Forgotten (джен)

Ему было холодно.

Несмотря на то, что в лесу распускались зелёные листья и прекрасные цветы, а сквозь ветви просвечивало солнце, ему было холодно, как если бы стояла нескончаемая ночь. Холод разливался по его телу и душе, словно яд. Его вечные годы несли ему глубокое, тёмное проклятье, и не в его силах было остановить это. Ничто не могло вытащить его из этой бездны. Свет его надежды угасал.

Но в конце концов он принял это, как должное. Бороться дальше было невозможно. Всю свою жизнь он сражался с противниками — видимыми или невидимыми, владеющими смертельным оружием или существующими исключительно в его памяти, — и теперь он мог пропустить их всех. У него больше не было нужды вести эту войну. Было бы величайшим благословением позабыть всё, перестать чувствовать боль; само существование обходилось ему так дорого.

Теперь он стоял у главных ворот, и его мирное королевство было для его глаз не более чем размытым пятном. Он видел изумруды на драпировках — их стали богато украшать, когда тьма отступила, — и чувствовал безмятежный шелест деревьев, но всё это уже не захватывало его воображение. Бремя бессмертия изматывало и подавляло его, но он уже не сопротивлялся, теперь значение имели только последствия старых ран. Это не могло продолжаться вечно; когда-нибудь всё почернеет. Но его это не волновало; он больше не хотел видеть ничего. Все, чего он хотел, исчезло, умерло на поле брани, потерялось где-то на кругах мира, иссушилось отчаянием, исчезло далеко за морем... Он видел слишком много. Впрочем, кое-что он видел слишком мало.

Шум воды под мостом, на котором он стоял, показался ему слишком громким. Этот шум напомнил ему о большом океане, который унёс его последнюю радость. Он часто задумывался, как бы он жил, если бы он остался в этих прекрасных землях. Леголас. Он часто произносил его имя в темноте, мечтая, чтобы их разлука оказалась всего лишь ночным кошмаром. Но она была горькой действительностью, и он эгоистично жаждал, чтобы он оказался рядом с ним. Он помнил его эйфорию, когда тот уезжал, и волнение, которое охватило его самого. Трандуил слишком долго пытался удерживать его, но теперь это уже не имело значения. Он ускользнул сквозь его пальцы.

Он должен был отпустить его. Так же, как он должен был отпустить всё прочее, всё приятное. Всё, что было мимолётным, всё, что он хотел сохранить, но не мог удержать. Его отец, его мать, его жена, его сын, а теперь — все его подданные, вслед за Леголасом отбывающие на Запад.

Было так холодно. И с каждым эльфом, который покидал этот мир, ему становилось холоднее.

Скоро он останется совсем один. Уже почти все ушли.

Неожиданное прикосновение к его руке вырвало его из тяжелой задумчивости. На мгновение он подумал, что это он вернулся, каким-то образом вернулся к нему. Но это не был он, ведь этого никак не могло быть. Это был Галион, который стоял рядом, подавленный, и глаза его были полны печали и мольбы. Трандуил знал, о чем тот спросит, до того как было произнесено хоть одно слово.

— Мой король, разве вы не поплывёте с нами?

Прежде, чем ответить, Трандуил помолчал, хотя он давно уже решил, что скажет. Он безучастно отвернулся от Галиона, покачал головой и уставился обратно на зеленое королевство.

— Нет, — просто сказал он. — Я не могу. Мой отец основал это королевство, оставив земли за морем, и именно здесь я останусь. Я принадлежу этому месту.

— Мой господин... — голос Галиона был хрупким, будто готовым треснуть и сломаться. Трандуил чувствовал, как Галион колеблется, как хочет он озвучить мысли, которые роились в голове короля на протяжении многих веков. И слова, которые всё-таки были произнесены, вновь причинили ему боль. — А как же ваш сын? Он будет ждать вас.

Трандуил мог чувствовать, как его сердце холодеет, как быстро оно покрывается льдом, как его охватывает тянущая боль. Тем не менее, он возразил Галиону.

