Узнать свою любовь (гет)

Я сидела в уютном кресле в кабинете директора. Со стен, как и годы назад, смотрели и перешептывались портреты, разве что к ним за последний год добавилось два новых. Вдоль одной из стен, напротив окна, были выставлены стеклянные приборы и артефакты, столь любимые профессором Дамблдором. А напротив за столом, на котором всегда был идеальный порядок, сидела директор МакГонагалл. После войны эта женщина нашла в себе силы не только стать директором, но и восстановить на половину разрушенный замок, оказать всю посильную помощь семьям погибших и раненным, собрать педагогический состав, разработать новую программу. Она была достаточно сильной волшебницей, но не всемогущей и даже не великой, но своим характером, своей стойкостью и силой воли, верой и действиями она могла утереть нос любому из тех, кто сидел в этом кабинете до нее. Минерва МакГонагалл если и сомневалась, то не давала сомнениям извести себя, она принимала решение и твердо следовала ему, никогда не опускала руки, даже если казалось, что все уже потеряно. Она стояла за свои мечты и за свои взгляды, даже если впереди ее ждала только смерть. Она была образцом для подражания, такой, какой я сама всегда стремилась стать.

— А вот это передайте, пожалуйста, мистеру Поттеру. Это расписание тренировок.

Я приняла сложенный вдвое листок и кивнула.

— И... С Днем рожденья, Гермиона.

— Спасибо, профессор... то есть, директор МакГонагалл, — я почувствовала, как на моем лице расцвела смущенная улыбка.

— Улыбаетесь почаще, мисс Грейнджер. Улыбка вам очень идет.

Через несколько минут я покинула кабинет директора и направилась в гриффиндорскую башню. У меня было отличное настроение. Сегодня мой день рождения, и меня уже поздравили все дорогие мне люди. Сегодня вечером мы соберемся все вместе в гостиной и будем сидеть допоздна. А через два дня, в субботу, я отправлюсь на свидание со своим парнем. Рон... Милый рыжий Рон. Простодушный и немного прямолинейный, иногда немного грубый и мнительный, но такой знакомый и привычный. Таким я представляла себе парня своей мечты? Конечно же нет. Он должен был быть нежным и искренним, надежным и понимающим. С ним можно было бы говорить ночи напролет или часами просто сидеть в тишине, лишь бы только быть рядом. Он должен был бы понимать все с полуслова, поддерживать в начинаниях и отговаривать от глупых идей, спорить до потери сознания, а потом просто отступить. Он знал бы все мои привычки, дарил бы любимые цветы и слушал вместе со мной музыку, которая нравилась бы нам обоим. Разве мой Рон такой? Нет, не был таким никогда и никогда не будет. Но ведь он Мой. Что мне еще остается? “Принц“ не появится из ни откуда, глупо даже мечтать о подобном. Зато рядом есть Рон. Пусть не предел мечтаний, но я уже с этим смерилась.

За своими размышлениями я не заметила, как оказалась перед дверью спальни мальчиков седьмого курса. Я хотела было постучать, но услышала за дверью голос Рона:

— Гарри, ну помоги мне! Что мне делать?

— Рон, мы с тобой уже об этом тысячу раз говорили...

— Ну, повторим в тысячу первый!

— Хорошо, Мерлин с тобой. Давай, ты говори, а я буду поправлять.

— Значит так, я беру ее за руку и завожу в Выручай-комнату...

— Нет, Рон. Сначала ты берешь ее за руку, просишь ее закрыть глаза, и только после этого заводишь в Выручай-комнату.

— А, ну, да... Значит, когда мы уже зашли, а дарю ей цветы. А потом...

— Какие цветы?

— Ну, эти... лилии!

— Рон! Какие лилии? У Гермионы на них аллергия.

— Ну, тогда розы... Они же эта, символ любви...

— Ромашки.

— Какие ромашки? Те, которые в поле растут?

— Да.

— Зачем? Они же простые совсем, надо что-нибудь такое...

— Гермиона не любит “что-нибудь такое“, она любит ромашки.

— Правда, что ли?

