Пять глотков воздуха (гет)

Дождь. Пронизывающий до костей, впитывающийся в мысли, разъедающий сознание. И холод, холод, холод...Когда он стал таким? Когда жизнь перевернулась?

Шесть лет назад, далеких и безвозвратно потерянных, шесть лет, отданных во благо, казалось, лучшего, шесть лет полных фальшивых улыбок. Но сегодня идет дождь, прямо как тогда, когда он предлагал наложить какое-нибудь заклинание, уйти в помещение, отменить свадьбу... Последнего он, конечно, не предложил, мысль лишь промелькнула у него в голове, и он испугался. Испугался, что тот, ради кого это будет сказано, не поймет, хотя в глубине души он и знал, что ошибается.

И теперь он остался один на один с этим, каждый год, в этот день, 27 марта он чувствовал, что жизнь не то что бы прожита зря, просто в какой-то момент она повернула не туда.

Нужно было идти в дом и опять улыбаться, но вместо этого он, с мрачной ухмылкой, заходил в бар.

Сегодня в полутьме бара были видны несколько силуэтов, хранящих свои беды и разочарования и не желающих делится ими с кем-либо еще кроме очередной бутылки любимого напитка. Но в неожиданном отблеске лампы, он вдруг поймал взгляд полузнакомой девушки, однако ни секунды не помедлив под ним, он направился к знакомому столику.

Молодой официант привычным жестом поставил перед ним стакан с виски; он выпил залпом, и тут же сделал неопределенное движение пальцами правой руки. Официант торопливо кивнул, проскользнул к барной стойке, в ту же секунду бармен без вопросов протянул ему целую бутылку виски. И вот она на столе.

Легкий кивок официанта, после которого тот без слов отходит в дальний угол, к той самой девушке, чей взгляд на краткое мгновение зацепил мужчину при входе в бар. Но ему уже все равно, ведь теперь есть только он и те минуты счастья и забвения, что дарит ему бар.

Первый стакан он выпивает как обычно в один глоток, залпом. Привычные мысли скользят в голове: ну почему он остался с ней, почему так повернулись их жизни. Когда же произошел тот перелом? Может, когда он ушел от них, взбешенный, ревнивый, яростный, готовый убить каждого, кто встанет у него на пути. А может быть, когда он впервые поцеловал ее? Да, наверное, именно тогда. Что он чувствовал? Сейчас трудно вспомнить, вернее всего, растерянность.

Второй глоток, и перелом в отношениях уже не важен. Теперь имеет значение лишь течение этих отношений — все улыбки, полуобъятья, насмешливые поцелуи. И безграничная боль от потери, от которой сердце до сих пор сжимается.

Третий глоток, и в памяти снова свадьба. В ее волосах цветы, в ее глазах счастье, в ее улыбке восторг. Он чуть взволнован, оглядывается на друга и, получая одобрительную улыбку, отворачивается. Он не знает, скольких сил стоит эта улыбка. А если бы и знал, то что бы это изменило? Ведь даже дождь не смог изменить.

Четвертый глоток — и рождение его сына. Он — просто копия отца, и это видно сразу. Разве что глаза карие, но это не важно, так даже интереснее. А ведь ему скоро будет пять, нужно будет подарить ему что-нибудь, чем можно было бы запомниться, чтобы он понял, насколько важна эта взаимная...Симпатия? Дружба? Любовь? Хотя, он же еще маленький, он не поймет, а вот его отец...

Пятый глоток — конец всему, и бутылке в частности. Может быть, это не пятый стакан? Нет, ведь он считал, хотя, что взять с человека, пьяного в стельку. А ведь еще на годовщину идти, нет, лучше не надо. Он ведь знал, к чему это все приведет: его непонимание, ее слезы. А ведь есть еще и другая она. И тут его ждет совсем другое, неотступно преследовавшее все эти годы — подозрение. Ведь она знает его уже столько лет. Знает каждую нотку его души, и неужели не догадывается? Но в глубине души он знает, что она просто не хочет догадываться.

— Сэр, уже одиннадцатый час, Вы остаетесь? — участливый взгляд официанта возвращает его в реальность.

— Нет, Джорджи, я ухожу. Вот, — он положил на стол монеты. — Тут за выпивку, и, конечно же, твои чаевые.

Джорджи улыбается, кивает и уходит с легким поклоном.

Тяжело вздохнув, он встает со стула и выходит на улицу. Дождь почти перестал, лишь слегка накрапывает. Он с неожиданной легкостью разворачивается на каблуках и останавливает долгий взгляд на вывеске, пожалуй, для него в ней сегодня был какой-то особенный смысл.

Он отворачивается, достает сигарету и с удовольствием затягивается. Слегка прикрывает глаза, он уже в полудреме. Ничего страшного, Джорджи всегда проверяет, ушли ли клиенты. Если нет, то он левитирует их в комнаты на втором этаже. Не всех, конечно, только тех, к кому питает симпатию, а ведь он — один из них.

— Рон, Мерлин тебя побери, я так и знал, что ты здесь!

Молчание, еще одна сигарета, еще одна затяжка.

— Рон, я с тобой говорю. Рон! Ты меня вообще слушаешь? Ты, что, опять пьян? — сердитое шипение. — Ну почему всегда именно в этот день?

Очередная сигарета.

