заманчивым, чтобы долгое время разглядывать его. Обычные стены двух английских домов. Поэтому поведение незнакомца вызвало бы удивление, а загадочность и бессмысленность его поступка побудила считать его чудаком и странной личностью. Чтобы найти логичное объяснение его действиям, прохожий начинал бы думать:

«Да нет же. Мне просто показалось. Это была иллюзия, созданная игрой тени, падающей от дерева. Конечно же, он смотрел на окна или на двери домов. Скорее всего, он кого-то ждёт, вот и задумался ненадолго. И привидятся же такие глупости…»

Но мужчина явно знал, что ему нужно. Вот что-то привлекло его внимание. После чего в один миг он как будто испарился, оставив после себя только немного примятую траву под деревом.

* * *

Проснувшись, Гарри не сразу понял, где находится, но сильная боль в руке привела его в чувство. Наконец, парень осмыслил происходящее, встал с кровати, растирая затекшую руку и подойдя к окну, отдернул тяжелые шторы.

Проникнув в темную комнату, солнечные лучи залили всё пространство ярким белым светом, заставившим Поттера зажмуриться.

Немного привыкнув к свету, он распахнул уставшие зелёные глаза и стал вглядываться в окно. За неделю ничего не изменилось. Разве погода была просто прекрасной, придавая обычно унылой улице торжественный вид. От увиденной картины в сердце старалось пробиться навязчивое чувство радости, и появилось резкое желание пройти прогуляться.

Тяжело вздохнув и сожалея об очередной потерянной возможности, он с усилием подавил в себе эти мысли. Все предшествующие дни погода более соответствовала настроению Поттера и уж точно не приносила неудобств появлением неосуществимых желаний прогуляться по городу, которые он никак не мог выполнить. Хмурые дни с часто идущим дождём подходили под его мрачные мысли, все чаще завладевающие его разумом.

«Если я выйду на улицу, Дамблдор&Ко меня просто убьет раньше, чем змеелицый. Нет зелёнолицый… Точно — бледнолицый монстр. Я не переживу, если придется второй раз выслушивать о своем «неуёмном» характере и о «безрассудстве глупых гриффиндорцев», — представляя себе «доброе» лицо Снейпа, подумал Гарри. — Уж лучше проторчать на площади Гриммо до конца каникул».

Чего только стоило письмо от рассерженной, перепуганной и расстроенной Гермионы. Хотя нет, это письмо как раз очень обрадовало. Ведь в нем были не только слова: «как ты мог», «это безрассудство», или «…надо было стерпеть. Хотя они не выносимы, стерпеть! Ты же мог по глупости погибнуть! Тебя могли схватить люди Волдеморта!!!» и так далее в том же роде. В общем, самый глупый поступок самого глупого человека в мире, ни капельки не думающего о своей безопасности — кричало письмо, открывая между строк тайну того, как сильно его автор дорожит человеком, которому оно было адресовано.

Напоминание о строчках письма накрыло Гарри волнительными переживаниями:

«Она назвала меня: «дорогой Гарри»! Почаще бы она меня так называла. А ещё лучше милый, нет… любимый — это самое лучшее. Так, что-то меня понесло в очередной раз не в ту сторону, — он вообще заметил, что теперь редко может контролировать свои мысли, когда они касаются его лучшей подруги, а чем ближе было начало учебного года, тем больше думал о ней , одинокими вечерами представляя будущие встречи. — Гермиона любит Рона! — грустный вздох. — Или нет?.. Как бы хотелось, чтобы это был я, а не Рон! Я совсем запутался. Неужели Гермиона может любить меня?! Если у меня есть хоть один шанс, я его не упущу и тогда никому не позволю отобрать её у меня».

Гарри всего однажды практически целомудренно поцеловал свою подругу, но так и не смог понять, как она к нему относится.

«Что же, придется ждать личной встречи и всё выяснить. Например, можно повторить поцелуй…» — замечтался Гарри. — Как хочется увидеть любимые глаза цвета шоколада, искрящиеся счастьем, миловидную улыбку, озаряющую лицо неземной красотой, ниспадающие красивым водопадом каштановые волны волос. И прижать её к себе близко-близко…»

Нарисовавшийся образ в голове вызвал глупую, но счастливую улыбку. От избытка одолевавших его чувств он даже не заметил, что до сих пор стоит у окна, взлохмачивая и без того растрёпанные волосы.

Внезапный звук открывающейся двери наглым образом выдернул парня из счастливой мечты.

Поттер запретил домовику перемещаться по дому с помощью аппарации, без его на то позволения. Неожиданные и громкие хлопки при появлении эльфа не раз заставали его врасплох и резко портили и так не лучшее настроение. Поэтому домовой эльф проникал в комнаты обычным способом, а именно — через двери.

Кикимер вошел в комнату, недовольно бурча себе под нос ругательства в адрес своего нынешнего хозяина и нарочито громко открыв двери, которые при этом издали какой-то протяжный, заунывный и громкий скрип.

Гарри вздрогнул от неожиданного и неприятного звука. Оскорблённый до глубины души, он почувствовал, как у него начала закипать кровь от злости на это бесполезное создание. Ну не мог он простить эльфу смерти Сириуса, не помог смириться даже прошедший год. А теперь домовик бесцеремонно вламывается в его комнату, делая так, чтобы двери, которые никогда раньше не скрипели, издавали противные громкие звуки, и при этом он еще говорит отборную гадость, прерывая мечтания своего хозяина. Если бы не тайны Ордена, Гарри прогнал бы домовика уже давно, а лучше бы убил.

