Черныш. В поисках волшебства (джен)

Ночью на улицах опасно. Убийцы, привидения,

бродячие собаки и можно простудиться.

Вера Камша «Отблески Этерны»

Ночь, освещаемая лишь тусклым проблеском полумесяца и точками звезд, опустилась на землю чернильным покрывалом, приглашая людей ко сну. Гас свет в окнах. Оставляя повседневные заботы, мир тихо и мирно засыпал, окутанный сонной дымкой.

Но, конечно же, в мире можно найти места, которые не спят даже в такую восхитительно-спокойную ночь. И им, несомненно, был Лютный переулок, который с закатом солнца лишь начинал по-настоящему жить.

В этом месте можно было и в полночь зайти в книжный магазин, который предлагал что угодно: от книг по высшей светлой магии до кровавой литературы о жертвенных обрядах. Здесь ни на миг не переставали шнырять воришки и торговки малоприятными ингредиентами для зелий, вроде ногтей и глаз. Бродяги не уставали попрошайничать, будто сменяясь на своих «постах», а маленькая вампирская община, обосновавшаяся в Лютном, только ночами оживала, стряхивая с себя сети дневного сна.

Здесь можно было встретить кого угодно. Магические существа, притесняемые обществом, селились тут в избытке. Так что никто не удивлялся, увидев в борделе вейлу, шныряющего под ногами гоблина или трясущегося после очередного изматывающего полнолуния оборотня.

Не удивился и держащий книжный магазин безымянный старик, которого все звали Бульдогом за характерное строение лица, увидев на крыльце своего магазина странного человека, пришедшего далеко не за покупками. Подсунутый под нос измызганный пергамент удивительно наглым почерком гласил: «Ищу работу».

Лишь гораздо позже старик узнал о невероятном везении этого человека, а тогда он покачал головой, подумав, что судьба бывает к нему благосклонна — еще вчера он вымел то, что осталось от бывшего помощника, вздумавшего обчистить его комнату, расположенную на верхнем этаже.

Безымянный гость оказался нем. Так, по крайней мере, подумал старик, не дождавшись от него ни слова. Да и кроме памятной записки о поиске работы парень почти ничего не писал, отказавшись сообщать даже свое имя. Бульдог не был удивлен и этим — новообретенный работник пахал как два взрослых мужика, хотя по телосложению не дотягивал и до гордого звания «подросток». Старик не знал его точного возраста — лицо, как он подозревал, мальчишки, было вечно скрыто заляпанными бинтами, не позволяя увидеть ничего, кроме погнутой оправы очков со столь толстыми стеклами, что цвет глаз напрочь терялся для подслеповатого Бульдога. Он звал помощника Чернышом, будто кота, по цвету шевелюры и не доплачивал ему половины, в честь чего был крайне доволен. Малыш трудился как пчелка и, судя по всему, был сквибом, что старику было только на руку — боялся он, как поведут себя хрупкие фолианты с паршивым характером, если при них часто колдовать. А что он иногда замечал Черныша в краткие часы отдыха, которые давались ему на сон, с книгой в руках, Бульдог не считал чем-то особенно ужасным — просто компенсация за недоплату.

Черныш бегал по поручениям, чувствуя себя в не слишком добродушном контингенте Лютного переулка рыбкой в воде. Он ухаживал за томами книг, которые приняли его на удивление хорошо, несмотря на то, что самого Бульдога некоторые особенно упертые книженции могли цапнуть или обжечь. Малыш натирал полки, полы, стены, весьма вкусно готовил, исхитрялся подменять самого владельца, у которого от долгого стояния начинали ныть суставы, умудряясь как-то втюхивать покупателям макулатуру, не произнеся не единого слова. Иногда, выполнив все, что можно на ближайшие дни, мальчишка в письменной форме уведомлял Бульдога о том, что ему нужно отлучиться и сваливал на пару дней, чтобы прийти мрачным и холодным, как дементор, через пару часов оттаивая и снова превращаясь в трудолюбивого Черныша, который своим молчаливым присутствием заставлял магазин оживать. Тогда Бульдог облегченно вздыхал, дергал свои длинные седые усы и думал о том, что даже такому бревну, как он, нужно иногда с кем-то поболтать. Даже с немым мальчишкой. А может и именно с ним, потому что никто в долгой жизни старика не слушал его так внимательно.