— Вообще-то, она нам это сама на шестом курсе говорила, когда мы Амортенцию проходили.

“Надо же, помнит,“ — мелькнуло у меня в голове.

— Ну, ромашки, так ромашки.

— Хорошо. Что дальше?

— Я приглашаю ее к столу.

— Что на столе?

— Э... Фрукты.

— А попить?

— Сливочное пиво.

— У тебя свидание или дружеские посиделки? Если ты решил пойти с Симусом в Три метлы обсуждать последний матч по квиддичу, то флаг тебе в руки. Ты приглашаешь девушку отметить ее день рождения. Это должно быть торжественно, понимаешь?

— Шампанское?

— Можно. Но лучше вино.

— Угумс... А что потом?

— Потом ты начинаешь говорить. Давай, представь, что я — это она, и говори.

— Ээ... Гермиона, ты очень умная, красивая, очень смелая и... умная...

— Ты это уже говорил.

— Да? А, ну, тогда все. Там бла-бла-бла... И я тебя очень люблю.

— Рон, я думаю, Хагрид с мадам Максим и то лучше изъяснялся!

— Ну а что тогда?

На несколько секунд в спальне семикурсников воцарилась тишина. Но потом Гарри заговорил:

— Дорогая, милая моя Гермиона...

От его тихого голоса мурашки побежали по спине. Я прижалась щекой к стене и закрыла глаза.

— ... моя гриффиндорская львица. Ты так близко, но порой кажешься мне такой далекой, и я не смею позвать тебя. А сейчас, когда ты сидишь рядом, я боюсь закрыть глаза. Кажется, стоит мне на секунду оторвать от тебя взгляд, как ты исчезнешь, словно прекрасный сон. Гермиона... У тебя очень красивое имя. Оно так редко сходит с моих уст только потому, что я боюсь выдать свое волнение, произнося его. Все в тебе прекрасно, мысли о тебе не дают мне покоя ни днем, ни ночью. Порой мне кажется, что я просто одержим тобой. Господи, каким же дураком я раньше был, вовремя не разглядев такого сокровища у себя под носом. Надеюсь, ты простишь мне мое промедление. Надеюсь, еще не поздно, но теперь я готов сказать тебе: Я люблю тебя. Люблю. Люблю! Если хочешь, я повторю это всем и каждому: Я люблю тебя! Я люблю Гермиону Грейнджер! Если ты захочешь, я буду с тобой вечно, я буду носить тебя на руках, буду оберегать от всех бед и невзгод, буду с тобой в горе и в радости. Но если ты сейчас скажешь “нет“, я тебя пойму. Пойму и приму твое решение. Я не буду больше докучать тебе словами, длинными монологами. Позволь мне тогда просто быть рядом с тобой, быть твоей опорой и поддержкой, быть твоим другом. Но если ты не захочешь и этого, тогда я просто уйду. Тихо и без шума, я исчезну из твоей жизни, и ты меня больше никогда не увидишь.

По щеке скатилась слеза. Хотелось сейчас же просто взять, распахнуть эту чертову дверь, и сказать: “Гарри, не уходи, пожалуйста!“ Но о чем я только думаю? Гарри... у него ведь есть Джинни, они любят друг друга. Наверняка он просто сейчас озвучил то, что говорил ей когда-то и представлял перед собой рыжеволосую красавицу, а вовсе не меня.

— Ну, ты даешь, дружище... — присвистнул Рон. — Не знал, что ты так можешь... А что ж ты Джинни так не скажешь?

— Ну, то Джинни... — размыто ответил Гарри. — А что там с музыкой?

— Я приемник возьму.

— И что ты там собираешься ставить? Спортивные комментарии?

— Ну, там же будут Ведуньи. От них все девчонки тащатся.

— Гермиона — не “все девчонки“! Как ты этого не поймешь? — вначале фразы голос немного раздраженный, а потом просто уставший.

— И что ты предлагаешь? У меня больше ничего нет.

Раздался шорох. Казалось бы, самый удачный момент, чтобы войти, сделать вид, что ничего не знаю, что только пришла, но я не могла взять себя в руки. Я просто стояла, прижавшись лбом к стене, а в это время мысли беспорядочным роем бились о стенки сознания.