— Ему лучше без меня, — прошептал он, принимая, наконец, жестокую правду, которая насмешливо маячила перед ним на протяжении стольких одиноких лет. — Однажды он сказал мне это. Я действительно только удерживал его. Я слишком старался уберечь его от тьмы... и теперь она падает на меня. Я вынесу ее один.

Галион издал тихий звук. Трандуил знал, что это значило: Галион позволил своим слёзам упасть.

— Мой господин, он тогда был очень юным. Он ничего не знал о мире. Он не понимал, что вы для него делали. Вы должны отправиться к нему.

— Нет, — Трандуил вздохнул. Слова ощущались на губах подобно яду, но он должен был произнести их. Он должен был выдержать их мучительную мудрость. — Он уехал, и теперь он свободен. Я больше не буду его тенью. Там, за морем, его жизнь. А здесь — моя. Мы были разлучены с самого начала.

Галион всхлипнул и вновь попытался заговорить, но на сей раз у него ничего не вышло. Трандуил почувствовал, как Галион мягко тронул его руку и опустился на колени. Чужие губы осторожно коснулись его кожи — это было прощание.

— Мне больно, что я покидаю вас, — наконец бормотал он. — Но моя семья зовёт меня. Я всегда буду помнить вас, Король Трандуил из Eryn Lasgalen.

— Не нужно чтить мою память, Галион, — ответил Трандуил, когда Галион поднялся и вновь встал перед ним. — Потому что скоро она скроется в земле и деревьях. Ты ничего не вспомнишь, только далёкую тень.

Галион не мог ответить. Он просто склонил голову и попытался вытереть слёзы. Трандуил хотел коснуться его плеча, но его рука поймала лишь воздух, потому что его друг начал уходить. Послышалось его тихое прощание, а затем он пересёк мост и исчез, присоединившись к эльфам, которые уже скрылись среди деревьев. Трандуил так и остался стоять с протянутой рукой, наблюдая, как безликие фигуры движутся за деревьями и уходят прочь от него. И вскоре они вышли на одну из лесных троп и слились с лесом. На какое-то безумное мгновение Трандуилу показалось, что он видит отставшего от них золотоволосого эльфа. Он собрался произнести его имя. Но наваждение закончилась, и он обнаружил себя в холоде и одиночестве.

Над покинутым лесным королевством что-то шептал ветер, но для него теперь никакие слова не имели смысла. Он не знал, сколько времени простоял там, над рекой. Он чувствовал, как сгущается вокруг него туман, как начинает коченеть его тело. Вскоре он мог чувствовать лишь сырость забытых слёз на его щеках.

Наконец он последний раз вернулся в свою крепость. Ворота он оставил открытыми, и легкий ветерок уносил упавшие зелёные листья в пещеры. Он провожал эти листья взглядом, затем поймал один, не давая улететь в глубины старой крепости, и благоговейно прижал к груди. Этот листок — всё, что у него оставалось. Последнее воспоминание о жизни в лесах. Давным-давно он назвал свое самое большое сокровище в честь этих листьев, надеясь, что они снова распустятся. Он давал обещание: когда-нибудь они будут вместе идти по лесу, а этот лес будет полон жизни. Но сейчас, когда тьма ушла и всё расцвело, его собственный маленький лист едва ли вернётся домой, чтобы всё это увидеть.

Он здесь больше никогда не побывает. Это место больше не было его домом. И зелёные листья больше не опадут.

Трандуил осторожно приблизился к своему старому трону. Сквозь туман он видел лишь мерцающие оранжевые огоньки. Неожиданно он почувствовал себя очень усталым, его ноги задрожали и начали подгибаться. Он мечтал сесть и расслабиться, позволить годам забрать его тело, чтобы его дух мог обрести покой. Но он не мог закончить свой путь именно здесь. Этот древний трон теперь ничего не значил, потому что его подданных здесь больше не было. И трон, как и всё королевство, истлеет и уйдет в забвение. И в царстве людей никто не вспомнит об этом месте. Никто не вспомнит, что некогда здесь было великое и прекрасное королевство, которое было наполнено жизнью, светом и покоем, а цена этого покоя – множество веков войны. На мгновение он почти смог услышать голоса, эхо, раздающееся в зале, слова призраков, произнесённые с воображаемыми интонациями.