— Я говорю тебе об этом каждый год, Рон. Мы все любим тебя, и не хотим, чтобы ты губил свою жизнь. Она опять плакала, слышишь? Опять из-за тебя.

Неожиданная усмешка и очередная сигарета.

— Неужели тебе не жалко свою сестру? Каждый год ты причиняешь ей невероятную боль, не приходя на празднование годовщины ее свадьбы, и...— тут дверь бара открывается, и из нее выходит та самая девушка. Она делает пару шагов в сторону, сохраняя на лице выражение деланного безразличия, в ее руках неожиданно оказывается зажженная сигарета, дым которой теряется в каплях дождя.

«Как же мы все похожи», — проносится в голове у Рона.

— А знаешь, что самое ужасное? Гермионе уже все равно, она воспринимает это как должное. Может и Джинни когда-нибудь смирится. Но не я. Я не смирюсь. Понял?

Докурив сигарету, Рон, наконец, удостаивает Гарри внимательным и долгим взглядом.

— Ты говоришь это каждый год, Гарри. Каждый год, и все равно ничего не можешь сделать. Ты кричишь, бесишься, но ты не знаешь причины всему этому. А причина — это главное, без нее нельзя понять, как исправить последствия, — Рон придвигается ближе, и Гарри чувствует резкий запах алкоголя. — Ты не знаешь, каково чувствовать это. Каждый день, боль вот здесь, — Рон неожиданно ударяет себя по груди. — Видеть вас вместе это...

— Рон, ты пьян. Пойдем домой, ты должен поговорить с Джинни, извинится перед ней...

— Ты сам сказал, что я пьян, так что я никуда не иду. Ариведерчи, мистер Поттер, передайте своей миссис привет от меня, и так и быть, скажите, что я раскаиваюсь, — и громко хмыкнув, Рон аппарирует, тем самым заслуживая одобрительную улыбку девушки курящей под дождем.

* * *

Он слегка приоткрыл глаза, и тут же прищурился от потока света, заливавшего комнату. Он дома. Слегка приподнявшись на локтях, он огляделся. На кресле, подобно мраморному изваянию сидела Гермиона. Она подняла взгляд и слегка прищурилась. Рон лишь отвернулся.

— Опять, Рон? Сколько можно? Гарри опять приходил, кричал.

— Он до сих пор не понял?

— Что, Рон? Что тут понимать? — Гермиона лишь покачала головой, в глазах ее плескалась растерянность. — Все так же, как и раньше.

— Нет, все изменилось, и я удивлен, что ты этого не замечаешь. Раньше мы были втроем, и мне не приходилось ни с кем вами делиться...

— Делиться? Что за собственнические настроения с утра пораньше? И я не понимаю, что не так? Я ведь твоя...

— Но он — нет.

— Неужели, это так важно, — губы Гермионы вздрогнули, ресницы тревожно затрепетали.

— Да и ты не моя. У тебя есть работа, Роза и Хьюго. В этом мире нет ничего моего. Ничего, чтобы принадлежало только мне.

На минуту Гермиона замерла, потом резко встала и вышла из комнаты. Рон лишь вздохнул. «Нет, — шепнул внутренний голос. — Есть одна вещь, принадлежащая тебе — и она там, ты ведь почувствовал это вчера. Нужно идти, только, чтобы никто не узнал. Просто иди и возьми».

* * *

И жизнь входит в привычную колею. Работа и семья, а по выходным — ужины у Поттеров, и улыбки, улыбки, улыбки. Только вот одна из них — фальшивая.

И однажды, он решается. Темный вечер, дождь, и он заходит в бар. Она сидит, как и обычно, за столиком в углу; глаза ее таинственно поблескивают, как и всегда — он знает этот блеск, в последнее время он так часто наблюдал за ним издали. В этом году он зачастил в бар, заходит несколько раз в неделю, но сегодня все иначе. Сегодня он садится рядом и с этого момента начинается другая жизнь. Жизнь полная его настоящей улыбкой, жизнь, в которой появилось что-то, принадлежащее лишь ему — его глоток воздуха.

Впервые она пришла сюда в конце зимы, когда ее жених изменил ей. Вернее, когда она узнала, что жених изменяет ей. Проклятые французы.

Официант оказался милым человеком с сочувствующим взглядом, позже она узнала его имя — Джорджи. Он работал здесь каждый вечер, без выходных, и поначалу это удивляло. Но потом это перестало удивлять, а позже она еще и узнала, что он живет в одной из пяти комнат наверху.

Каждый раз он улыбался и приносил ей бокал мартини, разбавленного яблочным соком. Без вопросов. Когда она улыбалась как-то по-особенному, она приносил ей еще один бокал, и так до бесконечности.

А потом в бар зашел он. И это было что-то интересное. Она знала, что он увидел ее, но не знала, узнал ли.

Он пил виски, и очевидно часто бывал в этом баре. По крайней мере, Джорджи хорошо его знал. Она наблюдала за ним, и в этот вечер выпила меньше, чем обычно. Когда он вышел из бара удивительно твердой походкой, она выждала пару минут и последовала за ним. Даже если она и намеревалась поговорить с ним, у нее бы ничего не вышло. Он разговаривал с Гарри Поттером. Она отошла в сторону и закурила, прислушиваясь к разговору. Почувствовав его взгляд, она обернулась, но он уже что-то говорил Гарри. Через пару минут он аппарировал, и она почему-то улыбнулась. Гарри лишь рассерженно пнул лужу, развернулся и ушел. Горькая усмешка скользнула по ее лицу, она отбросила сигарету в сторону и аппарировала домой.

