Не ищи в моем взгляде тепла. (джен)

В гостиной дома номер четыре по Тисовой улице собралось все семейство Друслей. Тетя Петуния и дядя Вернон ворковали над своим ненаглядным сыночком, который занимал большую часть дивана, стоящего перед телевизором. В доме царила полная идиллия и гармония, которую не могла нарушить даже отвратительная погода за окном. В глазах родителей читалось слепое обожание, когда они обращали свои взоры на белобрысое чадо, которое увлеченно наблюдало за происходящем на экране большого телевизора.

— Дадличек, малышок, ты хочешь еще пирога? — поглаживая сына по голове, спросила Петуния. Мальчик кивнул и что-то утвердительно хрюкнул, пытаясь за раз проглотить внушительный кусок пирожного. Наблюдавший за этим дядя Вернон лишь умилился:

— Какой хороший у мальчика аппетит, а? Он весь пошел в отца, — довольный мужчина поднялся из кресла, отложив газету в сторону, и потрепал ребенка по прилизанным белесым волосам.

— Мама! Этот дурацкий фильм мне уже надоел! Я хочу другой, — заныл младший Друсль и в расстроенных чувствах бросил пустой коробкой от кассеты в сторону телевизора. Миссис Друсль мгновенно подскочила к своему чаду, сумев при этом не перевернуть тарелку с новой порцией черничного пирога. Водрузив блюдо на журнальный столик перед сыном, Петуния подняла коробку и, подойдя к шкафчику с кассетами, обратилась к мальчику:

— Малыш, не расстраивайся, давай посмотрим другой фильм. Какой тебе поставить? — Женщина начала перечислять названия, с каждым новым мальчик все больше кривился и в конце концов вскочил и недовольно закричал:

— Я не могу смотреть все это! Они мне все надоели! — Дадли топнул ногой так, что напольный светильник рядом с диваном угрожающе закачался, — вы совсем обо мне не заботитесь!

Друсли со всей возможной для них скоростью подбежали к сыну и попытались обнять отпихивающегося мальчика.

Вернон, от столь непривычных для него физических нагрузок покрывшийся испариной, громогласно доказывал сыну, что такая оплошность, какая случилась сегодня, более не повторится, и от своего и маминого имени приносил свои извинения пострадавшему Дадличку.

Петуния, от волнения доходя до противного визга, заверяла «своего малыша», что завтра же утром, как только Дадли проснется и пообедает, они отправятся в магазин и купят много-много новых кассет, а пока «малышок» может поиграть в свою новую приставку.

Успокоившись, Дадли внял советам матери и, переместившись на пушистый ковер, включил игру.

Родители, усевшись на диване, с любовью наблюдали за своим одиннадцатилетним сыном.

Они не заметили тихо приоткрывшейся двери и легких шажков ребенка. Маленький Гарри остановился у входа в залитую светом гостиную и с тоской наблюдал за счастливой семьей. Он не был ее частью, поэтому нечего было расстраиваться, что никто никогда не смотрит на него так, как тетя Петуния сейчас смотрит на Дадли, никто никогда не хвалит его, не дарит игрушек, не балует конфетами, просто это не его семья.

Его родители умерли, родственники не забывали ежедневно напоминать мальчику об этом. Некому было обнять его или улыбнуться ему, он был здесь один. Он будет один: раз люди так его не любят, почему он должен их любить? Мальчик был таким же, как и миллионы других таких мальчишек, но в отличии от них, он никому не был нужен, Гарри не уставал напоминать себе это.

Ребенок тяжело вздохнул и тихо кашлянул, чтобы привлечь внимание родственников. Тетя Петуния повернулась на звук и, заметив племянника, брезгливо сморщилась. Перед ней стоял маленький худощавый мальчишка с нелепо торчащими во все стороны волосами, с которых, как и с безразмерных грязных тряпок, в которые он был одет, текла вода. Текла вода на ее новый персидский ковер, который она так берегла. Петуния мгновенно вскочила с дивана и подлетела к нерадивому племяннику. Быстрым движением она столкнула его с любимого ковра, не забыв дать подзатыльник за такое отвратительное поведение. Мальчик не удержал равновесие и упал на скользкий паркет.

— Ах ты, негодный мальчишка! Посмотри, что ты сделал с ковром! Ты испортил его, вечно ты все рушишь, ломаешь, паршивец! Управы на тебя нет! — Голос тетушки с каждым словом становился все выше, она скрипнула зубами от злости и обратилась к мужу: — ты взгляни на это, Вернон! Он испортил мне ковер!

Грузный мужчина лениво приподнялся и повернулся к жене, одарив племянника взглядом полным отвращения:

— Накажи, его, Петуния, оставь этого пакостника без ужина, будет знать, как портить чужое имущество, — тетя одобрительно кивнула, соглашаясь со словами мужа. Она схватила успевшего подняться Гарри за ухо и под хохот Дадли выдворила в коридор.

— Уберись здесь, и чтобы ни одной капли не осталось, я приду, проверю. Сегодня ты без ужина, я еще посмотрю, как ты убрал сад, если опять все сделал кое-как останешься без завтрака. — Гарри беспокойно поднял взгляд на тетю, такая перспектива его не вдохновляла.

