В Тупике (джен)

Северус Снейп.

— Северус, если мне не изменяет память, вы с Хвостом были однокурсниками?

— Да, мой лорд.

— В таком случае ты, конечно, не откажешь ему в приюте на пару месяцев, не так ли?

Его дом — не крепость, и никогда ею не был. В разные времена дом в Паучьем тупике — хмурый, приземистый, с давяще-низкими потолками, кривой лесенкой, темными от смога стенами — побывал и застенком, и почти случайным пристанищем человека, потерявшего душу, и камерой-одиночкой. Что он сейчас? Наверное, опять застенок. Только раньше было все понятно: отец — палач, они с матерью — жертвы. У Северуса ни малейшего желания выяснять, кто есть кто сейчас.

Он смотрит на Петтигрю — и видит могилу в Годриковой впадине. Видит Лили в гробу — один из соседей разрешил поставить гробы у него в доме, а Альбус потихоньку, перед рассветом, когда все спали, привел Снейпа, чтобы тот мог попрощаться. Она в темноте бледная, белая, как луна, лицо будто светится, а на синеватых губах — запекшиеся капельки крови. От Авады кровь ртом не идет, просто губы у нее потрескались. Осень, авитаминоз. Идиот Поттер, поди, не озаботился тем, чтобы осенью Лили постоянно ела фрукты. И держала руки в тепле. Ну конечно, ручки у нее обветрены, пальцы в трещинках. И ледяные.

Он тогда все дул, дул ей на пальцы, пытаясь отогреть их, и плакал, потому что они не согревались. Альбус пришел увести его, поднял силой, и он забился, захрипел, не выпуская рук Лили. Как старик все же смог оторвать его, вытащить из комнаты — Северус не помнит. Но при взгляде на Петтигрю остро чувствует в груди лезвие ножа, застрявшее там со дня её похорон.

Хвост боится его. Без необходимости старается не выходить из заросшей паутиной комнатки, бывшей родительской спальни, куда поселил его Северус. Почти не притрагивается к еде и питью. Когда им случается-таки остаться наедине, сжимается, словно хочет стать меньше мыши, незаметней тени.

И правильно боится. Иногда Северус позволяет себе вообразить, как расправляется с Петтигрю. Не тратит на него заклинания, Мерлин упаси — подлец того не стоит. Но до чего сладко будет хлестать по одутловатой физиономии, кулаками выбить водянистые глазенки, лупить по обрюзгшему животу, под дых, в пах, глядеть, как Хвост корчится под его пинками... «Да, — обрывает себя Северус. — Как мать корчилась под пинками отца».

Кощунственное сравнение, конечно. Но находить в себе новые и новые черты сходства с отцом омерзительно. Черная злоба на весь мир, клокотавшая в душе с самого детства, швырнувшая его в конце концов к ногам Темного Лорда, до сих пор заставляющая срываться на учеников — это не от бедняжки Эйлин, покорной овечки при всех её попытках в трущобах сохранить обноски аристократизма. Это от маггла Тобиаса Снейпа, вечно пьяного животного, которому не было большего удовольствия, чем, измочалив жену кулаками, изнасиловать её или, к чему угодно придравшись, в кровь исхлестать сына ремнем.

На том самом ремне отец повесился по пьяни; отвратительную, истертую полоску кожи, наверняка за столько лет пропитавшуюся кровью Северуса, полиция увезла, как вещдок. Прочее барахло Тобиаса семнадцатилетний сын спешно отнес на свалку. Соседка-маггла, вызванная в качестве понятой, пожалела сироту и вечером принесла домашнего печенья — блюдце с горкой. Северус в тот день как раз вернулся из Хогвартса, получив свидетельство о сдаче ЖАБА и отметив выпускной (Лили с Поттером в обнимку, очень много огневиски, тяжкое похмелье с утра — пить он тогда не умел), деньги отец все пропил, на кухне хоть шаром покати. Печенье пришлось кстати. Соседка и с похоронами помогла. Добрая женщина. Он на всякий случай окружил её дом защитными чарами — мало ли где придет в голову развлекаться его «братьям по метке».