Некоторое время он прислушивался к этим голосам, хотя он знал, что они были только мороком. Его жена, которая напевает нежную мелодию. Его отец, который показывает ему землю, что некогда должна перейти к нему. Его мать, которая звонко смеётся. И его сын, который что-то мечтательно лопочет у него на руках. Он повернулся, чтобы лучше услышать эти шепоты, но в тот миг они смолкли, растворились в воздухе. А для него настало время, чтобы уйти. Время, чтобы успокоиться.

Он опустил корону на каменный пол перед троном и пошёл прочь, обратно в своё опустевшее королевство. Хорошо знакомые пути приветственно изгибались, позволяя пройти вглубь пещер. Он шёл, и ему не нужно было смотреть, куда они ведут — он и так прекрасно знал дорогу. И теперь он точно знал, где он хочет уйти, где он хочет позволить годам обрушиться на него всей своей тяжестью. Было одно подходящее место. Единственные покои, которые были по-настоящему особенными.

Комната Леголаса всегда была полна света и радости — даже сейчас, спустя столетия после того, как он уехал. Когда Трандуил зашёл в неё, его уставшие глаза уже почти ничего не различали, но он ещё мог чувствовать жар, который пришёл снаружи, из леса. Теплое дуновение коснулось его лица, и на миг он почувствовал умиротворение, его губы изогнулись в слабой улыбке. Он вспомнил, как когда-то он, его жена и Леголас проводили время в этой комнате. Леголас тогда был всего лишь ребёнком. В то время — когда его жена ещё не исчезла, — он любил отца, он играл и хихикал в его руках, а затем и в руках его матери. Их соединяла самая крепкая связь. Трандуилу казалось, даже если тьма разорит их земли (а всё шло именно к этому), он выживет, если сын будет рядом.

Это было давным-давно. А сейчас он стоял рядом с постелью Леголаса и чувствовал, что воздух опять остывает. Слабый ветер стихал, и всё его тело охватила боль. За все его годы, за всю его жизнь он никогда не чувствовал себя таким одиноким. Все ушли. Подле него не осталось никого и ничего.

Он быстро зажал рот ладонью: из его горла рвались громкие рыдания. Но теперь его народ оставил его, не от кого было скрывать слёзы. Так что он позволил им хлынуть — из-за всего времени, что он сдерживался, из-за всех ужасов, что он видел. Слезы из-за всех разрушений, что творились вокруг него. От воспоминаний об отце, сражённом у него на глазах. Слезы по его старому дому, ныне далекому и потерянному. Слезы по его нежной жене, что ушла в неизвестность, и по всем, кого он подвел. И, наконец, слезы по его ушедшему, отвергнувшему его сыну. Он чувствовал, что глубокое, невыразимое горе сокрушает и поглощает его, делая всё остальное бессмысленным. И он покорился этому.

В тот миг он хотел исчезнуть. Хотел слиться с пустотой, где не было всего этого.

Затем он понял, что упал на колени, когда пытался дойти до постели. Он чувствовал каменный пол, чувствовал разбросанные вещи, которые Леголас оставил здесь, и, наконец, он прикоснулся к мягкому покрывалу. Он был вынужден ухватиться за него, чтобы подняться. Шевелиться было невероятно трудно, и так утомительно, и так страшно. Непосильное бремя бессмертия давило на него, тянуло вниз.

Он рухнул на постель, и последние силы оставили его душу и тело. Содрогаясь, он прижимал маленький зеленый лист к груди — до тех пор, пока его рука не стала настолько слабой, что уже не могла его удерживать. И затем он просто положил его на грудь, и ему, поверженному королю и отцу, этот лист казался красивее и куда значительнее, чем любые регалии.

Он чувствовал, что это приближается — конец всех вещей, уход его духа из этой мучительной жизни. Не было никакой боли, и уже ничто не могло заставить его бояться. Он был терпелив, и он ждал. А когда это наконец произошло, все его призраки вспыхнули в огне и ушли. И он почувствовал облегчение, словно в конце долгой дороги. Это было долгожданным прощанием.

В самый последний момент он попытался повернуть голову в сторону Запада — туда, где затерялась его последняя надежда. Он уже ничего не видел; он даже не различал свет. Всё прошло. Но последний вздох он потратил на то, чтобы прошептать слова, которые ему следовало сказать много, много лет назад.