* * *

Через пару дней он снова появился в баре. Выпивал пять стаканов виски и уходил. Два, иногда три раза в неделю, и она наблюдала за ним, постоянно, безотрывно. Он был женат, но он был несчастен. Она знала, что у него двое маленьких детей — сын и дочь, что он работает в министерстве, но он уже на грани увольнения. Она знала, что он потерял что-то важное, и теперь ищет что-то взамен. Единственное, чего она не знала — помнит ли он ее, ведь в жизни они были рядом лишь однажды.

Но однажды все изменилось. Он как обычно зашел в бар, она как обычно посмотрела на него, и он сел к ней за столик. Она не ожидала. Значит помнит, значит узнал.

— Не ожидал встретиться с тобой именно здесь.

— Почему нет? Это великолепное местечко для заблудших душ.

— Твоя душа тоже заблудилась.

— Боюсь, я никогда ее и не находила.

Он пристально посмотрел на нее, она ответила долгим, уверенным взглядом. К ним подошел Джорджи, и поставил на стол два бокала: перед ним виски, перед ней мартини. Как обычно.

— Так, как твоя жизнь?

В ответ она продемонстрировала ему обручальное кольцо.

— Тогда почему ты здесь?

— Он мне изменяет.

— По-моему это повод для разговора, а не для бокала мартини.

— А по-моему у тебя тоже есть повод для разговора, — она меланхолично улыбнулась и чуть откинулась на стуле назад.

Он не ожидал. Первый человек, который, кажется, его понял. Он взмахнул рукой, и перед ними оказалась бутылка виски.

— Ты пьешь только мартини?

— Обычно да, но сегодня необычный день, ведь я не одна за столиком, — очередная ее улыбка, только вот на этот раз искренняя и даже радостная; и в ответ он тоже улыбается. Его улыбка теплая, манящая, она так давно ее не видела.

А потом была еще одна бутылка виски, комната наверху, его поцелуи, ее полуприкрытые глаза, смятая простынь, ее губы и их мгновение счастья. А потом он ушел, но она знала, что он вернется. И будет возвращаться снова и снова. Он нашел ее, и теперь она принадлежит ему, и только ему. Она откинулась на подушки, и улыбнулась своему первому личному наблюдению — у его поцелуев вкус жженого сахара.

* * *

На следующий вечер они снова сидели за одним столиком, сегодня это было мартини.

— Знаешь, меня всегда поражало то, что люди не замечают вещей, которые творятся вокруг.

— Если Гермиона тебе ничего не сказала, это не значит, что она ничего не заметила.

— Но если она молчит, это значит, что она сможет жить с этим.

— А может она действительно ничего не замечает.

— Я думаю, дальнейший разговор теряет смысл.

И снова простыни, улыбки, поцелуи, жженый сахар. И снова он уходит, чтобы вернуться вновь.

Наблюдение номер два, он чертовски уверен в своей жене.

* * *

Она, кажется, теряла счет дням, ведь каждый был наполнен Роном, его улыбками, его поцелуями. Каждое утро просыпаться и ждать вечера. Но сегодня ритм дня немного сбился.

Она встретила их в одном из магазинов Косой Аллеи. Рон, Гарри и его маленький сын, точная копия отца. Мальчик сосредоточенно рассматривал витрину, и что-то рассказывал мужчинам. Незаметно для себя девушка подошла ближе.

— Да, мне непременно нужно будет получить как можно больше подарков на день рождения. Я хочу...— мальчик глубоко вдохнул, готовясь к длительному перечислению, но был прерван своим отцом.

— Знаешь, Джеймс, если озвучивать желания вслух слишком часто, то они не сбудутся. Так что, не надо, — он повернулся к Рону. — Тем более, мы знаем этот список наизусть.

Рон посмотрел на маленького Джеймса чуть ли не с обожанием и дружески подмигнул ему. Она так залюбовалась этой картиной, что не сразу сообразила, что к ней кто-то обращается.

— Падма? Неужели это ты? Узнаешь, это я Гермиона.

Рон и Гарри повернулись на звук разговора, и Падма слегка покраснела. Это будет трудно, говорить с его женой.

— Гермиона, сто лет тебя не видела. Как ты? Парвати рассказывала, что ты у нас теперь Миссис Уизли.

Гермиона рассмеялась.

— Да уж, одна из многочисленных. А ты что? — Гермиона пригляделась к левой руке Падмы. — Обручена?

— Да, его зовут Пьер и он очарователен. Мы обручены уже полгода, — как же она отвыкла от фальшивых улыбок за последнее время, кажется, даже скулы свело с непривычки.

— Да вам пора свадьбу играть. Наверное, это будет шикарная церемония.

— Не особо. Просто цветы, цветы повсюду, немного гостей, только самые близкие друзья и семья, — зачем-то она придает своему лицу излишне мечтательное и счастливое выражение.

Рон удивленно посмотрел на нее. Но ей было уже все равно.

— Простите, но я должна идти. Меня жених ждет, — резко сказала Падма, развернулась и вышла из магазина.

Третье наблюдение — он боготворит сына Гарри.

* * *

Три месяца счастья. Да, они с Роном вместе уже три месяца, а его жена не знает. Или просто не хочет знать, ведь так легче, в этом Падма убедилась на собственному примере.

