Право на надежду (джен)

Как паук в ловушку, прошлое манит,

Ведь совести, как прежде, по ночам не спится…©~Лютик~

Вдыхая осенний воздух, я пытался собрать осколки собственной совести. Когда я вернулся из больницы, и раны мои превратились во множество шрамов, я пошёл с извинениями к той, чьё сердце было бы способно подарить самое большое волшебство на свете, если бы не я со своим всесокрушающим и меркантильным характером…

Когда Регина Миллс нашла меня, раненого, на полу моего собственного кабинета, то я был готов проклинать её за это: жить мне не хотелось, я снова потерпел неудачу. И это не поражение в войне — я не чувствую себя рыцарем, смертельно раненым на поле боя, я даже не чувствую себя человеком, но, может быть, если я извинюсь перед женщиной, которая, словно луч солнца, осветила когда-то мою жизнь и подарила надежду, то, быть может, я искуплю свою вину перед братом, да и перед ней тоже…

Никогда не забуду то мгновение, когда Джефферсон сказал мне, кто эта девушка, чью судьбу я должен разрушить ради собственной выгоды… я видел перед собой юную девушку, но в лице её угадывались почти мальчишеские черты, и, если бы не аккуратная причёска, «в традициях настоящих леди», я бы действительно подумал, что это мальчишка, но как только я узнал, что это королева, то был повергнут в шок. На вид ей было лет семнадцать, не более. Она была всего-навсего хрупким цветком, который безжалостно уничтожили, так и не дав пустить свои крепкие корни…

Но когда я внимательно всмотрелся в её лицо, то увидел прекрасные глаза. И их делало прекрасными не то, что их обрамляли красивые, тёмные, как ночь, ресницы, и даже не их, без сомнения, чудный ореховый оттенок. Прекрасными их делал отблеск неугасающей надежды.

Такие глаза были у моей матери, я любил их за этот прекрасный огонёк, поселившийся навеки в моём сердце. Но тогда, двадцать восемь лет назад, я заключил сделку. Главной моей целью являлась моя жизнь и жизнь моего брата, и если я должен был разрушить чью-то чужую жизнь, чтобы иметь хоть крошечный шанс на воскрешение моего брата, и на обретение своего счастливого конца, то я знал, что, безусловно, сделаю это. Мне было плевать на всех, кроме себя самого, но сейчас Регина спасла мою жизнь, спасла даже после всего того, что я ей сделал. Дал ложную надежду и сам же погасил это страстное пламя в ней. Я должен был сказать ей правду, но я не сделал этого, потому что был безгранично эгоистичен. Думал лишь о своём благе: о том, что избавлю себя от одиночества, но не думал о самом главном — какова будет цена того волшебства, что она мне даровала. Она отдала мне сердце, сильное сердце, чтобы я вернул к жизни её возлюбленного, а я украл его, обманув прекрасное юное дитя…

Я до сих пор помню тот момент, когда она покидала мой шатер в траурном чёрном платье, помню её слёзы. Даже тогда я не испытывал мук совести… это чувство действительно было мне не знакомо. Когда Регина покидала тогда мой шатёр, и взглянула на меня глазами, полными печали, я осмелился подойти к ней и поцеловать её хрупкую руку.

Её руки пахли весной… тёплым майским ветром, хранящим в себе запах только-только начавшей своё цветение липы.

Я помню, как рука её дрогнула от касания моих губ. В одно мгновение я осознал, насколько ей стал отвратителен этот мир. Я приложил руку к тому, чтобы создать чудовище из хрупкого цветка, но я получил тогда всё, что хотел, и был более чем доволен.

Я помню, как она сказала мне тогда:

— Я мечтала, что вы станете моим волшебником, но вы правы. Вы всего лишь доктор, – голос её был звонок, как клинок. В нём звучала обнажённая сталь.

Всё это я помню, как сейчас…

Тогда за тот маленький грешок я не осмелился просить прощения, но сейчас… сейчас я осмелюсь.

Я совершил его во имя своего спасения, но потом, когда проклятие пало, я осмелился поднять бунт против той, к жестокости которой сам же приложил руку.

Я требовал от неё невозможного, был разъярён, но теперь пришло осознание того, что злиться я должен был исключительно сам на себя.

Я же злился на нее, я кричал и хотел убить женщину. Она не была моей королевой, и мне было плевать — я был из другого мира, из другой страны… слишком далеко от неё. Мне до сего момента важна была только моя жизнь. О её жизни я и не задумывался, но, пока я находился в больнице Сторибрука, я многое осознал: осознал, что для неё ещё не всё потеряно — даже для неё не всё потеряно! После всего того, что я ей сделал! Даже после всего этого… чёрт! Эта женщина позвонила в больницу, чтобы спасти мою никчёмную жизнь! Зачем она это сделала? Ведь я приложил все усилия, чтобы снова причинить ей боль, как можно больше боли — воскресил её возлюбленного в настоящем, в мире, в котором магия уже не так сильна, зная, что он будет монстром — я хотел сделать ей больно, в глубине души я этого очень хотел… но в первую очередь я хотел самоутвердиться, будто самодовольный мальчишка, наплевав на своё благородное воспитание — это, наверное, никогда не закончилось бы, если бы не она… если бы не Регина.

