Ради всеобщего блага (джен)

Альбус

— Так за что тебя на самом деле выперли из Дурмштранга?

Обстановка самая удобная: закрытая комната, двое — и котел. Спрашивай о чем хочешь. Никто не войдет в самый неподходящий момент, даже Ариана знает, что нельзя влезать в лабораторию в разгар эксперимента. И сбежать у Геллерта на этот раз не получится, зелье нужно постоянно помешивать против часовой стрелки, каждые пять минут выжимая в него глаза тритонов. И поскольку магией пользоваться нельзя, то готовить его можно только вдвоем.

Попался, Геллерт, не отвертишься.

— Я же говорил, — вздыхает Геллерт. Сосредоточенно сжимает ручки давилки. Трясет головой: короткие светлые волосы лезут в глаза. Сейчас с него можно лепить ангелочка на рождественскую елку.

— Ты говорил, что за очень темную магию. Я в это не верю.

— Ну вот потому, что этому сложно поверить, я и смог там отучиться целых шесть лет...

— Я в это не верю не потому, что у тебя такой невинный вид, — улыбается Альбус. Хотя вообще-то в первый раз он не поверил именно поэтому. А потом подумал — и не поверил снова.

Геллерт склоняет голову к плечу и очень невинно хлопает ресницами.

— Правда?

Альбус смеется, но не забывает мешать в прежнем ритме.

— Ты никого не убил и не пытал, иначе тебя не просто бы вышвырнули, а судили. И точно не пустили бы в Англию.

— К твоему сведению, существуют жуткие темные заклинания, которые никого не убивают, — заносчиво говорит почти—выпускник Дурмштранга.

— Например, Империо, — мягко улыбается Альбус. — Часть заклинаний высшей трасфигурации классифицируется как черные, подраздел зелий на крови...

Геллерт выглядит ошарашенным.

— Проще говоря, это пыточная и карающая магия, — продолжает Альбус. — Судебная магия. В Англии ее применение позволено только Визенгамоту. И аврорам. Обычного мага будут судить. У вас не так?

— Так, — говорит Геллерт. — Все так. Откуда ты это знаешь?

— У тебя глаза квадратные, — смеется Альбус. — Я не темный маг, я про это читал. Нужно же знать, что запрещают и почему.

— И ты согласен с этим запретом?

— Я, скорее, не согласен с разрешением их использования в особых случаях... И ты не ответил на мой вопрос. Не меняй тему.

— Зануда, — бурчит Геллерт.

Переворачивает пятиминутные песочные часы и берется за давилку.

— Ага! — радостно соглашается Альбус. — Поскольку можно считать доказанным, что ты никого не пытал, не убивал и судебную магию ни к кому не применял, то я прихожу к выводу, что твой проступок вообще не имел отношения к темной магии. Но огласить истинную причину дирекция Дурмштранга почему-то не пожелала. Прекрасная формулировка, между прочим, поддерживает репутацию школы и даже твою репутацию в какой-то степени, слабый маг никак не смог бы использовать «темнейшую из магий» и остаться при этом в живых...

Геллерт кривится.

— Я не прав? — спрашивает Альбус.

— Ты всегда прав. Гений...

— И что же за истинная причина?

— Нарушающее приличия поведение.

Альбус моргает. Ему странно представлять себе Геллерта неприлично себя ведущим. Спустя секунду он наконец-то понимает смысл фразы и широко улыбается.

— И она этого стоила?

— ...Что? Какая «она»?

— Девушка, с которой ты так неприлично себя вел? Вы держались за руки в коридоре и вас поймали?

Странно все же, что поймали, Геллерт не кажется настолько непредусмотрительным. В Хогвартсе однокурсники Альбуса и за руки держались, и на свидания бегали, и даже целовались — совершенно безнаказанно. Правда, проворачивали они для этого такие комбинации, что у Альбуса голова кругом шла.

Оказывается, Геллерт краснеет мгновенно и ярко — точно как маков цвет. Он ничего не может сказать, только разевает рот, но Альбус догадывается сам.

— Не девушка, — говорит он.

Геллерт лишь подтверждающие хрипит.

— Ага. — Альбус понимает, что ничего не понимает. Темны извивы дурмштранговской мысли. — Так что ты сделал такого неприличного?

— Я агитировал, — говорит красный Геллерт.

— То есть?

— Я создал тайное общество. Мы собирались вечерами и разговаривали о политике. О будущем Европы.

Альбус даже не знает, что сказать. Только смотрит на Геллерта, открыв рот, а в голове его ни одной мысли — лишь огромное удивление.

Геллерт

Ошеломлен. Ну конечно. Сейчас он мне скажет:"А вот в Англии..." Что ты знаешь про свою Англию, гений-маг, хороший парень, уверенный, что «все будет замечательно». Вот как это — переписываться с лучшими магами Европы и ничего не понять, а?