— Кикимер, как ты посмел врываться в комнату своего хозяина! — закричал он разъяренно, чувствуя, как руки чешутся от желания придушить это недоразумение.

— Кикимер — хороший домовой эльф, он старательно и беспрекословно служит хозяину,… чтоб хозяин умер страшной смертью, очистив древнейший и благороднейший род Блэков от пятна. Друг грязнокровок и предателей рода, а распоряжается в доме моей госпожи ,… Кикимер приготовил обед для хозяина. Хозяин просил разбудить его, если он опять будет спать до обеда,… надеюсь, самозваный хозяин удавится куском курятины или отравится вином, тогда я смогу служить своим настоящим хозяйкам, — лепетал домовик.

Парню потребовалась вся гриффиндорская выдержка, а может, хладнокровие частички слизеринской души, чтобы не закричать «Вон!» и не вытолкать брюзжащий комок пинками в коридор. Он всё ещё помнил, к чему привело это слово из уст Сириуса в прошлый раз.

Сделав несколько глубоких вдохов, Гарри Поттер приказал:

— Немедленно отправляйся... на третий этаж и займись уборкой. Все личные вещи прошлых хозяев, кроме Сириуса — уничтожить! Не спрятать, не утащить в свою каморку, не пытаться их каким-либо способом спасти. А именно уничтожить, сделать так, чтобы их больше не существовало не только на третьем этаже, но чтоб они исчезли из дома вообще! А сам за пределы дома не смей выходить, если только я лично не позову! Это приказ!

С каждым словом Гарри получал всё больше удовольствия, видя в глазах домовика нарастающий ужас. А прийти в ужас домовику было от чего. Он осознал, что не найдет лазейки в словах нового хозяина, и ему теперь действительно придется уничтожить вещи его великого и благородного семейства.

«Хорошо, что только с третьего этажа, откуда основные сокровища я уже успел перепрятать», — подумал Кикимер, который всё же испытывал мучительный страх от мысли, что он сам будет удалять из дома вещи своих благородных хозяев.

Эльф с трудом преклонил спину перед своим молодым хозяином. Казалось, ему ещё никогда не приходилось вкладывать столько усилий в поклон. Через секунду он не менее шумно удалился.

Когда за домовиком захлопнулась дверь, Гарри подумал, что пора поговорить с Дамблдором, чтобы куда-нибудь деть несносное создание. Находиться с ним в одном доме больше немыслимо.

«Я скоро уеду в Хогвартс и смогу избавиться от этого червя», — подумал юноша.

Сердце наполнилось мимолетной радостью, но она быстро испарилась, сменившись вернувшейся головной болью после тревожного сна. А напомнивший о себе пустой желудок заставил злого на себя и весь мир хозяина дома, быстро приняв ванну и переодевшись, отправиться на кухню.

Спустившись, он первым делом выкинул подгоревшую и ужасную на вид еду, которую ему приготовил домовик.

«Надеюсь, он себя наказал за такую работу», — подумал Поттер и принялся готовить себе яичницу с беконом.

Это занятие его немного успокоило и позволило вспомнить, о чем он думал до появления эльфа. О письме Гермионы…

Только теперь, расстроившись, он был настроен на мрачный лад, и на память приходили только те строки из письма, которые его огорчали: «Если с тобой что-то случится, я не знаю, что со мной будет…», «…я так сильно переживала…» и размытые строчки, говорящие о её слезах.

«Зачем она плакала? Её слезы драгоценнее, чем моя запутанная нелегкая жизнь, на которой лежит печать смерти и страданий. И этот груз спадёт только со смертью моего заклятого врага — Волдеморта. Всё неправильно: пророчество, загнавшее меня в клетку, лишившее детства и родителей; страх того, что не смогу, не успею быть счастливым с любимой…», — невесело заключил парень.

Мысли Гарри сменяли одна другую, но постепенно он вернулся к тому, что с каждым днём всё активнее мучило его. Мальчик-который-выжил стал сомневаться в своем наставнике, в человеке, который вёл его всё это время. Некоторые поступки Альбуса Дамблдора были и раньше не понятны для Гарри. Но после смерти Сириуса, человека, для которого он был почти родным сыном, Поттер стал о многом задумываться. К тому же директор сам настаивал на своей вине:

«…В смерти Сириуса виноват я, — произнес тогда Дамблдор. — Вернее, главным образом я…».

Чем больше парень думал об этих словах, произнесенных директором после смерти крёстного, тем больше находил в них правды и смысла. Размышляя о поступках самого великого светлого волшебника нынешнего времени, студент Хогвартса приходил к одним и тем же выводам: Дамблдор совершал ошибки и просчитывался во многом, начиная с младенчества Поттера.

Гарри задавался одними и теми же вопросами, но не мог найти на них ответа.

