Мы не сможем быть чище воды (джен)

В воздухе витал запах апрельской весны, и это очень нервировало своей фальшивостью. Запах весны в октябре! Сама природа понимает, насколько это нелепо? Еще не смеркается, но солнце миллиметр за миллиметром клонится к линии горизонта, раскрашивая небо в персиковые тона. Хотя какое солнце? Его нет уже пару дней, а небо заволокло пленкой серых туч. Время от времени легкие, невесомые дождевые капли срывались, как слова с чьих-то губ, и мчались к земле, беззвучно разбиваясь о равнодушную землю. Уже через неделю — другую выпадет первый осенний снежок, а уже в середине ноября белый ковер полностью скроит землю. Очередная зима наступит, а ее, вестимо, сложно пережить.

За ливнями придут снега.

Все в норы до апрельских дней.

Именно так считают трое мужчин, собравшихся на трассе небольшого домика в маггловской деревушке. Сегодня четверг, и они, не изменяя традициям, вот уже в сто пятьдесят шестой раз собираются здесь. Домик был приобретен специально для этих встреч: маленький, в меру уютный и не напоминающий о молодости абсолютно ничем. На трассе всегда стоит квадратный столик из красного дерева и три стула, ни больше, ни меньше. Каждый четверг эти трое мужчин собираются просто чтобы побыть вместе. Сейчас, живя на разных концах страны, воспитывая детей, целуя на ночь своих жен, они намного ближе и роднее друг другу, чем в те времена, когда они жили в одной комнате. Бывшие одноклассники Теодор Нотт, Блейз Забини и Драко Малфой устраивают тихие посиделки в «домике для четвергов». Они никогда не пьют медовуху, бренди, сливочное пиво и тыквенный сок, они пьют крепкий чай, заваренный со всей теплотой, на которую способны эти холодные люди. Изредка — по праздникам, или когда дойдут слухи о смерти кого-либо из знакомых — они выпивают по рюмочке огневиски, но горький чай из фарфорового пузатого чайничка стал чем-то вроде символа этих вечеров.

Но нам плевать на зиму и себя,

Мы вместе и от этого теплей.

Сколько лет прошло с войны? Пятнадцать? Двадцать? Двадцать пять? Тридцать? Они не смотрят на числа, не следят за календарями, они просто живут. Живут так, как хочется им, а не сумасшедшему магу — полукровке, мечтающему захватить мир. Жизнь научила всех троих верить только себе и никому больше. Все трое изменились больше, чем им хотелось, их теперь не соблазнить сказочками о власти и доверять они будет только собственному рассудку. Все стало совершенно другим вокруг них, лишь небо осталось полностью неизменным, бесконечно глубоким и спокойным, равнодушно омывающим землю.

Мы верили чужим словам,

Нам обещали чудеса,

И ливнями нас моют и смеются

Такие добрые, святые небеса.

Шурша опалой листвой и сильно хромая на правую ногу, к столику приближается Тео и тяжело опускается на стул.

— Что, опять нога разболелась? — без приветствия спросил Блейз, разливая крепкий чай.

— Ужас просто. Третью ночь не сплю. Погода переменится. Небо вон какое серое.

— Ты сейчас понимаешь, что говоришь, как настоящий старец? — ухмыляясь, подает голос Драко, — Речи маразматика Дамблдора в свое время были позадорней твоих.

— И это не мешает мне сейчас пить с вами чай, а Дамблдору лежать в гробу, — спокойно ответил Нотт.

Все трое синхронно отхлебывают из чашек обжигающе горячий чай, но никто не морщится, несмотря на его температуру. Еженедельно по четвергам они обжигают языки о любимый напиток. Они любят тепло. Холод для всех троих ассоциируется с Азкабаном, а это, право, не самое приятное место на земле. Блейзу повезло больше всех — он провел в магической тюрьме всего 6 месяцев, больше всех же досталось Драко, а его семья до сих пор борется за возвращение прежнего статуса и состояния. Азкабан на каждой душе оставляет отпечаток и трое бывших слизеринцев никогда не станут такими, как прежде. Многое пришло с годами: своеобразная мудрость, непроглядный цинизм и искреннее спокойствие. В какой-то степени они стали добрее, хотя как можно быть добрыми после такой войны, где ни одна сторона их не щадила?

И мы не сможем быть чище воды,

Кислотных снегов и дождей,

Мы не сможем быть добрее, чем есть,

Мы не сможем быть добрее людей.

После войны и после Азкабана всем им было очень непросто вернуться к нормальной жизни. Нотт долгое время пробыл в больнице Св. Мунго, но так и не смог излечить ногу до конца. В последней битве за Хогвартс Теодора подстрелил его собственный отец, а пока Тео лежал в Мунго, пока сидел в Азкабане, мистер Нотт скончался в одной из камер магической тюрьмы, так и не объяснившись с сыном.

Блейз пробовал бежать из страны, он даже менял имя и думал остаться в маггловском мире, но вскоре понял, что так жить не сможет и сам сдался магическим властям.

