Черныш. В поисках волшебства (джен)

Ночью на улицах опасно. Убийцы, привидения,

бродячие собаки и можно простудиться.

Вера Камша «Отблески Этерны»

Ночь, освещаемая лишь тусклым проблеском полумесяца и точками звезд, опустилась на землю чернильным покрывалом, приглашая людей ко сну. Гас свет в окнах. Оставляя повседневные заботы, мир тихо и мирно засыпал, окутанный сонной дымкой.

Но, конечно же, в мире можно найти места, которые не спят даже в такую восхитительно-спокойную ночь. И им, несомненно, был Лютный переулок, который с закатом солнца лишь начинал по-настоящему жить.

В этом месте можно было и в полночь зайти в книжный магазин, который предлагал что угодно: от книг по высшей светлой магии до кровавой литературы о жертвенных обрядах. Здесь ни на миг не переставали шнырять воришки и торговки малоприятными ингредиентами для зелий, вроде ногтей и глаз. Бродяги не уставали попрошайничать, будто сменяясь на своих «постах», а маленькая вампирская община, обосновавшаяся в Лютном, только ночами оживала, стряхивая с себя сети дневного сна.

Здесь можно было встретить кого угодно. Магические существа, притесняемые обществом, селились тут в избытке. Так что никто не удивлялся, увидев в борделе вейлу, шныряющего под ногами гоблина или трясущегося после очередного изматывающего полнолуния оборотня.

Не удивился и держащий книжный магазин безымянный старик, которого все звали Бульдогом за характерное строение лица, увидев на крыльце своего магазина странного человека, пришедшего далеко не за покупками. Подсунутый под нос измызганный пергамент удивительно наглым почерком гласил: «Ищу работу».

Лишь гораздо позже старик узнал о невероятном везении этого человека, а тогда он покачал головой, подумав, что судьба бывает к нему благосклонна — еще вчера он вымел то, что осталось от бывшего помощника, вздумавшего обчистить его комнату, расположенную на верхнем этаже.

Безымянный гость оказался нем. Так, по крайней мере, подумал старик, не дождавшись от него ни слова. Да и кроме памятной записки о поиске работы парень почти ничего не писал, отказавшись сообщать даже свое имя. Бульдог не был удивлен и этим — новообретенный работник пахал как два взрослых мужика, хотя по телосложению не дотягивал и до гордого звания «подросток». Старик не знал его точного возраста — лицо, как он подозревал, мальчишки, было вечно скрыто заляпанными бинтами, не позволяя увидеть ничего, кроме погнутой оправы очков со столь толстыми стеклами, что цвет глаз напрочь терялся для подслеповатого Бульдога. Он звал помощника Чернышом, будто кота, по цвету шевелюры и не доплачивал ему половины, в честь чего был крайне доволен. Малыш трудился как пчелка и, судя по всему, был сквибом, что старику было только на руку — боялся он, как поведут себя хрупкие фолианты с паршивым характером, если при них часто колдовать. А что он иногда замечал Черныша в краткие часы отдыха, которые давались ему на сон, с книгой в руках, Бульдог не считал чем-то особенно ужасным — просто компенсация за недоплату.

Черныш бегал по поручениям, чувствуя себя в не слишком добродушном контингенте Лютного переулка рыбкой в воде. Он ухаживал за томами книг, которые приняли его на удивление хорошо, несмотря на то, что самого Бульдога некоторые особенно упертые книженции могли цапнуть или обжечь. Малыш натирал полки, полы, стены, весьма вкусно готовил, исхитрялся подменять самого владельца, у которого от долгого стояния начинали ныть суставы, умудряясь как-то втюхивать покупателям макулатуру, не произнеся не единого слова. Иногда, выполнив все, что можно на ближайшие дни, мальчишка в письменной форме уведомлял Бульдога о том, что ему нужно отлучиться и сваливал на пару дней, чтобы прийти мрачным и холодным, как дементор, через пару часов оттаивая и снова превращаясь в трудолюбивого Черныша, который своим молчаливым присутствием заставлял магазин оживать. Тогда Бульдог облегченно вздыхал, дергал свои длинные седые усы и думал о том, что даже такому бревну, как он, нужно иногда с кем-то поболтать. Даже с немым мальчишкой. А может и именно с ним, потому что никто в долгой жизни старика не слушал его так внимательно.

Сам же Черныш это место не то чтобы любил... Да и вряд ли можно было чувствовать себя полностью спокойно в таком местечке, как Лютный переулок, но человек, как известно, привыкает ко всему. Вот и он привык. Здесь были книги, еда, мягкий матрас и ворчливый старик — самая приятная в его жизни компания. Он даже был готов мириться с кошачьей кличкой, к которой он настолько привык, что и себя стал так часто называть. Мальчишка и к старухе, торгующей человеческими желудками под окном, привык, и вампирское гнездо по соседству не вызывало особого пиетета — с ним случались вещи и похуже. А такую маленькую цену за то, чтобы остаться в магическом мире, он готов был принять без сомнений.

Черныш поставил на полку темномагический фолиант, который, когда его открывали чужаки, принимался упражняться в вокале. Но вот в руках подростка он разве что не мурлыкал и льнул к его ладоням, словно домашняя киса. Бульдога такое отношение книг к Чернышу всегда удивляло, да и сам он всегда этому поражался. Где это видано, чтобы к стопроцентному сквибу книги такого масштаба испытывали подобную привязанность? Хотя, иногда именно это подбадривало грозящую рухнуть надежду. Черныш до сих пор не смирился с тем, что уготовила ему судьба, и оставаться неспособным сотворить даже простейший «Люмос» был не намерен. Но книги читались, учились обряды, проводились рискованные эксперименты, которые оставляли раны не только на теле, но и на неустоявшийся психике ребенка. Иногда на него нападали редкие часы черной меланхолии, но тут уж в игру вступало проклятое родовое упрямство, заставляющее его раз за разом перевязывать раны, пить успокаивающее зелье крайне дрянного качества и вновь упрямо листать книги. Черныш иногда шутил про себя, что мог бы стать специалистом по теории темной магии — заклинания и ритуалы вольно или невольно учились, а вот применить их он не мог. Чужая палочка, которую он скрывал, была примотана к руке тряпкой и никак не реагировала, сколько бы он не произносил заклинаний. Все повторялось раз за разом — он проводил ритуал, оправлялся от него и снова садился в лужу.

Черныш тяжко вздохнул, аккуратно пощупав предплечье правой руки, раны на котором раз за разом норовили открыться от любого резкого движения. Он подозревал, что последние шаманские пляски были крайне неудачной идеей — высшие силы потустороннего мира его проигнорировали, а болезненные ощущения и крайне сильный упадок сил преследовали до сих пор.

Украдкой зевнув, Черныш сдержал порыв выругаться. Он уже привык молчать, но иногда было искушение сорваться. Только вот тщательно продуманный образ немого изуродованного мальчишки было откровенно жалко. И к тому же у жителей Лютного переулка такой неказистый субъект вызывал куда больше доверия. Хотя, какого, к черту, доверия? В этом месте такого понятия не существовало, что ему крайне импонировало — он был одним из лучших приобретений в коллекции свалки всей магической Британии.

Оглядев полки с аккуратными рядами книг, Черныш довольно улыбнулся и в своем мысленном списке дел поставил очередную галочку. Следующим в списке стояла готовка — нужно было извернуться и приготовить что-нибудь, что нравилось бы и Бульдогу, и его страдающему изжогой желудку. Конечно, существовали зелья, помогающие в этом деле, но старик был, ко всем своим недостаткам, еще и в крайней степени скрягой, экономящей даже на своем здоровье.

Колокольчик звякнул, извещая о новом клиенте. Вернее, должен был звякнуть, но звук, который он издал, напоминал скорее вопль раненого вороненка. Черныш усмехнулся, услышав скрипучий голос старика и, засунув салфетку, которой он стирал пыль, в карман мантии, которая подошла бы скорее крупному высокому мужчине, чем тринадцатилетнему мальчишке, и тихо, будто действительно был дворовым котом, пошел наверх, по пути с любопытством заглянув в приемную.

