Уголек (джен)

Вместе мы зажгли огонь, что годы уже не погасят. Храните это пламя, братья мои чернорубашечники, пока оно не озарит всю Британию.

Освальд Мосли, "Comrades in Struggle", 1938 год.

Соседи говорили о Джереми Уилксе только хорошее.

Благообразный седой господин тихо жил в Дагенеме уже много лет, содержа двор в безукоризненном порядке. После смерти жены он стал замкнут, общался разве только с партнерами по парковым шашкам, а на социальных работников смотрел тяжелым взглядом — но кто из стариков не таков? Да и в паб он изредка захаживал — не за кружечкой, поболеть за Дагенем — и, если вести с Виктория-Роуд были хорошие, веселился вовсю.

Детей его никто уже не застал, но многие помнили — по школе ли, по дворовым играм — его внука, маленького Неда. Помнили, правда, плохо — едва тому стукнуло одиннадцать, он сменил школу, а к деду приезжал на лето да на Рождество. И, как и дед, мало с кем общался — что поделать, видимо, семейное.

В общем, никаких странностей, никаких мрачных секретов, ничего такого, о чем добропорядочные матери семейств так любят перемолвиться, покуда мужья на работе. А раз так, то можно просто здороваться с мистером Уилксом каждый день в парке. Не зная, что в гостиной он держит очень хорошую копию с портрета кисти Глина Филпота.

Портрет баронета Освальда Мосли.

* * *

Джереми Уилкс был правильным английским фашистом. Нет-нет, никаких тяжелых ботинок и бритой головы — армейские штучки он оставил в армии, в мокрых джунглях верхней Бирмы. Да и в эпоху борьбы ничего такого и рядом не было.

Британский Союз Фашистов и лично сэр Мосли прекрасно обходились без белых шнурков и дурацких подтяжек — и ходили по Лондону огненными колоннами от горизонта до горизонта. Тогда, восемнадцатилетним, и Уилкс нашивал черную рубашку да дрался с коммунистами — да, с коммунистами, тогда у них не было пакистанцев для избиения, как нынче.

Юный Джереми, впрочем, никогда не был таким уж человеком действия. Предпочитал читать — это все-таки более достойно британца, для черной работы есть индусы. Состоянию его ума — и так и засевшим в правом боку осколкам — куда больше отвечало то, чем он занимался сейчас.

Общество Действия, крохотное охвостье когда-то мощного Юнионистского движения, влачило жалкое существование. Они уже давно перестали быть партией — пожалуй, в тот момент, когда сам Освальд Мосли потерял интерес и отправился помирать во Францию. Теперь, все еще оседлав тонкий ручеек денег Митфордов, Общество было скорее издательством. Старые люди, выпускающие старые книги — Чемберлена, Рейвен-Томпсона, самого Мосли, разумеется — его автобиография расходилась просто дивно, в кои-то веки позволяя выйти в ноль. Проблема в том, что покупали их в основном студенты или такие же усталые старики.

Британский фашизм умирал. Нет-нет, Уилкс часто видел ребят в высоких ботинках даже и в собственном парке, а только не радовали они его. Нацизм, игрушка обозленных детей, вечный романтик и вечный же проигравший, цвел, звал к чему-то простому и странному, к немудрящим радостям пулемета. Фашизм же издыхал, мерзко и унизительно, в артрите и раке легких, как раньше издохла родившая его Империя. Многие парни, которых в тридцатые не пугали дубинки и карцеры, умирали теперь просто от тоски.

Но не Джереми, нет, не Джереми. У Уилкса была надежда.

* * *

Надежду звали Нед. Когда ему снились детские кошмары, в доме вылетали стекла. Когда пакистанец-дальнобой въехал в старенький Моррис, оставив мальчика без родителей, над домом его деда три дня держалась маленькая гроза. Когда ему исполнилось одиннадцать — к господину Уилксу пришла милая, хоть и экстравагантно одетая леди с письмом из очень специальной школы.

Джереми Уилкс расспрашивал гостью битых два часа — очень, очень осторожно. Чуть позже, покупая Неду книги в Косой аллее, он купил пару учебников и для себя. История Магии оказалась интересным предметом — по крайней мере, он понял главное.

Там, за волшебными завесами, за Запретными лесами и шотландскими горами, под камнями мостовой, лежит мир, где еще не все решено.

Да, разумеется, юный Нед Уилкс там только гость — парень из мира, который проиграл себя — но… в конце концов, разве Наполеон был французом? Разве Вильгельм Оранский, король во спасение, был прямо-таки англичанином? Разве, в конце концов, не было германской крови в Эдуарде Восьмом, последнем короле, которого стоит уважать мослисту?

Нед понял все это похвально быстро — или быть своим, или не быть, закон любой школы. К радости Джереми, пошел он в уилксовскую породу, мрачноватый да въедливый получился. Учиться мальчик умел. Тем более, Джереми сразу сообразил, что должен изучать внук — как бы хорошо ты не схватывал школьные предметы, ты навсегда останешься грязнокровкой; однако есть кое-что еще.