— В Англии это называется клуб, — говорит Альбус. — Этим занимаются абсолютно все мужчины после пяти вечера.

Состоятельные мужчины, думает Геллерт. Он сам никогда не забывает, что если бы не магия, то сейчас он бы пас коров в Альпах. И делал бы сыр.

— Что, маги регулярно собираются после пяти вечера и говорят о том, как магглы скоро нас всех сотрут в порошок, если мы не возьмем власть над миром в свои руки?

У Альбуса очень синие глаза отмечает Геллерт. И скоро они станут совсем круглыми.

Ему весело.

— Но это же глупость! — возмущается Альбус. — Это вздорная и опасная глупость! Ты посмотри: мы спокойно живем среди магглов, почти не прячась, кстати, и никого они не собираются...

— Это только потому, что они не знают про магию.

— Ну Геллерт, ну... Да даже если они и узнают, — Альбус снисходительно улыбается, — мы же маги. Мы можем такое, что... Куда им до нас.

Смотрит гордо. Гений. Лучший маг поколения — как его еще тетушка называла?

— Пока — им до нас далеко. Хотя я бы поспорил, — говорит Геллерт. — Но дальше...

— Аппарация, — бросает Альбус. — Трасфигурация. Полеты...

— Самолеты, — парирует Геллерт. — Порох, бомбы, нарезные ружья. Горчичный газ.

— Что?

— Горчичный газ. Отрава. Вызывает жуткие ожоги. Альберт Ниман его сделал — он сквиб, в Геттингене учился... Представь самолет с такой бомбой. Представь подводные лодки...

— Геллерт, — перебивает его Альбус. — Ты говоришь что-то явно ужасное, но я ничего не понял, кроме как про этот кошмарный газ. Что за само-лет? Кроме того, лодки не могут плавать под водой без магии.

— Могут, — вздыхает Геллерт. — В смысле, пока не могут, но скоро... Я тебе дам книжку одного маггла. Почитай. Она интересная.

— Хорошо, — улыбается Альбус. Он любит читать. С книгами магглов он явно не знаком, и ему любопытно. — А про что книга?

— Она называется «20 000 лье под водой», — говорит Геллерт. — И, кажется, мы испортили зелье.

Альбус

Они опять стоят над котлом. Нужно работать, иначе Геллерт никогда не сдаст экзамены. Но Альбус думает не о зельях и не о программе последнего курса Дурмштранга.

— Ну как тебе книга? Понравилась?

Геллерт мило улыбается, той улыбкой, которая, как Альбус уже знает, скрывает торжество. Он хотел поразить — и поразил.

Альбус не в состоянии подобрать слов. Понравилось ли ему? Он не мог оторваться. Он был в ужасе. Он оделся в маггловскую одежду, аппарировал в Лондон и купил все книги Жюля Верна, которые смог найти. Они лежат у него в комнате, замаскированные под монографии по зельям, и ему стыдно, что они там лежат — и он хочет, чтобы сейчас был вечер. И он смог наконец начать читать.

— Это чудовищная книга, — говорит Альбус. — Я прочитаю все, что написал этот француз.

— Отлично! — смеется Геллерт. — Следующим возьми «Таинственный остров». А потом мы обсудим, что ты там не понял.

— Думаешь, я настолько глуп? — возмущается Альбус. Ему в самом деле обидно — он честно разбирался в устройстве подводной лодки. И даже разобрался — кое в чем.

То, чего он не смог одолеть, приводило его в панику самим своим существованием.

Его называли «надеждой поколения» и лучшим молодым магом, прочили в Визенгамот и в министры магии — не в глаза, конечно, но он об этих разговорах и оценках, разумеется, знал. Он пытался быть скромнее — но в Англии действительно не было магов его возраста равных ему силой и размахом дарования. Он старался постоянно расширять кругозор, затрагивал в работе как можно больше тем. Он и судебной магией заинтересовался в основном для ровного счета, чтобы просто иметь наиболее полное представление о том, что изучено, а что нет. И тут оказалось, что неизученного — целый мир. Совершенно ему чуждый.

Геллерт молчит, не отвечая на вопрос, а потом хмыкает. И огорошивает его:

— Тебе что, уже страшно?

Геллерт

Точно. Уже страшно.

Странно, думает Геллерт, я-то был уверен, он сильный парень. А он прочитал про лодку — ничего не понял — и уже испугался. Может, ему отсоветовать читать «Остров»? Хотя ведь не послушает. Он наверняка уже все книги купил, он дотошный.

— А тебе нет? — возмущается Альбус. — Рядом с нами мир, который невозможно уложить в голове. Язык змей и то более понятен!