К его удивлению, в отличие от обычного контингента покупателей, посетитель не был с ног до головы закутан в темный балахон. Первым, что бросилось в глаза, был шрам на лице, явно оставленной какой-то магической зверушкой, заклинанием или артефактом — с остальным успешно справлялись зелья и колдомедики. Если, конечно, у вас были деньги. На кого-кого, а на нищего мужчина не походил. Каштановые волосы были подстрижены ровно и аккуратно, явно у профессионала, костюм из драконьей кожи сидел как влитой и даже его частичная потрепанность не смущала — такое добро, да в таком состоянии стоило прорву денег. Черныш, которого жизнь в Лютном переулке одарила зорким глазом, заметил, что в чуть оттопыренном рукаве скрывается явно что-то покрупнее волшебной палочки.

Старик, о чем-то тихо переговаривавшийся с мужчиной, увидев своего помощника, искренне обрадовался. Видимо, топать за нужной книгой ему не хотелось. Он позвал его, сверкая крупным и крепкими, несмотря на возраст, зубами:

— Эй, Черныш! Не торопись, нужно принести кое-что с «белых полок».

«Белыми полками» старик называл стеллаж с книгами по светлой магии.

Подросток, надеявшийся остаться невидимым для чужих глаз, подавил усталый вздох и поклонился покупателю, приветствуя. Обратив внимательный взор на Бульдога, он кивнул: «Мол, внимательно слушаю». Если честно, эксплуатировал его старик так, будто он был неутомимым драконом, при этом зажимая часть честно заработанных денег.

— «Тропа света» в переводе Марлоу, «Исцеляющая длань» Авитуса Спокойного и справочник исцеляющих заклятий на твой вкус. Только ничего темномагического, понял, малыш?

Мальчишка кивнул и, зевнув, побрел за книгой, зябко передергивая плечами. Покупатель проводил его внимательным, чуть прищуренным взглядом, лишенным всяких эмоций. Если бы Черныш видел этот взгляд, он бы назвал его предвещающим ничего хорошего. Серые радужки, будто подернутые морозным инеем с крошечной точкой зрачка не отрывались от черноволосого затылка Черныша до тех пор, пока тот не скрылся среди стеллажей с книгами.

— Неужели обзавелся новым помощником, Бульдог? — спросил мужчина, опираясь локтями на прилавок. Старик пожал плечами и с ухмылкой ответил:

—Уже третьим по счету после последнего твоего визита, Людвиг. Черныш уже с год здесь кукует. Дольше всех на моей памяти продержался. Умный, зараза. И надежный. Все слышит, все знает, а сказать не может.

— Он немой? — спросил человек, названный Людвигом. В его глазах не было и проблеска интереса, но, видимо, Бульдог смотрел куда глубже или же неплохо его знал.

— Ну, лично я его голос никогда не слышал, — ответил старик. — С чего это ты вопросы задаешь, охотник? Неужели три года бродяжничества сделали тебя любопытным?

— Не дождешься, — фыркнул мужчина и бросил взгляд на возвратившегося низенького и хрупкого мальчишку, чем-то неуловимо похожего на уличного кота. Он, несмотря на кажущуюся слабость, легко удерживал весьма толстые талмуды одной рукой. Засаленные бинты, с бурыми пятнышками и подозрительного вида разводами скрывали лицо и шею за исключением зеленых глаз, которые за толстыми стеклами очков в покореженной оправе казались расплывчатыми и мутными. Черная мантия не по размеру вилась в ногах разодранным на ленты подолом и, кажется, не доставляла подростку никакого неудобства. Нельзя было услышать его голос, ясно увидеть выражение лица и глаз, а значит, и понять, о чем он думает, было нельзя. Людвиг нахмурился от странного щекочущегося ощущения тревоги, которое преследовало его с того момента, когда он вошел в магазин.

Черныш водрузил книги на прилавок, стараясь не потревожить мудрые фолианты и жалея, что заклинания копирования могут разрушить столь своенравную и хрупкую литературу. Экземпляр «Исцеляющей длани» был последним. Погладив на прощание мягкую и теплую обложку, Черныш взглянул на старика и, дождавшись кивка, быстрым шагом взлетел на лестницу. Его ждал сеанс кулинарии, в которой он, благодаря богатому прошлому, был асом.

Когда Черныш закончил, наверх, к его удивлению, поднялся не только Бульдог, но и тот сероглазый покупатель. Они о чем-то тихо переговаривались, будто старые знакомые, которыми, впрочем, и были. Черныш подготовил вторую порцию ароматного супа и заварил сбор. Усевшись за стол, старик Бульдог поднял на него свои тусклые глаза и, потеребив ус, спросил:

— А ты, Черныш?

Тот покачал головой, уже не удивляясь странной заботе своего работодателя и показывая, что не голоден. Несмотря на упадок сил, он не был уверен, что его не вырвет, вздумай он запихнуть что-нибудь в отчаянно сопротивляющийся желудок. Больше всего он хотел вдохнуть относительно свежий воздух. Конечно, в таком состоянии по Лютному переулку прогуливаться — не самая здравая идея, но когда Черныш не потакал собственному безрассудству? К тому же, когда в магазине присутствовал посторонний человек с острым, неприятным взглядом, внимательно следившим за пространством, ему становилось неуютно.

Невольно дернувшись от пронзившей пострадавшую руку боли, Черныш показал на окно, тем самым сообщив старику о том, куда собирается. Бульдог махнул рукой со словами:

— Иди уже, котяра. Все равно будешь только глаза мозолить. Только близко к Косой аллее не подходи. Слышал, там министерские шавки шныряют.

Черныш благодарно кивнул и, к удивлению Людвига, открыв зачарованное стариком окно, прыгнул вниз со второго этажа. Разодранные полы мантии напоследок изогнулись, словно кошачий хвост. Людвиг, не выдержав, подошел к окну. Помощник Бульдога, живой и невредимый, что-то сказал торговке человеческими внутренностями, кинул кнат оборванному бродяге и, закинув руки за голову, медленно побрел вперед. Из соседнего дома мальчишке вяло махнула чья-то мертвенно бледная рука. Занимался рассвет.

— А ты говорил, что не дождусь, — Бульдог скрипуче рассмеялся, — вон, как подорвался. Смотрю, твой аристократический налет окончательно канул в лету. Фыркаешь, будто лошадь.

— Я не видел, как он доставал палочку, — проигнорировав Бульдога, задумчиво протянул Людвиг.

— Он безнадежный сквиб, — с какой-то грустью сказал торговец книгами. — И, думается мне, не с рождения. Первое время он постоянно лез в карман, будто палочку достать собирался. Не хотел бы я узнать, что чувствует маг, внезапно лишившийся силы. И еще более страшно думать о том, что могло его ее лишить.

— Сквибу сложно выжить в таком месте, — Людвиг тихо прикрыл окно и снова сел за стол, вдохнув ароматный запах еды. Кольцо Ядодела на пальце оставалось спокойно, и он позволил себе спокойно поесть — нормальной домашней еды он не видел уже пару лет, гоняясь всюду за призраками прошлого.

— Он везуч, будто его младенцем купали в Феликс Фелицис, — признался Бульдог, — он забрался мне под крыло, только появившись из ниоткуда. Знаешь, Людвиг, я не слишком любопытен по натуре, но этот мальчишка...

Старик потрепал ус и обнял узловатыми пальцами кружку с травяным чаем, вдыхая пряный запах. Людвиг терпеливо молчал, дожидаясь, пока Бульдог найдет нужную волну. Его удивляло то, что его знакомый, которому большую часть своей жизни было наплевать на всех и вся, уже столько времени разглагольствует о своем помощнике, предшественников которого он небрежно выметал на улицу в виде сероватой кучки пепла.

— Знаешь, — Бульдог внезапно рассмеялся, — когда я узнал, что вампирское гнездо привечает его у себя не в качестве ужина, а как гостя, то чуть не схватил сердечный приступ. Здесь, в Лютном, он прижился, будто Дьявольские силки на грядке с драконьим навозом.

— Не слишком лестное сравнение, — фыркнул Людвиг, пробуя чай, — почему Черныш?