Драко же пришлось пожертвовать почти все состояние своей семьи на ремонт Хогвартса, чтобы его мать избежала наказания. О себе и об отце он даже не думал, но это пожертвование смягчило и их наказания, как и показания Поттера в защиту Нарциссы и Драко. В итоге, конечно, каждый все равно получил по заслугам, убежать от правосудия не удалось ни кому.

Мы выбрали чужие имена,

Забыли только души поменять,

Подальше убежали от себя

И пробуем себя догнать.

— Мне недавно писала МакГонагалл, — резко сменил тему Драко.

— Что же нужно старой гриффиндорской кошке? — осведомился Тео, поглаживая ногу и морщась от боли.

— Скорпиуса застукали с сынком Поттера. Такая мерзость.

— Ну что ты, Драко, нужно быть толерантным к своему единственному сыну, а если ты боишься остаться без наследника, то Астория еще не стара, а в крайнем случае есть парочка способов зачать ребенка и однополой семье.

— Да мне совершенно плевать, с мальчиком он встречается или с девочкой! Хоть с кентавром или русалкой! Но это же Поттер!

— А мне кажется, что это к лучшему, — заметил Забини. — Вражда — это так утомляет! Любовь — вот о чем нужно думать в 16 лет, а не размахивать палочками, убивая людей, как это пришлось делать нам.

— Мы, насколько я знаю, никого не убили, — поправил Тео, — но война есть война, да.

Малфой и Забини кивнули и снова потянулись к чашкам. Дождь усиливался, но никто из троих даже не думал покидать террасу.

— Вы, наверно, правы, — тихо сказал Драко, прерывая молчание. — Если мой сын счастлив, то я не буду ему мешать, дабы это не привело к очередной бессмысленной войне. Буду утешаться, что это сын Поттера, а не Уизела и Грейнджер.

Малфой пришел к такому решению лишь потому, что действительно любил своего ребенка и не хотел, чтобы их отношения были как у него с собственным отцом. Драко хотел, чтобы сын мог на него положиться, и чтобы его советы не рушили счастье, как это было с советами Люциуса.

А тучи все сгущались.

Мы верили чужим словам,

Пытались сами делать чудеса,

А получались только дети да война.

Смеются и рыдают небеса.

— А я думаю подать на развод, — тихонько сказал Блейз, поднеся чашку к самому носу и разглядывая капельки, стекающие по стенкам.

— Теперь ты понимаешь, почему Панси не стала Миссис Малфой? — откликнулся Драко с усмешкой. — Хотя, признаюсь, в постели она намного лучше Астории.

— Астория покладистая, смирная, ну просто идеальная жена! Не то, что эта хвосторога в женском обличии!

— Может и так, но Панс все же больше в моем вкусе. Пускай полновата, зато есть за что подержаться, а главное — чувство собственного достоинства на первом месте.

Повисло молчание, прерываемое лишь стуком капель о столешницу. Тео лишь качал головой, молча слушая товарищей: ему было непонятно, как можно не любить ту, с кем состоишь в браке. Нотту чрезвычайно повезло — его брак был по взаимной любви, и жена полностью отвечала стандартам для чистокровных семей. Он чувствовал, что Дафна предназначена ему судьбой на века, и не представлял жизнь без нее. Надо думать, и Драко любил свою жену, но своеобразной любовью. Что до Блейза, он просто в любовь не верил, с раннего детства насмотревшись на отношения матери и ее мужей. Но как бы Малфой и Забини не жаловались на своих спутниц жизни, Тео был уверен, поменявшись, они не выжили бы и суток.

К слову, все жены не возражали против «четвергов», зная, как это важно для мужей. Правда, Панси сначала требовала переноса некоторых из них просто из вредности, но все же смирилась. Прожив изрядную долю своих жизней в одиночку среди толпы, мужчины научились по-настоящему ценить товарищество и уже не отказывались от помощи, и даже сами ее предлагали. Дружеское участие — вот что они приобрели в обществе друг друга, а именно этого им не хватало в военные времена.

Бесплатное счастье твое и на век.

После каждого дождичка, каждый четверг.

Мы проживем сотню лет и умрем в один день,

Если нас раньше не убьет наша лень.

Смеркалось. Встреча стремительно подходила к концу. Дождик стремительно переходил в настоящий ливень, капли падали в пустые кружки и никто из бывших слизеринцев даже не думал применять водоотталкивающие заклятья. Заблестела молния, и мужчины подумали, что это, возможно, последняя гроза в году. Даже странно, но недаром воздух пах апрелем. Раскаты грома, как смешки, заглушали все остальные звуки. Это, право, небо смеялось над участью трех мужчин, без помощи магии убиравших посуду в дом.

Мы за церковную свечку щемимся в рай,

И плачем: "За что нас швыряет на край!"

В ночной тишине услышь голоса

Над нами смеются навзрыд небеса.

The end