Сам же Черныш это место не то чтобы любил... Да и вряд ли можно было чувствовать себя полностью спокойно в таком местечке, как Лютный переулок, но человек, как известно, привыкает ко всему. Вот и он привык. Здесь были книги, еда, мягкий матрас и ворчливый старик — самая приятная в его жизни компания. Он даже был готов мириться с кошачьей кличкой, к которой он настолько привык, что и себя стал так часто называть. Мальчишка и к старухе, торгующей человеческими желудками под окном, привык, и вампирское гнездо по соседству не вызывало особого пиетета — с ним случались вещи и похуже. А такую маленькую цену за то, чтобы остаться в магическом мире, он готов был принять без сомнений.

Черныш поставил на полку темномагический фолиант, который, когда его открывали чужаки, принимался упражняться в вокале. Но вот в руках подростка он разве что не мурлыкал и льнул к его ладоням, словно домашняя киса. Бульдога такое отношение книг к Чернышу всегда удивляло, да и сам он всегда этому поражался. Где это видано, чтобы к стопроцентному сквибу книги такого масштаба испытывали подобную привязанность? Хотя, иногда именно это подбадривало грозящую рухнуть надежду. Черныш до сих пор не смирился с тем, что уготовила ему судьба, и оставаться неспособным сотворить даже простейший «Люмос» был не намерен. Но книги читались, учились обряды, проводились рискованные эксперименты, которые оставляли раны не только на теле, но и на неустоявшийся психике ребенка. Иногда на него нападали редкие часы черной меланхолии, но тут уж в игру вступало проклятое родовое упрямство, заставляющее его раз за разом перевязывать раны, пить успокаивающее зелье крайне дрянного качества и вновь упрямо листать книги. Черныш иногда шутил про себя, что мог бы стать специалистом по теории темной магии — заклинания и ритуалы вольно или невольно учились, а вот применить их он не мог. Чужая палочка, которую он скрывал, была примотана к руке тряпкой и никак не реагировала, сколько бы он не произносил заклинаний. Все повторялось раз за разом — он проводил ритуал, оправлялся от него и снова садился в лужу.

Черныш тяжко вздохнул, аккуратно пощупав предплечье правой руки, раны на котором раз за разом норовили открыться от любого резкого движения. Он подозревал, что последние шаманские пляски были крайне неудачной идеей — высшие силы потустороннего мира его проигнорировали, а болезненные ощущения и крайне сильный упадок сил преследовали до сих пор.

Украдкой зевнув, Черныш сдержал порыв выругаться. Он уже привык молчать, но иногда было искушение сорваться. Только вот тщательно продуманный образ немого изуродованного мальчишки было откровенно жалко. И к тому же у жителей Лютного переулка такой неказистый субъект вызывал куда больше доверия. Хотя, какого, к черту, доверия? В этом месте такого понятия не существовало, что ему крайне импонировало — он был одним из лучших приобретений в коллекции свалки всей магической Британии.

Оглядев полки с аккуратными рядами книг, Черныш довольно улыбнулся и в своем мысленном списке дел поставил очередную галочку. Следующим в списке стояла готовка — нужно было извернуться и приготовить что-нибудь, что нравилось бы и Бульдогу, и его страдающему изжогой желудку. Конечно, существовали зелья, помогающие в этом деле, но старик был, ко всем своим недостаткам, еще и в крайней степени скрягой, экономящей даже на своем здоровье.

Колокольчик звякнул, извещая о новом клиенте. Вернее, должен был звякнуть, но звук, который он издал, напоминал скорее вопль раненого вороненка. Черныш усмехнулся, услышав скрипучий голос старика и, засунув салфетку, которой он стирал пыль, в карман мантии, которая подошла бы скорее крупному высокому мужчине, чем тринадцатилетнему мальчишке, и тихо, будто действительно был дворовым котом, пошел наверх, по пути с любопытством заглянув в приемную.

К его удивлению, в отличие от обычного контингента покупателей, посетитель не был с ног до головы закутан в темный балахон. Первым, что бросилось в глаза, был шрам на лице, явно оставленной какой-то магической зверушкой, заклинанием или артефактом — с остальным успешно справлялись зелья и колдомедики. Если, конечно, у вас были деньги. На кого-кого, а на нищего мужчина не походил. Каштановые волосы были подстрижены ровно и аккуратно, явно у профессионала, костюм из драконьей кожи сидел как влитой и даже его частичная потрепанность не смущала — такое добро, да в таком состоянии стоило прорву денег. Черныш, которого жизнь в Лютном переулке одарила зорким глазом, заметил, что в чуть оттопыренном рукаве скрывается явно что-то покрупнее волшебной палочки.

