Тёмная вода (джен)

Под маяком всегда темно.

(Японская пословица)

Мерный шум волн и громкие крики птиц было первым, что она услышала. Каждый звук болью отзывался в голове. Виски сдавливало невидимыми тисками, но шум воды успокаивал. Он будто проникал в кровь, разливался по ней и дарил колотящемуся от волнения сердцу лёгкое успокоение.

— Э-э-эй, — хрипло произнесла она, открыв глаза. В горле стояла страшная сухость. — Э-э-эй, — вторая попытка докричаться хоть до кого-нибудь оказалась удачнее, но вместе с этим жажда стала сильнее.

Медленно осмотревшись, она поняла, что не знает этого места. Был ли это её дом? Ни одна вещь не вызывала никаких воспоминаний. Мрачноватые деревянные стены с небольшими картинами с изображёнными на них лесами и реками, кривоватый обеденный стол в другой части комнаты и пара задвинутых стульев, подвесные кухонные шкафы без ручек, газовая плита, разноцветный плетёный ковер на полу, тумбочка с лампой рядом с кроватью и... стакан воды! Как же сильно хотелось пить. Чуть привстав, она громко и пронзительно закричала: правую ногу словно резали пилой на живую, и боль была настолько сильной, что на глазах выступили слёзы. Шумно вдыхая и выдыхая воздух, она снова привстала и потянулась к стакану. Слезы потекли по щекам, но она не отступила и, наконец, обхватила холодное стекло дрожащими пальцами. Как только влага коснулась её губ, боль в ноге и висках, нынешнее местоположение и наличие кого-либо в радиусе мили потеряли для неё всякое значение. В комнате раздался глухой звон — стакан выпал из руки, но не разбился. Боль слегка притупилась, словно вместо воды она выпила нечто волшебное. Но теперь стало страшно. Это чувство усилилось, когда на пороге комнаты появился человек в длинной шубе и большой шапке. Он был похож на огромного медведя, а падающие на его лицо тени производили просто ужасное впечатление, либо же воображение делало из незнакомца чудовище, намеревающееся прямо в эту секунду отнять её жизнь.

— Проснулась, наконец, — «чудовище» заговорило на удивление приятно. «Люди с таким голосом не могут причинять боль». — Как самочувствие?

— Всё болит, — тихо ответила она.

— Значит, заживает, — «чудище» подошло к стоящей в тёмном углу вешалке и сняло верхнюю одежду, оставшись в мешковатом свитере с капюшоном и широких штанах. Обуви не было. Видимо, разулся у входной двери.

— Где я?

— В безопасности, — отрезал он и присел у камина, который она почему-то до этого не заметила. Ему не с первого раза удалось разжечь огонь (спички то и дело ломались в его руках), но, спустя три попытки, пламя вспыхнуло.

— Вы — хозяин этого дома?

— Да.

— Почему я здесь?

— Катер, на котором вы пересекали океан, попал в шторм и разбился о скалы соседнего острова. Вы — единственная выжившая, — «чудище», оказавшееся сравнительно молодым мужчиной (по голосу ему было не больше двадцати пяти), слегка повернуло голову в её сторону и застыло на какое-то время. — Вы не помните ничего, — сделал свой вывод он.

— Нет. Хотя... — она зажмурилась в попытке вспомнить хоть что-нибудь, но голова заболела так сильно, что она тихо застонала.

— Не стоит сейчас напрягаться. Вам нужно восстанавливаться.

Незнакомец поднялся и стал греметь посудой, сыпать что-то и перемешивать в небольшом котелке.

— Какое сегодня число?

— Двадцать пятое апреля тысяча девятьсот девяносто восьмого. Я приготовлю кашу и уплыву на пару часов, а вы отдыхайте и ни в коем случае не вставайте.

Она молча наблюдала за быстрыми передвижениями незнакомца («чудищем» его называть не позволяла совесть) и никак не могла осознать в полной мере всю реальность происходящего. Не помня совершенно ничего из собственной жизни, она, тем не менее, не утратила способность говорить и задавать логичные вопросы. Подняв ладони, она разглядывала их пересекающиеся линии в полумраке так пристально, точно они вот-вот должны были рассказать ей о прошлом и будущем. Ну и глупости.

— Кашевар из меня не совсем хороший, но хотя бы так, — он аккуратно приподнял её и поставил поднос на ножках ближе к животу. В нос ударил запах горячей рисовой каши с кусочками консервированной рыбы и чая. Судя по аромату — травяной.

— Спасибо вам, — она попыталась заглянуть в глаза собеседника, в тени капюшона показавшиеся абсолютно чёрными, хотя попавший на тусклый свет правый глаз был со светлыми точками. Увидеть хоть что-нибудь совершенно не удалось.

Мужчина молча кивнул на еду и подошёл к вешалке, а когда почти вышел из комнаты, был остановлен последним вопросом:

— Как ваше имя?

— Хэйвуд, — ответил он и быстро зашагал прочь.

За окном стало ещё темнее, чем было. Видимо, время близилось к вечеру, но не слишком быстро гаснущее небо заботило её сейчас, а странное, сокрытое тенями, лицо её спасителя. Чудовищное ли? «Чудовища не спасают людей». Сделав глоток чая, она громко всхлипнула.