«Почему меня отдали к Дурслям? Они же ненавидели волшебство и ненавидели моих родителей! Тётя Петунья ненавидела маму, папу, естественно, что она перенесла свою ненависть на меня. Ладно, допустим, меня спасала жертва мамы, и нужно было находиться в доме у родственников, чтобы эту защиту получать. Но почему никто не проверил, как мне там живется?! Ведь Дамблдор лично отдал меня. Неужели он не чувствовал перед ребенком, судьбу которого взялся решать, никакой ответственности? Мог бы поволноваться обо мне хотя бы как о надежде волшебного мира, если не мог подумать обо мне, как о ребёнке, который не мог сам себя защитить.

А дальше первый курс. Наказание — поход с учениками ночью в Запретный Лес. Не слабо для первогодок, если учитывать то, что заходить в него ученикам, под страхом смерти, строго запрещено, и это в то время, когда там бродит маньяк-убийца единорогов! Это чудо, что никто не пострадал. Скорее всего,… скорее всего, директор подозревал, кто это был, а потом ещё и подталкивал к личной встрече с Волдиком, заранее показав, как действует зеркало Еиналеж. Наверное, он таким способом хотел закалить мой характер.

Второй курс — и опять всё взвалено на мои плечи. Директор Хогвартса выбрал очень удобный способ решения проблемы: пустить события на самотёк в ожидании новых подробностей, а мне с Роном всё это разгребай. А потом ещё и спрашивает: «Не хочу ли я что-нибудь рассказать?». Может, не зря я тогда не решился довериться полностью Дамблдору, — задавался вопросами Гарри. — Третий курс?.. Третий курс был более-менее спокойным, если не считать дементоров. И этот год подарил мне крёстного.

Крёстный… Ситуация с Сириусом вообще вызывает кучу вопросов. Почему Дамблдор не помог, когда его арестовали? Да, он не мог знать сразу, виновен Бродяга или нет. Но Снейпа он вытащить смог, а Сириуса — нет! Существует Легилименция, Омут памяти, Веритасерум на худой конец. Всё это можно было использовать для расследования, с их помощью невиновный человек дал бы показания и мог быть оправданным.

Почему Верховный чародей Визенгамота не добился, если не расследования, то хотя бы суда?! Альбус Дамблдор, уважаемый многими, как сильнейший маг своего времени и единственный, дуэли с которым боялся Волдеморт, не смог добиться слушания для Сириуса Блэка — члена Ордена Феникса, представителя древнего рода и, наконец, известного и уважаемого в кругу светлых волшебников, хорошего человека и друга семьи Поттеров!

И сейчас ситуация не изменилась. Весь прошлый год Дамблдор постоянно скрывал очень важную информацию, касающуюся моей жизни. Как я буду бороться без особых знаний, не имея дополнительных навыков?! А директор пытается утаить от меня всё, что только может. Если он самый сильный волшебник современности, то почему не хочет обучать меня хоть чему-нибудь полезному, что могло бы помочь в борьбе с Волдемортом?»

Хорошо, что Гермиона Грейнджер придумала обучаться самостоятельно, подыскивая в библиотеке подходящую литературу и практиковаться по ней в Выручай-комнате. Вместе с Гарри они занялись изучением и практикой волшебных методов самозащиты, направленных на сопротивление пожирателям. Конечно, они продвигались медленно и не могли выучить сразу много полезных заклинаний, но за целый год все же многому научились. Гермиона особенно преуспела в зельях и чарах, а Гарри в защите от тёмных искусств и боевой магии. Но насколько бы быстрее и лучше студенты осваивали обучение, если бы у них был наставник уже владеющий данными навыками. А без него приходилось продираться через все сложности способом проб и ошибок, каждый раз начиная изучать новое заклинание с азов.

Попутно вспомнив дуэль Дамблдора и Волдеморта, происходящую на его глазах в атриуме Министерства, Гарри подумал о том, что за этот год ему ещё предстоит многому, очень многому научиться. За этой дуэлью было тяжело наблюдать и успевать следить за движением палочек и поворотом событий, а как повторить хоть что-то из применённых чар парень не знал до сих пор, даже освоив столько новых заклинаний высшей магии. Что же он будет делать, когда опять столкнётся со своим врагом? Ведь если верить пророчеству, эта встреча произойдет обязательно. И Гарри чувствовал, что ждать этого момента придется недолго.

«Неужели Дамблдор полагает, что я одолею своего врага неведомой силой любви? — размышлял он. — Силой, которая мне и самому не ведома! Наверное, я должен сознаться красноглазому монстру в любви, а он, услышав мои слова, помрёт от шока!»

Гарри Поттеру не хватало обилия полноценной и полезной информации. Все данные, которые удалось раздобыть «надежде магического мира», были получены из газет или из обрывков разговоров учеников. Даже Ремус и Уизли, из-за приказов директора, перестали сообщать ему что-либо важное. Например, только из газет Поттер узнал о выпадах пожирателей Смерти, в результате которых страдали магглы, и даже погибли несколько членов Ордена — Майкл Фенвик, Эммелин Вэнс…

Конечно же, Гарри, имея чистое честное сердце, даже не допускал мыслей о том, что директор мог делать что-либо специально, но Поттер не мог объяснить себе смысл поступков директора, как следствие — разум и сердце отказывались принять всё, как есть. Именно поэтому его мысли с такой легкостью начали завладевать его сознанием и никак не хотели покидать его, возвращаясь всё снова и снова, а сомнения и укоры совести за неблагодарность к Дамблдору терзали его душу. Будучи неглупым парнем, он чувствовал, что что-то не так, но что именно, никак не мог понять. Как будто он почти дотягивался, почти мог ухватиться за эту важную деталь, но она опять ускользала от него, как мимолётный порыв летнего ветерка.