— Cuio mae, ion-nin. Я должен отпустить тебя.

* * *

Прошло много времени с тех пор, как Леголас в последний раз смотрел на землю Востока. Он все еще помнил её виды, её протяжённые равнины и горы, и древние леса, которые были так далеко от моря. Но большую часть времени, что он жил в Средиземье, там была тьма, глубокая и могущественная. Эта тьма застилала его воспоминания, и он не мог вспомнить многое из того, что было мирным и приятным. Может быть, когда-то много веков назад, где-то падали листья… Нет, для него там уже ничего не осталось. Время эльфов прошло, и наступила пора людей: именно так говорили многие.

На земле Валинора они обрели дом. Леголас был совсем юным по сравнению с некоторыми из тех, кто разделил с ним жизнь в этом благословенном краю. Теперь он был среди эльфов, которые повидали и вынесли куда больше, чем он мог вообразить, эльфов, которые пережили целые века войны. Сильные и твёрдые духом, они пришли на эти земли, чтобы обрести покой. Это казалось невероятным, и когда он поворачивался и устремлял взор к далёким горам Pel?ri, ему чудилось, что он живёт в блаженной мечте. Берега, на которых они обосновались, были чудесным даром после минувших веков опасностей и тревоги.

Однако порой его разум посещали видения, от которых он никак не мог избавиться. Много тысячелетий назад он родился в старом лесу, под защитой ветвей. Он рос в безопасных руках его матери и отца, но однажды наступил день, когда его матери не стало. Она исчезла где-то среди деревьев, и его отец погрузился в бесконечную меланхолию. Он пытался скрывать это от сына, но Леголас знал об этом, и потому он познал бремя ответственности в самом юном возрасте. Его отец защищал его, оберегал, заставляя оставаться за стенами крепости. А за пределами леса отец с трудом позволял даже солнечным лучам касаться его кожи.

Выносить это было трудно, и в его юном порывистом сердце зародилось негодование на эльфа, который его воспитывал. Он ощущал себя пойманным в ловушку, королевство казалось клеткой, и он неистово желал увидеть внешний мир. Его отец был стар, его беспокойный разум застрял в прожитых веках. Леголас думал, что не было никакого смысла в том, вести такую жизнь. И потому при первой же возможности он покинул отца и стал искать собственный путь в этом мире. Он вырвался из оков отцовской опеки и — так он тогда думал — вдохнул свежий воздух свободы.

Он продолжал верить в это, когда они с Гимли построили корабль, на котором они собирались отплыть на Запад. От его связи с Трандуилом, Королем Мирквуда, не осталось ничего; только пустые слова и выверенная вежливость. Он уже не мог вспомнить, когда в последний раз обращался к нему иначе, нежели 'мой господин' или 'мой король'. Когда Леголас отправлялся к Серым Гаваням, их прощание вышло напряженным и неловким, и когда оно закончилось, принц почувствовал облегчение.

Но теперь, когда прошли века с его отъезда, Леголас начинал понимать истинную причину облегчения, которое охватило его после того неизбежного прощания. Жизнь в Валиноре открыла ему глаза и заставила увидеть вещи, которые раньше он не замечал, потому что раньше он был ослеплён страдающим, раненым миром, который остался за морем. И что-то внутри него изменилось. Он чувствовал это каждый день, ощущал это в каждой собственной мысли, и это знание приходило из самых глубин его fёa.

Там было много тех, кто встречался лицом к лицу с отчаянием и тьмой – куда ближе, чем довелось ему самому; они видели нескончаемую ночь, которая тянулась в вечность. Он никогда не был мудр, он не задумывался о том, что происходило в Арде до того, как он родился и начал проживать свою жизнь. А теперь он неожиданно столкнулся с правдой, и осознание этой правды оказалось для него очень болезненным.

Его отец использовал всю свою власть и все силы, чтобы защитить его от страданий. Он хранил его, он пытался построить мир, который не причинит боли и горечи его единственному ребенку. Леголас всегда чувствовал, что его душат, но теперь, когда прошли века, он всё понял. Король исполнял свой долг отца, он пытался уберечь его от всего, что видел сам, от всего, что пережил сам, чтобы всё это с ним не случилось.