— Вот, возьми. Это магнитофон, поставишь вот эту касету.

— А что там?

— Легран. Думаю, Гермионе понравится.

— Спасибо, Гарри. Ты настоящий друг.

Ей показалось, или Гарри сейчас тяжело вздохнул?

— Пойдем, друг. Гермиона, наверно, уже от МакГонагалл вернулась.

Не помня себя, я каким-то чудом смогла избежать встречи с мальчиками и оказаться в гостиной раньше них.

— Как прошло? — спросил Рон, плюхаясь на диван рядом со мной.

— Все в порядке, — попыталась улыбнуться я. Сердце колотилось от бега. Я не была расстроена, я была дезориентирована услышанным на столько, что даже не думала о том, что поступила по-свински, подслушивая. — Обсудили учебные планы и мои обязанности. Кстати, Гарри, профессор просила тебе передать. Это график тренировок.

Я протянула листок. Слава Мерлину, не помялся.

— Точно ничего не случилось? — спросил Гарри, глядя мне прямо в глаза. Что-то мелькнуло в его взгляде, но видит Мерлин, я никогда не умела читать мысли или какие-то намеки по глазам. И вообще я никогда не отличалась душевной чуткостью. Именно потому слова Трелони, сказанные на далеком третьем курсе были так обидны. «Вы такая юная, но сердце ваше неспособно на любовь. Душа сухая, как страницы учебника, к которым Вы привязаны навсегда…»

— Да, все в полном порядке, — я и так была румяная после своей короткой пробежки от спальни мальчиков, но сейчас я почувствовала, что еще сильнее краснею, и поспешно отвернулась.

— Ну, раз в порядке, — улыбнулся Рон, — тогда...

Прямо передо мной появился поднос. К моему удивлению, на нем был огромный торт со свечками.

— Думала, отделаешься от нас дежурными поздравлениями? — тепло улыбнулся Гарри. Я пожала плечами и неуверенно улыбнулась в ответ.

— Спасибо, — прошептала я.

Весь оставшийся вечер мы провели в гостиной, вспоминая забавные, а иногда и печальные, случаи из своей жизни. Мы говорили обо всем на свете, не затрагивая только одну тему. Война. Боль и потери были еще слишком свежи в нашей памяти. Я старалась не думать ни о чем, ни об обязанностях старосты, хотя мы засиделись за полночь, ни о прошедшем лете, ни о подслушанном мною разговоре.

Мы подошли к Выручай-комнате. Дверь уже была перед нами, все было готово к моему приходу.

— Ты, это, закрой глаза, ладно? — попросил меня Рон. А в моей голове почему-то мелькнул голос Гарри: “Гермиона, закрой глаза, это сюрприз...“

Рон крепко сжал мою руку и завел в комнату. Я открыла глаза.

В комнате царил приятный полумрак, освещаемый пляшущем, греющим своим теплом, огнем в камине и тремя свечами на круглом столе. Кроме подсвечника на столе стояла ваза с фруктами, блюдо с небольшими канапе и бутылка вина. Стол был красиво сервирован на двоих. У стола друг напротив друга стояли два больших уютных кресла, а чуть поодаль у стены стоял диван.

Рон прошел вперед меня и сел в одно из кресел. Я осторожно присела напротив. С минуту между нами висела пауза, во время которой я осматривала стол, а Рон смотрел на меня.

— Ой, что это я... — Рон вскочил, словно ошпаренный, едва не своротив стол, я еле успела придержать покачнувшуюся бутылку.

В это время Рон подошел к каминной полке. Там стоял магнитофон, и он нажал на кнопку. Комнату наполнили негромкие переливающиеся звуки пианино.

— Кто это? — спросила я. Конечно, я сразу распознала одну из своих любимых мелодий, которую мы очень часто слушали вместе с моим отцом.

— Это...э... — замялся Рон, силясь вспомнить имя исполнителя. — Этот... Леган... Лаган...

Я слегка прикусила губу. Почему я ожидала, что Рон запомнит имя маггловского композитора?