Когда она вызывала скорую помощь, в глазах не было и доли укора…

Ну, конечно. Она ведь не знала, что спустя несколько мгновений она потеряет своего жениха снова.

Но я не знал, что всё сложится так жестоко! Я действительно этого не хотел. Принц Зачарованного Леса рассказал мне, что ей пришлось убить его собственноручно… Я добился мести за то, что Регина не сможет вернуть меня домой и не сможет вернуть мне моего брата, но я не знал, что ей придётся пережить столько горечи из-за меня — по моей вине. Я видел её глаза в тот день, когда она спросила:

— Вы воскресили его?

— Да.

— Он жив?

— Да, я воскресил его, но… он не Даниэль.

— Что?

— Он – чудовище…

В ее глазах на секунду вновь замерцала надежда, но я снова погасил её, не оставив веры в хорошее.

Вера в хорошее никогда не делала мир лучше, но когда она живёт в юном сердце, то шансы на мирное будущее становятся выше небес…

Впрочем, я не оставил ей даже шанса на веру, и теперь я должен хотя бы попросить прощения, но сделать это будет крайне сложно. От моей гордости остались только угли и всего-то два чьих-то украденных сердца. Но нет.

Ох, если бы это были всего лишь два сердца — но среди них было и третье, самое хрупкое — его я разбил, но ей пришлось жить с этим. И сейчас, стоя перед её домом, на пороге успокоения собственной совести, я долго изучаю царапинки на двери, и знаю, что моей твёрдой уверенности и непоколебимости в решениях настал конец — и он не был счастливым. Но может быть я стану счастливее, поговорив с ней?

Я просто обязан рискнуть, и плевать, что этот чёртов риск может быть не оправдан, на всё плевать. Я просто должен почувствовать ту надежду, что видел когда-то в материнских глазах, а затем заметил и в глазах юной королевы.

Я постучал в дверь, словно бы вторя ритму своего сердца.

Она открыла дверь, и первое, что я осознал, было то, что в чертах её лица больше не угадывалось и намёка на схожесть с мальчишкой.

— Здравствуй, Регина, — говорю я, пытаясь скрыть то, с каким трудом это мне даётся.

— Здравствуйте, Вэйл, — голос женщины звучит холодно и отрешённо, — что вам нужно?

— Я хотел поговорить с тобой. Позволишь мне войти?

Я вижу, что она против этого, сопротивляется всем своим существом, но всё же перебарывает себя:

— Конечно, — голос её кажется тихим и мягким без доли враждебности — это заставило меня насторожиться.

Я только сейчас замечаю бокал в её руках. Что в нём? Виски? Бурбон? Или яблочный сидр, который она так любит?

Она одета в маленькое чёрное платье, почти как в тот день, когда ей пришлось поплатиться за своё счастье…

Я так хорошо знал её все эти двадцать восемь лет — точнее, думал, что хорошо знал, но сейчас это всё неважно, всё теряет смысл, если она меня не простит.

Я утратил всё то, что так ценила во мне моя мать: гордость, хорошие манеры и храбрость.

Несмотря на то, что Регина была намного младше меня, и я бы годился ей в отцы, не осуществи она это проклятие, я сейчас ужасно робел перед нею. Её прощение было самым важным в моей жизни сейчас…

— О чём вы хотели поговорить, доктор?

Да, теперь я всего лишь доктор…

— Я хотел попросить прощения за всё то, что сделал тебе, Регина — за то, что поднял бунт и хотел отомстить…

— Да, у вас действительно это получилось, – горькая усмешка появляется на её губах, глаза по-прежнему пусты, и мне показалось, они пусты с того дня, как только она услышала первую ложь, с такой лёгкостью слетевшую с моих губ.

— Я понимаю, что недостоин твоего прощения, Регина… — начал было я, и выглядело это очень глупо.

— Но вы всё же просите о нём, – голос ее бесстрастен.

— Да, и я надеюсь, что ты смогла бы забыть всё то плохое, что я сделал тебе, и вспомнить всё то хорошее, что связывало нас во время проклятия… я считал тебя своим другом, – признаюсь я.

— Мне плевать, кем вы меня считали, Вэйл… — взгляд ее затуманился, точно мысли Регины были где-то далеко, — но все заслуживают право на надежду. Быть может, я когда-нибудь прощу вас, но не сегодня.

— Спасибо, – почти полушёпотом говорю я.

Несмело подхожу к ней, чтобы вновь поцеловать её руку. Она не отдёргивает её, лишь в её глазах цвета горького шоколада мелькает отголосок ненависти.

В её глазах больше нет надежды, но её руки, как прежде, пахнут весной. Вдыхая этот запах, я был самым счастливым человеком на земле, ведь она даровала мне надежду на прощение. Запах весны…Запах надежды…

Её руки пахли весной,

Какова тайна её судьбы.©~Лютик~