— Это я его так назвал, — ответил Бульдог, — он не писал своего имени, так что мне пришлось придумать его самому. Знаешь, одно время я думал, что он почти неграмотен, но однажды я наткнулся на перевод главы одного темномагического фолианта с латыни. Изумительный слог, умнейший ребенок. Эх, интересно, чтобы выросло из него, не потеряй он магию. И что вырастет из него теперь? Если не угробит себя разными штучками...

Старик внезапно осекся, будто сказав лишнее, коротко взглянул на собеседника из-под насупленных бровей и резко сменил тему:

— Что-то я заговорился. Так где ты торчал столько времени?

Предмет живейшего обсуждения двух взрослых магов тем временем обрабатывал вновь открывшуюся рану зельем, стараясь не взвыть от боли. То, что в паре метров от него сладко спал вампир, его ничуть не смущало. Во-первых, разбудить его в этот момент могло только предчувствие опасности или пушечный выстрел, во-вторых, он на глазах Черныша пообедал каким-то бродягой, и, в-третьих, подросток знал, что вампиры, плохо контролирующие свои инстинкты, погибают еще в юношестве. А представитель этого вида, хладным трупом лежащий на потрепанном матрасе, от подросткового периода ушел ну очень уж далеко. Наверное, поэтому ему было все равно, что Черныш устроил из его гнездовища схрон. Он был предельно уверен, что никакие бродяги не забредут в логово чудовища, а самому вампиру зелья, бинты и пара-тройка темномагических вещиц были до лампочки. Лучшим лекарством для него была кровь, а магией он не владел отродясь.

Черныш тихо выругался, бессильно смотря на то, как рана, только что покрывшееся коркой из-за зелья, вновь начинает кровоточить. Вязь древних рун, вырезанная ритуальным кинжалом на коже, никак не желала утихомириться. Попытавшись успокоиться, подросток умело наложил плотную повязку, стерильно чистую, в отличие от липовых сальных тряпок на лице, выпил Кроветворное зелье, глотнул Обезболивающего и крепко задумался. Он никогда не мог предаваться долгому унынию — для этого он слишком ценил время и не любил безделья.

А еще у Черныша просто мистически, даже для магического мира, была развита интуиция. Он, засунув нос в мешок со своим добром, развел бурную деятельность, проводя ревизию своего добра. Зелий у него была целая прорва — не слишком качественных, но это единственное, что он мог делать, став сквибом. Оказавшись в такой ситуации, он как никогда пожалел, что ненавидел уроки зельеварения. Конечно, за один год учебы они не изучили большого количества зелий, но там было достаточно полезного.

Из мешка был вынут маленький потрепанный рюкзак, который он купил у старьевщика, со специальным отделением для зелий, куда было засунуто все это богатство. Стопка важных конспектов, которые он начал прятать, поняв, что Бульдог принялся совать нос, куда не нужно; относительно чистая мантия, чуть поменьше той, в которой он щеголял сейчас, походный набор зельевара, некоторые ингредиенты и мешок сухарей. В отдельный кармашек рюкзака он положил сверток из темного шелка, в котором обнаружился изогнутый ритуальный нож в ножнах и обточенный рог единорога. Это добро стоило больше, чем место, где Черныш сейчас находился. До того, как попасть старику, он постигал мастерство карманника. К тому же, когда он сбежал из рук стирателя памяти, ему удалось обшарить его карманы и своровать не только мантию с волшебной палочкой, но и кошелек.

Черныш с ностальгией улыбнулся. Он помнил свою обиду и ярость, когда тот прыщ попытался стереть память об единственном относительно счастливом годе его жизни. В тот момент, когда он попытался толкнуть мага и как тот, споткнувшись, умудрился разбить себе голову, он почти поверил в россказни о своей феноменальной везучести.

Подросток аккуратно положил в рюкзак несколько колец и серег, надев на палец только одно — простенький медный ободок, который враждебно обжег кожу. Вскрикнув, Черныш сдавленно зашипел, до крови прокусив губу. Захотелось тоненько заскулить. Предусмотрительно выпитое Обезболивающее в очередной раз подтвердило, что зелья, сваренные в полнейшей антисанитарии, выходят крайне паршивыми. Или он действительно в них полная бездарность, как говорил ему его учитель? Хотя, скорее всего, тех жалких крох магии, что оставались у него, просто не хватало, чтобы сделать эти зелья полноценными.

Переждав приступ боли, Черныш аккуратно повертел кольцо, убеждаясь в том, что его защитный механизм кольца действует по типу Круциатуса, не оставляя ран, но принося боль. Подросток вздохнул. Артефакт не любил своего владельца, но работал исправно. На памяти Черныша, это колечко было единственным магическим предметом, что так явно выражало свою неприязнь к нему. Книги его обожали, ритуальный нож чуть ли не ластился, остальные артефакты дарили приятное тепло. А вот Кольцо Пути относилось враждебно. Наверное, не стоило его снимать с трупа бывшего хозяина.

— Уже уходишь, кошак? — тихий, вкрадчивый вопрос, раздавшийся за спиной, заставил Черныша вздыбиться и отскочить, издав сдавленный звук, напоминающий кошачий мявк. Вампир рассмеялся — так он развлекался не первый раз.

— Иво! — Черныш схватился за сердце. — Я чуть от инфаркта не помер!

Бледнолицый, высокий, юный — вот так можно было описать это существо. Глаза горели в полумраке, разгоняемым лишь тусклым светом свечи — Иво жил в подвале. Растрепанная коса вампира темным хлыстом вилась в воздухе. Черныш до сих пор не мог понять, почему Иво не употребил его на ужин. И если вампирское гнездо, которое его весьма привечало, он относительно понимал — Черныш им почему-то нравился, он это ощущал так же явно, как будто они сами ему об этом говорили., но вот этого одиночку он понять не мог. И если он научился различать эмоции, направленные на него от всех остальных, то с Иво такой фокус провернуть не получалось — от него не исходило ничего, совсем. Будто перед Чернышом стояла черная дыра.

Но, как ни странно, вампир был единственным существом в Лютном переулке, что когда-либо слышало его голос. Он был достаточно прозорлив, чтобы отличить спектакль от правды. Все-таки возрастом он мог заткнуть за пояс Батильду Бэгшот и Дамблдора вместе взятых.

— Почему ты не спишь? — Черныш, встряхнувшись, выпрямился, глядя, как свет свечи играет бликами на белоснежной коже вампира. Иво держался от огня подальше — тот по определению был врагом всего бессмертного рода.

— Почувствовал твою боль и тревогу, — усмехнулся вампир, показывая кончики клыков, — ты еще зеленый, как перья лука, чтобы скрыть эмоции от кого-то вроде меня.

— Я и не старался, — буркнул Черныш. — Против врожденной эмпатии без магии не попрешь.

— Ну, у тебя почти получается, — засмеялся Иво и, резко приблизившись, схватил подростка за руку, заставляя того зашипеть от боли. Повязки, и без того сверкавшие красными пятнами, вмиг пропитались кровью из-за пальцев, с силой сжавших предплечье.

— Доигрался, малыш? — Иво серьезно посмотрел на Черныша. — Такая дрянь уже совсем не твой уровень. Какого Мерлина ты связался с Астралом? Неужели черномагические штучки закончились?

Черныш попытался вырвать руку, что, впрочем, успехом не увенчалось. Он упорно молчал. Не говорить же ему, что полез в демонологию он уже от отчаяния, не желая слушать здравый смысл. Голова немного кружилась — на одном Кроветворном далеко не уйдешь.

Вампир вздохнул, покачав головой:

— И что я с тобой вожусь, паразит? Надо было сразу сожрать, чтобы добро не пропадало. А теперь тобой даже инфери подавится — от частички Астрала может быть кое-то похуже изжоги.

Иво стянул повязку и, стерев кровь, щедро плюнул на рану. Черныш скривился, но спорить не стал — вампирская слюна заживляла и обезболивала лучше любых зелий. Правда, метод был весьма нетрадиционный и не слишком приятный — не только противно, когда на тебя плюют, так еще и щиплет так, будто на рану сыпанули солью.

Подросток сдавленно зашипел, но рукой не дернул — вампирская хватка была покруче, чем железные кандалы, которые Чернышу в своей короткой бродячей жизни удалось примерить. Но об этом промежутке своей жизни он вспоминать не хотел еще сильнее, чем о том, когда он лишился магии.