— Будешь? — Рон угрожающе наклонил бутылку вина в мою сторону.

“Гермиона, хочешь вина?“ — вновь этот голос в моей голове.

— Угу, — киваю я, не зная, что сказать.

Рон вкручивает в пробку штопор и достаточно резко выдергивает ее из горлышка. Раздается характерных “чпок“. Рон наклоняет бутылку над моим бокалом, и стремительный поток алой жидкости наполняет его. Поскольку бутылка была полная, некоторое количество драгоценного вещества выплескивается, и оставляет кроваво-красный в сумраке комнаты полукруг на белоснежной скатерти. Рон наливает вина и себе. Я осторожно приподнимаю бокал за ножку и вдыхаю удивительный аромат винограда с цветочным оттенком.

— За тебя, Гермиона! С днем рождения! — поднимает бокал Рон и тут же залпом его выпивает.

Я, прикрыв глаза, осторожно пробую напиток. Божественный вкус винограда и меда смешивается с цветочным ароматом, слегка пощипывает язык и приятно греет горло.

— Гермиона, я...это самое... — начал Рон. — Я хотел тебе сказать, что ты... э... У тебя очень красивое имя. И сама ты красивая, и очень умная, храбрая. И, в общем, ты всегда рядом, то есть, мы вместе, то есть...

Удивительно, но услышав что-то однажды, можно тут же забыть, а можно помнить всю жизнь, слово в слово. Кажется, я до конца своих дней буду помнить слова, услышанные мною два дня назад, пусть они и не предназначались для моих ушей. Но они тронули меня, они поселились глубоко в моем сердце. И сейчас я слышу Его голос, говорящий тихо, но от того еще более нежно.

— В общем, я люблю тебя, и...

Рон замолчал, собираясь с мыслями. Я тоже молчала, не зная, что мне сказать или сделать. Я знала, что эти слова прозвучат сегодня здесь, но я была к ним не готова.

— Рон... — я попыталась остановить его.

— Ты выйдешь за меня? — набрав в грудь побольше воздуха, почти прокричал он.

— Рон, я... даже не знаю, что сказать... — честно призналась я.

— Тогда, думаю, можно будет сыграть свадьбу летом. Мы пригласим много гостей, у нас будет все, как у Билла и Флер, только в сто раз лучше! И еще можно будет...

Я сидела и смотрела в камин. Я просто не знала, что мне делать. Хотелось просто взять и аппарировать подальше отсюда. Зачем я вообще пошла? Знала ведь, на что надеялась? Чего ждала? И почему Рон с такой уверенностью решил, что я согласна? Я не говорила ему "да", но он, кажется, уже все распланировал и без меня. Я не могу так...

— Рон...

— ...а потом мы поедем...

— Рон.

— Ну, если не хочешь, можем и по-другому...

— Рон!

— Да?

— Нет.

— Ты не хочешь ехать на матч?

— Рон, я не выйду за тебя, — тихо ответила я, глядя на пятно от вина на скатерти.

— Как?

— Просто, Рон. Я не могу, — я, не в силах смотреть на него, закрыла глаза.

— Но... почему? Я сказал что-то не то? Обидел тебя чем-то?

— Нет, — покачала я головой и посмотрела ему прямо в глаза. — Все дело во мне.

Рон сидел с открытым ртом, не зная, что ему сделать или сказать.

— Прости... — прошептала я.

Я не помню, как я оказалась у двери или как бежала по коридорам. Ноги сами привели меня в Астрономическую башню. Я сидела на полу, прижав ноги к груди в той самой нише, где и два года назад я плакала по Рону.

Как и тогда по моим щекам лились слезы.

Не только Рон рассчитывал, что я приму его предложение. Так думали все вокруг, включая меня. Еще неделю назад я бы без колебаний согласилась бы стать миссис Уизли. Ведь все хотели, чтобы все сложилось именно так. А я и не думала спорить. Это было так естественно, так правильно: я выхожу за Рона, Гарри женится на Джинни. Это даже не подвергалось сомнению. Что же изменилось?