Старик, о чем-то тихо переговаривавшийся с мужчиной, увидев своего помощника, искренне обрадовался. Видимо, топать за нужной книгой ему не хотелось. Он позвал его, сверкая крупным и крепкими, несмотря на возраст, зубами:

— Эй, Черныш! Не торопись, нужно принести кое-что с «белых полок».

«Белыми полками» старик называл стеллаж с книгами по светлой магии.

Подросток, надеявшийся остаться невидимым для чужих глаз, подавил усталый вздох и поклонился покупателю, приветствуя. Обратив внимательный взор на Бульдога, он кивнул: «Мол, внимательно слушаю». Если честно, эксплуатировал его старик так, будто он был неутомимым драконом, при этом зажимая часть честно заработанных денег.

— «Тропа света» в переводе Марлоу, «Исцеляющая длань» Авитуса Спокойного и справочник исцеляющих заклятий на твой вкус. Только ничего темномагического, понял, малыш?

Мальчишка кивнул и, зевнув, побрел за книгой, зябко передергивая плечами. Покупатель проводил его внимательным, чуть прищуренным взглядом, лишенным всяких эмоций. Если бы Черныш видел этот взгляд, он бы назвал его предвещающим ничего хорошего. Серые радужки, будто подернутые морозным инеем с крошечной точкой зрачка не отрывались от черноволосого затылка Черныша до тех пор, пока тот не скрылся среди стеллажей с книгами.

— Неужели обзавелся новым помощником, Бульдог? — спросил мужчина, опираясь локтями на прилавок. Старик пожал плечами и с ухмылкой ответил:

—Уже третьим по счету после последнего твоего визита, Людвиг. Черныш уже с год здесь кукует. Дольше всех на моей памяти продержался. Умный, зараза. И надежный. Все слышит, все знает, а сказать не может.

— Он немой? — спросил человек, названный Людвигом. В его глазах не было и проблеска интереса, но, видимо, Бульдог смотрел куда глубже или же неплохо его знал.

— Ну, лично я его голос никогда не слышал, — ответил старик. — С чего это ты вопросы задаешь, охотник? Неужели три года бродяжничества сделали тебя любопытным?

— Не дождешься, — фыркнул мужчина и бросил взгляд на возвратившегося низенького и хрупкого мальчишку, чем-то неуловимо похожего на уличного кота. Он, несмотря на кажущуюся слабость, легко удерживал весьма толстые талмуды одной рукой. Засаленные бинты, с бурыми пятнышками и подозрительного вида разводами скрывали лицо и шею за исключением зеленых глаз, которые за толстыми стеклами очков в покореженной оправе казались расплывчатыми и мутными. Черная мантия не по размеру вилась в ногах разодранным на ленты подолом и, кажется, не доставляла подростку никакого неудобства. Нельзя было услышать его голос, ясно увидеть выражение лица и глаз, а значит, и понять, о чем он думает, было нельзя. Людвиг нахмурился от странного щекочущегося ощущения тревоги, которое преследовало его с того момента, когда он вошел в магазин.

Черныш водрузил книги на прилавок, стараясь не потревожить мудрые фолианты и жалея, что заклинания копирования могут разрушить столь своенравную и хрупкую литературу. Экземпляр «Исцеляющей длани» был последним. Погладив на прощание мягкую и теплую обложку, Черныш взглянул на старика и, дождавшись кивка, быстрым шагом взлетел на лестницу. Его ждал сеанс кулинарии, в которой он, благодаря богатому прошлому, был асом.

Когда Черныш закончил, наверх, к его удивлению, поднялся не только Бульдог, но и тот сероглазый покупатель. Они о чем-то тихо переговаривались, будто старые знакомые, которыми, впрочем, и были. Черныш подготовил вторую порцию ароматного супа и заварил сбор. Усевшись за стол, старик Бульдог поднял на него свои тусклые глаза и, потеребив ус, спросил:

— А ты, Черныш?