— Я сделал все что мог, тетя, но ведь на улице темно и дождь, — губы Петунии скривились, она занесла руку, желая дать новую оплеуху лентяю, но в последний момент передумала, на такого и силы тратить не хочется.

— Работай, сам виноват, что дотянул до грозы, мог вполне и до дождя управиться.

Мальчик взглянул на тетю, еле сдерживая гнев: как он мог успеть выполнить все ее указания так быстро? Он был удивлен, что справился хотя бы за день, и за это опять должен голодать.

— Опусти свои глазищи, урод неблагодарный, мы тебя кормим и содержим, должен же ты как-то возмещать нам ущерб.

— Мам, а урод останется здесь, когда я уеду в школу? — отвлекшись от видеоигры, спросил Дадли.

Нежный взгляд Петунии обратился к любимому сыну. Она отошла подальше от грязного и мокрого племянника, который принялся активно работать шваброй под грозным взглядом ее мужа.

— Нет, милый, он не останется здесь, нам хватает того, что ему придется проводить здесь лето.

— Он поедет в школу Святого Брутуса, как раз для таких, как он, никудышных ничтожных отбросов общества, из которых никогда ничего путевого не выйдет, — смакуя каждое слово, произнес дядя Вернон, достаточно громко, чтобы Гарри услышал его.

Мальчик лишь крепче сжал в руках швабру и заработал быстрее, стараясь не обращать внимания на мерзкий смех двоюродного братца.

— Слышал, Поттер? Ты будешь учиться с такими же уродами, как и ты, может и друзей там найдешь. Хотя кто с тобой дружить-то захочет, когда ты явишься туда в этих вонючих обносках, которые тебе мама приготовила, — Дадли захохотал громче прежнего и его смех подхватили родители, умиляясь остроумию сына. Вернон с гордостью похлопал мальчика по плечу и, отсмеявшись, сказал:

— Какой умный мальчишка! Молодец, сын, с этим так и надо. А ты, — он встал и подошел к начавшему дрожать от холода Гарри, — что ты здесь возишь этой тряпкой? Пошел вон, никакого от тебя проку нет, права была Мардж, сдали бы тебя в приют и не мучились. — Мужчина отобрал у ребенка швабру и, отставив ее в сторону, потащил мальчика за ворот рубахи в сторону чулана.

Мальчик не сопротивлялся, он знал, что это бесполезно, ему не справится с этим боровом, слишком уж Гарри был мал и слаб, но ведь так будет не всегда.

— Завтра отмоешь весь дом, я лично прослежу, гаденыш, чтобы нигде ни пылинки не было, а Петуния тебе и крошки не даст, пока не заработаешь, — он с силой пнул ребенка ногой, и мальчик упал прямо на продавленную кровать, расположенную в его небольшой каморке под лестницей.

— Черт! Весь вечер испортил, засранец! — проворчал дядя Вернон, запирая чулан.

— И почему он не может вести себя, как Дадличек, посмотри, такой милый мальчик, — задыхаясь от восторга, проговорила Петуния, ласково ероша блондинистую шевелюру сына.

— Он родился уродом, и ничто его уже не исправит, не всем же быть такими, как наш малыш, — отозвался мужчина, обнимая жену за плечи.

Щелчок замка, и кромешная тьма. Гарри остался один на один с собой и своим пустым желудком, самое плохое в этом было то, что ночью добыть еды не получится: он здесь заперт. Гарри присел на краешек кровати, которую нашел на ощупь, стараясь не задеть головой паутину.

Из гостиной доносились приглушенные голоса: Друсли еще не собирались спать, они наверняка опять обсуждают его, Гарри. Конечно, мерзкий урод, который стал для них обузой после смерти пьяниц-родителей.

Вот только Гарри им не верил. Его родители не могли быть пьяницами, они были хорошими людьми, он уверен в этом. Мама с папой любили его так же, как Друсли любят своего «Дадличка», нет, они любили его гораздо сильнее. Гарри обхватил себя руками, представляя, как мама обнимает его, пытается согреть своим теплом, и только то знание, что мальчик кому-то нужен, согревает ребенка, но зубы по-прежнему стучат, а тело покрылось гусиной кожей. Малыш тихо охнул: он забыл, что одежда еще не высохла после дождя и холодной бесформенной грудой липнет к худенькому тельцу. Гарри быстро стащил с себя рубашку и брюки и юркнул под протертое колючее одеяло, сжавшись в комочек, чтобы сохранить остатки тепла.

Он закрыл глаза…прошло лишь несколько секунд, и появилась она…молодая рыжеволосая женщина с теплой нежной улыбкой, она часто приходит сюда. Мальчик дернулся, подался вперед, не раскрывая глаз, надеясь хотя бы во сне почувствовать тепло материнских объятий, услышать успокаивающий стук маминого сердца. Но женщина лишь с грустью в бездонных зеленых глазах, таких же, как у Гарри, покачала головой. Мальчик тихо всхлипнул, неосязаемой рукой мама погладила сына. Гарри, словно издалека слышал песню, тихую успокаивающую, ее пел до боли знакомый родной голос…