Гарри. Вернее, не Гарри, а я, услышавшая Гарри. Он всегда был внимателен ко мне. Всегда знал, чего я хочу и принимал такой, какая я есть. В отличие от Рона. У Рона есть один серьезный недостаток: он не умеет слушать и слышать. Гарри же всегда понимал не только слова, но и полутона, оттенки, понимал то, что человек вкладывал в свои слова.

А то, что он говорил тогда в спальне? Мерлин, как бы я хотела услышать это вновь, чтобы он говорил это, и смотрел мне в глаза...

Какая же я дура! Он всегда был рядом со мной, хоть руку протяни. А теперь поздно для откровений. У него есть Джинни, так что можно смело засунуть еще не успевшие оформиться мечты куда подальше.

А теперь я осталась у разбитого корыта. Вряд ли Рон после такого захочет хотя бы разговаривать со мной.

Шаги. Я услышала их слишком поздно, чтобы успеть что-либо предпринять. Я не поднимала головы...только один человек мог найти меня здесь, и я была не готова увидеть его.

Как и тогда, он сел рядом, не говоря ни слова. Через несколько минут я подняла голову, но смотрела только прямо перед собой.

— Рон в бешенстве? — спросила я.

— Перебесится, — просто ответил он. — Рон всегда был вспыльчивым. Скоро отойдет.

И никаких "а почему ты отказала?", "что случилось?" или "может, ты передумаешь?".

— Гермиона? — я посмотрела на него. Его глаза тускло блестели за стеклами очков. — Все наладится, вот увидишь.

Я положила голову ему на плечо и закрыла глаза. Сколько мы так просидели, не знаю, но, судя по тому, как у меня все затекло, довольно долго. Слезы уже давно высохли, и теперь едва ощутимо стягивало кожу.

— Знаешь, еще неделю назад я бы сказала Рону "да", — тихо сказала я и замолчала.

— Что изменилось? — осторожно спросил Гарри.

— Я. Я изменилась, — я смотрела в перед собой, а моя голова по прежнему лежала на плече Гарри. — Вернее, теперь я поняла, чего хочу я, а чего от меня ждут другие.

— И чего хочешь ты? — спросил Гарри.

Я выпрямилась и сразу же отвернулась. Я решила ему во всем признаться. У меня никогда не было секретов от Гарри, и я знала, что, даже если он не одобрит моих поступков, он все равно примет и их, и меня, что бы я ни сделала.

— Когда я ходила к МакГонагал... Я вернулась, вас еще не было в гостиной. Я решила передать тебе листок с расписанием тренировок сразу же, и поднялась к вам.

По тому, как Гарри судорожно втянут в себя воздух, я поняла, что он догадывается о том, что я скажу дальше.

— Я уже хотела постучать, но услышала ваши голоса, и... — он не стал меня упрекать, он прекрасно знал, что мне самой стыдно. — Я подслушала, и у меня будто глаза открылись...

— Я не хотел разрушать вашего с Роном будущего.

— Как ты не понимаешь? — взвилась я. Признание далось мне тяжело, и сейчас у меня начиналась истерика: к горлу подступил комок, а из глаз покатились слезы, я почти кричала. — Нечего разрушать! Нет у нас никакого будущего, и быть не могло! Мы просто не сможем жить вместе, у нас разные цели и ценности!

Я перевела дыхание и постаралась успокоиться. Гарри сцепил руки в замок и смотрел в пространство перед собой.

— Я хочу учиться, окончить школу, университет, сделать карьеру, сама добиться чего-нибудь в жизни, принести пользу. Я хочу быть самодостаточной, чтобы если что-то случится с моим мужем, я могла сама обеспечить свою семью. А Рон хочет, чтобы его жена сидела дома с детьми, он видит меня второй Молли Уизли. Я ничего против Рона или миссис Уизли не имею, они прекрасные, достойные люди, просто я не готова стать такой.

Я тяжело дышала, как после долгого бега. Гарри не шевелился. Я тоже замерла и закрыла глаза.