Но Тобиас Снейп не уходил из жизни сына; гнусно ухмылялся из зеркала, нашептывал Северусу в ухо гадости то о нем самом, то об окружающих. Пакостно злорадствовал, кода сын поддавался. И сейчас вылезает, сидит на левом плече, давит память о Лили и заставляет наслаждаться мыслью о Петтигрю, избитом до полусмерти, захлебнувшемся в крови и соплях.

И ведь крыса дает повод! Разумеется, Лорд не потому подселил Петтигрю к Снейпу, что бедняге негде жить. Петтигрю шуршит шагами за стеной, за дверью, вынюхивает, подслушивает, подсматривает. Хочет узнать все тайны его жизни? Да пожалуйста! И Северус заставляет Хвоста мыть в доме полы, выносить мусор, прибираться на кухне, в ванной, в туалете. Ведь от дорогого друга Петтигрю секретов у него, разумеется, нет.

Он готов ночью придушить Питера подушкой. Правда, потом останется лишь повеситься самому.

Нет, петля подождет еще, хотя, конечно, дождется. Просто сейчас нельзя, сейчас речь о судьбах многих. Но когда все будет кончено — он не станет тратить на себя яд или Аваду, много чести. Он убийца, и умрет, как положено убийце. Повторит в этом отца — но раз уж они похожи, то Северус не заслужил лучшей смерти, чем та, что придумал для себя Тобиас. Раз уж у сына не получилось не стать таким же чудовищем, как отец.

Что бы о Снейпе ни думали, но ненавидит он всего шестерых — нельзя же назвать ненавистью раздражение, которое временами, пусть довольно часто, вызывают ученики или коллеги. Трое из тех, кого он ненавидел, уже в могиле, но их смерть не принесла ему ни малейшей радости. О Тобиасе, Джеймсе Поттере, Сириусе Блэке он не горевал, но и не торжествовал. Будет ли он рад, когда погибнет Темный лорд, когда кто-нибудь наконец пристукнет Петтигрю? Едва ли. Возможно, он просто разучился радоваться. Возможно, получится порадоваться собственной смерти.

Надо думать о том, что Альбус смертельно болен и ждет эвтаназии именно от него, что Лорд желает наказать Малфоев, что мальчишка Поттер может вляпаться в очередную историю — теперь, после гибели крестного, он наверняка станет совершенно неуправляемым. Думать о том, как защитить школу и помочь мальчишке, когда Альбуса не станет. И, Мерлин упаси, не брать в голову, что по дому шастает обрюзгшая крыса с водянистыми глазками, ради собственной жалкой шкурки обрекшая Лили на смерть. Не желать раздавить эту крысу. И даже не пытаться подлить Хвосту в чай одно чудное средство. По эффекту напоминает зелье сна без сновидений, да только сны-то приходят. Человеку всю ночь видятся кошмары, и он не может проснуться. Однажды он поэкспериментировал — определил себе наказание за участие в оргии. Всю ночь ему снилась Лили, кружащаяся в отсвете зеленой вспышки, взмахивающая руками, глядящая перед собой опустелыми глазами. Если подлить это Хвосту — что увидит он?

* * *

Питер Петтигрю.

— Питер, я слыхал, ты учился на одном курсе с Северусом.

— О да, милорд. Я...

— Ты проживешь у него эти два месяца. Не давай ему скучать. И заботься о нем. Понял ли ты меня?

Чем Лорда взял этот выскочка? Разве это Снейп отыскал своего повелителя, выходил, осуществил темный ритуал, пожертвовал своей рукой? Разве это он столько лет жил в облике крысы? Он даже тюрьмы за Лорда не прошел. А теперь оказался в фаворе.

У Питера не осталось сил завидовать и возмущаться. Шестнадцать лет страха вымотали его не хуже, чем выматывает человека заключение в Азкабане. Он боялся разоблачения, Лорда, старых друзей, новых товарищей. Боялся серебряной руки. А вот теперь приходится делить кров с человеком, который явно — Питер кожей чувствует — желает его убить. И за что только? Чем Петтигрю так провинился перед ним? Неужто, достигнув положения фаворита Темного Лорда, Снейп не может простить глупых детских выходок, в большинстве которых Питер не участвовал — только смотрел, поймите, только смотрел.

