Родственные души (джен)

От ревматической боли суставы выворачивало, от простуды першило в горле, слезились глаза, наверное, у него жар... Этого и следовало ждать: сегодня весь день чинил под дождем разбитую крышу теплицы... чуть руки не отвалились, когда устанавливал тяжелые стекла вместо разбитых петардами близнецов Уизли... надо пойти проверить, что эти поганцы опять разорили, поломали, взорвали, насвинячили... Уизли — это его проклятие... и все-то им с рук сходит... ох, что теперь душу-то бередить-вспоминать... вазы ведь антикварные были... севрский фарфор, своими глазами клеймо видел — встречные L, а между ними — лилия... а гобелен, ХIV век, мастерская Вероники-Рукодельницы... все в клочья... старый Малфой тыщи сулил... а у Малфоев нюх на такие вещи, они на подделку ХVIII века и смотреть не станут... нет же, уперся: да за кого вы меня принимаете, школьное имущество... дурак ты, Аргус... знал бы, что эти недоумки фейерверк в школе запустят... шестьсот лет гобелен висел... дыру в стене прикрывал... дыра в стене... а на третьем этаже в туалете половина кранов не работает... в библиотечном хранилище крыша течет, там же черепица битая, а на новую денег нет... как турниры разные проводить, так на это всегда — пожалуйста, средства нашлись... а что в кухне уже пять лет дымоход не чистили, а если сажа загорится... нет, тут хворать некогда, тут уж, Аргус, не разлеживайся, а давай прямиком на кухню... а ведь сегодня у него выходной... первый за несколько лет... специально предупредил директора за две недели... Сегодня в клубе выборы вице-президента, и он, как один из самых старых членов, рассчитывал... ведь это он представлял «Общество хозяев беспородных кошек» на Всебританском конгрессе любителей животных, и когда писали устав «Общества», были приняты все пять предложенных им поправок... так что он вполне мог занять этот пост, да и президент клуба почти намекал... ох, размечтался... выходной взял, башмаки с серебряными пряжками надел... а потом в этих башмаках под дождем по садовой лестнице вверх-вниз-вверх-вниз...

Аргус Филч с обидой смотрит на промокший плащ на гвозде у двери, на покоробившиеся от сырости туфли, и, махнув рукой, разочарованно вздыхает... никогда хорошо не жил — так нечего и начинать...

Тихое поскрипывание старой, облупленной рамы невесть откуда взявшейся и многие годы пылившейся в углу каморки картины отвлекает Аргуса от его грустных размышлений. Из темного фона на первый план выступает господин в алом одеянии, вслед за ним на полотно бесшумно проскальзывает серая кошка. Гость в легком поклоне склоняет голову, увенчанную плоской маленькой шапочкой под цвет мантии:

— Месье Филч, вы не были на собрании, все беспокоились... Вот я и позволил себе этот визит. Надеюсь, не отрываю от важных дел. Нелегко было вас отыскать. Но некоторые портреты были очень любезны, указали мне вашу обитель... заодно просветили меня о том положении, которое вы достойно занимаете здесь. Примите мое искреннее восхищение... Поддерживать порядок, образцовый, я бы сказал, порядок... да еще и в таких условиях... это весьма-весьма...

— Ох, монсеньор, — в горле опять першит, но уже не от простуды. От непривычной поддержки и внимания Филч вдруг начинает с жаром рассказывать о своих заботах: о вечной нехватке средств и бесконечном ремонте, о позиции витающего в эмпиреях директора, которому нет дела до насущных проблем, о поведении директорских любимчиков, для коих не писаны законы и правила.

Его собеседник с пониманием качает головой, поглаживает аккуратную эспаньолку:

— О, как же я понимаю вас... великие правители, благородные герои, их возвышенные порывы, после которых остаются лишь развалины, пустая казна, попранные законы... а потом кому-то приходится разгребать последствия чужих великих деяний... и когда герои стоят на пьедесталах, незаметные труженики, скучные в своих ежедневных хлопотах, пытаются восстановить, спасти, возродить...

Мужчины молчат, в этом молчании им легко. Гость устало провел рукой по лицу и заговорил о событиях этого вечера:

— Жаль, что вы не смогли принять участие в выборах.

— А кого выбрали?

— Мадемуазель Арабеллу. Очень достойная кандидатура. И сделала она немало, а к тому же, — под тоненькой ниточкой усов промелькнула снисходительная улыбка, — у нее и забот других нет... многим бы хотелось видеть на этом посту вас, я сам был бы рад этому... но взвалить на ваши плечи еще и этот груз... у вас без того предостаточно работы... Такой огромный замок, и все на вашем попечении...

— Да, Абби Фигг — правильный выбор, — понимание и сочувствие собеседника приятно Аргусу, и он без сожаления расстается со своими честолюбивыми мечтами.

Череда взрывов под дверью, жалобно звякнуло стекло в каморке, картина резко покосилась, так что гостю пришлось ухватиться за раму, кошка, зашипев, вцепилась когтями в алую мантию, со старого шкафа свалились нагроможденные коробки, перевязанные бечевкой стопки старых журналов...

— Ох, чертовы Уизли! Прошу прошения, монсеньор... я должен...

— О, конечно, долг — прежде всего! Не смею задерживать. Но вы позволите иногда навещать вас, месье Филч? Беседа с вами — истинное удовольствие, теперь редко встретишь человека с нашими принципами.

— Почту за честь, Ваше преосвященство.

Посетитель на картине изящно раскланялся и исчез, а Аргус Филч тяжело поднялся, скривился от боли, но решительно направился к двери.

С тех пор на потрескавшемся полотне в заново позолоченной раме часто можно было видеть пожилого аристократа в алой мантии, с голубой лентой ордена Золотого руна на груди. Он читал или делал пометки пером на бумагах, украшенных тяжелыми сургучными печатями, иногда бросая на хозяина комнаты взгляды, полные горького, мудрого понимания. У его ног всегда сидела кошка, в такие минуты она легко вскакивала ему на колени, и когда тонкие пальцы опускались на мягкую, серую шерсть, горечь отступала, и спокойная улыбка появлялась на красивом, породистом лице, морщины на минуту разглаживались.

Однажды профессор Биннс по рассеянности забрел в каморку завхоза, близоруко присматриваясь, он остановился перед незнакомым портретом, внимательно прочитал подпись:

— Арман Жан дю Плесси, герцог де Ришелье... кто это?.. конечно, помню... как же, как же... входил в тайный совет четырех при Альберте-Законодателе...

Привидение продолжало убеждать себя, негромко бурча под нос, беспокойно зависло перед портретом. Две кошки — живая и нарисованная — прищуриваясь, внимательно смотрели на внезапно растерявшегося профессора. Потом, поеживаясь, будто почувствовал неловкость, Биннс суетливо просочился сквозь двери каморки, провожаемый кошачьим взглядом... умным, холодным взглядом, все замечающим и ничего не прощающим... взглядом постаревшей фаворитки великого, но не оцененного по достоинству современниками государственного деятеля...