Но вместе с тем, одна вещь так и остается для Падмы непонятной, что же он потерял. И когда? Каждый раз, когда она пыталась говорить об этом, он замыкался. Но она анализировала, пыталась проникнуть в самое сердце.

Рон чувствовал это, но не уходил. И она знала, что он хочет, чтобы его поняли.

Они много говорили, он рассказывал ей о Золотом Трио, обо всех их приключениях, как они искали хоркруксы, как он боролся с одним из них...

Она рассказывала ему о том, как это выглядело со стороны, рассказывала каково это — жить без Гарри Поттера. Ему нравилось, но однажды она поняла, что для него такая жизнь была бы просто невозможна.

Ее четвертое наблюдение — он потерял Гарри Поттера. И никто этого не понимал.

* * *

Очередной дождливый день, она сидит за столиком и пьет мартини. Он задерживается у Поттеров, она знает. Просто маленький Джеймс любит поболтать, Рон часто об этом говорит.

Она улыбается Джорджи, и он приносит очередной бокал с мартини. В бар заходит Рон, он улыбается как-то по-другому, совсем необычно. И страшное подозрение закрадывается в душу Падмы.

Он говорит, как обычно, берет ее за руку, как обычно, целует ее в щеку, как обычно, они поднимаются в комнату, как обычно. И все же здесь что-то не то. В его глазах — отблески старой жизни, и она знает, эти отблески в нем зародил маленький Джеймс.

А потом он уходит, и Падма знает, он не вернется. По крайней мере, сейчас. Он снова будет жить, с женой, детьми, работой. А что же Падма?

Теперь у нее есть хоть что-то, теперь она будет ждать его — и это будет ее глотком воздуха.

Многие считают меня маленьким глупым ребенком. Нет, не так. Почти все считают меня маленьким глупым ребенком.

А это далеко не так, скоро мне исполнится шесть, у меня есть младшая сестра, за которой я уже начинаю приглядывать, и я прекрасно читаю. А еще я понимаю взрослых, очень хорошо понимаю.

Раньше я не задумывался, что же значит понять взрослого, не задумывался до того момента, пока в одном из магазинов мы не встретили ту, которую тетя Гермиона назвала Падмой. Тогда я понял, что взрослые — интересные люди.

По крайней мере, некоторые из них.

Возможно, кого-то удивит моя манера размышлять, но на самом деле все дети так думают. Просто потом они забывают об этом, и, вырастая, считают малышей несмышлеными.

Но дядя Рон не такой, он всегда улыбается мне, подмигивает и часто рассказывает о своей жизни. Я тоже много чего ему рассказываю, и он всегда меня выслушивает.

От него я впервые услышал про бар, название которого мне показалось забавным. И это была первая важная вещь, которую я узнал от дяди Рона.

Дядя Рон часто рассказывает мне истории из детства: он рассказывает о том, как папа спасал всех от Волдеморта, о том как тетя Гермиона разгадывала хитроумную загадку профессора Снейпа, чтобы спасти философский камень, о том, как мама ловко накладывала на Пожирателей Смерти Летучемышиный сглаз...Не рассказывал он только о себе, и это было странно. А еще дядя Рон часто говорил о том, что дружба — это главное, и важно сохранить ее до конца. Это была вторая важная вещь, которую я узнал от него.

Дядя Рон часто говорит о прошлом, но о настоящем он говорит очень редко. Случай с баром был первым. Но после того как мы увидели Падму, в нем что-то сломалось. И он начал рассказывать мне о своей работе, своих детях. Но я видел, что на самом деле он хочет рассказать что-то другое. Но видимо он считал меня маленьким для этого...

* * *

Сегодня мне исполнилось шесть, и в этот день я вознамерился узнать, что же гложет дядю Рона. Я долго думал, как бы сделать так, чтобы он все мне рассказал. И придумал, мой план был гениален своей простотой.

После того, как мне вручили все подарки, я потащил дядю Рона к себе в комнату, чтобы похвастаться ими. Я долго и уверенно восторгался каждым подарком, когда я увидел, что дядя Рон расслабился, я решил привести план в действие.

— Дядя Рон, а ты знаешь, какими бы эти подарки не были хорошими, мне кажется, что в них чего-то не хватает.

Дядя Рон удивленно посмотрел на меня.

— Джеймс, ты и вправду жуткий маленький эгоист. Твоя комната завалена подарками, а тебе мало...

— Нет, дядя Рон, я имею в виду другое. Во что бы ты хотел получить в подарок?

Он задумался, а потом улыбнулся.

— Я бы хотел получить абонемент на все Квиддичные матчи.

— Нееет, — протянул я. — Не вещь, а что-то...что-то...

— Нематериальное?

Я кивнул, примерно представляя значение этого слова.

— Нет, Джим, из нематериального у меня все есть.

— А что у тебя есть?

— Ну, у меня есть ты, Гермиона, Роза и Хьюго, твои мама и папа...

— И все?

— Ну, еще все мои братья, и твои бабушка с дедушкой. Теперь все.

И тут я решил пойти, кажется, это называется, ва-банк.

— А папа говорит, что врать нехорошо.

Дядя Рон заинтересованно посмотрел на меня.

-И в чем же моя ложь?

