Елизавета (гет)

Сегодня З0 июля 2010 года.

Здравствуй, мой неизвестный друг. А может, и не друг. Это уже не важно. Что я делаю? Пишу этот бредовый дневник. Что сподвигло (не знаю, есть ли такое слово в русском языке) меня на это? Какой же ты любопытный. Но, пожалуй, я удовлетворю твое любопытство.

Все дело в том, что уже третью неделю нахожусь взаперти. И хотя моя комната не похожа на келью, а скорее, на королевские хоромы (с громадной кроватью с балдахином и даже с прилегающими туалетом и ванной), у меня появляется стойкое ощущение, что я схожу с ума. От скуки и от одиночества. Всегда считала, что понимать и знать ценность одиночества — редкий дар, которым я все же обладаю. Недавно убедилась в обратном. И поскольку мне мой разум еще ценен, то вспомнила о старом психологическом приеме: завести себе слушателя/читателя. *несколько строчек зачеркнуто*

Голодом меня не морят, уж спасибо и на этом. Еда ежедневно появляется на столе в определенные часы. А именно в два часа после полудня (все равно я раньше не встаю), в восемь вечера и чай с плюшками около двенадцати ночи. Все в соответствии с моими привычками из моей жизни по выходным. Теперь можно сказать, что прошлой жизни. Какой она была? Ладно, начну с самого начала.

Мне крупно повезло: будучи на пятом курсе медицинского университета по специальности лечебное дело, пробиться для прохождения очередной летней практики в государственную новосибирскую областную клиническую больницу. И это при том, что туда могли попасть либо богатенькие, либо умные (вторых естественно меньше). Пришлось делать вид, что я умная. Ибо вся родительская денежная помощь и моя стипендия уходили на проживание в этом громадном (после моего «мухосранска») городе.

И в первый же день практики я умудрилась застрять в пробке, благодаря чему пришлось пару остановок просто пробежать. Под дождиком. Точнее — хорошим таким ливнем. А потом, как выяснилось, я зря бежала. Наш новый куратор заявил мне, что могу быть свободна, так как он терпеть не может опаздывающих, ведь врач (!) не может позволить себе такой роскоши.

Тогда, проглотив все резкие слова, готовые сорваться с языка и вернувшись в раздевалку, я медленно пошла к своему шкафчику. Взгляд упал на зеркало. Оттуда на меня смотрела бледная девушка (я всегда больше смахивала на привидение, чем на живого человека), русые волосы которой из-за воды совсем темными прядями выглядывали из-под высокого чепчика, а белый халат местами покрывался пятнами из-за мокрой одежды под ним, в зеленых глазах плескались слезы. Я даже толком не успела высушиться, так спешила. И зря. Опустившись на низкую скамеечку, я разрыдалась от собственного бессилия, не зная, что делать дальше. Вылететь на пятом году обучения из-за глупого опоздания. Да, моя семья будет гордиться мной. И даже красная сессия может идти коту под хвост. Меня накрыла паника.

— И кто тут у нас слезы льет, что скоро больницу затопит? — я подняла глаза, от чего-то прекратив плакать, на молодого мужчину. Длинноватые светлые волосы зачесаны назад, рост около ста восьмидесяти. Выглаженный белоснежный халат и черные строгие брюки. Красивое лицо аристократа, смотрящее на меня с интересом и сочувствием. Этого оказалось достаточно, чтобы меня задеть. Я, демонстративно шмыгнув носом, достала из кармана бумажные платочки и принялась вытирать мокрые дорожки со своего лица. Хорошо, что макияжем на практике не пользуюсь. Мало ли чего, — Шагом марш за мной в кабинет, — я послушно встала и поплелась следом.

— Как зовут? — теперь я сидела на кушетке для осмотра больных, болтая ногами и суша волосы полотенцем, под пристальным взглядом врача-терапевта. Это я успела прочитать на дверной табличке.

— Елизавета Сергеевна, — и вспомнив, что забыла прицепить бейджик, добавила, — студентка пятого курса лечебного факультета.

— А мое имя Северин, — я замерла. Столь редкое и звучное имя не могло оказаться совпадением.

— Северин Белов? — неужели это действительно он, ведущий врач, за десятилетнюю практику которого у него на руках умерло всего лишь четверо? Либо это дар от Бога, либо невероятное везение, но, тем не менее, Белова знали и почитали. И, наверное, только такие как я ни разу не видели его фотографии, хотя и читали несколько работ.

— Он самый, — мужчина усмехнулся, — и не вздумай мне сейчас начать выкать. Лучше расскажи, чего рыдала-то?

И я, заливаясь румянцем, поведала свою постыдную историю. Странно, но почему-то при нем, ситуация перестала казаться безвыходной. И каково же было мое удивление, когда Северин Александрович предложил пройти практику под его руководством! Да я только мечтать о таком могла. Порешив, что сегодня он обговорит все с начальством, а практику начнем завтра, мы разошлись каждый в свою сторону. В прочем, я тут же стала обзванивать своих знакомых, перетрясая «сарафанное радио», чтобы узнать о моем руководителе побольше из ненаучных источников. Оказалось, Северин полон загадок и в обыденной жизни. Все, что о нем знают, что он не женат (кольца на пальце и я не увидела) и что у него есть сестра и брат. Не густо.