Но всё же Гарри смог сделать один единственный и разумный, на свой взгляд, вывод:

«Дамблдор — человек со своими слабостями и ошибками, поэтому бездумно слушать его во всем я больше не буду».

Так мысли парня плавно перетекали из одной области в другую, поглощая его настолько, что он уже не замечал течения времени и забывал, что он делает и где находится. Этой новой приобретённой способности Гарри был обязан Дамблдору и членам Ордена Феникса, которые решением «дать Поттеру время побыть одному после последних событий» поспособствовали «благоприятной» обстановке для размышлений. Что могло ещё сильнее посодействовать депрессивному состоянию, чем долгое нахождение в нелюдимом доме на Гриммо, который давил своей темной энергетикой, пропитывал унынием и подталкивал к отчаянию. Гарри не представлял, как Сириус, ненавидевший этот дом, смог столько продержаться и находиться здесь один. И вот уже ему самому дней пять только одиночество было верным спутником, проводившим его по «протоптанным дорожкам» его сознания. И хотя он начинал чувствовать что его «пути» замкнулись в кольцо, и он мысленно «ходит по кругу», хозяин дома не особо сопротивлялся своему поводырю, безропотно растрачивая свои силы и время.

Вернее, у него не осталось на сопротивление никаких сил. Со смерти крёстного прошел год, и боль утраты немного притупилась, но новые вопросы, появившиеся во время длительного пребывания в одиночестве, не давали успокоиться, не давали смириться. Гарри злился на себя только за то, что зациклился на этом, что из-за этих постоянных размышлений он скоро превратится в подобие живого человека, но ничего не мог поделать, сомнения не только не исчезали, а усиливались, находя всё новые доводы, пуская корни в его сознании.

Он чувствовал настолько сильную усталость от своих мыслей, что ему казалось счастьем умение забыться и перестать думать вообще. Но не в его характере было прятаться от проблем или отступать, поэтому он понимал, что никогда не сможет постичь эту науку, даже если сильно того пожелает и со своим, часто безрассудным, но отчаянным упрямством, пытался пробиться через дебри отчаяния и сомнений.

Грустные страшные мысли о смерти близких ему людей и сомнения стали невыносимой пыткой для души Гарри. Они просто разъедали изнутри, проникая в сознание и обживаясь, поглощали его полностью, тушили свет в его «тоннеле», заставляя забыть об окружающем мире, о том, что в жизни есть не только боль. Он почти дошел до края пропасти: когда страдания и душевные муки становятся частью тебя. И ты уже не ищешь способов избавиться от этих надоедливых «грызунов», упиваясь болью, которую они тебе приносят. Как зверь, прячась от других и предпочитая «зализывать» раны в одиночестве, не подпускаешь к себе никого близко, чтобы никто не смог разрушить эту идиллию страданий.

Впасть в отчаяние и замкнуться в себе полностью Гарри, ходящему по лезвию ножа, не давали помощь друзей и новые яркие чувства к подруге. Осознание того, что ему есть за кого бороться, выдергивало его из трясины мук и заставляло, если не идти, то ползти к заветной цели — спокойной и счастливой жизни для дорогих его сердцу людей.

Естественно, что такое состояние не проходит бесследно для человека. Он стал плохо спать, причиной чего, для разнообразия, стали не мучительные видения, посылаемые Волдемортом, а банальное переутомление. Заваленный тяжелыми мыслями Гарри не мог уснуть допоздна, а когда всё же удавалось отключиться, снилась всякая чушь, не дающая возможности получить за ночь необходимые освежение и отдых.

Вот и сегодня ему снился Темный Лорд, гоняющийся за ним по квиддичному полю. С горящими, как фонарики, красными глазами и летающий на своей драгоценной змеюке Нагайне, вместо метлы, он орал Гарри вдогонку: «Поттер, я первым поймаю снитч!». Этот полный бред явно приснился от последствий усталости, мрачных мыслей и недосыпа.

Если бы Темный Лорд узнал, в каком состоянии находится Гарри, то мог бы воспользоваться этим для проникновения в разум. Но, судя по тому, что после событий в министерстве, таких проникновений было всего три, и те происходили, когда Волдеморт был очень зол и не мог контролировать себя, это не входило в его планы. Запомнив урок, преподанный ему в атриуме — что значит оказаться в сознании Гарри полностью, и, не желая повторно испытать ужасные муки, Волдеморт не возобновлял попыток осаждать разум Поттера да и открывать свои планы гриффиндорцу явно не собирался.

Неизвестно, сколько бы парень просидел в таких размышлениях, может, он опять бы очнулся только при появлении назойливого домовика, и как часто за последние дни случалось, он бы удивился, что просидел на одном месте ни один час, так и не сделав задуманного. Но от этой участи его спасла белоснежная сова, севшая на стол возле тарелки с так и недоеденной яичницей.

Это была красавица Букля. Правда, ей не сразу удалось привлечь внимание своего любимого хозяина. Но у сов есть очень полезная часть тела — клюв, немного поработав которым, «почтальонка» добилась желаемого результата.

