Охотники на нечисть (джен)

Москва. Ноябрь 1997 года.

Он открыл глаза и огляделся. Белый потолок, белые плафоны, белые стены, белый свет из окна с белой рамой. И тишина.

«Где я?» Он попытался повернуться, чтобы осмотреться более обстоятельно. Но тело не желало повиноваться. Он скосил глаза в сторону и увидел пару коек, на которых под белыми простынями лежали тела с тянущимися к ним трубками.

«Что за черт! Что со мной?» — подумал он, заметив, что и к его руке прикреплена прозрачная трубочка от капельницы. В ушах зазвенело, и голова пошла кругом. Внезапно сосед по койке открыл глаза, уставившись на него. Молодой парнишка лет девятнадцати, весь перевязанный бинтами, смотрел на него голубыми глазами и шевелил губами, словно что-то говорил. Он прислушался и сквозь гул в ушах уловил тихий голос.

— Очухался, братишка? Тебя как звать?

Неожиданная мысль испуганным мотыльком стала биться о стенки черепа.

«Кто я? Господи, я же ни черта не помню!»

Его охватила паника. Гул в ушах нарастал, паника под его дьявольский аккомпанемент металась в первобытном варварском ритуальном танце, заполоняя мозг, сердце, все тело, клетку за клеткой, и вдруг, достигнув апогея, взорвалась яркой вспышкой, осветив глубины подсознания. Он вспомнил! Он все вспомнил. Он сержант запаса российской армии Максимов Денис Александрович, 1973 года рождения, уроженец Красногорска, что под Москвой-матушкой, призванный на службу в десантно-штурмовую бригаду и успевший побывать в аду кромешном, политкорректно называемом журналистами и политиками «горячей точкой». Во время последней перестрелки тащил на себе лейтенанта, истекающего кровью, когда рядом разорвался снаряд. Значит, он ранен. А что с лейтенантом? Да вот же он, лежит напротив с загипсованными ногами, опутанный трубками и проводками. Видно, ему здорово досталось.

Дверь отворилась, и в палату вошли несколько врачей и медсестер.

— Ну что, очнулся?— один из докторов, седой мужчина лет сорока, заглянув в историю болезни, начал докладывать официальным тоном. — Максимов Денис. Двадцать четыре года. Доставлен позавчера с проникающим осколочным ранением в верхний сегмент правого легкого. Гемопневмоторакс, повреждено несколько ребер. Легкая контузия. После операции на грудной клетке пришел в себя на вторые сутки. Шов чистенький, — врач заглянул под повязку, — нагноения нет. Плевральное отделяемое скудное, — продолжил он, повертев в руках герметичный пакет с какой-то бурой жидкостью. От пакета трубочка тянулась к Денису, прячась под бинтами. — Дренаж на пару деньков оставим. Необходима консультация невропатолога.

Повернувшись к Денису, врач протянул ему кусок металлической пластины и бодро сказал:

— Если бы осколок чуть в сторону ушел, ты бы без головы остался. Можно сказать, смерть мимо тебя прошла. Везучий ты сукин сын!

— Моей маме не нравится, когда меня так называют,— сказал Денис, пристально посмотрев в глаза весельчаку.

— Сарказм? Это хорошо, значит, идешь на поправку. А вообще ты прав, мать для солдата — святое. Посмотри, какого героя вырастила! Вынес на себе раненого командира.

— Как он? — спросил Денис.

— Спит. Еще вчера в себя пришел. Если б не ты, умер бы от потери крови. Ты ему жгут наложил.

— Не помню. Только взрыв, а потом глухо.

— Ничего, это бывает. Молодца! — врач по-отечески взъерошил чуть отросшие русые волосы на голове Дениса.— Коллеги, что стоим? У нас еще десять вновь прибывших. Быстро за дело.

«Белые халаты» проворно направились к двери. Врач, осматривавший Дениса, как заботливая наседка, подталкивал подопечных, успевая по пути осматривать раненых.

— Эй, браток, это что за гусь лапчатый? — Денис взглянул на соседа по койке.

— Это не гусь. Это заведующий отделением Ушаков Виктор Степанович. Хороший мужик.

— Слышь, тебя как звать-то?— поинтересовался Денис.

— Ярослав, Слава. А ты, значит, Денис?

— Ага. Друзья зовут меня Дэн. Ты откуда будешь?

— С Урала, из Пышмы. Слышал про такой город? У меня там мамка одна осталась. Еще не знает, что со мной случилось. Надо бы написать, да не хочу расстраивать. Сердце у нее слабое. Вот как к выписке дело пойдет, так письмо и отправлю, — он зашелся в надсадном кашле.

Прибежавшая медсестра стала суетиться возле побледневшего Славы, вводя ему в вену какое-то лекарство и давая дышать кислородом. Слава затих, видимо задремав.