Ко мне впервые обратились так серьезно — без намека на улыбку. Сейчас дядя Рон хотел услышать правду, и правду серьезную.

— Я...Я просто подумал, что та женщина, которую мы встретили...Падма. Ты выглядел таким растерянным, когда она ушла, и мне показалось, что...

Но я не смог договорить. Вернее, не успел. Дядя Рон резко встал и ушел.

Третья важная вещь, которую я узнал от дяди Рона — какими бы хорошими друзьями вы не были, никогда нельзя лезть человеку в душу.

* * *

Теперь каждые выходные дядя Рон приходил к нам домой в гости и лишь снисходительно улыбался мне. Он знал, что я терпеть не могу этого.

Сначала я плакал, тихо, в подушку, чтобы никто не узнал. Но мама все равно узнала, и рассказала дяде Рону. Тогда он сказал, что это нормально, ведь я еще маленький.

Тогда я жутко разозлился. С этого момента я стал настоящим разбойником: я задирал Лили, не слушал маму, нагло отворачивался от папы, когда он пытался поговорить со мной. Я считал себя взрослым, но дядя Рон опять снисходительно качал головой, и говорил маме, что это пройдет.

Я успокоился и стал вести себя, как раньше. Заботился о сестре, улыбался всем родственникам. Но дядя Рон не обращал на меня внимания. Потихоньку я начал приходить в отчаяние.

Я готов был согласиться с мнением взрослых о том, что я жуткий эгоист, что мне плевать на других, я готов был терпеть издевки, лишь бы единственный человек, не считавший меня маленьким ребенком снова зауважал меня.

С момента нашей ссоры прошло почти три месяца. И я уже прекрасно понимал, что нужно сделать, чтобы вернуть дядю Рона — нужно было просто извиниться, сказать, что я ошибся, признать свою неправоту.

Сначала мне казалось, что я не смогу этого сделать, но потом я сдался. Я просто подошел к нему, при всех взрослых, уткнулся взглядом в пол и пробормотал: «Дядя Рон, я прошу прощения за то, что сказал тебе тогда. Я, наверное, был неправ. Извини, если мои слова тебя обидели», А потом, все еще не поднимая взгляда, вышел из гостиной и поднялся в свою комнату.

Четвертая важная вещь, которую я узнал — главное суметь попросить прощения, а потом суметь ждать.

* * *

Он снова рассказывал мне о своей жизни. И теперь он часть говорил о Падме, о том, что она ему говорила. И это было увлекательно, у нее был весьма интересный взгляд на жизнь.

Однажды к нам заглянула тетя Гермиона, она тепло улыбнулась дяде Рону и что-то прошептала ему на ухо. Потом она взъерошила мне волосы, рассмеялась и вышла из комнаты.

В этот вечер дядя Рон просидел у нас дольше, чем обычно. А еще он был на удивление задумчив.

На следующий день дядя Рон опять зашел к нам. Сегодня он выглядел слегка растерянным. Я рассказал ему о том, что потерял любимую игрушку — забавного плюшевого медведя Шпора. Я еще никому об этом не рассказывал, хотя знал, что родителям ничего бы не стоило призвать ее манящими чарами.

Именно тогда дядя Рон сказал мне, пожалуй, наиважнейшую вещь — если ты действительно любишь кого-то, то какой бы долгой не была разлука, любовь не кончится, она просто будет жить в ваших сердцах, и когда-нибудь вы встретитесь вновь. А когда — это уже решать судьбе.

И это была пятая важная вещь, которую я узнал от дяди Рона.

* * *

На следующий день мы с папой и дядей Роном пошли на Косую аллею. Но на главной улице было очень много народу, и мы решили небольшой участок дороги пойти в обход.

Папа был не особо доволен этим, дядя Рон о чем-то глубоко задумался. А когда мы проходили мимо одного из зданий, папа потянул меня вправо, дядя Рон пошел туда же.

Инстинктивно я повернул голову налево и взглянул на вывеску. А потом я заглянул в окно, и увидел Шпора, сидящего за столиком в дальнем углу помещения. И тогда я понял все.

Зато ей не будет грустно одной, Шпор ей поможет.

А потом я пообещал себе, что когда вырасту, я обязательно загляну в этот бар. И может быть, там я найду свой глоток воздуха.

Обожать можно многие вещи. Можно обожать дом, семью, своих возлюбленных, своих друзей. Но у него ничего этого не было. И поэтому он обожал его — бар.

Он обожал то, что дарил ему этот бар, всех этих людей, которых можно изучить, попытаться понять, разгадать их мысли. Это было его хобби — разгадывать людей. Стоило ему увидеть человека, и он тут же запоминал его, наверное, навсегда.

В его жизни была несколько увлекательных историй, связанных с этим баром. Не то, чтобы увлекательных, конечно, но ему они были особенно дороги.

Первая — история о том, как он попал сюда.

Ему было шестнадцать, и в нем бушевал юношеский максимализм. Все внутри рвалось, и хотелось убежать подальше от всего — от мамы, отчима, надоедливых брата с сестрой...И он убежал, схватил летучий порох, отправился на Косой Переулок и бродил по нему до тех пор, пока не наткнулся на этот бар.

История знакомства с этим баром была историей первого бокала абсента, выпитого в одиночку. И это было увлекательно. Здесь никто не спрашивал кто ты такой, никто не интересовался твоим возрастом. Просто официант, уже старый мужчина, подходил к тебе и спрашивал, чего посетителю угодно. Так просто, без всяких лишних глупостей и формальностей.