Традиции. Культура. Этикет. Та почва, что питает кровь. То, что делало британцами индийца Киплинга и африканца Толкина. Нед читал барда Бидля, чтобы понимать отсылки; но пришлось ему прочесть и Беатрис Блоксам — чтобы понимать шутки. Подшивка «Ежедневного Пророка» была доступна каждому, за «Придирой» довелось побегать, а за собрание «Воинственного колдуна» — и немало заплатить.

Нед работал и самостоятельно — мало того, что парень очутился на самом правильном факультете, так он перепробовал все дополнительное: плюй-камни, квиддич, дуэльный клуб. В последнем ему понравилось — и там он завел нужных друзей.

Дети — они и есть дети — просто, кажется, очередная стайка позеров оказалась чем-то большим. Нед был предельно осторожен в своих письмах, но сочетание фамилий из учебников истории магии и забитого полукровки Снейпа о многом говорило. Да и заставляло вспомнить БСФ с его виконтами и булочниками.

В семьдесят четвертом оказалось, что слизеринский кружок — всего только край пирога. «Ежедневный пророк» писал скупо, как и подобает правительственной газете, но тяготел к эффектным фотографиям.По черным улицам зазмеились белые цепочки факелов — и Джереми почувствовал, что выбрал правильно. «Так все и было» — писал он внуку на обороте вырезки. Потом у черной змеи появилась голова: с первой страницы улыбнулся Томас Марволо Реддл.

Чуть похудее, чуть уже лицо, реже улыбается, не носит этих эдвардианских усов, но в остальном… Джереми Уилкс решил, что проваливается в прошлое. Сэр Мосли всегда охотно привечал дам, и если бы не разделение двух миров — бог знает, что можно было вообразить.

Дед и внук задавали вопросы — и Нед Уилкс получал ответы. Да, примерно с семидесятого. Да, изоляционист, сторонник расовой чистоты, жесткий этатист. Да, родители всех ребят со Слизерина от него в восторге.

И… кажется, да, он набирает людей. Как когда-то БСФ набирал свои Силы Обороны.

* * *

Эдвард Уилкс закончил Хогвартс в семьдесят шестом, но связей со своими товарищами терять и не подумал. Все знали, что талантливый парень получил работу в конторе старшего Лестрейнджа, все знали, что он ухаживает за сестрою юного Нотта — не самые плохие результаты для магглорожденного. Казалось бы, что за приступ либерализма случился с почтенными господами чистокровными?

Незадолго до Рождества Эдвард приехал к деду под самую темень, даже не позвонив. Еще с порога он вместо приветствия коротко выдохнул: «Получилось». Чуть позже, завернув рукав свитера, Нед показывал деду результат долгого разговора в Малфой-мэноре: череп и змею. На том самом месте, где у самого Уилкса стояла уже порядочно расплывшаяся Молния в круге.

— О чем вы говорили? — спросил тогда Джереми.

— И о тебе тоже, дед, — хмыкнул Эдвард. — Ну тут как, Лорд спрашивал, почему это я пытаюсь примазаться к тем, кому отвратителен.

— Ну и что ты ему ответил?

— А я сказал, что магглы будут поотвратнее, — Нед довольно хмыкнул. — Рассказал, как тут у нас что. Про дези рассказал и про ямайцев, про комми, опять же. Рассказал, какие у нас правые и почему всеевропейские проекты валятся. В общем, говорю, вы, Лорд Волдеморт, самое худшее, что сделаете — это овощ на больничной койке подушкой придушите. А так старая Англия сдохнет сама, а новая, смуглая, уже не ко мне.

— А он?

— Испугался. Заявил, что тогда ему до магглов и дела нет. А я и говорю, мол, мне тоже.

— Славно, — Джереми наконец занялся чаем, удовлетворенно улыбаясь бледными губами, — значит, ничего еще не закончено.

— И не закончится, дед, — Нед ухмыльнулся точно так же и извлек из портфеля плоскую коробку. — Гляди.

Диадема переливалась в электрическом свете, хотя привыкла явно к другому. Мягко светился синий камень.

— Послезавтра Лорд отправится в Хогвартс, просить о преподавательской ставке…

— Кто ж ему даст.

— Это-то понятно. Только дело не в том. Покуда он будет болтать с Дамблдором, я схожу поищу комнатку задумчивости, — Уилкс-младший чуть прищурился, — но найду совсем другую комнату.

— Смысл-то, смысл в чем? Ты извини, Нед, я-то не маг, если ты забыл.

— Смысл в том, что, пока цела эта штука, — Нед прошелся пальцами по ободку диадемы, — наш Лорд останется здоров и счастлив. Вечно.

Джереми поверил внуку как-то сразу. Он смотрел на золотой обруч перед собой, а видел совсем другое — видел сэра Мосли, подтянутого и бодрого, как только что вернувшегося с войны, шагающего по индусским кварталам. И тех, кто пошел бы за ним, надев черные рубахи и подняв к небу знамя с молнией — все новых и новых молодых парней, таких же молодых, как и их вождь.

Вечно.