Тот покачал головой, уже не удивляясь странной заботе своего работодателя и показывая, что не голоден. Несмотря на упадок сил, он не был уверен, что его не вырвет, вздумай он запихнуть что-нибудь в отчаянно сопротивляющийся желудок. Больше всего он хотел вдохнуть относительно свежий воздух. Конечно, в таком состоянии по Лютному переулку прогуливаться — не самая здравая идея, но когда Черныш не потакал собственному безрассудству? К тому же, когда в магазине присутствовал посторонний человек с острым, неприятным взглядом, внимательно следившим за пространством, ему становилось неуютно.

Невольно дернувшись от пронзившей пострадавшую руку боли, Черныш показал на окно, тем самым сообщив старику о том, куда собирается. Бульдог махнул рукой со словами:

— Иди уже, котяра. Все равно будешь только глаза мозолить. Только близко к Косой аллее не подходи. Слышал, там министерские шавки шныряют.

Черныш благодарно кивнул и, к удивлению Людвига, открыв зачарованное стариком окно, прыгнул вниз со второго этажа. Разодранные полы мантии напоследок изогнулись, словно кошачий хвост. Людвиг, не выдержав, подошел к окну. Помощник Бульдога, живой и невредимый, что-то сказал торговке человеческими внутренностями, кинул кнат оборванному бродяге и, закинув руки за голову, медленно побрел вперед. Из соседнего дома мальчишке вяло махнула чья-то мертвенно бледная рука. Занимался рассвет.

— А ты говорил, что не дождусь, — Бульдог скрипуче рассмеялся, — вон, как подорвался. Смотрю, твой аристократический налет окончательно канул в лету. Фыркаешь, будто лошадь.

— Я не видел, как он доставал палочку, — проигнорировав Бульдога, задумчиво протянул Людвиг.

— Он безнадежный сквиб, — с какой-то грустью сказал торговец книгами. — И, думается мне, не с рождения. Первое время он постоянно лез в карман, будто палочку достать собирался. Не хотел бы я узнать, что чувствует маг, внезапно лишившийся силы. И еще более страшно думать о том, что могло его ее лишить.

— Сквибу сложно выжить в таком месте, — Людвиг тихо прикрыл окно и снова сел за стол, вдохнув ароматный запах еды. Кольцо Ядодела на пальце оставалось спокойно, и он позволил себе спокойно поесть — нормальной домашней еды он не видел уже пару лет, гоняясь всюду за призраками прошлого.

— Он везуч, будто его младенцем купали в Феликс Фелицис, — признался Бульдог, — он забрался мне под крыло, только появившись из ниоткуда. Знаешь, Людвиг, я не слишком любопытен по натуре, но этот мальчишка...

Старик потрепал ус и обнял узловатыми пальцами кружку с травяным чаем, вдыхая пряный запах. Людвиг терпеливо молчал, дожидаясь, пока Бульдог найдет нужную волну. Его удивляло то, что его знакомый, которому большую часть своей жизни было наплевать на всех и вся, уже столько времени разглагольствует о своем помощнике, предшественников которого он небрежно выметал на улицу в виде сероватой кучки пепла.

— Знаешь, — Бульдог внезапно рассмеялся, — когда я узнал, что вампирское гнездо привечает его у себя не в качестве ужина, а как гостя, то чуть не схватил сердечный приступ. Здесь, в Лютном, он прижился, будто Дьявольские силки на грядке с драконьим навозом.

— Не слишком лестное сравнение, — фыркнул Людвиг, пробуя чай, — почему Черныш?

— Это я его так назвал, — ответил Бульдог, — он не писал своего имени, так что мне пришлось придумать его самому. Знаешь, одно время я думал, что он почти неграмотен, но однажды я наткнулся на перевод главы одного темномагического фолианта с латыни. Изумительный слог, умнейший ребенок. Эх, интересно, чтобы выросло из него, не потеряй он магию. И что вырастет из него теперь? Если не угробит себя разными штучками...

Старик внезапно осекся, будто сказав лишнее, коротко взглянул на собеседника из-под насупленных бровей и резко сменил тему:

— Что-то я заговорился. Так где ты торчал столько времени?