Второй раз он пришел сюда днем. К его удивлению люди оказались все те же, что и вчера.

Он заказал чашку кофе под одобрительную улыбку официанта. Видимо, он плохо относился к юношескому алкоголизму.

Он заходил в бар все чаще и чаще. Старый официант привык к нему, часто болтал с ним. А потом пришлось уехать в Хогвартс.

Он мучился полгода, а на рождественские каникулы приехал домой. И тут же сбежал на Косую Аллею. В баре он, как обычно, уселся за столик и заказал кофе. Оглядевшись, он отметил, что в помещении нет ни одного нового лица.

— Джорджи? Я могу с тобой поговорить?

Откуда же ему было знать о том, что именно с этого начнется новая эпоха его жизни.

— Да, конечно, Фрэнк. Садись, — официант присел рядом. — Так что...

— Я думаю, Джорджи, ты заметил, что этот бар не совсем обычный.

— Конечно, хотя его и легко найти, новых людей здесь почти не бывает. А еще здесь только один официант — ты. И бармен всегда один и тот же.

Фрэнк хмыкнул.

— Что ж, неплохо. Я хотел спросить, у тебя до сих пор нет определенных планов на счет работы после школы?

— Нет. Но мама хотела бы...

— Сейчас меня не волнует, чего хотела бы твоя мама. Я спрашиваю тебя, — он пристально посмотрел на Джорджи. — А закончить Хогвартс ты хочешь?

Джорджи выглядел немного удивленным.

— Ну, не знаю...Я никогда не думал об этом.

— Я предлагаю подумать. Я уже стар, Джорджи, и мне пора искать смену. Боюсь, здесь мне больше нечем дышать, — прошептал он. — Ты мне подходишь.

— Меня возьмут на работу без образования?

— Да, с хозяйкой я уже договорился.

В тот вечер он сказал маме, что уходит из Хогвартса. Столько унизительных и язвительных слов он еще не слышал. В ход шло все: упреки, оскорбления, угрозы. Она сказала что-то об его отце, о безответственности и, в конце концов, выгнала его из дома. Но это не было проблемой, ведь вместе с работой в баре, ему была обещана комната на втором этаже.

* * *

Вторая история — о девушке, которую он встретил.

Милая и очаровательная. Он встретил ее во время прогулки по маггловскому Лондону.

Она пленила его своим пронзительным взглядом зеленоватых глаз, легкостью белокурых локонов, таинственной улыбкой на губах. Она была подобна видению, магглы такими не бывают.

Каждый день она обедала в каком-то маггловском кафе. А Джорджи сидел за соседним столиком. Наблюдал и думал, что в этом мире она смотрится чрезвычайно неестественно.

А потом она уходила, и проследить за ней представлялось невозможным. Каждый раз он хотел подойти к ней и познакомиться, но что-то его останавливало.

В один из дождливых дней он уже был готов подойти к ней, поговорить. Но его остановила одна маленькая деталь. Изящное обручальное колечко на ее левой руке. И, казалось, жизнь была разбита.

И он перестал ходить на территорию маггловского Лондона.

* * *

Третья история — о человеке.

Эту историю можно было бы назвать по-другому, но не стоит. Да и не история это вовсе, событий тут всего на пять минут.

К этому времени Джорджи работал в баре уже несколько лет, и на его памяти в этот бар зашло всего три новых человека. Причем один из них побывал здесь только один раз. О нем и история.

Вечер был на удивление ясным. Джорджи, улыбаясь, говорил о чем-то с рыжеволосым мистером, как открылась дверь, и в бар вошел тот самый новый человек.

Он был человеком в возрасте, волосы уже были седыми, и что-то в его облике было невероятно знакомым. Джорджи подошел к нему, вежливо кивнул и улыбнулся.

— Я мистер Хэмилтон мальчик. Как твое имя?

Юноша слегка вздрогнул и ответил.

— Джорджи, сэр.

Мужчина прищурился, словно вспоминая что-то, но, поняв, что попытки бесполезны, произнес.

— Мне нужно выпить. На твой выбор.

Джорджи кивнул, принес двойной виски, и отошел с легким поклоном. Мистер Хэмилтон выпил, грохнул стаканом об стол, кинул деньги и вышел.

Больше он в баре не появлялся.

* * *

Четвертая история — о паре потерянных людей.

Мистера Уизли Джорджи знал давно. Уже пять лет. Мистер Уизли приходил в бар нерегулярно, но в один день он приходил всегда, как по расписанию. И в этот день всегда шел дождь.

Ее он почти не знал. Да и знать было особо нечего — мисс Патил, обрученная с неизбежностью.

Когда он впервые увидел ее в баре, растерянную и полностью разбитую, он сразу понял, что ей нужно. Мартини.

Это была издержка профессии, как только человек заходил в бар, Джорджи тут же смекал, что тому нужно выпить. Обычных людей это бы забавляло, но в этом месте все люди необычные.

Но ей нужно было кое-что еще, и Джорджи догадывался что. Этой встречи он ждал достаточно-таки долго.

Встретились они в дождливый день, 27 марта. Мистер Уизли заметил ее, но особого внимания на нее не обратил. А она сразу его приметила.