Геллерт хмыкает. Ну да, ему тоже страшно. Было. Толку-то в этом страхе?

— Ты думаешь как маг и ученый, Альбус.

— А ты что — думаешь не как маг?

— Я, — смеется Геллерт, — думаю как Робур-завоеватель. Это тоже из этих книг — прочитай после «Острова». Лучше поймешь, чего бояться.

— Тебя мне тоже следует бояться? — Альбус в недоумении, он запутался. Геллерт широко улыбается. Он чувствует себя старшим, и ему это нравится.

— Можно и меня. Я не ученый, Альбус. Мне не интересно, как они думают и видят мир. Я хочу понять, что они могут и как нам их, несмотря на это, трансфигурировать в половичок.

— И ты полагаешь, понимание совершенно для этого необязательно?

— Совершенно. Да и как их понять? Ты сам сказал — мысли змей яснее, чем мысли магглов.

— Легилименция... — вслух думает Альбус. У него в глазах появляется мечтательное выражение, и вот тут Геллерт пугается по-настоящему. Маггловские бомбы он еще не видел, слава Мерлину, а вот творящего Альбуса — много раз. И у него нет сомнений, что сумасшедшая сестрица Альбуса — безопасней, даже в приступе. Там хоть понятно, как защищаться.

— Легилименция не работает, — быстро говорит он. — Я пробовал.

Альбус моргает.

— Ты ей владеешь?

— Ну да. Так это не сложно.

Тоже мне, искусство. Что сложного в том, чтобы взять кувалду и вломиться? Ну или отмычки — и влезть? Вот окклюменция — это действительно. Это да.

— Скажи мне, они сошли с ума в твоем Дурмштранге?.. Ты же талант.

— Еще скажи, что я гений.

— Ну не гений, — говорит Альбус с улыбкой, — но если для тебя легилименция — это просто... И ведь ты ей сам учился, я не ошибаюсь?

— Ты никогда не ошибаешься. Ты же знаешь.

— Ну да, я такой, — смеется Альбус. — Так я же говорю. Талант. Они с ума сошли тебя исключать. И из-за чего? Из-за политики!

— Я, — произносит Геллерт, — говорил, что скоро будет большая война. Уточнил, кого и с кем. И кто ее развяжет. Директору это очень не понравилось. Он пруссак, видишь ли.

— Кто?

Англичанин — это диагноз.

— Из Германии. Он очень гордится своей родиной. Очень.

— Магглы будут воевать? Германия будет воевать?

— Германская маггловская империя будет воевать. Угу. Не прямо сейчас, но скоро. Лет через двадцать, наверное. И все, про что ты еще не читал, уже будет существовать. И, может, еще куча всего, о чем я не знаю, они изобретательные, магглы... Да ты не бойся, — улыбается Геллерт, — мы к тому времени точно придумаем, как их остановить. Как их — в половичок.

Альбус

В половичок — это слишком, но он не хочет спорить. Не сейчас, когда есть гораздо более интересный вопрос.

— И почему легилименция не работает? — спрашивает Альбус в пространство. И прежде чем Геллерт успевает открыть рот, сам отвечает:

— Потому что мысли спутанны и контекст неизвестен.

— Угу, — говорит Геллерт. — Зачем ты вообще об этом думаешь, Альбус? Я же сказал...

Это только практик, такой как Геллерт, полагает, что можно придумать, как трансфигурировать магглов в половичок (за неимением иной метафоры — возьмем пока эту), совершенно не осознавая того, с чем придется работать. Настоящая высшая трансфигурация, а не упрощенная утилитарная, действует совсем не так — предмет нужно чувствовать, чтобы убедить его стать совершенно иным. Как можно прочувствовать маггла?

— Угу, — говорит Альбус, чтобы что-то сказать. Геллерт смотрит на него странно, качает головой.

— Ученый, да? До мозга костей, да?

— Ну да. Жаль, что нет трансфигурации мыслей...

Геллерт вздыхает и светло улыбается.

— Или зелья, — включается он в обсуждение. Альбус ему благодарен. И улыбается сам.

— Или зелья, — повторяет он.

— Вроде многосущного, но для мозгов.

— Вроде многосущного... о!

— Что?

— А ты все-таки гений.

— Да ну, — смеется Геллерт. — Точно?

— Сертифицировано. Гений распознается по безумным мыслям. Это — совершенно безумная мысль. Совершенно. И она может сработать.

— То есть взять волос у человека и получить не только его тело, но и — что?

— Мировоззрение? Отпечаток души? Он же на каждом предмете есть, на волосе точно есть. Если из волоса можно восстановить тело, то почему нельзя — хотя бы тень личности?