Пять глотков воздуха (гет)

Дождь. Пронизывающий до костей, впитывающийся в мысли, разъедающий сознание. И холод, холод, холод...Когда он стал таким? Когда жизнь перевернулась?

Шесть лет назад, далеких и безвозвратно потерянных, шесть лет, отданных во благо, казалось, лучшего, шесть лет полных фальшивых улыбок. Но сегодня идет дождь, прямо как тогда, когда он предлагал наложить какое-нибудь заклинание, уйти в помещение, отменить свадьбу... Последнего он, конечно, не предложил, мысль лишь промелькнула у него в голове, и он испугался. Испугался, что тот, ради кого это будет сказано, не поймет, хотя в глубине души он и знал, что ошибается.

И теперь он остался один на один с этим, каждый год, в этот день, 27 марта он чувствовал, что жизнь не то что бы прожита зря, просто в какой-то момент она повернула не туда.

Нужно было идти в дом и опять улыбаться, но вместо этого он, с мрачной ухмылкой, заходил в бар.

Сегодня в полутьме бара были видны несколько силуэтов, хранящих свои беды и разочарования и не желающих делится ими с кем-либо еще кроме очередной бутылки любимого напитка. Но в неожиданном отблеске лампы, он вдруг поймал взгляд полузнакомой девушки, однако ни секунды не помедлив под ним, он направился к знакомому столику.

Молодой официант привычным жестом поставил перед ним стакан с виски; он выпил залпом, и тут же сделал неопределенное движение пальцами правой руки. Официант торопливо кивнул, проскользнул к барной стойке, в ту же секунду бармен без вопросов протянул ему целую бутылку виски. И вот она на столе.

Легкий кивок официанта, после которого тот без слов отходит в дальний угол, к той самой девушке, чей взгляд на краткое мгновение зацепил мужчину при входе в бар. Но ему уже все равно, ведь теперь есть только он и те минуты счастья и забвения, что дарит ему бар.

Первый стакан он выпивает как обычно в один глоток, залпом. Привычные мысли скользят в голове: ну почему он остался с ней, почему так повернулись их жизни. Когда же произошел тот перелом? Может, когда он ушел от них, взбешенный, ревнивый, яростный, готовый убить каждого, кто встанет у него на пути. А может быть, когда он впервые поцеловал ее? Да, наверное, именно тогда. Что он чувствовал? Сейчас трудно вспомнить, вернее всего, растерянность.

Второй глоток, и перелом в отношениях уже не важен. Теперь имеет значение лишь течение этих отношений — все улыбки, полуобъятья, насмешливые поцелуи. И безграничная боль от потери, от которой сердце до сих пор сжимается.

Третий глоток, и в памяти снова свадьба. В ее волосах цветы, в ее глазах счастье, в ее улыбке восторг. Он чуть взволнован, оглядывается на друга и, получая одобрительную улыбку, отворачивается. Он не знает, скольких сил стоит эта улыбка. А если бы и знал, то что бы это изменило? Ведь даже дождь не смог изменить.

Четвертый глоток — и рождение его сына. Он — просто копия отца, и это видно сразу. Разве что глаза карие, но это не важно, так даже интереснее. А ведь ему скоро будет пять, нужно будет подарить ему что-нибудь, чем можно было бы запомниться, чтобы он понял, насколько важна эта взаимная...Симпатия? Дружба? Любовь? Хотя, он же еще маленький, он не поймет, а вот его отец...

Пятый глоток — конец всему, и бутылке в частности. Может быть, это не пятый стакан? Нет, ведь он считал, хотя, что взять с человека, пьяного в стельку. А ведь еще на годовщину идти, нет, лучше не надо. Он ведь знал, к чему это все приведет: его непонимание, ее слезы. А ведь есть еще и другая она. И тут его ждет совсем другое, неотступно преследовавшее все эти годы — подозрение. Ведь она знает его уже столько лет. Знает каждую нотку его души, и неужели не догадывается? Но в глубине души он знает, что она просто не хочет догадываться.

— Сэр, уже одиннадцатый час, Вы остаетесь? — участливый взгляд официанта возвращает его в реальность.

— Нет, Джорджи, я ухожу. Вот, — он положил на стол монеты. — Тут за выпивку, и, конечно же, твои чаевые.

Джорджи улыбается, кивает и уходит с легким поклоном.

Тяжело вздохнув, он встает со стула и выходит на улицу. Дождь почти перестал, лишь слегка накрапывает. Он с неожиданной легкостью разворачивается на каблуках и останавливает долгий взгляд на вывеске, пожалуй, для него в ней сегодня был какой-то особенный смысл.