— Ну, вот, — вампир нагло залез в рюкзак Черныша, доставая бинты, — до конца не заживет, но пару-тройку дней не будет кровоточить. Тебе нужно дотянуть до того времени, когда придет тот, кто эти руны написал.

— Я вырезал их сам, — недоуменно произнес Черныш.

Вампир помолчал с минуту, перевязывая рану с профессионализмом колдомедика. Завязав узелок, он протянул с насмешкой:

— Сам? Ты в этом уверен?

Свет свечи тускло мигнул, перед тем как погаснуть. В глазах Иво блеснул какой-то особенно мерзкий огонек. Чернышу стало жутко. Он уже ни в чем не был уверен.

Когда подросток выполз из вампирского гнездовища, был уже полдень. Кольцо Пути пульсировало в такт биению сердца, видимо окончательно смирившись с обретением нового владельца. Чернышу хотелось спать, но это было неосуществимо. Чутье, не единожды спасавшее ему жизнь и жалкие остатки рассудка, буквально вопило о том, что нужно сматывать удила. Мальчишку чуть потряхивало от возбуждения — так было всякий раз, когда он отправлялся незнамо куда, потакая своему безрассудству.

Черныш накинул капюшон и черным котом скользнул в ближайшую подворотню, ориентируясь в Лютном переулке так, будто прожил в этом месте всю свою жизнь. Воистину, человек ко всему привыкает.

Зевнув и поправив капюшон, он три раза повернул медное кольцо налево и замер, прислушиваясь к своим ощущениям. Спустя несколько секунд руку ощутимо потянуло, задавая направление. Кольцо Пути было, по сути, опаснейшей штукой. Оно показывало, где сейчас лучше всего быть владельцу. Многие мечтали завладеть этим редким артефактом, забывая, что иногда для владельца лучше умереть или попасть в лапки насильника, или быть проданным в рабство. Черныш сам пользовался им редко — не хотелось разучиться выбирать собственную дорогу. Просто иногда он совсем не понимал, куда нужно навострить ласты.

Прислушиваясь к артефакту, Черныш побрел вперед. Днем в Лютном было меньше народу, чем ночью. Вампиры отсыпались, проститутки подсчитывали гонорар и отдыхали от бурной ночки, покупатели, за редким исключением, не рисковали светить капюшонами в дневное время. Только вездесущие бродяги шныряли туда-сюда, да торговки пытались кому-нибудь втюхать уже начавший подванивать товар.

Кольцо тянуло в сторону Косой Аллеи. Черныш задумчиво остановился, почесав бровь, скрытую бинтом. Он помнил предупреждение Бульдога. Светиться перед аврорами было опасно. Нет, не бродяжке из Лютного, а ему настоящему с министерскими работниками контактировать не стоило. Мало ли что. Узнать его сейчас было невозможно, но риск все равно оставался. Вдруг какой-нибудь особенно ретивый решит увидеть его лицо? Еще за инфери примут. Он вроде погиб,

Черныш тряхнул головой, таким нехитрым способом отгоняя неприятные воспоминания и, встрепенувшись, двинулся в сторону Косой Аллеи, стараясь держаться в тени от стен неказистых зданий. Тень, проскользнувшая мимо старухи, пытавшей продать какому-то незадачливому парню ногти, заставила ту недоуменно помотать головой и заключить, что последний стакан огневиски явно был лишним.

Черныш, поболтав стащенную банку, поморщился — автоматически запустив ловкие руки в чужой карман, он неожиданно стал обладателем десятка заспиртованных глаз карего цвета. Где старуха берет этот товар, он даже думать не хотел. Подбросив банку в воздух, Черныш, притаившись в тени от какого-то ветхого здания, замер, зная, что так его разглядеть почти невозможно. Подросток иногда сам удивлялся этой своей способности затаиться, будто зверь и легкомысленно думал, что ходил словно в мантии-невидимке.

У входа в Косую Аллею и правда дежурила пара авроров, сверкая своими форменными мантиями направо и налево. Черныш нахмурился. Министерство давно плюнуло на активную деятельность Лютного, лишь изредка проводя зачистки. Такого патруля не было уже сто лет в обед. Неужели кого ищут?

Задумчиво пожевав губами, Черныш присел на корточки и, положив банку с неприятным содержимым на пол, толкнул ее, заставив тару, с озорным звоном прокатиться по земле. Остановилась она, лишь толкнувшись в ботинок одного из министерских работников. Молодой парень вздрогнул и взглянул себе под ноги, чтобы, выругавшись, отскочить в сторону и, запутавшись в собственных ногах, рухнуть на землю. Его напарник, мужчина чуть постарше и, видимо, более закаленный, взмахнул палочкой, заставляя банку исчезнуть и подал упавшему аврору руку.

Тем временем Черныш уже проскочил мимо и, свернув в один из переулков, двинулся к «Дырявому котлу» окольными путями, по пути стягивая рваную мантию, под которой оказались видавшие годы маггловские джинсы, ставшие ему немного коротковатыми, и толстовка с капюшоном, который был незамедлительно накинут на голову. Ужасные очки сменились на окуляры поприличнее, в прямоугольной оправе, бинты исчезли, открывая взгляду чистую белую кожу и тут же заменяясь высоким воротником. Уткнувшись взглядом в землю, мальчик невидимкой скользнул вслед за каким-то магом, шагнувшим в арку, ведущую в «Дырявый котел». Взгляд Черныша напоследок скользнул по стенам зданий, натыкаясь на объявление в траурной рамке.

«Гарри Поттер героически погиб, сражаясь со злом»

Подросток послал ехидную улыбку фотографии, с которой на окружающий мир взирал он сам.

O Fortuna

velut luna

statu variabilis,

semper crescis

aut decrescis;

vita detestabilis

nunc obdurat

et tunc curat

ludo mentis aciem,

egestatem,

potestatem

dissolvit ut glaciem.

Карл Орф

Консервная банка с металлическим звоном, особенно громко звучавшем в ночной тишине, покатилась по земле. Чёрные, рваные уши задёргались, и, подняв измазанную в масле усатую морду, бродячая кошка недоумённо воззрилась на Черныша, который сидел на старом мусорном баке, согнув одну ногу в колене и упёршись ступнёй в поскрипывающую металлическую крышку. Он сыто и устало позёвывал, прислонившись спиной к прохладной кирпичной стене. Сардины были вкусными, недавно сворованными, но честно разделёнными с худой, ободранной кошкой, которая, встретив неожиданного соседа недовольным взглядом зелёных глаз, смирилась с приватизацией её пристанища, учуяв запах вкусненького.

Кошка, тронув лапкой консервную банку, убедилась в её безнадежном опустении и, тщательно умывшись, быстрой чёрной тенью запрыгнула на крышку бака, притуляясь у Черныша под боком. Розовый шершавый язык прошелся по измазанным в масле пальцам, а маленькая голова, увенчанная рваными ушами, потёрлась о ладонь. С тихим, весёлым смешком подросток зарылся пальцами в тёмную шерсть, пробежался ими между ушками, почесал нежное место под шеей. Кошка изогнулась, подставляя под руки спину, и он подумал, что в темноте, когда сложно разглядеть общую потрёпанность его неожиданной соседки, она похожа на изящную, искусно выполненную статуэтку, которую, налюбовавшись вдоволь, ставят на полку и быстро забывают о её существовании, лишь изредка стирая пыль.

Но, к счастью, бродячая кошка была лишь зверьком с драными ушами и потерянной в

какой-то шальной битве частью хвоста. Она мурлыкала, ластилась к грязным пальцами и грела бок Черныша, щуря зелёные глаза с той самой мудростью, свойственной только кошачьему роду. И он думал, что такие встречи с тёплыми, непохожими на статуэтки существами, навсегда останутся в его памяти.

Черныш, подавив зевок, упёрся затылком в стену и взглянул на небо, затянутое пасмурной дымкой. Мир крепко спал, но для Черныша это было временем бодрствования. Слишком уж он привык жить ночами, оставляя отдых дню. Да и двигаться за зовом Кольца Пути ночью было удобнее — никому до него не было дела. А если и встречались на его пути какие-то девианты, то Черныш, как один из них, знал способы борьбы с себе подобными и, к тому же, бегал быстро, словно дикий кот. Эта его способность, по мнению подростка, была самой надёжной и полезной после канувшей в Лету магии.