Шла вторая неделя моей волшебной практики. Белов оказался действительно талантливым врачом, который не жалел ни сил, ни времени, чтобы обучить некоторым премудростям моей будущей работы (как тогда думала) такую дуреху как Волкова Елизавета. Правда, сам он был со своими тараканами в голове, как я это называла. Например, не переносил личных прикосновений, даже случайных. Порой появлялся абсолютно незаметно за спиной или еще где, не любил зеркала и никогда не обедал и не завтракал в столовой, предпочитая трапезничать один. А его глаза… Они напоминали мне желтые «зырки» родительской Мурки. Только с той поправкой, что в его глаза я могла вглядываться часами, находя все новые и новые глубины. Они манили своей таинственностью и необычностью. Не удивительно, что мне дико завидовали, я оказалась первой и единственной ученицей Северина, и поэтому была ввязана в негласную войну. Студентки и молодые медсестры на пару с врачихами, что хвостом увивались за моим руководителем, всячески старались меня довести, подколоть или просто мелко напакостничать. Не на ту напали, вот что я скажу. Все их действия вызывали только мой смех. Я даже завела тетрадь, в которую вписывала их поступки, а затем отплачивала чем-нибудь подобным. Нельзя же их совсем оставлять безнаказанными. Так, кажется, я увлеклась?

Да… Если чем я и увлеклась, так это самим Беловым. От чего хотелось выть, уходя после тяжелого дня в больнице, и скребя сердцем, топать до дома, прыгая с головой в учебу, чтобы в последующие дни не ударить лицом в грязь перед ним же.

В один из таких дней меня и выудили подруги из-под кипы учебников и атласов, дружной толпой утащив к одной из них, смотреть фильмы, пить чаи и, конечно, сплетничать. Вот и зачем я на это согласилась? Знала же, кого расспрашивать больше всех будут. Пришлось стоить из себя партизана. Да и фильм этот. Решили пересмотреть «Сумерки». Не то, чтобы я была в особом восторге от этой чисто дамской истории… Но в этот раз, от начала до конца пристально всматриваясь в экран, находя все больше и больше сходства между моим Северином и Карлайлом Каленном, я приходила в состояние крайнего удивления и подозрения…

Нормальный человек посмеялся бы, да и забыл, а я таким человеком не была. Чтобы проверить кое-какие догадки, было решено стать самой его пациенткой. После чего встал закономерный вопрос «Как?». Попросить подруг помочь — все равно, что подписать себе смертный приговор, самой же себе что-нибудь сломать…я слишком большой трус для этого. Ненавижу боль. Мой самый большой страх — это именно она.

На следующий день в половину шестого утра, я добралась до одного из закрытых городских озер. Плавать в этой грязнейшей луже не собиралась, зато вот побегать по ближайшим косогорам — запросто. Желательно до тех пор, пока обо что-нибудь не споткнусь. А в этом с моей грацией, я была уверена, тем более учитывая, сколько здесь всевозможных торчащих отовсюду корней деревьев и мусора. Человечество, блин.

— Больно! — не удержавшись, воскликнула я, при этом дернув вывихнутой ногой, что находилась в заботливых руках Белова (которые, кстати, были просто ледяными), пытавшегося мне помочь. Ободранные коленки и локти вместе с ладошками и подбородком так же вопили о боли. Постаралась я на славу, и тогда, сидя на все той же кушетке в его кабинете, могла себя похвалить за старание.

— Вот как так можно было? — Северин снова осторожно принялся осматривать сильно опухающую конечность, — возможно, перелом.

— Я ради дела старалась, — честно ответив, поморщилась.

— Это для какого? — теперь еще и по совместительству мой врач пошел за перекисью водорода и ватой. Хорошо еще не за зеленкой. Я прекрасно помню эти яркие впечатления от встречи зеленой жидкости с ободранной кожей еще с детства.

— Фигуру нужно блюсти, — со знанием дела ответили 49 килограмм живого веса в свои двадцать с хвостиком лет.

Мужчина моей мечты лишь рассмеялся, а я обиженно отвернулась, пока он аккуратно протирал смоченной H2O2 ваткой мои чуть кровоточащие раны. Колени. Локти. Ладони. Теперь пришла очередь подбородка. Вот я красавица, а! На глаза навернулись слезы. Белов, нежно проведя рукой от скул до подбородка, повернул мое лицо к себе. Слишком близко. Мне показалось, он даже не дышал (конечно, он не дышал!). Не удержавшись, я подалась вперед, накрыв его губы своими. Нежный поцелуй продлился всего ничего, но этого хватило, чтобы кое-что понять. Отстранившись, я со всей серьезность спросила, при этом цепко следя за его малейшими движениями.

— Ты вампир? — удивление, а затем резкий смех сказали мне еще больше, чем его ответ.

— Девочка, ты фильмов пересмотрела? — сидевший передо мной на корточках Северин, положил руки по бокам от меня, буравя от чего-то сердитым взглядом. Как удобно. Мне.

— Знаешь, я никогда не целовала труп. Но…— схватив с полки из ванночки, оказавшейся в моей досягаемости, скальпель, я с размаху воткнула его в ладонь вампира с тыльной стороны, — теперь знаю каково это, — получив тут же выразительный взгляд. И вытащив лезвие, продолжила, — Кровопотери нет, регенерация тканей, вижу, уже началась. Показать, как это бывает у обычных людей? — я занесла скальпель над своей ладонью, и тут же оказалась прижата к кушетке его телом, в то время как рука была зажата в сильных пальцах.

— Совсем сумасшедшая!

— Ага… — спорить с правдой бесполезно. Северин рассмеялся, вновь поцеловав меня.

*чернила растекаются безобразной кляксой*