Почувствовав особенно чувствительный щипок, Поттер повернул голову в сторону своей руки и, заметив Буклю, вынырнул из своих мыслей. Обрадованный появлением своей любимицы и ласково гладя её, он увидел, что к её лапке было привязано письмо. Заметив его, он взял Буклю и перенёс на соседний стул.

Поставив рядом с «подругой» блюдце, наполненное её любимым лакомством, Гарри стал поспешно отвязывать послание. Сова, благодарно ухнув, принялась за угощение, абсолютно не волнуясь и не мешая действиям своего владельца.

Письмо оказалось от Рона.

Подумав об Уизли, перед глазами всплыл образ хрупкой, миниатюрной, симпатичной девушки с карими глазами и длинными рыжими волосами. Джинни…. Это имя уже не вызывало тех чувств, что раньше, в душе не было ни волнения до дрожи, ни сладковатых романтичных страданий, а только гнетущее чувство вины. Было время, когда он думал, что она ему нравится как девушка. Но постепенно он понял, что она для него, как сестра, к тому же Рон не был бы счастлив, узнав, что Гарри встречается с его сестрой. Но не время помогло это понять, а чувство ревности, появившееся ближе к концу прошлого учебного года, взорвавшееся внезапно и изменившее его жизнь навсегда. Но не по отношению к Джинни, хотя возле нее вилось много парней, со многими из которых она уже успела повстречаться, а к своей лучшей подруге, когда он случайно увидел, как вокруг Гермионы околачивается, и это ещё мягко сказано, Майкл Корнер.

Рэйвенкловцу своим пытливым умом и способностями Гермиона понравилась ещё с занятий ОД.

«Но с какой радости он заметил в ней привлекательную девушку? — сердито твердило сознание. — Нет, конечно, она красивая девушка, сейчас я уверен в том, что самая красивая! Но почему это заметил и Майкл? Лучше было, когда он этого не видел!»

Гарри, как и любому парню, льстило, что дама его сердца своей красотой привлекала внимание других парней, но когда реакция этих самых парней становилась более активной, он не мог сдержать своё раздражение. В моменты, когда Корнер начинал особо активные поползновения в сторону подруги, Гарри казалось, что он способен на смертоубийство.

Сказать, что ему было не по себе, когда рэйвенкловец всякий раз оказывался возле Гермионы, значит не сказать ничего…. Его раздражал сам вид и голос парня, когда он находился на близком расстоянии от девушки. Когда же Корнер начинал звать "подругу Гарри" погулять, распинался перед ней в комплиментах или показывал какой он крутой и всезнающий, Гарри закипал, а внутри у него разгорался огонь, вернее, огненное чудовище. В такие моменты мозг услужливо переставал работать, оставляя в пустом пространстве головы только одну мысль: каким способом, да поскорее, увести Гермиону из опасной зоны и как сделать так, чтобы эта опасная зона больше к ней не приближалась! Охлаждаться ему помогали передышки, которые давала теперь уже понравившаяся ситуация с ОД; весь прошлый год занятия не проходили, а Гермиона, много времени тратившая на учебу и на совместные занятия с ним, не могла слишком часто видеться с Корнером. Таким обстоятельствам Поттер был безумно доволен.

Когда эти чувства только начали проявляться, Гарри Поттер был к ним не готов и крайне поражен их источником. Не зная как объяснить происходящее, он оправдывался перед собой желанием защитить подругу.

«Ну не достоин Корнер быть с Гермионой. Он уже встречался с Джинни, с Чжоу Чанг, а теперь хочет запудрить мозги моей лучшей подруге, — оправдывался Гарри. — Интересно, это случайность или закономерность, если учесть, что с обеими девушками встречался и я?»

Также Корнер, пусть рэйвенкловец, но, по мнению Гарри, большим умом не отличался. Это мнение разделяли также Джинни и Рон, а это кое-что да значит! К тому же Гарри напоминал себе, что постоянное нытье сокурсника на занятиях ОД также послужило причиной его недовольства по отношению к парню.

Когда же Поттер пытался втолковать это подруге, а именно: Корнер — болван, с которым ей не нужно общаться, чтобы он её не обидел, то не встречал ничего, кроме упрямства и нежелания прислушиваться к его словам. Гермиона настаивала на своём, что Майкл хороший парень и просто друг, и не желала поставить зазнавшегося однокурсника на место. Такие разговоры заканчивались одинаково:

«Гарри, тебе это только кажется, мы с ним только друзья. А почему друзья не могут общаться?! — говорила недовольная Гермиона, наморщив носик. — Он неплохой парень. Не пойму, почему он тебе так не нравится? К тому же Майкл столько всего знает! А недавно он прочитал книгу по нумерологии, где описывается влияние простых чисел на вычисления событий…»

В этот момент Гарри обычно не выдерживал и пытался всеми силами перевести разговор в другое русло. И не потому, что ему надоедало слушать свою подругу, а потому, что это рассказал ей «Майкл — неплохой парень»…

Со временем парень понял, что им двигало нечто большее, чем просто желание защитить. Каждый раз, когда он видел их вместе, его сердце начинал заполнять страх того, что теперь всё не будет, как раньше. Он больше не будет для Гермионы самым близким другом, потому что у неё не останется на него времени. Когда Гарри начинал представлять, что она станет для него чужим человеком, его начинал пробивать холодный пот.