Когда они, наконец, очутились за одним столиком, Джорджи был счастлив. Впервые, он наблюдал за тем, как заблудшие души помогают друг другу спастись.

Не то чтобы их отношения продлились долго. Однажды мистер Уизли пришел каким-то другим, и она это поняла. На следующее утро он зашел в бар, посадил за стол мисс Патил симпатичного, слегка потрепанного плюшевого медведя, пожал мне руку и произнес:

— Это Шпор.

Джорджи кивнул.

— Быть может, я не вернусь, Джорджи.

Он снова кивнул.

— Тогда пока.

— До свидания, мистер Уизли.

И он ушел. А мисс Патил осталась. Медведь всегда сидел за ее столиком, как память о прошлом. Джорджи знал, что она его ждет, но не знал, вернется ли он.

А Джорджи тоже ждал. Потому что мисс Патил заслуживала счастья.

* * *

Пятая история — об улыбке и дружбе.

Знакомо ли вам чувство потери интереса к жизни? Джорджи оно было знакомо. Все было как прежде, но почему-то это больше не радовало. Мисс Патил вышла замуж. Но это не отняло ее у бара.

За последние несколько лет, он не видел ни одного нового человека в баре. Как тогда говорил Фрэнк...Кажется, «здесь больше нечем дышать». И это было воистину так. А годы шли. Год за годом, год за годом. Минуло почти десять лет, а Джорджи было все равно.

Новых людей так и не появилось, все старые лица, изученные до последней черточки характера. И однажды, случилось это — в бар вошли два мальчика, брюнет и блондин.

Джорджи готов был поклясться, что брюнета он уже видел. И, правда, если приглядеться, то можно было узнать в нем маленького темноволосого мальчика, улыбнувшегося бару почти десять лет назад. А в блондине...В блондине тоже было что-то отдаленно знакомое.

На их лицах ярко сверкало любопытство. Джорджи улыбнулся мальчикам и поставил перед ними абсент. Брюнет шепнул блондину:

— Я же тебе говорил, что это место не такое как другие.

— Да, знаю...Твой этот...Дядя тебе рассказывал...

Несмотря на безразличие, в его тоне прозвучал некоторый испуг. Замаскированный страх...

Мальчики напились жутко. Если блондин еще держал себя в руках, то брюнет был совсем плох. Джорджи предложил им комнаты наверху. Брюнет лишь покачал головой, его словно пугала возможность остаться здесь. Он подхватил своего друга, улыбнулся ему, и потащил из бара.

Позже вечером Джорджи обдумывал этот случай, по пути в комнату хозяйки. У нее что-то случилось, и ей непременно нужно было спросить о чем-то у него.

Эти мальчики дали ему понять, что не закончена еще история Джорджи в этом баре, и ожидание конца этой истории и станет его глотком воздуха.

Водоворот жизни, водоворот событий...Слава Богу, сейчас все успокоилось. Она улыбнулась и принялась выводить узоры на пергаменте, украшенном гербом Малфоев. Внучок опять куда-то делся, и его родители в панике. Прежде всего, в панике от того, что он вырос таким: непокорным, себе на уме, дружащим не с теми, с кем следовало бы. А ей это нравилось, в этом было что-то бунтарское, романтичное.

Еще один узор, сколько их она вывела за свою жизнь...

* * *

С детства она любила рисовать, это было словно ее глотком воздуха. За что подвергалась насмешкам старшей сестры. С самого детства в ее голову врезался ее громкий голос:

— Смотрите, маленькая Цисси нарисовала что-то. О, это шедевр, дай посмотреть.

Нарцисса отдавала, а Белла разрывала картинку на маленькие кусочки.

Если лет до шестнадцати Нарцисса рисовала какие-то осмысленные вещи, пейзажи, натюрморты, портреты, то теперь она начала рисовать узоры. Сначала простые и незамысловатые, а потом они становились все красивее, они приобретали какой-то гипнотизирующий оттенок.

Узоры было не так жалко, как осмысленные картины. Но Белла этого не поняла, и продолжала разрывать каждый разрисованный пергамент на мелкие кусочки.

Иногда, Нарциссе казалось, что ее жизнь — один сплошной узор, и Белла стремиться порвать и его тоже. Не зря же именно Белла вмешалась в жизнь Нарциссы и Люциуса. Все было не так плохо, даже замечательно, но потом пришла Белла, заморочила голову Люциуса всеми этими пафосными речами Волдеморта, и жизнь сломалась.

Самое страшное было в том, что он убивал. Разрывал кусочки узоров жизни других людей на части, и Нарцисса начала бояться. Бояться, что его убьют, что его посадят в Азкабан...

А потом у нее появился Драко, и Нарцисса снова глотнула воздуха.

Не стало Темного Лорда, и жизнь заиграла яркими красками. Была улыбка сына, разговоры с подругами. Вот только Люциус стал другим, холодным, отрешенным, испуганным. Но Нарцисса научилась жить с этим, научилась улыбаться в лицо его холодности, любить его равнодушие.

Драко рос, и ей становилось нечем дышать. Несмотря на все ее старания, он остался консерватором, таким же как и его отец.

Драко боготворил отца, обожал его, преклонялся перед ним. Он думал, что в руках Люциуса сосредоточенны все небесные силы. Но это было не так, просто Драко был еще слишком мал, чтобы понять.