Кошачий бок вибрировал, словно автомобильный двигатель, а зелёные глаза, так похожие на глаза Черныша, внимательно наблюдали за неожиданным соседом, словно старались уловить любые изменения в его непривычно нежном настроении. Наверное, в её жизни было мало моментов, когда люди дарили ей подобную ласку.

— Какой недоверчивый зверёк, — вздохнул Черныш, почёсывая блохастую шею, — или же наоборот? Наверное, тебе очень понравились сардины. Я их тоже люблю, но молоко мне нравится больше. Вот только у той женщины в пакете были только макароны и сардины. Как жаль.

Кошка мяукнула, сочувствуя его потере и сыто зевнула. После недельной голодовки ей показались бы вкуснятиной и те сухие макароны. Черныш усмехнулся и, словно понимая, о чём говорит его соседка, произнес:

— Да-да, голод — очень страшная вещь. Не такая страшная, как Круциатус, но очень неприятная. Хотя есть вещи и пострашнее заклинания боли. Может, прогуляешься со мной, зверёк? Я буду подкупать тебя сардинами.

Недоверчиво мигнул светящийся зеленью глаз. Кошка замерла на миг, подобравшись. Тёплые человеческие пальцы пробежались по её спине, даря ласку и тепло. Черныш улыбнулся и, почесав на прощание за ухом, ловко спрыгнул с бака, словно был самым настоящим дворовым котом, по какой-то странной ошибке заключённым в тело человека.

Кошка, недовольно вздыбив шерсть, встряхнулась и, спрыгнув на землю столь же изящно, как странный человек, позвавший её за собой, в два прыжка догнала своего нового попутчика. Укоризненно смерив его взглядом ярких глаз, она потёрлась о его ноги, вызывая у Черныша смешок.

— Пойдем, зверёк. Интересно, где твоя мамочка нашла себе низзла? Или бабушка? Ты скорее квартерон, чем полукровка. Слишком маленькая, — Черныш улыбнулся.

Кольцо Пути обожгло его своим недовольством, показывая, что он слишком долго стоит на месте. Новый хозяин все ещё не нравился артефакту. Черныш усмехнулся и, немного поморщившись, потер ноющий палец об его соседа. Колечко хоть и работало как надо, но кое-что всё равно вызывало опасения его владельца; оно свободно могло резко изменить направление, заставив идти в противоположную сторону. Один раз эта подлая вещь заставила Черныша возвращаться в деревеньку, которую он покинул накануне. Это было неприятно. Создавалось ощущение, что кольцо играет с ним или же… Его конечная цель вполне себе могла передвигаться, причём весьма странными траекториями. То, что она могла быть живой и разумной, пугало Черныша гораздо больше, чем если бы артефакт шалил. Подросток не очень-то хотел, чтобы его судьба была связана с каким-то человеком. Люди ненадежны — это правило было его жизненным кредо.

— Ничего не поделаешь, — вздохнул Черныш, позволяя колечку вести себя. Чёрная кошачья тень с горящим взглядом неотступно следовала за ним. Видимо, зверьку очень понравились сардины в масле.

Мальчик и сам не понял, что заставило его позвать с собой кошку с примесью крови волшебного зверя. Вернее, он понимал, но признавать не хотел. Не мог же Черныш, привыкнув за последний год к обществу Бульдога и вампиров, почувствовать одиночество?

— Только если совсем чуть-чуть, — недовольно вздохнул подросток. Прятать от самого себя свои же чувства было недостойно. Кошка вскинула на него недоуменный взгляд и махнула хвостом. Черныш улыбнулся и объяснил:

— Просто я слишком долго молчал. Теперь пытаюсь наверстать год добровольной немоты. Ты самый удачный собеседник за всю мою жизнь. Слушаешь, понимаешь и, самое главное, молчишь. Наверное, я начинаю понимать старика с его вечной ворчливостью.

Добровольная спутница фыркнула и хлестнула хвостом по колену Черныша. Тот засмеялся и, наклонившись, почесал кошку за ухом, вновь заставив её замурлыкать. Его рот растягивала улыбка, а лёгкие — смех.

Капнувшая на нос влага стала для него неожиданностью, а кошка замерла, неожиданно став похожей на натянутую струну. Черныш напрягся. Сердце застучало быстро и тревожно, словно грозилось проломить грудную клетку. Дурное предчувствие горечью осело на языке.

— Думаю, тебе нужно спрятаться, зверёк, — произнёс подросток, ласково погладив чёрную шерсть. За спиной грохнул мусорный бак. Чёрная тень метнулась в ближайшую подворотню, заставив Черныша усмехнуться – благоразумия кошке было не занимать.

Он поднялся на ноги и огляделся. Оборванный бродяга, ковырявшийся в высыпавшемся из тары мусоре, злобно оскалился, увидев направленный на него взгляд. Черныш поднял руки в миролюбивом жесте и сделал шаг, намереваясь максимально быстро ускользнуть куда подальше от этого места. Один единственный шаг перед тем, как его смело тёмным вихрем, оказавшимся человеческим телом.

Стена, оказавшаяся на пути их стремительного движения, выбила из лёгких Черныша весь воздух. Рюкзак, очутившийся меж двух огней, жалобно хрустнул, извещая о том, что купленные в Лютном переулке суперкрепкие флаконы жизнь не готовила к столь жёстким испытаниям. Не менее громко хрустнула рука, взятая в воистину смертоносный захват. От боли, пронзившей конечность, воздух соизволил вернуться в лёгкие и Черныш взвыл раненой белугой – конечности в своей жизни он ломал не раз и не два, поэтому завопил он скорее от досады, чем от боли. Со сломанной рукой путешествовать крайне неприятно.

Бездомный шарахнулся в сторону, споткнулся о перевёрнутый бак и рухнул на грязную землю, будто марионетка с подрезанными нитями. Он отползал дальше, как можно дальше от вцепившегося в пацана мужика, но никак не мог отвести мутных, слезящихся глаз от этого зрелища. Ему казалось, что вокруг этих двоих клубится что-то страшное, что-то очень, очень опасное и одновременно завораживающее, будто танцующая кобра.

— Попался! — голос был наполнен торжеством.

Черныш сморгнул выступившие на глаза слёзы и увидел серые, словно заиндевевшие и хорошо знакомые радужки с маленькой точкой зрачка. Каштановые волосы, чуть отросшие и засалившиеся с их первой и последней встречи, падали на запылившийся лоб. Шрам, пересекавший переносицу, стал как будто глубже из-за осунувшегося лица. В глазах напротив Черныш увидел ту самую одержимость, которая владела им самим и это испугало его гораздо больше, нежели сломанная рука, кровоточащий от удара затылок или железный захват. Сам Черныш больше всего на свете хотел вернуть магию, не гнушаясь никакими способами, чтобы сделать это. На что был готов сероглазый человек, напавший на него ради своей цели, он не знал, но понимал — на многое.

Черныш судорожно дернулся, на миг теряя самообладание. Он знал, как бороться с жадными бродягами, ворами и даже педофилами. Он мог напугать, болезненно ударить и быстро смыться, но сейчас его держал взрослый, сильный маг и его палочка болезненно давила ему в район сонной артерии. В его жизни был похожий момент, и он носил звание самого худшего события всей жизни Гарри, но тогда у него было время. А сейчас у него могли отнять жизнь быстро и без колебаний. Он чувствовал, как чужая жажда смерти и ярость выливается на него с той же щедростью, с которой в Средневековье выбрасывали помои из окон.

Людвиг усмехнулся, почти наслаждаясь чужой болью. Он чуть не совершил большую глупость – не заметил того самого запаха, который источают те, на кого он охотится. Слишком слабый аромат тогда перебивался запахом темномагических книг и когда охотник понял, что он значит, прошло несколько часов. Но у него были свои способы найти этих тварей. К тому же, на книгах, поданных ему, остался его след. Для обычного мага найти человека, имея такой скудный материал – задача не из простых, но он простаком не был.