Окончательно же всё изменилось и встало на свои места в тот день, когда Гарри, возвращаясь с тренировки по квиддичу, случайно увидел в пустом коридоре прощавшихся Майкла Корнера и Гермиону. К счастью, его самого «парочка» не заметила и, расставшись, студенты благополучно разошлись в разные стороны. Гарри же, увидев, как именно рэйвенкловец «прощается» со старостой школы, был потрясён до глубины души.

Корнеру хватило наглости обнять и… о, ужас, поцеловать Гермиону! Гарри не заметил, как начал рычать от злости, но потом у него вырвался вздох облегчения — поцелуй был всего лишь в щеку. Конечно, Поттеру это принесло слишком слабое облегчение, и он даже представлять не хотел, что может обнаружить в следующий раз. Увиденная картина глубоко запечатлелась в его сознании вплоть до мелких деталей: румянец на щеках, лукавая улыбка, неосторожная прядь волос Гермионы, выбившаяся из прически, и Корнер, дрожащей рукой возвращающий её на место. Гарри чувствовал себя обескураженным и опустошенным, но, наконец, понял, что за чувство съедало его всё это время — ревность.

И только тогда, когда Поттер сам смог признать, что ревнует лучшую подругу, он смог разобраться в себе, понять и увидеть, что побуждало его совершать те или иные поступки и почему при этом он испытывал такие чувства:

«Да, однозначно, я ревную свою лучшую подругу, — он смог, наконец, честно сознаться. — Потому.… Да просто потому, что не хочу её потерять. Она тот человек, который был со мной на протяжении всех этих лет. Кто поддерживал во всех начинаниях и верил мне даже тогда, когда не верили другие, и все факты указывали против меня, когда даже я сомневался в себе. Она всегда волновалась за меня, тратила свое время и рисковала своей жизнью ради меня! Она стала необходимостью, неотъемлемой частью моей жизни! Мне нужны её улыбка, её советы, я хочу слушать даже её нотации, только бы она была рядом, к тому же Гермиона часто оказывалась права, и её упреки были справедливыми. И да, что таить, я нуждаюсь в её красоте и хочу её любви».

Он хотел быть на месте этого счастливца Корнера, который мог запросто обнимать и целовать Гермиону. Ему отчаянно захотелось стать тем, кто получит в ответ её нежность и любовь.

«Да, именно её любовь, и больше ничью», — подтверждало сердце каждым новым ударом.

С этого переломного момента он стал относиться к подруге по-другому. Но открыто проявить свои чувства ему мешал страх быть отвергнутым. К тому же Поттер начал замечать, что Рон тоже начал оказывать Гермионе знаки внимания.

«Неужели ему уже надоела Лаванда Браун?» — задавался вопросом озадаченный гриффиндорец.

Это препятствие, к сожалению, в виде лучшего друга тоже охлаждало порывы парня. Не желая предавать Рона, но, зная, что чувства к подруге уже не изменятся, Гарри не мог понять, как теперь себя вести.

К тому же нужно было разобраться в своих отношениях с Джинни. Девушка не хотела понять, что всё изменилось, а его чувства прошли. Хотя и «проходить» особо было нечему. Один поцелуй после матча по квиддичу, когда Джинни при всех поцеловала его в гостиной Гриффиндора, да пару походов в Хогсмид в компании друзей. Гарри не позволял себе ничего лишнего, зная реакцию друга на ухажеров сестры. Да и он сам чувствовал стеснительность и не спешил развивать отношения с девушкой. А когда начал испытывать новые чувства к Гермионе, он стал еще меньше и реже общаться с Джинни.

Единственное, что омрачало в данной ситуации, так это то, что пришлось обидеть дорогого сердцу человека. Гарри знал, что он нравится девушке и тоже любил её. И не только потому, что она Уизли, сестра Рона. Джинни сама по себе хороший, добрый и талантливый человек. Она всегда была верным другом и тоже поддерживала его не раз, и поэтому так не хотелось причинять ей боль.

Только осознание того, что чем позже он сознается в своих чувствах, тем больнее будет ей, заставило его, поговорив с ней, расстаться. Конечно, он не сознался в своих чувствах к Гермионе, но объяснил, что желает Джинни счастья, очень ценит, но любит… любит как сестру.

Естественно, девушка сильно огорчилась. Гарри не ожидал такой реакции. Истерика, мольбы… Ему было больно смотреть на её страдания, но поделать с собой он ничего не мог. А Уизли, кажется, со временем смирилась, хотя иногда парню казалось, что это далеко не так.

С Гермионой всё было намного сложнее и запутаннее. На его попытки показать своё новое отношение к подруге, девушка, казалось, никак не реагировала и своего отношения к нему ни в чем не изменяла. И Поттер терялся в догадках, сомневался, кидался из одной крайности в другую, но так до конца учебного года не смог сделать никаких определенных выводов.