— Сестричка, что с ним?— спросил Денис шепотом.

— Совсем плохой стал, до утра бы дотянул, — сказала медсестра, отведя в сторону покрасневшие глаза.

Остаток дня, насыщенный всевозможными медицинскими процедурами и обследованиями, пролетел незаметно. Вечером, успев перекинуться с соседями по палате парой слов, Денис растянулся на кровати, замер в блаженном ничегонеделаньи и незаметно задремал. Он не слышал, как в палату зашел Ушаков, постоял несколько минут у койки Славы, беспомощно глядя на его бледное лицо с запавшими глазами и заострившимся носом, как закрыл глаза руками, потерев уставшее от переживаний и недосыпа лицо. Не видел, как доктор, обреченно опустив плечи и склонив голову, вышел в коридор.

Денис видел, как он с младшим братишкой качается на качелях вверх-вниз, вверх-вниз. Видел родной дом и маму, выглядывающую из окна. Видел отца, выходящего из машины с мигалкой, отблески от которой сверкали на погонах со звездами. Слышал, как ветер шумит, запутавшись в высоких тополях, как мужики во дворе «забивают козла», как тихо играет музыка и как соседская девочка с глубокими, как озера, глазами, говорит: «Пойдем со мной на танцы. Пойдем со мной», — все громче и громче. — «Пойдем, пойдем со мной».

Резко проснувшись, Денис открыл глаза. В темноте он услышал женский голос:

— Пойдем, пойдем со мной.

Он с трудом разглядел женскую фигуру в белом возле Славиной кровати.

— Сестричка, куда ж ты его забираешь? Ночь на дворе, — сказал Денис, поудобнее устраиваясь на койке. Женщина встрепенулась, приблизилась к Денису, склонившись над ним.

— Ты видишь меня? — темные пытливые глаза смотрели на него, буравя насквозь. — Нет, нет, голубчик, тебе еще рано.

«Рано… рано… рано… рано… рано», — словно эхо зазвучало в его голове. Перед глазами все завертелось, и Денис погрузился в темноту. Через минуты, года, века он открыл глаза. В палате было все по-прежнему, вот только соседняя кровать была пуста. Ни Славы, ни постельного белья. Свободная койка. Денис с трудом встал с кровати и медленно, с частыми передышками поковылял из палаты. Он увидел темный пустой коридор. Только в дальнем углу за столом сидит задремавшая медсестричка. Из-под соседней двери пробивалась полоска света. Денис осторожно толкнул дверь и понял, что попал в ординаторскую. За столом перед графином с водой, от которого почему-то пахло спиртом, притулился Ушаков, тупо глядя в никуда. Денис потянулся было, чтобы прикрыть дверь, но предательская половица некстати заскрипела, и доктор, встрепенувшись, уставился мутными глазами на растерявшегося пациента.

— Максимов?! Ты чего вскочил? А впрочем, молодец, покой для слабаков. А ты сильный, выдюжишь. Заходи, садись, поговори со стариком.

— Да какой же вы старик? — удивился Денис, присаживаясь на продавленный диван, — У меня отец старше вас…был.

— Я говорю не о возрасте, а о состоянии души. Я, дружок, столько всего здесь повидал, что и сказать страшно.

— Виктор Степанович, а куда Славу перевели? — Ушаков недоуменно уставился на Дениса. — Ну, соседа моего. Его медсестра куда-то звала.

— Медсестра! — хмыкнул Ушаков, злобно оскаливаясь, — Значит, ты тоже видел эту стерву… Каждый божий день, каждую минуту уже в течение многих лет я борюсь с ней за этих ребят. Когда я беру верх, когда она. Казалось бы, давно должен привыкнуть, но не могу. Понимаешь? Не могу! Оторопь берет, когда она приходит за такими вот Славками и забирает, ехидно так улыбаясь. Ненавижу! — он долбанул кулаком по столу.

— Виктор Степанович, но вы же заведующий! И так расстраиваетесь из-за глупой девчонки. Поставьте ее на место… — Денис, ничего не понимая, с сочувствием смотрел на этого сильного человека, надломленного алкоголем и какими-то неурядицами с персоналом.

— На место… Эх, дружок, ничего-то ты не понял, — горько усмехнулся врач, — зеленый еще. Иди-ка ты, Денис, ложись. Да и мне пора на обход. Сегодня я этой суке ни одного больше не отдам. Ты слышишь? Ни единого!

— Но как же вы… — Денис покосился на графин.

— Не боись, талант не пробухаешь, — усмехнулся Ушаков. — Это так, для запаха. Дури-то своей хватает.

Денис вернулся в палату и в изнеможении упал на кровать. Так он не уставал ни во время изматывающих спаррингов на ринге, ни на десятикилометровых пробежках с полной выкладкой. «Сопля, слабак. Соберись!» — приказал он себе и вдруг провалился в глубокий сон.