А потом он возродился, и наступили Темные времена, теперь боялась она не столько за мужа, сколько за сына. А потом поняла, что бояться бессмысленно, и стала бороться.

Попытки сорвать планы Волдеморта, связанные с ее сыном, тайные встречи со Снейпом. Все это было лишь предтечей тех слов, что стали кульминацией ее борьбы: «Он мертв». И план Волдеморта был разрушен. И снова можно было дышать...

Тогда, обнимая сына, она поняла, что жизнь прекрасна даже тогда, когда по лицу текут слёзы. И наступил покой.

* * *

Жизнь была похожа на утопию, благодаря ее поступку, магическое сообщество простило Малфоям почти все грехи. А потом ее маленький аристократ Драко надумал жениться.

Невесту выбирали долго, Люциус хотел подобрать девушку нужного круга, и, возможно, этим дело бы и кончилось, если бы Драко не встретил ее.

Астория Гринграсс...Нарцисса знала этот род: не столь деспотичны, как Малфои, не столь магглолюбивы, как Уизли.

Драко упорно скрывал, где познакомился с этой девушкой, и Люциусу это не нравилось. Только потом Нарцисса узнала, что девушка часто бывает в маггловском Лондоне. Люциус долго протестовал против подобного брака, но, в конце концов, Драко победил в этой маленькой семейной войне.

Астория была на удивление красивой девушкой, причем ее красота была не пафосной, не кричащей — это было тихое очарование. Белокурые волосы делали ее похожей на ангела, сверкающие зеленые глаза обескураживали. А улыбалась она совсем, как Нарцисса в юности — таинственно и маняще.

Вскоре у них родился очаровательный сынишка — Скорпиус. Его имя было единственным, на чем удалось настоять Люциусу.

Воспитывали Скорписуса Нарцисса и Астория, может, поэтому мальчик вырос не таким, как дед и отец. В нем не было преклонения перед кем бы то ни было, в нем была некая демократичность, либерализм, в нем было дыхание жизни. Жизни Нарциссы...

А потом он вырос, и это создало его родителям множество проблем.

* * *

Услышав покашливание, Нарцисса подняла взгляд от узоров, которые успела вывести на бумаге. Перед ней стояла Астория.

— Он опять сбежал с ним...

— Дорогая, неужели тебя это убивает?

— Это убивает Драко, значит, убивает и меня.

— Почему же ты пришла ко мне? Драко взбрело в голову, что Скорпиус здесь?

Астория молчаливо кивнула, Нарцисса возвела глаза к небу и позвала Джорджи.

Опять он прислал сюда Асторию...Похоже, никто в ее семье не признает этот бар.

Несколько минут спустя вошел Джорджи. Вошел и замер. Его взгляд остановился на Астории — он смотрел на нее так, словно она была привидением.

— Джорджи? — позвала Нарцисса. — Знакомься, это Астория Малфой, жена моего сына.

Астория задумчиво улыбнулась, глядя на него.

— Астория, это мистер Джорджи Хэмилтон.

Джорджи передернуло:

— Лучше просто Джорджи.

— Так вот, Астория потеряла своего сына, Скорпиуса. Она считает, что он мог зайти сюда. Хотя, я решительно не понимаю, как такое возможно, ведь просто так сюда не зайти.

— Миссис Малфой, — Джорджи повернулся к Нарциссе. — Мне кажется, я видел Скорпиуса.

— Что? Как Вы можете знать, что это был Скорпиус? — вырвалось у Астории.

— Он удивительно похож на Вас. Он был со своим другом, темноволосый такой мальчуган, кажется, сын Гарри Поттера.

— О, нет...Они ушли?

— Не так давно, — немного погодя Джорджи добавил. — Я думаю, с ними все в порядке. Я могу идти?

— Конечно, Джорджи, — улыбнулась Нарцисса. Джорджи вежливо кивнул дамам и вышел.

Астория молчала. Нарцисса встала и приобняла ее:

— Ты в порядке?

— Конечно, просто нужно сказать об этом Драко. Я пойду, пожалуй. И знаешь, может, стоит отменить этот пунктик о том, что всем посетителям дают то, что они заказывают.

Нарцисса лишь покачала головой.

— Я так и думала, — ответила Астория. — Я пошла.

— Ты так растеряна...

— Просто...Я не могла видеть этого Джорджи раньше?

— Сомневаюсь.

— Просто, когда я на него посмотрела, у меня возникло такое чувство, словно...Не важно. Пока.

Она махнула рукой и исчезла в камине.

* * *

Наконец, закончив со своими делами, Нарцисса решила отправиться домой. Она сложила бумаги, взглянула в зеркало и спустилась вниз. Это было странной привычкой, никогда не уходить отсюда магическим способом. Она оглядела зал, вот какая-то дама с игрушечным медведем, за соседним столом две молодых девушки, за столиком в углу мрачно улыбается какой-то старик, а у окна сидит рыжеволосый мужчина и пьет виски. У него мокрые волосы, видимо, он только что зашел в бар. Нарцисса знала этих людей, но предпочитала не думать об их именах...

Нарцисса вышла на улицу и улыбнулась. После всего того, что было в ее жизни, после всех глубоких вдохов и обескураживающих выдохов, она наконец-то нашла свое спокойное счастье. Она искала его всю жизнь, и теперь, найдя его, старалась дарить другим. Она развернулась и посмотрела на вывеску.

Да, это ее «Пять глотков воздуха».