Отвлечься от своих мыслей и поднять взгляд на Гарри заставил меня его смех. Сначала он просто хмыкнул, потом захихикал, а затем рассмеялся. Его смех был таким чистым, искренним, хоть и слегка напоминал истерику.

— Гермиона, знала бы ты, как я рад, что ты поняла это именно сейчас! — воскликнул он.

Я невольно улыбнулась ему. Но он резко замолчал, и спросил совершенно серьезно:

— А со мной ты бы смогла жить?

Я опешила.

— А... Джинни?

— Мы уже почти два месяца как разошлись. Просто мы не знали, как сказать об этом всем вам. Она призналась, что все еще любит Дина, да и я, признаться, тоже не испытываю к ней сильных чувств. Мы просто отпустили друг друга, — он посмотрел мне прямо в глаза: — Ты смогла бы жить со мной?

— Почему ты спрашиваешь?

— Ты же все слышала.

— Но... я и не думала...

— Гермиона, — когда я хотела было отвернуться, Гарри развернул меня к себе и взял мои руки в свои. — Послушай, пожалуйста. Ты всегда была со мной, что бы не происходило. Даже когда от меня отворачивались все, включая Рона и Дамблдора, ты все равно не оставляла меня. Ты всегда понимала меня, знала, когда мне нужно было выговориться, а когда просто оставить одного. Я не могу точно сказать, когда возникли мои чувства к тебе. Может, на третьем ее курсе, когда мы спасали Сириуса, а может, еще на втором, когда я целыми днями сидел в Больничном крыле, молясь, чтобы эти чертовы мандрагоры выросли как можно скорее. На четвертом курсе я бы пригласил тебя на Бал самым первым, но я не хотел подставлять тебя под удар. Я еще не был уверен, что Волан-де-Морт возродится, но знал, что что-то назревает. Потому я и медлил вообще приглашать кого бы то ни было. И потом я боялся за тебя. Ты и так была мишенью для Пожирателей как самый приближенный ко мне человек. Если бы они еще узнали о моей любви к тебе... Именно поэтому я начал встречаться с Джинни...

— Чтобы отвлечь Пожирателей на нее? — перебила я. — Зачем? Как ты вообще мог так поступить?!

— Она прекрасно знала, на что идет. Она тоже хотела защитить тебя.

— Она знает?..

— Да. Не знаю как, но она сама обо всем догадалась. И согласилась помочь мне. Тем более, они тогда рассорились с Дином, как ей тогда казалось, навсегда.

На несколько секунд Гарри замолчал, но потом продолжил:

— Когда я шел в Запретный лес, я думал только о тебе. Я пообещал себе, что если я выживу, то расскажу тебе, как сильно я люблю тебя. Когда Авада попала в меня, мне дали выбор: пойти дальше и обрести покой, увидеть родителей и Сириуса, или вернуться и продолжить войну. Я просто не мог оставить тебя одну, не мог допустить, чтобы ты мучилась или жила в страхе. Я вернулся не для того, чтобы спасти весь мир от красноглазого психа, а чтобы ты могла жить спокойно, в мире.

Гарри вновь замолчал.

— А потом ты увидел нас с Роном? — догадалась я.

— Да, — кивнул он. — Мы с Джинни решили попробовать оставить все как есть, вдруг что-нибудь получится? Бывает же так, что чувства возникают позже? Я не мог встать между вами...

— Гарри, ты тоже меня пойми, — сказала я. — Я ведь общаюсь только с тобой и Роном. А у тебя была Джинни... Что мне оставалось делать, когда он предложил мне встречаться? Ты и сам знаешь, что Рон — хороший парень. Я уверена, он будет хорошим мужем и превосходным отцом. Только не для меня.

— И что теперь?

— Не знаю, — я старалась ни о чем не думать.

— Гермиона, — Гарри поймал руками мое лицо и пальцами стер со щек остатки слез. — Я люблю тебя. Больше жизни люблю только тебя одну. Я не обещаю, что со мной будет просто, я не обещаю, что буду идеальным спутником жизни, но я буду стараться. Стараться изо всех сил, чтобы ты была счастлива. Если ты захочешь, я всегда буду рядом с тобой, и в горе, и в радости. Я буду жить только твоей улыбкой и ласковым словом. Я буду помогать тебе, если это потребуется и радоваться твоим успехам, как своим собственным.

