Гриффиндорцы не плачут (гет)

Дождь барабанил по крыше целые сутки. В конце августа такое явление было довольно частым, и то, что ливень шел весь день, никого не смущало. Тем более сейчас, когда казалось, будто туман навсегда опустился над Англией, и навсегда в сердцах людей поселился тот страх, которому не было никакого объяснения. Так рассуждали магглы, спеша укрыться в теплых офисах или собственных домах, но волшебники знали, в чем таится секрет этого беспричинного страха в груди и тумана над Лондоном. Вот уже месяц, как дементоры, пугающие людей, летали над Британией. Вот уже месяц, как началась Вторая Магическая Война.

В странном доме на холмах все было по-прежнему. На совершенно круглой кухне варились противные на вкус зелья, а узкая лестница утыкалась прямо в потолок, открывая взгляду люк, который вел в самую ухоженную и нормальную часть дома — комнату Луны Лавгуд.

В данный момент хозяйка комнаты ничем определенным не занималась. Она сидела на подоконнике, поджав под себя ноги и натянув короткое платье на острые коленки. Потусторонняя улыбка слегка касалась ее губ, а серые, немного наивные, но добрые глаза рассматривали капли дождя на стекле. Девушка медленно подняла руку и провела пальцами по стеклу, пробормотав что-то, понятное лишь ей.

— Луна, спускайся! — раздался снизу голос отца, и Лавгуд лишь вздохнула.

— Иду, — еле слышно, так, что услышала только она сама, ответила девушка и спрыгнула с подоконника.

В мире вокруг них творилось что-то плохое, плохое настолько, что это заметили даже Луна и ее отец, обычно предпочитавшие ни во что не вмешиваться.

* * *

Дин Томас сидел на кровати, обхватив коленки руками, и плакал. Гриффиндорцы не плачут, твердили ему все вокруг. Но Дин будет плакать. Сегодня он не гриффиндорец. Сегодня он мальчик, у которого убили отца. Дин ненавидит убийц отца и мечтает отомстить. Он уже не наивный мальчишка, играющий в войну.

Он — боец, который знает, что война — не игрушки.

Дин медленно встает и выходит из комнаты. На полу в коридоре валяется его рюкзак, который он неосознанно надевает на плечи. Томас сжимает покрепче волшебную палочку и, стараясь не глядеть в сторону комнаты отца, сбегает с лестницы. Внизу рыдает мать. Она вдруг постарела на несколько лет, в волосах появились седины, а глаза вновь стали грустными и потухшими. Но о ней есть кому позаботиться — младшая сестренка Дина, Элен, уже достаточно выросла, чтобы помочь матери. Томас сжимает зубы и выбегает из дома, стараясь забыть о всем, что здесь было.

Он знает, что нельзя больше так жить. Он не хочет сбегать от проблем, но и не хочет их решать. Он просто хочет, чтобы все было хорошо.

Ведь Дин Томас — гриффиндорец. А гриффиндорцы — не плачут.

* * *

Симус Финниган лежит на кровати, закинув руки за голову, и улыбается. Наверное, он не имеет права улыбаться в такое время, но он старается не думать об этом. Он знает, что если спустится вниз, то обязательно увидит мать, а стоит лишь подождать несколько дней — и поедет в Хогвартс, встретит Дина, которого не видел целое лето, сможет подколоть Невилла и улыбнется Лаванде Браун, которая ему уже давно нравится. Симус верит в то, что в Хогвартсе, пусть и без Дамболдора, все будет по-прежнему. Директором станет Макгонагалл, которая поставит Школу на ноги, даст им образование и защитит от злого мира. Финниган боится лишь за мать, которой придется остаться одной в такой ситуации, но еще больше Симус боится, что сам станет жертвой. Он все еще продолжает верить в чудо.

Но тут в окно стучит назойливая сова, и Симус отвязывает газету "Ежедневный пророк", немедленно разворачивает ее. На первой полосе большими буквами тщательно выведено: "Северус Снейп — директор Хогвартса. Какие реформы ждут Школу чародейства и волшебства?". "Грязнокровки: их опасность для магии." "Тех, кто знает этих людей, просьба немедленно сообщить в Министерство Магии." И дальше — списки, списки, среди которых — имя лучшего друга и однокурсницы Гермионы, знакомые колдографии и фамилии. Газета летит на середину комнаты, а Симус падает на кровать, закрывая глаза.

Он больше не улыбается.

* * *

Невилл ругается с бабушкой. Никогда раньше Лонгботтом не решался спорить с сильной волшебницей, перечить ей. Но сегодня, сегодня, когда она запрещает ему ехать в Хогвартс, он не может смолчать. Слишком долго он молчал. Всю свою жизнь.

— Я не хочу, чтобы ты покинул меня, понял? Твои родители тоже были такими же своенравными, и что из этого вышло? — жестоко говорит Августа, устало присаживаясь на стул. Сегодня впервые в жизни она поняла, что ее внук тоже умеет говорить.

— Мне все равно, — таким же усталым тоном отвечает Невилл, но не собирается садиться, — я еду не на бойню и не на войну, я еду в школу. Я не буду бежать, как крыса с корабля только потому, что директором стал Снейп. Я гриффиндорец, черт возьми, и я их не боюсь.

Он тоже бывает жестоким. Он безмолвно смотрит в лицо Августы, любимой бабушки, и понимает, что никогда больше не пойдет с ней в больницу Св.Мунго и не подарит маме обертки от конфет. Просто Невилл Лонгботтом повзрослел.

Следующим утром Лонгботтомы получают "Ежедневный пророк", сообщающий, что каждый ученик Хогвартса обязан явиться на обучение в этом году. И Августа больше не спорит, понимая, что внук вырос. И Невилл больше не будет бояться Снейпа, ведь теперь он знает, что единственное, чего надо бояться гриффиндорцу — это трусости.

А Невилл Лонгботтом — настоящий гриффиндорец.