Инстинкт своё возьмёт (джен)

Пытаясь прошмыгнуть к столу с напитками, Гарри столкнулся с Джинни. На плече у неё сидел карликовый пушистик Арнольд, у ног с надеждой мяукал Живоглот.

Дж.К.Роулинг «Гарри Поттер и Принц-полукровка»

* * *

Над лесом поднялась луна, и в совятню — круглое помещение с множеством оконных проёмов — пробился серебристый луч света. Но высветил лишь одинокие, покинутые птицами балки. Разлетелись все. Кто по делам, кто на охоту, а кто и просто так — размяться после сна.

Букля, в отличие от прочих, уже вернулась с вечернего вылета и теперь, сидя под потолком, выжидала удобного момента. Убедившись в отсутствии лишних глаз и ушей, она расправила крылья и, слетев вниз, опустилась на стоящую у стены деревянную лавку. Под когтем что-то хрустнуло, и этот звук заставил её дернуть веком. Шагу не ступить — кругом кости! И никому: ни завхозу, ни эльфам — нет дела до совиных погадок!*

Сердито моргнув ещё разок (кому пожалуешься?), Букля поскребла лапами по дереву, брезгливо скидывая мусор на устланный соломой пол. Хоть так! Развели тут курятник!

Когда лавка приобрела более-менее приличный вид, Букля уронила зажатую в клюве мышь на грубо обструганную доску. Придирчиво осмотрев добычу и убедившись, что та не подаёт признаков жизни, постучала когтем по дереву.

— Выползай, жертва обстоятельств! — она нетерпеливо щёлкнула клювом. — И, Мерлина ради, не притворяйся, что спишь. Слышу я, как ты зеваешь.

Из-под лавки раздалось монотонное кошачье урчание, заставившее Буклю возмутиться по-настоящему.

— Кого ты корчишь из себя, Живоглот? Сытого скромника? Шевелись, пока я добрая. Кушать подано!

— А что на ужин? — лениво проскрипело снизу.

— Мышка.

— Опять? Свеженькая хоть?

— Тёпленькая, — процедила Букля, для порядка клацнув клювом.

Раскиданная на полу солома зашуршала, и вскоре над лавкой показалась кислая кошачья морда, покрытая едва-едва заметным пушком.

— Неплохо выглядишь, — сказала Букля, намётанным глазом изловив годный луч света и хорошенько присмотревшись.

— Не льсти, — буркнул в ответ кот, проводя голой морщинистой лапой по облысевшему затылку. — Уши-то теперь, небось, как у эльфа? Здоровенные и торчат в разные стороны?

— Твоей хозяйке должно нравиться, — ответила Букля, стараясь придать голосу нейтрально-миролюбивый тон.

— Боюсь, тут наши вкусы не совпадают, — жестко отвесил Живоглот, одновременно приподнимаясь на задних лапах, выпуская когти и подтачивая их о край доски. — Кстати, о вкусненьком. Где обещанный ужин?

— У тебя перед носом. Или нюх тоже отшибло?

Живоглот её слова проигнорировал.

— А почистить? — справился он, с тоской уставившись на мышь.

— А совесть поиметь?

Букля старалась сдерживаться, но, похоже, её терпение кончалось. Неужели все рыжие такие? Невоспитанные, наглые, бесцеремонные. Она, бедная глупая птица, второй день возится с одним из них, как с маленьким. И не по дружбе даже, а так, по старому знакомству и доброте души. Добычу ему приносит, а котяра этот нос воротит.

Почистить ему! Будто она не сова, а какая-нибудь... ворона! Белая причем. У-ухх!

— Интер-ресно, М-минни уже наполнила м-мою м-миску м-молоком? — урчал под шумок неблагодарный её подопечный, нехотя пробуя когтем мышиную тушку.

— Сходи проверь, — сердито отозвалась Букля.

Оторвав взор от тушки, Живоглот вытаращился на неё — якобы в удивлении — и, стоило признать, на розовато-палевой, лишённой шерсти морде его небесно-голубые глазищи смотрелись весьма выразительно.

— В неглиже? И хвост как у крысы... — тоскливо проскрипел он, косясь на жалкий тощий «шнурок», трусливо жмущийся к бледной оголённой заднице.

— Минни переживёт.

— А я — нет, — буркнул Живоглот и, отвернувшись, вновь тыкнул когтем в порядком уже подстывшую мышь. А жаль — это блюдо едят горячим.

Букля устало вздохнула. Отвечать этому лысому прохвосту не хотелось. Она к нему всей душой, а он, вредный... То ему не так, это не этак... Привык, понимаешь ли, к свиным отбивным и куриным ножкам, никак не может уразуметь, что перец, уксус и прочие излишества сейчас ему противопоказаны.