Он отпустил меня, склонил голову и закрыл глаза.

— Но если ты этого не хочешь, я отступлю. Позволь мне тогда просто быть рядом.

Гарри замолчал. Он сидел с закрытыми глазами, не двигаясь. Он давал мне самой сделать выбор. И каким-то шестым чувством я поняла, что если я сейчас уйду, он не остановит меня. Но и я больше никогда не услышу от него ни слова о любви. Мы оба просто забудем про сегодняшний разговор, будто его и вовсе не было.

Каким я представляла себе парня своей мечты? Он должен был быть нежным и искренним, надежным и понимающим. С ним можно было бы говорить ночи напролет или часами просто сидеть в тишине, лишь бы только быть рядом. Он должен был бы понимать все с полуслова, поддерживать в начинаниях и отговаривать от глупых идей, спорить до потери сознания, а потом просто отступить. Он знал бы все мои привычки, дарил бы любимые цветы и слушал вместе со мной музыку, которая нравилась бы нам обоим.

Да вот же он, сидит прямо передо мной и ждет ответа! И куда же делась моя хваленая гриффиндорская храбрость?

Я, не говоря ни слова, притянула его к себе и поцеловала в губы.

* * *

...12 лет спустя...

Раньше я думала, что никогда никого не смогу любить сильнее, чем я люблю Гарри. Но потом в моей жизни появились еще три человека, которых я люблю не меньше. И сейчас мы все вместе сидим за праздничным столом и отмечаем мой день рождения. Вот Лили и Джеймс о чем-то перемигиваются. Говорят, между близницами существует особая связь, которая помогает им не только понимать друг друга без слов, но и дает массу всяких "бонусов". Например, наши два оболтуса могут определить местоположение друг друга. Это выяснилось, когда Джеймс серьезно повздорил с Гарри из-за метлы. Джей-Си хотел, чтобы отец дал ему покататься на Молнии, но Гарри настоял на своем — восемь лет слишком рано, чтобы садиться на гоночную метлу. Джеймс сбежал в лес, а через час ко мне прибежала Лили и подняла тревогу: у Джея случился спонтанный выброс магии, и он упал без сил посреди леса. Лили тогда достаточно быстро провела Гарри к сыну.

Джеймс Сириус точная копия Гарри, только глаза мои. Так что он точь-в-точь Джеймс Поттер-старший. Хоть они с Лили и считаются по магическим меркам близнецами (у них почти одинаковые магические поля), Лили больше похожа на меня, только глаза зеленые и волосы, слава Мерлину, прямые.

А вот Северусу уже пора спать, вон, как зевает. Он младше близнецов на два года, то есть сейчас ему восемь. Но по развитию он вряд ли намного им уступает. Если Лилс и Джей настоящие гриффиндорцы, упрямые и без башенные, то Северусу Альбусу светит Ревенкло.

В свои тридцать один, я считаю себя абсолютно счастливой. Конечно, в моей жизни были черные полосы: война, бессонные ночи, когда я ждала Гарри с очередной операции, слезы в подушку, когда умоляла его бросить эту проклятую работу оперативника, как тогда казалось, бесконечные ссоры... Но это все в прошлом. Я сумела узнать свою любовь и нашла в себе силы бороться за нее. Напротив меня сидит любящий муж, без которого я просто не представляю своей жизни. У меня три любимых ребенка. Я занимаю должность начальника сектора в НИИ Заклятий и Чар, я люблю свою работу. Зарплаплата у меня не очень большая, но Гарри превосходный юрист с астрономическими гонорарами.

У нашей семьи много друзей. С Роном мы померились, он стал крестным Джеймса. Сейчас он работает в аврорате, у них с Лавандой пятеро детей. Джинни живет с Дином, работает ведущим корреспондентом в Ведьмополитане. У них замечательный сынишка Фред. Они крестные Лили. А крестным Сева стал Драко Малфой, но это уже совсем другая история...