Предмет живейшего обсуждения двух взрослых магов тем временем обрабатывал вновь открывшуюся рану зельем, стараясь не взвыть от боли. То, что в паре метров от него сладко спал вампир, его ничуть не смущало. Во-первых, разбудить его в этот момент могло только предчувствие опасности или пушечный выстрел, во-вторых, он на глазах Черныша пообедал каким-то бродягой, и, в-третьих, подросток знал, что вампиры, плохо контролирующие свои инстинкты, погибают еще в юношестве. А представитель этого вида, хладным трупом лежащий на потрепанном матрасе, от подросткового периода ушел ну очень уж далеко. Наверное, поэтому ему было все равно, что Черныш устроил из его гнездовища схрон. Он был предельно уверен, что никакие бродяги не забредут в логово чудовища, а самому вампиру зелья, бинты и пара-тройка темномагических вещиц были до лампочки. Лучшим лекарством для него была кровь, а магией он не владел отродясь.

Черныш тихо выругался, бессильно смотря на то, как рана, только что покрывшееся коркой из-за зелья, вновь начинает кровоточить. Вязь древних рун, вырезанная ритуальным кинжалом на коже, никак не желала утихомириться. Попытавшись успокоиться, подросток умело наложил плотную повязку, стерильно чистую, в отличие от липовых сальных тряпок на лице, выпил Кроветворное зелье, глотнул Обезболивающего и крепко задумался. Он никогда не мог предаваться долгому унынию — для этого он слишком ценил время и не любил безделья.

А еще у Черныша просто мистически, даже для магического мира, была развита интуиция. Он, засунув нос в мешок со своим добром, развел бурную деятельность, проводя ревизию своего добра. Зелий у него была целая прорва — не слишком качественных, но это единственное, что он мог делать, став сквибом. Оказавшись в такой ситуации, он как никогда пожалел, что ненавидел уроки зельеварения. Конечно, за один год учебы они не изучили большого количества зелий, но там было достаточно полезного.

Из мешка был вынут маленький потрепанный рюкзак, который он купил у старьевщика, со специальным отделением для зелий, куда было засунуто все это богатство. Стопка важных конспектов, которые он начал прятать, поняв, что Бульдог принялся совать нос, куда не нужно; относительно чистая мантия, чуть поменьше той, в которой он щеголял сейчас, походный набор зельевара, некоторые ингредиенты и мешок сухарей. В отдельный кармашек рюкзака он положил сверток из темного шелка, в котором обнаружился изогнутый ритуальный нож в ножнах и обточенный рог единорога. Это добро стоило больше, чем место, где Черныш сейчас находился. До того, как попасть старику, он постигал мастерство карманника. К тому же, когда он сбежал из рук стирателя памяти, ему удалось обшарить его карманы и своровать не только мантию с волшебной палочкой, но и кошелек.

Черныш с ностальгией улыбнулся. Он помнил свою обиду и ярость, когда тот прыщ попытался стереть память об единственном относительно счастливом годе его жизни. В тот момент, когда он попытался толкнуть мага и как тот, споткнувшись, умудрился разбить себе голову, он почти поверил в россказни о своей феноменальной везучести.

Подросток аккуратно положил в рюкзак несколько колец и серег, надев на палец только одно — простенький медный ободок, который враждебно обжег кожу. Вскрикнув, Черныш сдавленно зашипел, до крови прокусив губу. Захотелось тоненько заскулить. Предусмотрительно выпитое Обезболивающее в очередной раз подтвердило, что зелья, сваренные в полнейшей антисанитарии, выходят крайне паршивыми. Или он действительно в них полная бездарность, как говорил ему его учитель? Хотя, скорее всего, тех жалких крох магии, что оставались у него, просто не хватало, чтобы сделать эти зелья полноценными.

Переждав приступ боли, Черныш аккуратно повертел кольцо, убеждаясь в том, что его защитный механизм кольца действует по типу Круциатуса, не оставляя ран, но принося боль. Подросток вздохнул. Артефакт не любил своего владельца, но работал исправно. На памяти Черныша, это колечко было единственным магическим предметом, что так явно выражало свою неприязнь к нему. Книги его обожали, ритуальный нож чуть ли не ластился, остальные артефакты дарили приятное тепло. А вот Кольцо Пути относилось враждебно. Наверное, не стоило его снимать с трупа бывшего хозяина.

— Уже уходишь, кошак? — тихий, вкрадчивый вопрос, раздавшийся за спиной, заставил Черныша вздыбиться и отскочить, издав сдавленный звук, напоминающий кошачий мявк. Вампир рассмеялся — так он развлекался не первый раз.

— Иво! — Черныш схватился за сердце. — Я чуть от инфаркта не помер!