Правда, побегать пришлось изрядно – никогда и никто за всю его карьеру охотника не вёл себя столь нелогично, выбирая путь. Мальчишка менял направления как подстреленный заяц и мог запросто вернуться в то место, откуда ушел накануне. Людвига, привыкшего к логике и холодному расчету, это весьма сбивало с толку. Он уверен, что этот Черныш убегал от него, но, видимо, ошибался.

В глазах прижатого к стене подростка не было ужаса, какой он видел обычно, а только боль и недоумение. Без бинтов, скрывающих лицо и в очках с тонкими стеклами, его эмоции читались легко, будто в раскрытой книге. Как и подозревал Бульдог, его сбежавший помощник оказался совсем мальчишкой – Людвиг не дал бы ему и тринадцати лет. Но тем легче ему будет убить его – взрослый сопротивлялся бы гораздо сильнее.

— Где твой дух, сопляк? — прошипел он не хуже любого змееуста. Взгляд его, холодный и страшный, заставил Черныша сглотнуть. Подросток скорчил гримасу ничего не понимающего человека, что не потребовало больших усилий — он и правда ни черта не разумел в происходящем. Людвиг, увидев выражение его лица, зло усмехнулся и тряхнул бессильно повисшее тело, почти ласково сказав при этом:

— Астральные порождения не могут служить хозяину-калеке. Не морочь мне голову своим спектаклем – я сыт им по горло. Если ты не призовешь своего духа, я буду пытать тебя, пока он не

вылезет сам. Не думаю, что он хочет лишиться якоря.

Черныш упорно молчал. Он прекрасно знал, что если скажет о том, что ни про какого духа никогда не слышал – ему просто не поверят. К тому же, Иво что-то говорил об Астрале, да и сам он читал о нем в книгах. И об охотниках на Астральных тварей там упоминалось. Должно быть, тот самый «запах», который учуял этот человек, сохранился после того ритуала, наградившего Черныша раной на предплечье, которая даже после слюны вампира продолжала радовать его воспалением и вот-вот грозившим вновь начаться кровотечением.

Не дождавшись ответа, Людвиг молча и стремительно сжал сломанную руку Черныша, изгибая ее под известным только ему углом. Подросток буквально почувствовал, как рвутся под напором кости мышцы и кожа. Боль пришла позже на доли секунды, и из его рта вырвалось жалкое поскуливание. Но мозг Гарри работал быстро и холодно, как это всегда бывало с ним в такие моменты. Да и что такое боль от сломанной руки в сравнении с Круциатусом? Правильно — лишь жалкий отголосок. Сжав зубы, Черныш медленно, чтобы охотник ничего не заподозрил, придавал своему телу, кажущемуся ватным и сдавшимся, нужное ему положение.

— Зови его, паршивец, — зарычал охотник, сдавливая конечность до синевы, — или я оторву тебе что-нибудь жизненно важное.

Он отпустил руку Черныша и, сжав руку в кулак, со всей силы ударил его по лицу. В голове у того зазвенело, а рот наполнился солёной, горячей кровью. Он подумал, что в даже в таких моментах Фортуна, засунув его в полную задницу, не перестает ему улыбаться.

Вдохнув воздух носом, Черныш плюнул розовой смесью крови и слюны в глаз охотника. Ничего серьёзного, но зажмуренный глаз и ослабленная на секунду хватка были тем самым минимумом, столь необходимым ему в этот момент. Носок чудом освобожденной ноги заехал в коленную чашечку противника, заставив пошатнуться. Черныш, воспользовавшись этим, стёк по стене, словно вода, и ускользнул из захвата.

Бег обещал быть долгим, о чём сообщил пролетевший за метр от уха красный луч оглушающего заклинания. Незадачливый волшебник наконец вспомнил про свою палочку. Черныш бесшабашно усмехнулся – адреналин бил в голову, будто огневиски.

Гарри пнул подвернувшийся под ноги бак, заставив его покатиться прямо под ноги преследователю. Услышав громкую ругань за спиной, он взлетел по стене, оказавшейся на его пути, да так легко, словно только и делал, что бегал по вертикальным поверхностям. Спрыгнув на другой стороне, Черныш зашипел от боли, пронзившей руку и, не останавливаясь, понесся дальше.

— Бомбарда! — взвыл охотник, у которого, видимо, не было таких дружеских отношений с вертикальными поверхностями. Осколок кирпича чиркнул Черныша по скуле и изрядно запылил спину, но он даже не дёрнулся, стараясь не сбить дыхания. У него не было абсолютно никаких идей насчет того, как избавиться от прилипшего к нему охотника. Тот преследовал его как привязанный, даже если Черныш скрывался из поля его зрения, словно действительно шёл по его следу.

Что делать? Этот вопрос эхом бился у Гарри в голове до тех пор, пока он не выбежал на открытую, пустынную дорогу, что заставило его сдавленно выругаться – в запутанных переулках и подворотнях убегать ему было гораздо легче. Черныш отбросил со лба слипшиеся от пота и пыли волосы и быстро огляделся. У него оставалось немного выигранного времени.

Вокруг было тихо, будто на кладбище. Тускло светилась вывеска круглосуточного магазина, около которого стояли фургон и мотоцикл. Черныш выругался. На ум приходил только террористический акт в супермаркете, что в его ситуации было, мягко говоря, неразумным.

Медленно отворилась дверь, и из магазина вышел высокий парень, раздраженно что-то бурчащий себе под нос и сминающий в руке пачку сигарет. Светлые кудри, стянутые в растрёпанный хвост, торчали в разные стороны, а карие, почти чёрные глаза как-то обиженно взирали на окружающий мир. Черныш пожевал губы и запустил относительно здоровую, ту самую, с рунами, руку в кармашек рюкзака, который промок от столь бездарно потраченных драгоценных зелий. Прохладная рукоять ритуального кинжала привычно легла в ладонь и тут же согрелась, одаривая такой незамысловатой лаской своего хозяина.

— Прости, — прошептал Черныш, — никогда не думал, что буду пугать тобой людей.

Незадачливый прохожий с светлыми кудрями подошел к мотоциклу, прикуривая сигарету. За спиной взревел охотник, наконец догнавший свою прыткую жертву — на его лице не было ни капли той холодности, что Гарри видел в книжном магазине. В серых глазах, которые прежде казались заиндевевшими, горело пламя безудержного гнева. Он слегка припадал на ногу, в которую прилетела чужая нога, но продолжал упорно вживаться в роль преследователя.

Черныш пригнулся, пропуская над своей головой очередной красный луч, угодивший в светящуюся вывеску магазина, которая, мигнув пару раз, окончательно потухла. Гарри метался от заклинаний, словно заяц – он и сам не ожидал от себя такой прыткости.

— Импедимента! — рявкнул охотник. — Инкарцеро! Сомниум!

Черныш подавил попытку рассмеяться. Заклинания школьного курса. Он что, серьезно? Неужели ему так важно захватить его живьем? Или же темномагические заклинания ему претят?

Кудрявый парень, уже успевший завести мотоцикл, озадаченно поднял голову, увидев пролетевший над его головой красный луч и, кажется, побледнел. Сигарета выпала из его рта, а в следующий миг его горлу оказалась прижата ледяная полоска стали. Черныш тихо и рвано приказал:

— Газуй, быстро.

Мотоцикл взвыл, заставив подростка поморщиться — он уже успел отвыкнуть от шума маггловского транспорта. Незадачливый байкер, ввязавшийся во всё это стараниями Черныша, оказался весьма понятливым.

Лизнувшая лопатки боль не оказалось для подростка такой уж неожиданностью – он прекрасно знал, что в спину ему что-нибудь прилетит. Поэтому он уткнулся в спину водителю и тихо зашипел, ничуть не заботясь о чувствах попавшего в передрягу мотоциклиста.

— Просто «Вариари Виргис», — прошептал Черныш с усмешкой, — да я везуч, как сам Дьявол. Или же охотник туп, будто пробка, в чём я весьма сомневаюсь.

