Видеть цель (гет)

Рассвело. Серое и пасмурное утро предвещало тоскливый день. Из леса вышел высокий мрачный человек и остановился у дороги, ведущей прямо к небольшому поселению. Устало опираясь на длинный суковатый посох, он поправил измождённой рукой лямку тяжёлой холщовой сумы, висевшей на плече, и зашагал по дороге.

При входе в посёлок стоял столб с дорожным указателем. Путник в очередной раз мысленно возблагодарил батюшку, не жалевшего денег на заморских учителей, и прочитал надпись на табличке, сделанную непривычными буквицами:

– «Хогсмид».

Призадумавшись, путник осмотрелся и направился к домику, стоявшему особняком. По всему выходило, что это был постоялый двор. На облупившейся и проржавевшей вывеске намалёвана была отрубленная голова кабана, из которой капала кровь на бывшую когда-то белою скатерть. Надпись на вывеске гласила: «Кабанья голова». Криво усмехнувшись, путник толкнул скрипучую дверь и вошёл внутрь.

Общий зал оказался маленькой убогой грязной комнаткой, чем-то насквозь провонявшей. Окна покрывал такой слой сальной грязи, что дневной свет едва просачивался внутрь. Пол с вековым наслоением грязи жиденько покрывали слежавшиеся опилки. На звук открывшейся двери вышел высокий худой старик склочного вида с длинными седыми волосами и бородой и с изумлением уставился на неожиданного посетителя.

– Ну, – буркнул он.

– Поесть бы чего, хозяин, – сказал путник, старательно выговаривая иноземные слова.

– Рановато пришёл, – проворчал старик, подозрительно оглядывая незнакомца. Мало того, что тот был странно одет – ещё и не в таких одеждах хаживали сюда посетители, – было видно, что он проделал пешком длинный путь. Можно сказать, невозможно длинный. Если это маггл, то как он миновал антимаггловский барьер? А если это маг, то почему идёт пешком? От цепкого взгляда не укрылись ни стоптанные до дыр чугунные башмаки, ни череп, которым заканчивался посох из странной породы дерева, ни неуместная тоска и усталость в тусклых глазах на лице без единой морщинки, покрытом толстым слоем дорожной пыли. Впрочем, угрозы во взгляде не таилось, и хозяин предложил: – Холодная козлятина осталась. Подать?

Путник ел весьма медленно, несмотря на зверский голод, терзавший его. Не он был самой большой напастью. Первая пара чугунных башмаков истоптана, первый чугунный хлеб изглодан, можно сделать перерыв – но этого совсем не хотелось. Хотелось продолжать путь, не останавливаясь ни на миг, чтобы как можно быстрее пройти его до конца. Но даже царскому сыну приходится иногда есть и спать, если он не желает помереть от истощения под безымянной берёзиной и сгинуть без вести. Делать нечего, придётся заночевать здесь. Провидение было милостиво к нему, послав человеческое жильё там, где он этого не ожидал. В здешнем лесу водятся такие твари, что он приготовился уже было к самому худшему. Только вот место это странное, и, кажется, не из его годины. Встречались ему уже такие, да и немудрено – столько уже вёрст отмерено. И ещё больше ждёт впереди.

Закончив еду, он взял в руки кружку с пойлом, которое хозяин назвал «сливочным пивом», осторожно принюхался и выпил в один глоток. Утерев губы, спросил:

– Хозяин, найдётся ли комната?

Старик нахмурился и уже мотнул отрицательно головой, как вдруг с верхнего этажа, крадучись, спустился высокий худой паренёк с круглым измождённым лицом.