Незнание просто убивало, и парень жалел, что раньше не проявил больше решимости и активных действий, чтобы выяснить всё раз и навсегда. Только однажды он поцеловал Гермиону, не сдержав своих чувств, продемонстрировал своё отношение к ней. Подарив ей несмелый мимолётный поцелуй, парень испытал ни с чем не сравнимое счастье, но когда не получил ответной реакции, его сердце заполнил ужас от мысли, что своей смелостью он не только не завоевал сердце подруги, а разрушил их дружбу и потерял её навсегда. В тот момент Гарри списал всё происходящее на их состояние и печаль от предстоящей разлуки.

Но на удивление Поттера, Гермиона и дальше ничем не показывала, что помнит о случившемся на маггловской платформе, что приводило его в ещё большее замешательство: радоваться ли ему, что их дружба не погибла, или впадать в отчаяние оттого, что подруга полностью проигнорировала его чувства. Видя, что в их отношениях ничего не изменилось — в письмах она и словом не обмолвилась, а на вокзале, внезапно расставшись, растерянный Гарри не успел что-либо понять — не зная, значит ли это что-то для Гермионы, или она даже не помнит о случившемся. А, помня мимолётность поцелуя, он даже начинал думать, что просто выдумал этот миг, поддавшись своим фантазиям и желаниям, выдавая за реальность плод своего воображения.

Не желая больше так мучиться, он твёрдо решил всё выяснить. Но как это сделать, не видя подругу и почти не имея возможности переписываться с ней? Дамблдор, как всегда, ограничил переписку Поттера. Было обидно и тревожно, что даже после памятного письма, доставленного Сычиком, в котором Гермиона отругала его за побег от Дурслей, Букля принесла от нее только короткую записку, в которой подруга извинилась за то, что вспылила, и пожелала Гарри, чтобы остаток каникул прошел для него спокойно. А теперь ради своей безопасности он не может даже лишний раз отослать ей письмо…

Письмо…. Точно, письмо! Ему же пришло письмо от Рона. Гарри, в который раз удивился, насколько легко в последнее время он погружается в размышления, забывая обо всём на свете.

«Так, это ещё одна причина, из-за которой нужно во всём разобраться, — подумал он нахмурившись. — Не хочу стать лунатиком, постоянно витающим в облаках. Узнаю, как Гермиона ко мне относится, и не буду теряться в догадках. Если не научусь контролировать свои мысли, голова скоро лопнет, как шарик, в который закачали слишком много гелия. Или меня отправят в больницу к умалишенным, когда увидят неподвижно сидящего, с остекленевшими глазами. Того и гляди, скоро Биннс станет моим лучшим другом».

Попытавшись сосредоточиться, Поттер развернул письмо и принялся за чтение:

«Привет, Гарри!

Думаю, ты уже совсем заскучал в месте, в котором мы часто встречаемся летом. Я знаю, что ты сейчас там один. Но не волнуйся, родители договорились с директором, что мы все встретимся через два дня в Косом переулке. За тобой прибудет Ремус Люпин, будь готов к одиннадцати часам дня.

Когда я говорю «все», то имею в виду и Гермиону. Она просила передать тебе привет. Её родители не смогут поехать с ней за покупками, а потому вчера Гермиона приехала к нам в гости. Так что мы все вместе с моими родителями отправимся в Косой, а там встретим тебя. Оставшиеся три дня до конца каникул она тоже проведёт у нас. К сожалению, директор не разрешил после… сложившейся ситуации, тебе у нас погостить: «…всё делается в целях твоей безопасности…». Прости друг, я сделал всё, что мог.

Да, то, что ты учудил у Дурслей — просто супер! Давно пора было поставить их на место!

Дружище только не говори Гермионе, что я тебе это сказал!

Ну, в общем, не скучай, до встречи, твой друг Рон Уизли».

Когда Гарри добрался до имени Гермионы, он запнулся, а из его головы тут же повылетали все мысли о вине перед Уизли. С каждой новой строчкой он начинал чувствовать всё большие уколов ревности и… зависти. «…вчера Гермиона приехала к нам в гости». «Оставшиеся три дня до конца каникул она тоже проведёт у нас». «К сожалению … не разрешил… сделал всё, что мог».

«Уизли увидят Гермиону, и Рон будет общаться с ней все эти дни. — Как ушат холодной воды, обрушилась на Гарри эта новость, — а я буду сидеть тут, словно последний идиот. Неужели я её потеряю, а у меня даже шанса не будет на борьбу!»

Хотелось поступить коварно и рассказать подруге о словах Рона, восхвалявших его поступок с Дурслями, но так поступить с другом, подставляя его под удар, Гарри просто не мог. Гермиона, наверняка бы, устроила промывку мозгов Рону, и они бы точно поссорились, может даже надолго, а Поттер был не из тех, кто радуется ссоре друзей. Наоборот, часто именно он мирил между собой друзей.

«Нет! Таким способом я не буду добиваться её расположения», — отогнал злорадные и низкие мысли Гарри, ещё раньше твердо решивший для себя не пускать в своё сердце эти черные чувства. Особенно зависть и особенно по отношению к Рону.

Такие мысли появились у Поттера всего однажды, при виде счастливой семьи Уизли, ведь он понимал, что у него такого уже никогда не будет. Но пусть люди и называют подобное «белой завистью», ему это не нравилось. А то, что он почувствовал сейчас, возможно, чувствовал Рон, когда завидовал на четвертом курсе. Поттер решительно подавил в себе зарождавшийся росток зависти, помня какую боль он сам испытывал, когда Уизли отвернулся от него, подталкиваемый этим же чувством. Помня, что эти события чуть не убили их дружбу, Гарри не хотел сам пускать темноту в своё сердце по отношению к другу, становясь завистником и предателем.