Страх терзает, отнимая сон. А ведь нужно быть внимательным, Лорд понятно объяснил, зачем подселяет Питера к Снейпу. Но не получается ни увидеть, ни услышать ничего любопытного. Снейп, пару раз поймав на шпионстве, издевается над ним. Заставляет выполнять самую черную работу, обращается, как со слугой. И Лорду не пожалуешься, он в лучшем случае осмеет.

За что же все так презирают беднягу Питера? Почему никто никогда не ценил его, не замечал, что он не хуже, не глупей других и не слабее, в сущности?

В школе он мерк на фоне друзей. Да, по совести, и боялся выделиться. От Джеймса с Сириусом тоже исходила опасность, правда, не в той степени, что от слизеринцев. Выбрав Гриффиндор, он из двух зол выбрал меньшее. Но, чтобы не подвергать себя опасности со стороны гриффиндорцев, приходилось прикидываться таким слабым и глупым, чтобы тебя было неинтересно даже травить. Ох, он помнит, что вытворяли со Снейпом. Меньше всего тогда хотелось оказаться на его месте. А Снейп, как оказалось, умеет издеваться не хуже Мародеров.

Вот так всегда: сильные, смелые, умные — герои, а он слуга, жалкий предатель. Но, если подумать, чем его лучше тот же Снейп? Предатель, и еще худший, потому что лжет человеку, который спас его от тюрьмы. У него был выбор. А у Питера выбора не было. Легко говорить: «Ты должен был умереть», если умирать не тебе. Ах, если бы не эта война! Он поступил бы на работу в министерство, ведь аттестат его не так и плох. Конечно, пришлось бы начать с малой должности и скромного оклада. Ничего, из низов подняться можно. Он охотно угождал бы начальству. Он бы старательнее всех работал. Он не упустил бы своего.

Ему и нужно-то было немного. Должность — среди чиновников среднего звена, что-то не очень сложное, не очень ответственное, но чтобы на жалованье можно было жить. Милая, благонравная девушка, которая ждала бы его дома, стряпала ему ужин, говорила, что он самый лучший, и не засматривалась на других. Со временем — сын и дочка, не очень способные или красивые, чтобы не вызывать в отце зависть, но все же и такие, чтобы не позорили его имя.

Но он родился в неудачное время, в неудачной стране, вероятно. Плохо даже то, что он родился волшебником: вон магглы с самой так называемой Второй мировой ни о каких войнах не знают. Он выбрал не тех друзей, они увлекли его на тропу, которая была слишком для него опасна. Они навязали ему свою волю, назначили Хранителем, не спросив, желает ли он рисковать собой. Да, ради Лили... Безусловно, она была добра к нему и очень ему нравилась. До такой степени, что в роли той самой благонравной девушки, что дожидалась бы его дома, не глядела на других мужчин и родила ему детей, он только её и представлял. Но ведь она никогда не стала бы той благонравной девушкой, она любила другого, у нее был ребенок от другого. Что Питеру, в конце концов, подачки её доброты! Разве он за них обязан рисковать жизнью? Или, не дай Мерлин, идти на пытки?

Больше, чем смерти, Питер боится только боли. Это он понял со временем, поначалу-то ему казалось, что смерти ничто не может быть хуже. А вот когда увидел первый раз, как человек корчится под действием Круциатуса — ужаснулся до тошноты. Когда же сам первый раз перенес пыточное проклятие, думал, что действительно умрет, сердце и нервы не выдержат боли, легкие не выдержат крика.

Справедливости ради, Снейпу Круциатусом иногда тоже достается. Он принимает наказание молча, сцепит зубы и терпит. И потому Питер еще сильней боится его.

За что же Снейп ненавидит его до такой степени, что желание убийства, крови, мучений пропитало стены и воздух дома?

В комнатках гуляет ночной холод. Питер натягивает на себя одеяло — старое, давно вытершееся — укутывается, как в кокон. Все равно неуютно, зябко, не спится. Страх давно обеспечил бессонницу. А наверху скрипят шаги. Которую ночь и Снейпу не спится тоже. Усилием воли Питер заставляет себя закрыть глаза. Он будет жить. Завтра настанет новое утро. На один день приблизится минута, когда он сможет покинуть Тупик.