И когда Леголас наконец-то осознал всё это, боль охватила всё его тело, каждую кость, каждое сухожилие. Неожиданно его плечи сдавила тяжесть всех лет, что для него и его отца оказались потеряны. В тот миг он вспомнил, как он хотел покинуть Валинор. Он провел множество дней, мучаясь от тяжелейшей вины, укоряя себя во всем, что случилось или, наоборот, не случилось с ним и его отцом, во всём, что отравляло время, которое они проводили вместе или порознь... Неизвестно, что бы с ним стало, если бы не Гимли, который всё время был рядом.

Но он всё еще цеплялся за надежду. Их разлука не могла быть вечной. С Востока всё ещё ходили корабли, и он знал, что когда-нибудь на берег ступит и Трандуил. И тогда он обнимет его — так, как должен был обнять много веков назад, — и впервые с тех пор, как минула его юность, скажет, как сильно он любил его, как сильно он дорожил им, как сильно он сожалеет, что когда-то покинул его... И он его никогда не отпустит. Не отпустит, пока в небе сияют звезды, пока волны разбиваются о берег.

Но теперь Гимли ушёл, его душа нашла путь в чертоги его великих отцов, и Леголас чувствовал, что его долгие дни начитают полниться одиночеством. Когда-то он пытался найти здесь свою мать — он думал, что она возвратилась из Чертогов Мандоса, — но она всё ещё оставалась потерянной для него, она была где-то во огромном мире, или, может быть, в другом месте — он не знал. Как бы то ни было, он сам был здесь, и он был одинок. Вокруг него были многие, но ни с кем он не мог воссоединиться.

И каждое утро он приходил на протяжённый берег и наблюдал за кораблями, которые прибывали с Востока. Теперь они приходили каждый день, потому что эльфы окончательно исчезли из Средиземья. Разумеется, он собирался приходить сюда до тех пор, пока не увидит, как с корабля на берег сходит его отец и те, кто разделял с ним жизнь в лесу. Как давно он не был в тех лесах, они казались такими далёкими, почти забытыми... Теперь он скучал по ним — ему оставалось лишь цепляться за образы из прошлого.

Его сердце встрепенулось при мысли о встрече с отцом. Он мечтал сказать ему всё, что ему следовало сказать, всё, что нужно было сказать ещё множество веков назад. Одиночество и злосчастье давили на него, а сейчас он жаждал от них избавиться.

Наконец одним тёплым утром среди далёких волн он вновь увидел корабли. Подобно лебедям они возникли на горизонте. Теперь они медленно плыли по морю, изящные и большие, ибо они несли на себе множество знакомых ему эльфов. Он напрягся: он понял, что наступил миг, который он ожидал так долго — тот миг, что помогал ему преодолевать все эти годы, потому что он был его последней надеждой. И несмотря на мрачное предчувствие он широко улыбнулся — впервые за эти века — поднял руки и помахал прибывшим. На носу одного из кораблей он заметил Галиона, дворецкого отца и его близкого друга, и он поприветствовал его приветливым жестом. Однако, хоть Галион пока был далеко, Леголас понял, что в его тёмных глазах стояли слёзы.

Когда первый корабль коснулся берега, его голова закружилась. Эльфы, которых он не видел слишком долго, начинали выходить на пески, и он побежал к ним, чтобы встретить. Он чувствовал себя заблудшей душой, наконец-то нашедшей потерянный было свет жизни. Эльфы улыбались ему в ответ с мягкой радостью, но никто не задерживался на берегу: они спешили в земли, о которых знали лишь из легенд.

Леголаса смотрел на эльфов. Их становилось всё меньше, но его отец все еще не появлялся, хотя почти все уже успели сойти с кораблей. Его дыхание участилось — то ли от волнения, то ли от страха, — но он пытался оставаться спокойным. Ему еще не доводилось переживать столь резкую смену эмоций. Его мир начинал переворачиваться.