– Доброе утро, мистер Дамблдор! – почти шёпотом сказал он. – Мы немножко пораньше сегодня, ничего? Кэрроу вчера снова лютовали, так что Выручай-комната приютила ещё двух человек, и нам понадобятся… – тут он заметил неурочного посетителя «Кабаньей головы» и осёкся, затем выхватил палочку и наставил её на незнакомца. Однако тот уже вскочил, схватил посох и легонько стукнул им о пол. Из глаз и рта черепа вылилось серебряное свечение, в мгновение ока охватившее посох и его хозяина. Парень с палочкой застыл в угрожающей позе напротив мужчины с посохом, скрытого магическим щитом. Хозяин постоялого двора, которого паренёк назвал мистером Дамблдором, глядел на эту картину с раздражением, и спустя несколько секунд произнёс:

– Ну, раз уж вы до сих пор друг друга не прибили, может, пройдём наверх, поговорим? А то скоро могут завалиться Пожиратели.

* * *

– Так, значит, говорите, вы должны три пары чугунных башмаков истоптать?

– И три чугунных хлеба изглодать, – путник неторопливо прихлёбывал козье молоко из высокого грязного стакана.

– Невилл, оставь Иффана в покое, – похоже, хмурое выражение лица для мистера Дамблдора было привычно.

Иван-царевич назвался по-скромному, просто Иваном. Ни к чему без нужды обнаруживать себя перед незнакомцами. И уже не раз он успел порадоваться своей упредительности: то, что происходило в этой стороне, было вовсе уж непотребно. Иван-царевич посмотрел на Невилла, лицо которого покрывали синяки и шрамы, и сдвинул брови. Другие подростки – они не стали спускаться с Невиллом вниз, а дожидались его в горнице – смотрелись не лучше: рыжеволосая улыбчивая девушка всё время вздрагивала и чуть заикалась, а парень заметно прихрамывал и берёг правую руку. Наставники, истязающие детей, вместо того, чтобы вкладывать в их головы светочи знаний, бояре, с издёвкой называющие себя Пожирателями Смерти, ради забавы погубляющие свой народ и глумящиеся над беззаступными – все они достойны были медленной и мучительной казни. Конечно, в родном краю Ивана-царевича и детей за непослушание пороли, и служилые люди бывали куда как круты с поддаными, но не так всё же, не так.

И ещё этот их антихрист, заслуживающий всех египетских казней на свою голову – от него-то и терпели великие беды все правые в этой стороне. Сначала Иван-царевич принял было его за Кощея Бессмертного, обрадовался уж, мол, закончились его странствия, тут-то он и найдёт свою зазнобушку! И выглядели оба хуже смерти, и погибель свою оба спрятали кто где, погубив бессмертную душу, и стремления имели самые низменные и негодные. Не тут-то было. Да и Василисушка ему ясно сказала: «Как три пары железных сапог износишь, как три железных хлеба изгрызёшь — только тогда и разыщешь меня...». Иван тягостно вздохнул и спросил ещё разок, уже без надежды:

– Так точно ли этот ваш Волдя…

– Иффан! – Дамблдор аж сверкнул глазами, словно обжёг.

– Да помню, помню, нельзя его имени вслух произносить. Точно ли он не имеет носа?

– Точнее некуда, – ответил Невилл. – Гарри Поттер с ним лицом к лицу столкнулся в позапрошлом году, когда мы сражались с ним и Пожирателями в Министерстве Магии.

Нет, не потерпел бы Кощей такого уродства у себя на лице. Отрезал бы у кого-нибудь нос покрасивее, сбрызнул мёртвой водой, потом живой, и вернул себе человеческий облик. Он вообще до нелепого много мнил о своей внешности. Каких только, по слухам, мерзких способов он не использовал, чтобы сохранить её в добром виде. Впрочем, после того, что услышал этим вечером Иван-царевич, он готов был поверить даже в ванны из крови девушек, ещё не вошедших в свою пору.

– Да и прекрасной девицы рядом с ним никто не видел, – добавил Дамблдор. – А та, которую видят рядом с ним, страшнее смерти и ещё злее. Ты говоришь, Иффан, твоя жена оборачивалась лягушкой, пока ты не сжёг кожу? Невилл, кстати, где твоя жаба? Давненько её не видно. Может, и она тоже непростая особа? – он ухмылялся, видимо, пытаясь шутить.