Бледнолицый, высокий, юный — вот так можно было описать это существо. Глаза горели в полумраке, разгоняемым лишь тусклым светом свечи — Иво жил в подвале. Растрепанная коса вампира темным хлыстом вилась в воздухе. Черныш до сих пор не мог понять, почему Иво не употребил его на ужин. И если вампирское гнездо, которое его весьма привечало, он относительно понимал — Черныш им почему-то нравился, он это ощущал так же явно, как будто они сами ему об этом говорили., но вот этого одиночку он понять не мог. И если он научился различать эмоции, направленные на него от всех остальных, то с Иво такой фокус провернуть не получалось — от него не исходило ничего, совсем. Будто перед Чернышом стояла черная дыра.

Но, как ни странно, вампир был единственным существом в Лютном переулке, что когда-либо слышало его голос. Он был достаточно прозорлив, чтобы отличить спектакль от правды. Все-таки возрастом он мог заткнуть за пояс Батильду Бэгшот и Дамблдора вместе взятых.

— Почему ты не спишь? — Черныш, встряхнувшись, выпрямился, глядя, как свет свечи играет бликами на белоснежной коже вампира. Иво держался от огня подальше — тот по определению был врагом всего бессмертного рода.

— Почувствовал твою боль и тревогу, — усмехнулся вампир, показывая кончики клыков, — ты еще зеленый, как перья лука, чтобы скрыть эмоции от кого-то вроде меня.

— Я и не старался, — буркнул Черныш. — Против врожденной эмпатии без магии не попрешь.

— Ну, у тебя почти получается, — засмеялся Иво и, резко приблизившись, схватил подростка за руку, заставляя того зашипеть от боли. Повязки, и без того сверкавшие красными пятнами, вмиг пропитались кровью из-за пальцев, с силой сжавших предплечье.

— Доигрался, малыш? — Иво серьезно посмотрел на Черныша. — Такая дрянь уже совсем не твой уровень. Какого Мерлина ты связался с Астралом? Неужели черномагические штучки закончились?

Черныш попытался вырвать руку, что, впрочем, успехом не увенчалось. Он упорно молчал. Не говорить же ему, что полез в демонологию он уже от отчаяния, не желая слушать здравый смысл. Голова немного кружилась — на одном Кроветворном далеко не уйдешь.

Вампир вздохнул, покачав головой:

— И что я с тобой вожусь, паразит? Надо было сразу сожрать, чтобы добро не пропадало. А теперь тобой даже инфери подавится — от частички Астрала может быть кое-то похуже изжоги.

Иво стянул повязку и, стерев кровь, щедро плюнул на рану. Черныш скривился, но спорить не стал — вампирская слюна заживляла и обезболивала лучше любых зелий. Правда, метод был весьма нетрадиционный и не слишком приятный — не только противно, когда на тебя плюют, так еще и щиплет так, будто на рану сыпанули солью.

Подросток сдавленно зашипел, но рукой не дернул — вампирская хватка была покруче, чем железные кандалы, которые Чернышу в своей короткой бродячей жизни удалось примерить. Но об этом промежутке своей жизни он вспоминать не хотел еще сильнее, чем о том, когда он лишился магии.

— Ну, вот, — вампир нагло залез в рюкзак Черныша, доставая бинты, — до конца не заживет, но пару-тройку дней не будет кровоточить. Тебе нужно дотянуть до того времени, когда придет тот, кто эти руны написал.

— Я вырезал их сам, — недоуменно произнес Черныш.

Вампир помолчал с минуту, перевязывая рану с профессионализмом колдомедика. Завязав узелок, он протянул с насмешкой:

— Сам? Ты в этом уверен?

Свет свечи тускло мигнул, перед тем как погаснуть. В глазах Иво блеснул какой-то особенно мерзкий огонек. Чернышу стало жутко. Он уже ни в чем не был уверен.

Когда подросток выполз из вампирского гнездовища, был уже полдень. Кольцо Пути пульсировало в такт биению сердца, видимо окончательно смирившись с обретением нового владельца. Чернышу хотелось спать, но это было неосуществимо. Чутье, не единожды спасавшее ему жизнь и жалкие остатки рассудка, буквально вопило о том, что нужно сматывать удила. Мальчишку чуть потряхивало от возбуждения — так было всякий раз, когда он отправлялся незнамо куда, потакая своему безрассудству.

Черныш накинул капюшон и черным котом скользнул в ближайшую подворотню, ориентируясь в Лютном переулке так, будто прожил в этом месте всю свою жизнь. Воистину, человек ко всему привыкает.