Вчера она, Букля, словно «Конфундусом» стукнутая, всю ночь выслушивала его кошачьи байки. О том, как один лохматый (были когда-то счастливые времена…) рыжий тип встречался с Минни в условленном месте (под весенней луной) и таскался за ней по лесу.

А глаза у этой чудной «полосаточки» всегда были распрекрасные... Умные, проникновенные. И мордашка в пятнышках симпатичная. Ну как тут пройти мимо, как не оскалиться в улыбке? Не повести носом ей вслед и не нюхнуть под хвостом? Ну и лизнуть, чего там! Чего стесняться-то? Сама ты, совушка… озабоченная. Это ж ритуал такой кошачий, можно сказать — этикет.

Какая ещё женщина? Не знаком. Знаю кошечку по имени Минни. О, характер чудесный! В клеточку: тёмная, светлая… Нужно лишь знать правильный подход. Да-да, как раз под хвостом у неё имеется одно примечательное светленькое пятнышко…

А когда Букля, как нормальная воспитанная сова, напомнила, что не по-мужски это — распространяться об особых приметах своей дамы, они едва не разругались. Слово за слово, и — стыд сказать! — чуть до драки не дошло.

— И отчего ты такая зануда, Букля?

— Хватит прохаживаться по моему мальчику своими грязными лапами!

Да, вчера она так ему и пригрозила. А это рыжее... вернее, лысое отродье прищурилось, высунуло язык и, демонстративно облизав со всех сторон одну из своих лап, затянуло в ответ нечто совершенно непедагогичное:

— Признай уже, Букля: мальчик у тебя проблемный. Тут я с Минни всецело согласен.

Да-да! Этакое спокойное размеренное мурчание с целью переманить её, честную почтовую сову, на свою сторону никак нельзя было спускать на тормозах.

— Передай своей дорогой Минни, что Гарри — всего лишь мальчик. Да, не без проблем, только он их не ищет.

— Значит, проблемы ищут его... — тянул кошак, неспешно облизывая вторую лапу. — А встречаются-то они регулярно, как старые добрые приятели. И тем, кто мимо проходил, тоже достаётся.

Вот тут ей захотелось громко ухнуть. И фыркнуть. Уж чьё бы мурчало урчало...

— На себя намекаешь, кисо?

— Намекаю, — процедил Живоглот сквозь зубы. — Фиг бы я тут куковал, если бы не тот чёртов пузырёк из-под Амортенции!

— А чем вонял? — это она так, интереса ради.

— Чем-чем... Кошачьим корнем.

Кошачьим, угу. Вот дай котам волю, и они подомнут под себя весь мир!

— Валерьянкой, стало быть. Гурман, однако...

— Слушай, птичка... Может, хватит срать в душу? Без того хреново!

О, как его, плешивого, задело! Этого полу... Чёрт, стара ты стала, совушка: память-то подводит. С кем там его рыжая мамаша согрешила? А, не важно! Полукот, одним словом.

— Зато познал любовь, — проговорила Букля, прикрывая глаза — чтоб сохранить какое-никакое хладнокровие.

Удар, однако ж, пришёлся как нельзя в точку.

— Каку, мля, любовь? — встрепенулся задетый за живое Живоглот. — Чистое безумие! Комок шерсти без мяса и пищит, как покусанный Снейпом комар. Слышать его не мог, еле выносил. Да мы с ним едва не поцапались из-за того грёбаного пузырька! Только он, хитрюга, вовремя унюхал, что гиблое это дело — драться со мной, дал дёру и свинтил. А я, дурак, обрадовался: бутылёк тот скогтил, язык в трубочку и скорей к горлышку. Присосался точно с голодухи, не засёк впопыхах, что горлышко-то всё в пуху! Хлобыстать там, впрочем, уже нечего было, разве что облизаться. Вот и лизнул, мать мою кошку, вашей гремучей отравы... И оно вдруг — бац! В голове как музыка: «О, Мой Арнольд! О мио-мио!» Тьфу!

Ещё бы не «тьфу»! А зачем надо было рыться в мусорной корзине и облизывать всякую гадость?

Букля решила, что без моралей здесь никак и, сердито ухнув, принялась наставлять неразумное четвероногое.

— Сам виноват, дорогуша. Нечего ошиваться по спальням озабоченных на все извилины школьниц.

— Я ошиваюсь?! Да я там живу!

— Тем более! — отозвалась Букля и, ухнув ещё разок, перелетела повыше — от греха подальше.

Больно уж возмущённый кошачий хрип напоминал рычание этих... как их? С большими ушами и хвостом, как у льва... Лазилей, мать его кошку!