Невилл помрачнел. В начале года многие питомцы школьников приняли из рук Кэрроу поистине мученическую смерть – болезненная и злобная фантазия этой парочки, похоже, не знала пределов. Он не мог допустить, чтобы Тревора постигла та же участь. И он сделал всё, чтобы этого не случилось. Своими собственными руками. Невилл не любил об этом вспоминать.

– Кстати, Аберфорт, – сказала девушка – кажется, её звали Лаванда, – помнишь, ты нам обещал к выходным раздобыть немного джема и фруктов? Девочки будут очень рады. Всё-таки сегодня день всех влюблённых, – она улыбнулась.

– Интересно, – размышлял парень, назвавшийся Симусом, – а где сейчас Гарри? И Рон, и Гермиона? Чем они занимаются?

Иван-царевич не любил вмешиваться в посторонние дела, но глядя на этих не по возрасту натерпевшихся детей, раскрыл свою дорожную суму и достал оттуда широкое резное серебряное блюдо и маленькое золотое яблочко.

– А это мы сейчас и увидим, – сказал он.

Он скороговоркой пробормотал нужную присказку, пустил яблочко катиться по ободу, снял с пояса хвост белоснежного песца и замёл им поверхность блюда. Та тотчас зарябила, а, прояснившись, показала палатку посреди заснеженной поляны в густом лесу и парня в очках, сидящего возле входа. Из палатки вышла девушка, поднесла парню кружку, от которой поднимался пар, и спросила что-то. Парень отвернулся и покачал головой. Девушка села рядом и начала его как будто упрашивать, но парень глядел прямо в кружку, упрямо стиснув зубы. В конце концов, она, погрустнев, поднялась и пошла обратно в палатку. Парень запустил пятерню в волосы, потряс головой и окликнул девушку. Та встрепенулась, подскочила к нему, обняла за плечи. Изображение зарябило и пропало.

– Трудно ворожить в чужой стороне, – сказал Иван-царевич, словно оправдываясь.

Было ясно, что увиденное не ободрило детей. Они заметно приуныли, и даже принесённые сласти их не обрадовали.

– Так вы хотите комнату? – спросил Дамблдор Ивана-царевича.

– Да. Мне нужен отдых. Завтра на рассвете я уйду.

– Ну, раньше рассвета вам отсюда никуда и не деться. Днём здесь полно Пожирателей Смерти, на ночь они накладывают на Хогсмид сигнальные чары. И только на рассвете, когда чары уже сняты, а дневные дежурные ещё не приняли вахту у ночных, есть свободная минута или две. Или пять, – он ухмыльнулся. – Утром Пожиратели не очень-то торопятся выходить из своих тёплых комнат. Вам очень повезло, вы появились здесь именно в тот миг, когда у них была смена дежурства. Иначе бы вы уже держали ответ перед их главарём. Тогда, я думаю, вы не задавались бы вопросом, тот ли это злодей, которого вы ищете. Скорее всего, вы больше никогда не задали бы ни одного вопроса, – Дамблдор подошёл к портрету юной девушки и слегка кивнул ей. Девушка застенчиво улыбнулась, и портрет отворился, словно дверь, открыв проход в стене. – Вам пора, – обратился Дамблдор к Невиллу.

Подростки распрощались и один за другим ушли, унося с собою припасы и новости. Вряд ли они сами понимали, какой длинный и коварный путь их ждал впереди.

Иван-царевич долго ещё смотрел в окно, размышляя о путях и дорогах. По привычке каждый день он разговаривал мысленно со своей зазнобушкой, припоминая милые сердцу черты. Радостно было, что лик Василисы до сей поры стоял перед глазами так же ясно, как в тот день, когда он потерял её. Увидит ли он её когда-нибудь снова? Что окажется прочнее: чугунные хлебы и башмаки, или его любовь? Его память об их любви? Что ему делать, если вдруг однажды не сумеет вспомнить её голос?

За окном вставал туман. В пасмурном небе громоздились тёмно-серые тучи: видать, быть метели. Иван-царевич тяжело вздохнул, устроился поудобнее и попытался уснуть.