Он почувствовал, как напрягся его заложник и усмехнулся. Наверное, магглу, оказавшемуся в подобной ситуации, сейчас немного не по себе. Ну и пусть. Черныш давно отвык щадить чужие чувства. А ведь совсем недавно и словно тысячу лет назад он так боялся ранить чью-то душу, что даже смешно становилось и одновременно грустно – куда же делся тот «просто Гарри»? Он ведь действительно перестал быть тем человеком, и этим именем называл себе реже, чем Чернышом. Даже глупо. Кошачья кличка дороже, чем имя, данное родителями.

Возбуждение от погони схлынуло внезапно, оставив после себя боль в руке, тянущий затылок и тошноту. Рука, всё так же стискивающая рукоять ритуального ножа, подрагивала, тем самым добавляя недобровольному попутчику неприятных минут. Голова кружилась. Черныш небезосновательно начал подозревать, что он может загнуться без врача. Конечность, плотно прижатая к телу, была доведена охотником до открытого перелома, а мозги явно хорошенько перетряслись. Раньше Черныш обходился без врачей лишь потому, что с ним была магия, и, уснув в чулане с переломом, он просыпался со здоровой рукой. После потери магии он старался, за некоторыми исключениями, не доводить своё тело до такого состояния, поэтому и выкручивался сам и со слюнявой, но безвозмездной помощью Иво.

Чужая куртка пахла искусственной кожей, металлом и чем-то странным, похожим на запах мокрой шерсти. Знакомо и почему-то грустно. Сердце странно сдавило, словно от печальной ностальгии, но в голове подростка было пусто, как в давешнем баке – один ничего не значащий мусор.

Черныш не знал, через какое время остановился мотоцикл и вздрогнул, когда привычное уже мелькание окружающего мира резко остановилась. Он напрягся, но, увидев заправку, усмехнулся – видимо, увлекательнейшее путешествие пора подвести к концу. Вздохнув, будто ныряющий в воду пловец, подросток спрыгнул на землю, ловким движением затыкая нож за пояс. В каком бы состоянии он не был, убежать от обычных людей он мог легко, даже будь у них транспорт – он умел испаряться также неожиданно, как и появлялся. В переносном смысле, конечно, но для окружающих это выглядело именно так.

Маггл слез с мотоцикла и обернулся, глядя на Черныша своими тёмными, почти чёрными глазами, которые оказались неожиданно и просто нереально спокойными, будто он не проехал несколько часов с ножом у горла, а гулял с подружкой. Подросток театрально поклонился, взмахнув способной к движению рукой и произнес:

— Благодарю за помощь, сударь. Вынужден откланяться.

Парень, в ответ на слова Черныша, нахмурился и вертикальная морщина пересекла высокий лоб, делая его на пару лет старше. Растрёпанные кудри перестали казаться такими уж смешными. Своим особым чутьем Гарри ощутил его настороженность и гнев, плавно переходящий в нечто вроде… Надежды?

— Откуда у тебя Кольцо Пути, бродяга? Кто дал тебе право пользоваться этим артефактом? – английская речь, искаженная сильным акцентом, неприятно резанула слух. Черныш кинул взгляд на медное колечко, настойчиво обжигавшее его палец – видимо, ему уже надоело, что непутёвый хозяин идёт куда угодно, кроме нужного направления. Недавно ушедшее из тела напряжение вернулось с утроенной силой. Умудрился же он встретить очередного чудика. Вскинув голову и подавив сразу же подступившую к горлу тошноту, подросток с уверенностью сообщил прописную истину:

— По праву смерти предыдущего владельца. Артефакт такой силы не должен быть одет на гниющий палец, сударь. И, прежде чем спрашивать столь интимные подробности чужой жизни, обычно представляются.

— Не думаю, что тебе что-нибудь скажет имя Франсуа из клана Жеводан, — высокомерно произнес француз и Черныш обреченно застонал, закрыв глаза ладонью. Если бы на его пальце не было так заинтересовавшего этого Франса кольца, то он бы уже валялся где-нибудь в канаве, убитый чем-то похуже классического Смертельного проклятия. Для человека, год промотавшегося в Лютном переулке и ведущего весьма содержательные беседы с вампирами, название этого клана говорило слишком многое.

— Прости, Франсуа, — вежливо ответил Черныш, — но, к сожалению, я прекрасно осведомлён. Можно, я свалю?

Переход от охотника к жертве был весьма неожиданным. Интуиция рьяно подсказывала не дёргаться – он мог свободно убежать от человека, но стоявшее перед ним существо отнюдь не относилось к людскому роду. Не то, чтобы Черныш имел что-то против оборотней, но свои, английские, забитые жизнью оборотни были куда приятнее, чем избалованные чудовища, жившие во Франции на абсолютно легальном положении. Там к магическим существам относились куда лояльнее, чем в Англии.

— Боюсь, — Франсуа покачал головой, и Черныш ощутил, что даже его сильный акцент перестает быть для него забавным, — нам нужно провести беседу. Сударь.

Последнее слово прозвучало насмешливым уколом. Черныш, как и любой человек, склонный ехидству, не любил, когда крали его язвительности. Поэтому он поморщился и цокнул. Оборотень не обратил на это внимания и, приблизившись, взял его здоровую руку за запястье и повел к мотоциклу. Черныш с некоторым уважением подумал, что его хватка почти не уступает железобетонному захвату Иво.

Когда щелкнула сталь, Гарри дернулся, привычно подавил мгновенно поднявшийся из глубин души ужас и до крови закусил губу, старясь растянуть вмиг ставшие непослушными губы в улыбке.

— Наручники? Ты серьёзно? — он издал короткий, почти деревянный смешок. Металлический браслет холодил запястье, напоминая Чернышу стальные кандалы. Стиснув руку в кулак, он сдержал навязчивое желание зажмуриться.

— Вполне, — серьёзно кивнул Франс, — мне нужно отлучиться.

Он засунул руку в небольшой мешочек, висящий на поясе, и достал оттуда флягу для бензина. Черныш присвистнул. Гоблины продавали своё добро очень редко, а с пространством работали только мастера с исключительными способностями. Такая работа с пространством магам была недоступна, хоть и существовали подобные заклинания. Гоблины же создавали вещь, в которой место никогда, просто никогда не кончается и к тому же, этот невзрачный мешочек выплёвывал вещь по мысленному требованию.

Франс бросил на Черныша странный взгляд и, помахивая флягой, пошёл на заправку. Подросток потрогал засунутую в волосы отмычку, которую с некоторых пор постоянно таскал с собой и с сожалением отмел вариант побега. От оборотня просто так не убежишь, а тратить козырь столь бездарно вообще не хочется.

Усевшись на сидение мотоцикла, Черныш, старясь не смотреть на наручники, оглядел прижатую к груди руку. Нет, всё-таки какой он живучий! Или удачливый? Судя по подсохшей уже крови на рукаве, кровотечение ослабело. Ему хотелось ощупать ещё и затылок, но, к несчастью, это не представлялось возможным. Черныш раздражённо цокнул. Вот, значит, что означает фраза «из огня да в полымя». Нет, ну как, как можно было наткнуться на оборотня около обычного супермаркета, а?

Когда скованную руку весьма ощутимо кольнуло, Гарри даже не удивился – этот день обязательно должен был закончиться таким образом. Черныш, скосив взгляд на предплечье, уныло вздохнул, увидев кровь, стекающую по черному гладкому боку мотоцикла. Ну, Иво же предупреждал, что залечил последствия ритуала не навсегда.

Посмотрев на небо, Черныш прикрыл глаза. Пасмурная дымка наконец-то превратилась в тучи и мелкая, колючая морось прошлась по лицу, охлаждая лихорадочно горящую кожу. Обычно он дождь терпеть не мог, но в данный момент ему нужно было что-то, заменяющее отрезвляющий ушат холодной воды. Интуиция замолчала, свернувшись где-то на дне души уютным кошачьим клубком.

Кто-то знакомо потёрся о ноги, заставив Черныша ошарашенно распахнуть глаза и вскочить, чтобы тут же, взвыв от ощущения впившихся в кожу наручниках, сесть на место. В глазах недавней знакомой кошки светилась зеленая мудрость. Подросток покачал головой со словами:

— И откуда ты здесь, зверёк? Хотя, я уже ничему не удивляюсь.