И сегодня, чувствовалось, будет как вчера. Завёлся уже. Сейчас когти подточит и начнёт зудеть.

— Слушай, Букля... Ты не знаешь, Минни всё-таки собирается на вечеринку?

Так... уже начал. Как в воду глядела!

— Сходи, спроси! А то, что ты нынче... без галстука, так она женщина, она поймёт.

— Ой, Букля, не рви мне сердце! — оторвав нос от тушки, Живоглот громко и смачно чихнул. — Женщина, поймёт... Доверился уже одной... Думал — женщина, оказалось — сволочь. А ведь как увещевала! Арнольд-де ждёт тебя у мадам Помфри... — ну это ладно. А дальше, дальше-то что? Милый Глотик, открой ротик... Вот он, глупый, пасть-то и раззявил...

Дернув лапой, он смахнул мышь с лавки. Будто бы нечаянно.

— А нечего заливать глотку чем попало! — в сердцах вскликнула Букля.

— Я заливал? — зашипел кот, свешиваясь с лавки и выглядывая упавшую в солому тушку. — Это мне заливали. И глотку, и мозг. Сам я в тот момент напевал: «Мио-мио, мой Арни, на меня взгляни, взгляни!»

— Но в себя-то ты пришёл, — напомнила Букля.

— Ну пришёл. Но лучше б не приходил. К утру — бац! — и вся шерсть осталась на матрасе, а сам третий день на чердаке прячусь. И сколько мне ещё тут… чердачить? Вот-вот, молчишь!

Слегка приподняв голову и придав своей морде выражение глубокой печали, Живоглот смерил Буклю укоризненным взглядом. Конечно, где уж ей, простой белой птице, понять нежную рыжую душу!

— Это ж просто побочный эффект...

— Или прямая женская месть! — резко перебил Живоглот. — Не знала, видишь ли, киска, что это противоядие никак не сочетается с валерьянкой, нервы хотела мне успокоить, приволокла, «сердобольная», шкалик на опохмелку... Ох, попадись мне эта миссис Норрис!

— Может, она из ревности? — и чего только не придумаешь для успокоения особо нервных особ...

— К кому? К Арни... тьфу! К этому лиловому недоразумению?

— К профессору МакГонагалл, — возразила Букля и, приглаживая пёрышки на грудке, добавила размеренно и насмешливо: — Лапочка!

— Мы с Минни старые добрые... Словом, просто друзья, женщина ты в перьях!

Нетерпимый тон кота вынудил Буклю вскинуть голову и, застыв, впиться в него немигающим взглядом. Мало того, что за прошлое лето словечек всяких непотребных набрался (от гномов этих огородных — чтоб их лопатой!), так ещё и огрызается!

— «Просто друзья» на вечеринки не ходят, — заявила она немного погодя, поняв, что наглеца так просто не проймёшь. — А что до миссис Норрис, то тебе нужно было самому пригласить её на вечер.

— Будто я не приглашал! — Живоглот удручённо хмыкнул. — Но она же, это... другому отдана, — добавил он, мрачно усмехаясь в усы. — И вечно этот потупленный взор, и лапкой по полу «скрёб-скрёб»...

— Потому что она — честная девушка!

— На честных во... — резко прервавшись на полуслове и зыркнув несколько раз глазами, Живоглот уставился на Буклю. — Погоди, ты сказала — девушка? А что, вполне... — и, разговаривая уже с самим собой: — Она так предана этому Филчу, а тот, прямо скажем, такой... мудак. Охолощенный осёл, — пояснил он, заметив, что Букля нахмурилась. — Короче, завхоз не в счёт! Ну в самом-то деле: чем он её? Пальцем, что ли? Своим уродливым когтястым пальцем? Бедная, бедная девочка! Неудивительно, что она ходит такая раздражённая.

Дальше полилось то, чего от этого прожженного наглеца слышать ещё не доводилось. Слова раскаяния.

— А я — слышишь, Букля? — я был не прав! Не, правда: рыжий я, и балбес к тому же. Миссис Норрис, можно сказать, спасла меня от наркоты, от нездоровой любовной зависимости… И валерьяночки мне принесла — нервишки подлечить. А я, рыжий, чем ей отплатил? Обидел хорошую девочку! А Филч переживёт. Разумеется, я благодарен ему за то, что, выслушав свою… мыр... помощницу, он затащил меня к мадам Помфри, но любовь не терпит делёжки. В любви каждый старается для себя!

Живоглот встал на четыре лапы и, зацепившись когтями за дерево, выгнул спинку.