«Если Гермиона выберет Рона, я буду только рад за них. Ну, хотя бы настолько, насколько смогу, — честно признал Поттер, уверенный в правильности решения. — И мешать не буду. Бороться — да, мешать — никогда».

К тому же лишний раз напоминать подруге о своём необдуманном поступке равносильно самоубийству. Да и сам Гарри, успокоившись после побега от Дурслей, стал думать, что зря позволил своим эмоциям одержать верх и подвергать себя опасности, в одиночку отправившись восвояси. В доме родственников Поттер привык контролировать каждый свой шаг и обычно неплохо с этой задачей справлялся. Но в тот злополучный день Дурсли перешли все границы. Таких грязных вещей они еще никогда не говорили о его родителях и крёстном, не поспособствовала устранению конфликта присутствовавшая тетушка Мардж. Вот «любимый» племянничек не выдержал и вспылил.

Надуть тётушку снова, к сожалению, не удалось, но разгром в гостиной был капитальный… Поломанная мебель и битое стекло, перепуганные родственники с мелкими порезами от вращающихся осколков — зрелище ещё то! Гарри Поттер даже не мог вспомнить со временем всего того, о чём он разгневанно кричал своим родственникам. Дальнейшие события вообще развивались с космической скоростью. Вот он собирает свои вещи, а вот уже тащит свой чемодан по лестнице и кричит, что ноги его больше в этом доме не будет. Через миг уже сидит в Ночном рыцаре, не особо думая о том, куда едет. Даже болтливый проводник Стен Шанпайк не трогал его и боялся к нему подходить, поэтому Гарри вышел с автобуса, так и не получив свою законную, пролитую на одежду, порцию какао. Успокоился он, только зайдя в дом… в теперь уже свой дом, на площади Гриммо.

От всех этих воспоминаний и путаных мыслей парень тяжко вздохнул. День ещё не закончился, а он уже надумался на неделю вперёд. Следующие несколько часов его будут спасать недоделанные домашние задания на лето, но вот что он будет делать вечером, когда нечем будет заняться, Гарри и представить себе не мог и правильно делал, потому что он никак мог предугадать событий, которые произойдут в ближайшие дни.

Неоднократно обдумывая ситуацию, в которой он оказался, Гарри принял единственно верное решение:

«Бороться до конца. Не быть легковерным и послушным исполнителем чужой воли. Подготовиться к предстоящей встрече с друзьями и… с ней, а для этого нужно очень постараться за оставшиеся дни отдохнуть и набраться сил. Чтобы не предстать перед любимой девушкой в невменяемом виде, будучи похожим на мертвеца».

С этими бодрыми мыслями наш герой принялся убирать со стола грязную посуду.

* * *

А в это время Финеас Найджелус, портрет бывшего директора Хогвартса, наблюдал любопытнейшую картину: Альбуса Дамблдора, расхаживающего из угла в угол по своему кабинету. На лице директора была написана непонятная тревога. Очки-половинки яростно сверкали, отражая свет, исходящий от свечей. А на лбу появилась глубокая морщинка, говорящая о том, что ныне действующий директор о чем-то серьёзно задумался.

Но больше всего Финеаса удивил факт того, что уже около часа А́льбус Персива́ль Ву́лфрик Бра́йан Да́мблдор не ел лимонных долек. А такого, на памяти портрета, не было никогда!

Дамблдор, ходивший в задумчивости по кабинету и обдумывающий послания, присланные ему, не замечал, какой ажиотаж его поступок учинил у портретов.

Одно было от Наземникуса Флетчера, в котором он жаловался директору на порученное ему задание, и особенно на своего напарника: «…Опять красуется! Не применял дезиллюминационные чары, поэтому мог быть замечен объектом…».

Но именно второе письмо вывело волшебника из равновесия. Ведь если на Флетчера повлиять очень легко, то, что делать со вторым директор не знал. Неповиновение не входило в планы светлого волшебника, а встреча, обещанная в письме, спутала бы много карт, поэтому её до последнего нельзя допускать. В памяти всплывали отрывки фраз из письма:

«…Я не намерен больше терпеть этого Землистого Грязьчервя! Как он посмел меня учить, что мне делать и как!!! …Старик, если ты не сменишь его, или не заменишь меня, я терять время больше не стану. Вся эта слежка сплошная блажь… я просто завалюсь к нашему «объекту», представлюсь, как меня зовут… я человек Дамблдора.… И скажу: «Как жизнь молодая? А ну-ка, колись, выкладывай свои планы на будущее да поживее.… Если чё палочка у меня не зря…

А.Д.»

Но больше всего неподчинение адресата не устраивало Дамблдора угрозой, которую оно собой несло. Впервые за долгие годы самый сильный волшебник прошлого и настоящего столетия был глубоко встревожен:

«Если он выйдет из-под контроля, последствия будут непоправимы… Определённо, надо что-то делать», — решил Альбус Дамблдор, директор Школы чародейства и волшебства «Хогвартс», кавалер ордена Мерлина первой степени и так далее, в том же роде…