Вернувшийся Франсуа застал весьма странную картину. Мальчишка, сегодня так позабавивший его, умудрившись взять его в заложники, что-то говорил тихо и с лаской кошке, мурлыкавшей у него на коленках. Не гладит, а все равно мурлычет. Странно.

Франс уверенно подошел к мотоциклу, зная, что сейчас кошка зашипит и шарахнется от него куда подальше, как это часто бывало на протяжении всей его жизни со всяким разным зверьем, но ободранное животное лишь приоткрыло зелёный глаз и зевнуло, открывая пасть.

Не заметивший его подросток, в ободранной, окровавленной толстовке и коротковатых, дырявых на коленках джинсах, ужасно походил на этого зверька этой своей избитостью, растрёпанной и грязной чёрной шевелюрой, синяком на пол-лица и изумрудными глазами, в которых светилась присущая только кошачьему роду мудрость.

— Ну, ну, красавица, — шептал он свернувшемуся на его коленях блохастому клубку, — какая же ты быстрая. Или же ты волшебница? А я вот уже давно не колдун. Как же тебя назвать, зверёк? Черныш уже за мной, да и ты девочка. Может Нокс, а? Красиво звучит, хоть и как заклинание. Но с латыни это переводится как «ночь». Вроде. Я не совсем хорошо знаю латынь, только всякую бяку. Наследие стальных кандалов…

Франс кашлянул, привлекая к себе внимания и внезапно подумал, что это глупо — пытаться быть вежливым с мальчишкой, которого ты сам приковал наручниками к своему мотоциклу. Оборотень почесал подбородок. Нечёсаные уже третий день волосы лезли в глаза, заставляя щуриться.

Мальчишка, услышав посторонний звук, поднял глаза и усмехнулся. Глаза у него были, как у его кошки – один в один, только зрачок круглый и расширенный от боли. От него пахло кровью, но в человеческом обличье запах никакой приязни не вызывал. От густого металлического аромата немного подташнивало – складывалось впечатление, что этот его пленник искупался в кровавом озере.

Франсуа заправил мотоцикл и, скинув флягу с остатками топлива в пространственный мешок, проследил за завороженным взглядом мальчишки, которым он сопроводил сие действие. Выудив из смятой пачки никотиновую палочку, француз закурил. Он скучал по отцовским сигариллам, от которых пахло вишнёвым наполнителем и хотелось чихать. Или же он просто тосковал без отца, который пропитался вонью этой вишни до самых костей.

— Я думал, оборотни не могут курить, — сообщил ему зеленоглазый кошак в человеческом обличье, — читал когда-то, что у вас нюх чувствительный.

Франс усмехнулся чужому заблуждению, повертел между пальцев сигарету и отбросил со лба грязные кудри. Подумал немного и, наконец, соизволил ответить:

— В людском обличье наше обоняние, хоть и сильнее, чем у среднестатистического человека, но травиться куревом мы вполне способны. Правда, я сначала чихал…

Француз осекся, внезапно осознав, что такой простой вопрос разбудил его тоску по дому. Недоверчиво покосившись на пацана, который смотрел на него поблёскивающими в темноте глазами, он потряс головой, отбрасывая глупые подозрения. Не мог же незадачливый пленник знать, какие нужно задавать вопросы? Малой же совсем, чтобы быть способным также, как и отец, с первого взгляда раскладывать собеседника по полочкам и колоть по очереди в нужные места, филигранно, будто колдомедик или ювелир.

В глазах у мальчишки она увидел плескавшуюся боль и какое-то шальное безумие. Вот только страха в них не было совсем, но рука, скованная наручниками, подрагивала, словно по какой-то странной привычке. И как-то умудрялся он даже в таком жалком виде не быть жалким.

Не было ничего забавного во вспухшем лице и разбитых губах, которые нахально усмехались и походили на красных бесформенных гусениц. Глаза безумные, подбородок вздёрнутый, а из носа кровь течёт, но держится так, словно на прогулку с подружкой вышел.

На руке, скованной наручником, блестит простенькое на вид колечко, а на нём капельки крови. Она стекает по пальцам густым красным киселём и струйкой бежит по блестящему боку мотоцикла. Франс давит в себе некстати проснувшееся желание помочь и спрашивает равнодушно и спокойно:

— Как тебя зовут?

— Черныш, — отвечает ему мальчишка и зевает точь-в-точь как кошка на его коленках, показывая зубы и тут же морщится от боли в разбитом лице.

— Кошачья кличка, — хмыкает оборотень, — откуда у тебя Кольцо Пути?

— Привязался же, — хмурится Черныш и вздыхает, но говорит правду, оборотень её чует не носом, а нутром, — снял с трупа в одном местечке, названия которого я при всём желании тебе сказать не смогу. И можешь не морщиться так. Припечёт — и ты мародерством займёшься.

Франс хмурится столь уверенной, словно пророческой фразе. И приказывает резко, как не делал уже давно:

— Отдай его.

Черныш и совсем не удивляется его требованию. Трётся подбородком о воротник и косится на дремлющую со железобетонным спокойствием кошку и отвечает:

— Не могу. Совсем. Я его снять в ближайшее время не смогу. Оно работает.

Франсу хочется побиться головой о стену и его останавливает лишь то, что до ближайшей стены топать далековато. Акцент становится ещё более сильным, смазывая речь:

— Как вообще сквиб мог активировать такой артефакт? Это практически невозможно, такие вещи вашу братию вообще не переносят.

Догадаться, кто сидит перед ним было несложно – какой же маг будет угрожать ему ножом, а не палочкой. А знать о магии, но не использовать её, могут только сквибы. Франс раздражённо запустил пальцы в волосы. Черныш пожал плечами, но было видно, что фраза его задела.

— Можешь убить меня, если хочешь, — он пожимает плечами, а Франсу кажется, что им пытаются манипулировать, но отмахивается от этого чувства и рычит:

— А потом ждать пока оно будет привыкать несколько месяцев медленно, но верно сводя меня с ума своим карманным Круциатусом?

— Ну, я же не свихнулся, — улыбнулся мальчишка.

— Удивительно.

Франс вздыхает и снимает с Черныша наручники. В душе поселилась надежда пополам с разочарованием. Может, хоть эта медная дрянь покажет, где его идиотское место в этом не менее идиотском мире? Мальчишка трясет рукой и в сторону от него во все стороны брызгают красные капли.

— Что с твоей рукой? – спрашивает оборотень. Он очень смутно подозревает, что у такого крошечного ребенка крови гораздо меньше, чем у здоровенного чудовища вроде него. А вниз по блестящему боку мотоцикла натекло, кажется, целое озеро.

Черныш поднимает на него странно остекленевший взгляд, похожий на бутылочное донышко. Кровь у него и носом течет, но он будто бы и не замечает. Мальчишка раздвигает губы в улыбке, и кожа на них лопается. Франс видел вещи и похуже, но его все равно передергивает.

— Иво сказал, что он придёт. Мне нужно лишь дотянуть до его появления, — говорит Черныш и гладит кошку, марая её шерсть. Та, приоткрыв глаза, мурлычет.

— Кто придёт? — интересуется Франс, подозревая, что вскоре станет новым владельцем кольца и будет мучиться болью перенастройки.

— Не знаю, — безмятежно улыбается Черныш и кулём сваливается набок, сползает на землю, головой прямо в лужу собственной крови, и эта застывшая на губах улыбка смотрится жутко. Кошка, приземлившаяся на четыре лапы, невозмутимо подходит к своему хозяину и садится рядом, выжидающе смотря куда-то за спину Франсу.

Тот нервно закуривает, присаживается на корточки и протягивает руку, чтобы зачем-то проверить чужой пульс. Ему почему-то не плевать, но француз всё равно его спасти не сможет – маг из него чуть лучше, чем из сквиба.

Руку его перехватывают на полпути и выворачивают так, что запястье подозрительно хрустит, а тонкие хрупкие пальцы, сдавившие его конечность до синяков, выглядят как-то нереально. Не услышал, не почувствовал чужого присутствия первый раз в жизни. Франс заторможено переводит взгляд и видит новенькие кроссовки с ядовито-зелёными шнурками.

Кошка мурлычет