— Фу-ууу... — не спеша выдохнул он. — Что-то я проголодался. Чувствую, надо подкрепиться, прежде чем... Ну, ты понимаешь. Где, кстати, твой натурпродукт? Между прочим, я вчера заценил. Только не признался.

— Не иначе как из скромности? — проскрипела Букля в сердцах.

— Да ты ж смотрела на меня, как на разбойника с большой дороги. Я чувствовал себя монстром. Но надо, однако, признать: инстинкт — это вещь!

Не дождавшись ответа, кот спрыгнул с лавки и, принюхавшись, начал разгребать солому. Его настроение заметно улучшилось, и, не скрывая этого, он мурлыкал себе в усы что-то неприличное, явно из тюремной лирики (светлая память Бродяге). За фоновым урчанием и напевным «мыр-мыр-мыр» Букля разобрала лишь одну, часто повторяющуюся, фразу: «Давно я не давил кишки наружу, давно я тёплой кровушки не пил…», — но ей и этого хватило.

— Вновь намерен наверстывать упущенное? — поддела она, невольно вспоминая вчерашнее зрелище.

Живоглот метнул в неё полный укоризны взгляд. Он уже очистил мышь от прилипшей к ней соломы, перевернул на спину и занёс коготь над тушкой, но, уловив в словах Букли колкость, счёл нужным отвлечься от дела.

— В натуральных кишках, птичка, — начал он презрительным тоном, — я признаю только колбасу, да и то выборочно. Думаешь, там внутри орехи?

Он провёл когтями по слегка набрякшему животу жертвы, оставляя в подшёрстке хорошо заметные глубокие прочёсы.

— Не знаю, не видела, — огрызнулась Букля.

— Твоё счастье, что не видела, — буркнул кот. — И как вы, совы, это глотаете? Заметь: вместе с дерьмом!

— Глотаем вот, не морщимся.

— А я морщусь, — отвесил Живоглот, сердито дёрнув усом. — Разделять надо сущности, красавица. Мне — мясцо с кровушкой, мухам — кишки с… сама-знаешь-с-чем. Так что пузо придётся вскрывать. Кого коробит, могут не смотреть.

Не желая спорить о вкусах и приняв намёк к сведению, Букля сочла за лучшее переместиться подальше и отвернуться. Но уши так просто не заткнёшь, и, разумеется, она всё слышала. Как острый кошачий коготь вонзился в мышиное брюшко и прошёлся сверху вниз, раздирая кожу. Как, избавившись от внутренностей, этот чёртов хищник — вчера он так и заявил: «Я хищник, мадам!» — начал вгрызаться в плоть зубами, вырывая из неё куски мяса и смачно похрустывая костями.

Букля возвела глаза к небу, поминая создателя и благодаря его за то, что совы не принадлежат к семейству кошачьих и в свежевании тушек не нуждаются. Как бы она это выдержала? Тошно ведь! И, что бы там ни говорили всякие брезгливые коты, заглатывать добычу целиком куда как практичнее. Возни меньше, и потом…

Глаза не видят, брюхо стерпит! Всё лучше, чем эта кровавая живодерская трапеза. А уж это его изуверское «А почистить?» и вовсе — чистой воды нахальство!

Она спустилась вниз, когда от несчастной мыши ничего, почитай, не осталось, а довольный кот, облизываясь, подчищал подушечки на лапах. Он глянул на Буклю исподлобья:

— Жарко тут становится. Не находишь?

— Куда-то собрался? — вежливо поинтересовалась Букля.

— Угу, — ответил Живоглот, сыто урча и потягиваясь. — Мне надо прогуляться по... Эх, попадись мне сейчас миссис Норрис!

— И куда же ты в таком виде? — ох, как трудно было удержаться от ехидства!

Живоглот громко фыркнул.

— Нормальный вид. Достоинства налицо, что ещё надо?

Оглядев себя всего — от головы до кончика хвоста, и, профилактики ради, пройдясь языком по тугим налившимся яйцам, Живоглот спрыгнул на пол.

— Всё, я ушлёпал, — бросил он, не оглядываясь. — Мыр-мыр-мыр...

Букля смотрела вслед вихляющему задом коту со странной, непонятной ей самой грустью. Сердце подсказывало, что всякого самца рано или поздно тянет пройтись по тёмным коридорам. Инстинкт своё возьмёт.

Вот и её мальчику вроде бы рано ещё, а всё — процесс пошёл. Крыша уже слетела, а за ней, того и гляди, штаны слетят... А что она, простая почтовая сова, может поделать с этим?

Ничего.

Только вздохнуть и ухнуть.

______________

Совиные погадки* — совы, в отличие от других хищных птиц, заглатывают добычу целиком, а потом выплевывают непереваренное, в основном шерсть и кости.