Он отворачивается, достает сигарету и с удовольствием затягивается. Слегка прикрывает глаза, он уже в полудреме. Ничего страшного, Джорджи всегда проверяет, ушли ли клиенты. Если нет, то он левитирует их в комнаты на втором этаже. Не всех, конечно, только тех, к кому питает симпатию, а ведь он — один из них.

— Рон, Мерлин тебя побери, я так и знал, что ты здесь!

Молчание, еще одна сигарета, еще одна затяжка.

— Рон, я с тобой говорю. Рон! Ты меня вообще слушаешь? Ты, что, опять пьян? — сердитое шипение. — Ну почему всегда именно в этот день?

Очередная сигарета.

— Я говорю тебе об этом каждый год, Рон. Мы все любим тебя, и не хотим, чтобы ты губил свою жизнь. Она опять плакала, слышишь? Опять из-за тебя.

Неожиданная усмешка и очередная сигарета.

— Неужели тебе не жалко свою сестру? Каждый год ты причиняешь ей невероятную боль, не приходя на празднование годовщины ее свадьбы, и...— тут дверь бара открывается, и из нее выходит та самая девушка. Она делает пару шагов в сторону, сохраняя на лице выражение деланного безразличия, в ее руках неожиданно оказывается зажженная сигарета, дым которой теряется в каплях дождя.

«Как же мы все похожи», — проносится в голове у Рона.

— А знаешь, что самое ужасное? Гермионе уже все равно, она воспринимает это как должное. Может и Джинни когда-нибудь смирится. Но не я. Я не смирюсь. Понял?

Докурив сигарету, Рон, наконец, удостаивает Гарри внимательным и долгим взглядом.

— Ты говоришь это каждый год, Гарри. Каждый год, и все равно ничего не можешь сделать. Ты кричишь, бесишься, но ты не знаешь причины всему этому. А причина — это главное, без нее нельзя понять, как исправить последствия, — Рон придвигается ближе, и Гарри чувствует резкий запах алкоголя. — Ты не знаешь, каково чувствовать это. Каждый день, боль вот здесь, — Рон неожиданно ударяет себя по груди. — Видеть вас вместе это...

— Рон, ты пьян. Пойдем домой, ты должен поговорить с Джинни, извинится перед ней...

— Ты сам сказал, что я пьян, так что я никуда не иду. Ариведерчи, мистер Поттер, передайте своей миссис привет от меня, и так и быть, скажите, что я раскаиваюсь, — и громко хмыкнув, Рон аппарирует, тем самым заслуживая одобрительную улыбку девушки курящей под дождем.

* * *

Он слегка приоткрыл глаза, и тут же прищурился от потока света, заливавшего комнату. Он дома. Слегка приподнявшись на локтях, он огляделся. На кресле, подобно мраморному изваянию сидела Гермиона. Она подняла взгляд и слегка прищурилась. Рон лишь отвернулся.

— Опять, Рон? Сколько можно? Гарри опять приходил, кричал.

— Он до сих пор не понял?

— Что, Рон? Что тут понимать? — Гермиона лишь покачала головой, в глазах ее плескалась растерянность. — Все так же, как и раньше.

— Нет, все изменилось, и я удивлен, что ты этого не замечаешь. Раньше мы были втроем, и мне не приходилось ни с кем вами делиться...

— Делиться? Что за собственнические настроения с утра пораньше? И я не понимаю, что не так? Я ведь твоя...

— Но он — нет.

— Неужели, это так важно, — губы Гермионы вздрогнули, ресницы тревожно затрепетали.

— Да и ты не моя. У тебя есть работа, Роза и Хьюго. В этом мире нет ничего моего. Ничего, чтобы принадлежало только мне.

На минуту Гермиона замерла, потом резко встала и вышла из комнаты. Рон лишь вздохнул. «Нет, — шепнул внутренний голос. — Есть одна вещь, принадлежащая тебе — и она там, ты ведь почувствовал это вчера. Нужно идти, только, чтобы никто не узнал. Просто иди и возьми».

* * *

И жизнь входит в привычную колею. Работа и семья, а по выходным — ужины у Поттеров, и улыбки, улыбки, улыбки. Только вот одна из них — фальшивая.

И однажды, он решается. Темный вечер, дождь, и он заходит в бар. Она сидит, как и обычно, за столиком в углу; глаза ее таинственно поблескивают, как и всегда — он знает этот блеск, в последнее время он так часто наблюдал за ним издали. В этом году он зачастил в бар, заходит несколько раз в неделю, но сегодня все иначе. Сегодня он садится рядом и с этого момента начинается другая жизнь. Жизнь полная его настоящей улыбкой, жизнь, в которой появилось что-то, принадлежащее лишь ему — его глоток воздуха.