Певереллы (джен)

Это просто наглость!

За всё своё существование я не была в такой ярости. Да как кто-то посмел бросить мне вызов?! Мне! Просто… просто… даже слов нет! Ну, сейчас им не поздоровится!

Вижу этот мост. А он ничего такой, крепкий, не на один раз. Так, что за мысли? Возвращаемся обратно. Думаю, со стороны я выгляжу внушающе: высокая, тощая фигура, закутанная с ног до головы в чёрный развевающийся на ветру плащ с капюшоном. Во всяком случае, вот уже… кхм… в общем, очень долгое время это наводит на людишек неописуемый страх. Сколько я живу, спросите вы? А, чёрт его знает! Да и не жизнь это вовсе, а так, существование. Единственная радость — любимое занятие. Моя профессия стала моим хобби. Я — коллекционер-маньяк, а парадоксы — моя слабость. Вот, например, обещает человечек жить чуть ли не вечно, а тут я прихожу, и — р-р-раз — на его месте лежит остывающий бездыханный труп. А есть такие экземпляры: слабые, хилые, больные с рождения. Про них говорят «не жилец», а я возьми да и оставь его, мол, забыла, всего не упомнишь, возраст уже не тот. Нет, это не значит, что я могу вот так запросто распоряжаться жизнями. Начальство не позволит. Да-да, дорогие, Смерть — не самая высшая сила, но это не значит, что я уж совсем в низах иерархии располагаюсь. Иногда могу и подебоширить. Уволить не уволят (кого они ещё найдут на такую неблагодарную работу?), но выговор сделают. А я что? Я выслушаю. Выслушаю да пойду снова за своё. После раза эдак сотого являюсь я, значит, в контору, а начальник таким усталым голосом: «Ты опять?» Ну, да, я опять. Чем-то же надо развлекаться.

Раньше я была человеком. Помню только, что женщиной. Умерла рано, пожить ещё хотелось, а тогдашняя Смерть спрашивает: «Хочешь остаться?» Я со всей дури: «Да, да, конечно!» Привела она меня в контору к начальству, мол, так и так, увольняюсь, замену нашла, получите, распишитесь. Всё. Оказалось, что променяла я свою вечность прекрасного небытия на вечность каторжной, неблагодарной работы.

Куда-то меня не в ту степь понесло, расслабилась я. Так, собирайся, дорогуша. Ты в ярости, помнишь? В ярости. Именно.

Вот, наконец, появляюсь я на этом чёртовом мосту, прямо посередине. Ошарашенные маги стоят в паре-тройке шагов от меня. Трое. Мужчины. Втягиваю носом воздух. О, этот великолепный запах! Довольно улыбаюсь. Да… мне нравится, как пахнет воздух. Страхом. И решительностью. Пьянящая смесь.

— Господа, — приветствую их лёгким кивком головы.

Они не двигаются, не отвечают. Я прямо-таки чувствую напряжение каждой мышцы в их теле, будто это моё собственное тело напряжено, вижу лихорадочную работу мысли, будто это я сама пытаюсь найти выход — безопасный, желательно бы — из сложившейся ситуации. Возможно, так и есть. Я поддаюсь азарту. Сразу убивать их я не буду. Не сейчас, по крайней мере. Сначала мы сыграем в маленькую игру…

— Узнаёте меня? — обычно все узнают меня, едва завидев. Они не стали исключением.

— Госпожа Смерть, — отвечает стоящий посередине. Он смотрит на меня с тщательно скрываемой ненавистью, но напрасно: я вижу его душу. Люди ненавидят меня за то, что я забираю их любимых. Глупые — не меня надо ненавидеть. Раньше, по правде говоря, это расстраивало меня: я же не виновата, я только выполняю приказ, но чувства со временем притупляются, и мне тоже стало всё равно.

— Дорогой Кадм, не надо так злобно смотреть на меня, — миролюбиво говорю я.

О, да, я знаю их имена. Антиох, Кадм и Игнотус, братья Певерелл. Я всё знаю.

Кадм склоняет голову — решает не нарываться. Очень верное решение.

Перевожу взгляд на старшего Певерелла, Антиоха. Именно с ним буду говорить. Он мне нравится. Самый заносчивый и амбициозный из братьев. Такого легко сломать.

— Вы избежали моей ловушки там, где многие расстались со своей жизнью, — витающая в воздухе опасность прямо кожей ощущается. Певереллы напрягаются ещё больше. Вижу, как незаметно они достают из карманов палочки. Конечно, это они считают, что не заметно, — Смерть же видит всё.

— Я в восхищении.

Игра началась.

Братья недоумённо переглядываются. Не дав им возможности хорошенько всё обдумать, продолжаю:

— И поэтому я предлагаю вам дары. Каждый может выбрать одну-единственную вещь. Любую. Абсолютно. Это будет моим знаком уважения, — склоняю голову в подтверждение своих слов.

Певереллы недоверчиво смотрят на меня. Видя, что я не забираю свои слова обратно, не обращаю сказанное в злую шутку, они потихоньку расслабляются. Антиох оглядывается на младших братьев. Они отходят на пару шагов, стараясь сделать это как можно более незаметно. Но Смерть всё видит. Я не мешаю.

Старший что-то спрашивает — не могу расслышать, что именно. Игнотус горячо возражает. Чувствую его возмущение, неодобрение и — совсем чуть-чуть — страх. Ух! Как мне это нравится! Антиох недовольно смотрит на младшего брата и что-то злобно отвечает. Единственный, кто не вмешивается в спор — кроме меня, естественно, — Кадм. О, я знаю, что он чувствует. Я знаю, чего он желает, чего боится. Как говорится, и хочется и колется.

Наконец, они возвращаются. Старший из Певереллов смело делает шаг ко мне навстречу.