Зевнув и поправив капюшон, он три раза повернул медное кольцо налево и замер, прислушиваясь к своим ощущениям. Спустя несколько секунд руку ощутимо потянуло, задавая направление. Кольцо Пути было, по сути, опаснейшей штукой. Оно показывало, где сейчас лучше всего быть владельцу. Многие мечтали завладеть этим редким артефактом, забывая, что иногда для владельца лучше умереть или попасть в лапки насильника, или быть проданным в рабство. Черныш сам пользовался им редко — не хотелось разучиться выбирать собственную дорогу. Просто иногда он совсем не понимал, куда нужно навострить ласты.

Прислушиваясь к артефакту, Черныш побрел вперед. Днем в Лютном было меньше народу, чем ночью. Вампиры отсыпались, проститутки подсчитывали гонорар и отдыхали от бурной ночки, покупатели, за редким исключением, не рисковали светить капюшонами в дневное время. Только вездесущие бродяги шныряли туда-сюда, да торговки пытались кому-нибудь втюхать уже начавший подванивать товар.

Кольцо тянуло в сторону Косой Аллеи. Черныш задумчиво остановился, почесав бровь, скрытую бинтом. Он помнил предупреждение Бульдога. Светиться перед аврорами было опасно. Нет, не бродяжке из Лютного, а ему настоящему с министерскими работниками контактировать не стоило. Мало ли что. Узнать его сейчас было невозможно, но риск все равно оставался. Вдруг какой-нибудь особенно ретивый решит увидеть его лицо? Еще за инфери примут. Он вроде погиб,

Черныш тряхнул головой, таким нехитрым способом отгоняя неприятные воспоминания и, встрепенувшись, двинулся в сторону Косой Аллеи, стараясь держаться в тени от стен неказистых зданий. Тень, проскользнувшая мимо старухи, пытавшей продать какому-то незадачливому парню ногти, заставила ту недоуменно помотать головой и заключить, что последний стакан огневиски явно был лишним.

Черныш, поболтав стащенную банку, поморщился — автоматически запустив ловкие руки в чужой карман, он неожиданно стал обладателем десятка заспиртованных глаз карего цвета. Где старуха берет этот товар, он даже думать не хотел. Подбросив банку в воздух, Черныш, притаившись в тени от какого-то ветхого здания, замер, зная, что так его разглядеть почти невозможно. Подросток иногда сам удивлялся этой своей способности затаиться, будто зверь и легкомысленно думал, что ходил словно в мантии-невидимке.

У входа в Косую Аллею и правда дежурила пара авроров, сверкая своими форменными мантиями направо и налево. Черныш нахмурился. Министерство давно плюнуло на активную деятельность Лютного, лишь изредка проводя зачистки. Такого патруля не было уже сто лет в обед. Неужели кого ищут?

Задумчиво пожевав губами, Черныш присел на корточки и, положив банку с неприятным содержимым на пол, толкнул ее, заставив тару, с озорным звоном прокатиться по земле. Остановилась она, лишь толкнувшись в ботинок одного из министерских работников. Молодой парень вздрогнул и взглянул себе под ноги, чтобы, выругавшись, отскочить в сторону и, запутавшись в собственных ногах, рухнуть на землю. Его напарник, мужчина чуть постарше и, видимо, более закаленный, взмахнул палочкой, заставляя банку исчезнуть и подал упавшему аврору руку.

Тем временем Черныш уже проскочил мимо и, свернув в один из переулков, двинулся к «Дырявому котлу» окольными путями, по пути стягивая рваную мантию, под которой оказались видавшие годы маггловские джинсы, ставшие ему немного коротковатыми, и толстовка с капюшоном, который был незамедлительно накинут на голову. Ужасные очки сменились на окуляры поприличнее, в прямоугольной оправе, бинты исчезли, открывая взгляду чистую белую кожу и тут же заменяясь высоким воротником. Уткнувшись взглядом в землю, мальчик невидимкой скользнул вслед за каким-то магом, шагнувшим в арку, ведущую в «Дырявый котел». Взгляд Черныша напоследок скользнул по стенам зданий, натыкаясь на объявление в траурной рамке.

«Гарри Поттер героически погиб, сражаясь со злом»

Подросток послал ехидную улыбку фотографии, с которой на окружающий мир взирал он сам.