Наконец прибыл корабль Галиона. И он метнулся к нему так быстро, как только могли позволить его ноги, и сдавил его в крепких объятьях. Дворецкий казался потрясенным, но затем он обнял его в ответ, притянул его голову к своему плечи и осторожно прижал.

— Mellon-nin... — пробормотал Леголас. — Я скучал по тебе.

Галион начал говорить ему что-то подобное, но в это время Леголас отстранился и посмотрел на его корабль — он был одним из последних, и теперь совсем немногие оставались в море. Его отец — где же он был? Его не было на на тех, что уже прибыли, и он, конечно, не мог оказаться в самом хвосте флотилии. Сердце Леголаса мучительно сжалось. Он почувствовал, что дрожит, прежде, чем он начал понимать, что происходит.

— Галион, — произнёс он, взглянув в глаза друга. И снова он заметил блеск непролитых слёз. — Где мой отец?

Галион опустил голову. Он содрогнулся и всхлипнул, и Леголас понял ответ прежде, чем тот заговорил. Он попятился, прижимая руку ко рту. О, Валар, нет... Этого не могло быть. Его отец, его отец... Время словно замедлилось, и он почувствовал все года, которые он прожил и которые ему только предстояли — года, которые тянулись в кошмарную вечность. Ему стало холодно. Бесконечно холодно.

— Леголас, мне жаль. Поверь, мне так жаль, — сказал, наконец, Галион, подняв на него печальный взгляд. — Он сказал, что должен покинуть тебя. Он сказал, тебе будет без него лучше. Я попробовал... я пытался, очень пытался его убедить... Он не слушал. Я сожалею, Леголас. Мне от этого так больно...

Леголас хотел кричать. Он пошатнулся, попытался ухватиться за что-нибудь, Галион поддержал его, хотя и его силы были на исходе.

— Нет... нет... прошу, нет... — шептал он. — Валар, нет.

Но его молитвы оставались без ответа. Это он сам сделал это, он сам покинул и оттолкнул своего отца — оттолкнул собственной бравадой и непослушанием, когда он был ребенком и совсем молодым эльфом. С самого детства он его никогда не обнимал, никогда не придавал значение его присутствию, никогда не ценил все, что тот сделал для него... Никогда не говорил, как сильно он его любил...

Слезы непрерывно лились из его глаз. Он рыдал так громко, что у него болело горло, и его ноги начали подводить его — они его больше не держали. И не думая о том, что кто-то его увидит, он рухнул на колени, и его тело содрогалось от беспощадного горя. Он смутно чувствовал, как Галион садится рядом с ним и обхватывает его руками, но больше всего он ощущал острый лед, пронзивший его сердце и выворачивающий его душу, и жар во рту, когда он кричал утреннему небу о своей вине.

Его отец... ушёл навсегда. А он покинул его, повернулся к нему спиной и переплыл море, чтобы больше его никогда не видеть. Все эти годы потеряны — он никогда не будет вернёт их, он никогда не восстановит то, что было утрачено. Они были разлучены на вечность. А он так и не сказал, как же он его любил...

Леголас не знал, сколько времени он просидел на песке; его это и не волновало. Значение имел только его отец — теперь не более, чем воспоминание, легенда, которую будут рассказывать в дни, что наступят позже. А земля скоро забудет о нём, похоронит его образ под изменениями, которые будут происходить с миром. Он будет тенью, что осталась далеко за морем...

Дни сменялись ночами, ночи превращались в недели, и Леголас больше ничего не ощущал, он больше не мог чувствовать, и всё, что творилось вокруг, казалось заключённым в стеклянный пузырь — только видения, пустые образы, никакой глубины. Часто мысленно он возвращался к берегам, которые теперь оставил даже Кирдан, и он смотрен на горизонт, прижимая руку к груди и представляя, что отец обнимает его. Всё это ему только казалось; вся его жизнь перевернулась. Он всегда был один, и никакого живого тепла рядом с ним уже не было...

Прежде, чем покинуть берег, он повернулся к волнам. Он посмотрел на Восток, далеко за это ужасное море, и вздохнул, не понимая, что вновь плачет.

— Прощай, ada, — тихо произнёс он. На губах чувствовалась горечь. — Я никогда не должен был отпускать тебя.

Словарь:

cuio mae — живи счастливо