— Госпожа, — начинает он. — Вы очень щедры. Мы с радостью примем ваши дары.

Я улыбаюсь почти ласково. Но они, конечно, этого не видят из-за капюшона, скрывающего моё лицо.

— И чего же хочешь ты, Антиох? — тихо, подбадривающее спрашиваю.

Антиох глубоко вдыхает и выдыхает. Осмелившись, он объявляет своё желание:

— Я хочу волшебную палочку. Самую могущественную на свете, такую, которая выиграет любое сражение и любую дуэль…

Другими словами, ты хочешь стать непобедимым. Чего-то в этом роде стоило ожидать. Но я всё равно злюсь. Вдох-выдох, Смерть, вдох-выдох…

Безмолвно протягиваю вперёд руку. Тут же на ней из воздуха появляется ветка длиною дюймов в пятнадцать. Ну, не совсем из воздуха. Точнее, совсем не из воздуха, а с растущей неподалёку бузины, но это мелочи, да и должна же я произвести хоть какое-то впечатление на них. Через мгновение к ветке присоединяется волос из хвоста фестрала. Почему именно фестрал? А, чёрт его знает. Но им я скажу… в общем, что именно бузина и волос фестрала сделают палочку такой могущественной.

Сжимаю ветку и волос между ладонями. Воздух вокруг моих рук окрашивается в чёрный, клубится. Конечно, можно было обойтись и без этого, но спецэффекты, господа, спецэффекты делают этот мир куда интереснее.

И вот, на моей ладони лежит совершенство: изящная, гибкая палочка с затейливым узором из переплетающихся линий — словом, произведение искусства. Я несколько удивлена: она действительно вышла необычайно мощной, даже слишком для волшебной палочки. Хотя… с другой стороны, это же не простая волшебная палочка, а палочка, созданная самой Смертью. М-да… даже жалко отдавать.

Протягиваю палочку Антиоху. Он оглядывается на братьев. Смотрит на меня. Осторожно, будто чувствуя, что есть в этом какой-то подвох, он берёт палочку в руки. Ничего не происходит. Правильно, сейчас и не должно ничего произойти. Он облегчённо выдыхает. Взмахивает палочкой. Сноп чёрных искр разлетается над его головой. Старший из Певереллов удовлетворённо улыбается и, чуть склонив в поклоне голову, отходит к братьям. Он, верно, думает, что теперь стал сильнее меня. Ха!

Теперь черёд среднего из братьев, Кадма.

Он смотрит на меня всё с той же ненавистью, но в его взгляде я вижу ещё и крохотную искорку надежды, которую он изо всех сил пытается подавить, но ничего не выходит.

— Кадм?

Он смотрит прямо в тень под моим капюшоном. Возможно, пытается заглянуть в глаза, чего ему сделать, конечно, не удаётся.

— Я хочу силу. Силу, которая может возвращать к жизни тех, кто ушёл, тех, кого забрала ты.

Я едва ли не задыхаюсь от возмущения. Он, жалкий человек, хочет противопоставить себя мне! Спокойствие, спокойствие. Игра только начинается. Снова протягиваю руку, и в ней снова, словно из воздуха (а вообще с берега этой несчастной речушки), появляется камешек. Чёрный, средних размеров. Накрываю его сверху другой рукой. Снова воздух становится чёрным. И снова, когда чернота исчезает, у меня на ладони лежит совершенство: ромбовидный камень, полупрозрачный, но поглощающий солнечные падающие на него лучи. В это сил пришлось вложить больше, чем в палочку. Не игрушка, всё-таки.

Протягиваю камень Кадму. Он жадно хватает его, оцарапав ногтями мою ладонь. Чёрная неблагодарность. Испытующе смотрит на камень. Да не бойся, мысленно усмехаюсь я, вернёшь ты свою невесту, непременно вернёшь.

И вот, наконец, настаёт черёд младшего из братьев, шестнадцатилетнего Игнотуса. Если от двух других я знала, чего можно ожидать, то Игнотус является для меня загадкой. Ему сразу не понравилось моё предложение, но отказываться уже поздно. Умный мальчик.

Мне не приходится его торопить: своё желание он объявляет сразу.

— Я хочу, чтобы ты оставила меня в покое до конца моих дней.

Что? Я сейчас засмеюсь ему в лицо. Или убью на месте. Этот ребёнок совсем обнаглел! Умён, очень сообразителен. Дерзок и храбр. Я обещала. Чёртовы детишки.

— Ладно, — согласно склоняю голову. — Обещаю.

Игнотус качает головой.

— Нет, этого не достаточно.

Что? Чего он хочет? Дьявол!

Единственным движением руки отрезаю от собственной мантии кусок ткани. Чёрная ткань тут же превращается в серебристую, переливающуюся, словно расплавленный металл. На какие только жертвы не приходится идти ради развлечений!..

Протягиваю мальчику ткань со словами:

— Мантия-невидимка. Она никогда не потеряет своих свойств и будет служить тебе верой и правдой.

Жалко ли мне? Ну, да, есть немного. Но когда найду его — а я обязательно сделаю это, разве может Смерть кого-то не найти? — то заберу и мантию, и жизнь самого Игнотуса Певерелла. Так же, как и жизни его братьев.

Мальчишка зачарованно смотрит на переливающуюся ткань в своих руках. Решившись, он накидывает её на плечи. Поражённые вздохи братьев дают ему понять, что я не обманула. Ну что ты, дорогой. Смерть никогда не лжёт. Ну, почти никогда.

Все рады и счастливы. Получив свои дары, братья Певерелл стараются как можно вежливее отвязаться от меня. И вот я прощаюсь. Они облегчённо вздыхают: думают, всё, это конец.

О нет, милые мои. Нет.

Это только начало.