* * *

Когда чего-то ждёшь, время тянется невообразимо долго, и хотя она не ждала чего-то конкретного, минуты всё равно растягивались в долгие часы. Огонь в камине не переставал трещать вот уже, наверное, два часа. Он был словно каким-то магическим, с такими же волшебными поленьями, которые не выгорали, но в мире ведь не существовало никакого колдовства, в него только дети верят. В висках снова заныла тупая боль. За окном выл ветер, а волны бились о стены, казавшиеся картонными. Она не помнила этого места, не видела образа моря в своём сознании, но ей невообразимо сильно хотелось увидеть его. Почувствовать пронизывающий холод, ощутить ледяные брызги на коже, вдохнуть полной грудью запах воды. Словно несколько десятков лет она пролежала в этой комнате без возможности выйти наружу и увидеть собственными глазами, как бушует энергией мир. Ни одна песня, как назло, не шла на ум, поэтому желание скрасить своё одиночество хоть какой-то музыкой исчезло, не успев родиться. Она сжала кулаки от злости. А что если воспоминания о прошлой жизни вообще никогда не вернутся? Каково это — жить, будучи девственно-белым листом бумаги без нанесённых на него чернил и зачёркнутых слов? Упасть в бездну вопросов без ответов ей помешал скрип открывшейся двери. Спаситель вернулся. Повторив свой ритуал с одеждой, он подошёл к кровати и снова застыл перед ней. И хотя она не видела его глаз, но она невольно задрожала.

— Погода совсем разгулялась. Даже птицы спрятались, — ровным голосом произнёс он, забирая поднос. — Не замёрзли?

— Нет. У вас огонь волшебный какой-то — и не думает потухать.

— Особое дерево. Надолго хватает.

— Вы здесь давно живёте? — она сильно закусила губу от вспыхнувшей боли — идея приподняться самостоятельно была крайне неудачной.

Хэйвуд ответил не сразу.

— Два месяца... — и, чуть задумавшись, добавил уже тише: — около того. Мне удалось урвать пару апельсинов на материке. Будете?

— Не откажусь.

Фрукты Хэйвуд чистил слегка неумело, но она его действия никак не комментировала. Наверняка виной всему были замёрзшие с улицы руки.

— Что ж, один из них гнилой. Угощайтесь свежим, — вложив ей в ладонь чищеные дольки, он быстро одёрнул руку, но она успела почувствовать какими горячими были его пальцы и сам апельсин.

Хэйвуд отошёл к камину и сел перед ним прямо на пол.

— Как вы здесь оказались? — кислый сок приятно покалывал на языке.

— Это долгая, грустная и неинтересная история.

— А нам есть куда торопиться?

— Верно, торопиться некуда, — с тяжёлым выдохом произнёс он. — Я — бывший разведчик, преданный своей стране, но в итоге оказавшийся ей ненужным.

— Какой стране?

— Германии.

Герм... герм... герм...

— А мы сейчас, — голова словно разваливалась на куски от вспышек боли, — тоже в Германии?

Герм... герм... герм...

— Нет. В Северной Шотландии.

Герм.

— Гермиона! — воскликнула она.

Плечи Хэйвуда вздрогнули.

— Что это?

— Кажется, моё имя, — неуверенно ответила она, потирая виски кончиками пальцев.

Хэйвуд ничего не ответил, но Гермиона заметила, что спина его ссутулилась ещё сильнее, чем прежде.

Молчаливого человека всегда хочется засыпать тысячью вопросами, но она боролась с этим желанием минуть двадцать и весьма успешно. Ей было попросту неудобно тревожить своего задумавшегося спасителя, которому наверняка было что вспомнить или забыть. И хотя его история казалась такой же непонятной, как и он сам, Гермионе невыносимо хотелось выслушать всё, что бы он не говорил, словно эти рассказы могли разбудить уснувшее в недрах её сознания прошлое.

— Там, за окном, красиво? — бездумно спросила она, пытаясь разглядеть в темноте хоть какие-то очертания мира.

— Не особенно. Представьте себе каменный клочок земли в шестнадцать гектаров, покрытый илом, помётом и тиной. Разве что океан вокруг, да маяк.

— Красиво... Я давно не видела маяков. Хотя, может, и видела, но не помню. Дырка же в голове, — нервно хохотнула Гермиона.

— Пока что не в порядке у вас только нога, но и она заживет, — Хэйвуд поднялся и, брякнув шкафчиком над раковиной, подошел к Гермионе. — Я не уверен, что вы сейчас в состоянии делать это сами, но эту мазь необходимо нанести на рану. Она заживляет.

Гермиона сверлила взглядом причудливую баночку золотистого цвета с узором по кругу. Был ли смысл ставить под сомнение искренность помощи стоящего перед ней человека? «Чудовища не спасают жизни людей».

— Рана очень плохо выглядит?

— Красотой не блещет.

— А... — она осеклась.

Задавать следующий вопрос было и вовсе глупо. Но законы приличия не давали ей вот так запросто позволить незнакомому мужчине к себе прикоснуться. Она подвигала больной ногой и зашипела от боли — адски пекло колено.

— На вашем месте я бы не двигал ногой. Ткани могут разойтись, — аккуратно стянув одеяло, он посмотрел на Гермиону с немым вопросом: «Можно?». Она покорно закрыла глаза, ощутив, как сползает повязка. Кожу слегка закололо от прикосновения холода.

— Что это за мазь?

— Местные лекари делают, мне она тоже помогает.

Когда процедура перевязки закончилась, Гермиона не торопилась открывать глаза. То ли ее разморило от запаха трав, то ли от ленивой усталости, но веки были тяжелы, и сон стал медленно укрывать её незримым полотном.

Огонь в камине продолжал трещать. Ветер бил в стены и окна, смешавшись с дождем. А Гермиона впервые за весь день почувствовала лёгкость.

Дверь в комнату с тихим скрипом закрылась.