Проснись и умри (джен)

Сэм выдерживает ровно пятьдесят четыре вторника, прежде чем сорваться окончательно. Первые тридцать он просыпается сразу после того, как Дин проваливается в канализационный люк, Дин падает из окна, Дин тонет в бассейне, в который его столкнули, ударившись головой о бортик. Очевидно, этот мудачий шутник заскучал, потому что после тридцатого вторника Сэм больше не просыпается.

Сэм не просыпается, и Дин тоже.

Дин лежит рядом с ним, бездыханный, целый или разорванный на куски, и «Азия» больше не играет, потому что сдох приемник. А Сэм остается сидеть, пустыми, выжженными глазами пялясь в небо и больше не прося проснуться.

Он хочет только уснуть.

Сэм выносит ровно двадцать четыре вторника после этого, но у него не осталось никаких сил смотреть, как Дин с завидным упрямством проверяет на себе все способы умереть из «Пункта назначения». Он придумывает новые – их наверняка хватило бы еще на штук двадцать сиквелов, но Сэму надоело это чертово кино с гребаным сюрреалистичным сюжетом, заканчивающимся каждый раз одним и тем же.

Дин умирает, а он просыпается.

Теперь он хочет вернуть свое кино обратно, потому что Дин все так же умирает, но он больше не просыпается.

Он ищет способы вырваться из замкнутого круга эти чертовы пятьдесят четыре вторника (о двадцати девяти вторниках в конце он еще не знает), после чего слетает с катушек окончательно.

Не осталось никаких слез – он высушен наизнанку, как пустыня, не осталось гнева – он пуст, как пробка, не осталось боли – только горькое принятие и понимание неизбежности.

Боль, гнев и слезы делали его хотя бы пародийно живым, и после того, как он принимает то, от чего так долго бежал, он – лишь сухая оболочка, снабженная базовыми моторными функциями.

Когда Дин, поскользнувшись на голубином дерьме, падает с крыши, Сэм молча наблюдает, как он летит в воздухе, нелепо взмахнув руками, словно сломанная кукла, и с глухим звуком приземляется на асфальт, распластавшись на нем подобно морской звезде.

Когда Сэм летит следом, закрыв глаза и с улыбкой на лице, вместо свиста ветра в ушах играет «Азия».

Дин умирает, и… Сэм умирает.

А потом просыпается.

Сначала это как данность, как вынужденное желание, а потом – это игра. Сэм и не думает вовсе, потому что, если ты сошел с ума, это расставляет приоритеты немного иначе. Он заставляет себя думать, что Дин – его негласный соперник, но на шестьдесят шестой вторник вынужден признать: он соревнуется сам с собой. Впрочем, это не делает игру менее интересной.

И уже через двадцать вторников Сэм уверен: он уделал Дина по всем статьям в разряде «Самая экзотическая смерть».

— Слабо, Дин, очень слабо, — говорит он, а Дин лежит рядом – чисто гипотетически рядом, его не видно, потому что он придавлен метеоритом. А через десять минут он понимает, что все-таки Дин сделал его как малыша – такое ему не переплюнуть ни за сколько раз. Поэтому он просто приставляет дуло к виску, улыбается и спускает курок.

Выстрел куда громче грохота от приземления метеорита.

На восьмидесятый вторник Сэм угоняет желтый мерс и лихо гоняет на нем по городу, сшибая мусорные баки и игнорируя светофоры, пока полиция сзади пытается за ним угнаться. Они не догоняют – он слетает с пирса в реку и позволяет салону наполниться ледяной водой.

На восемьдесят первый он пытается ограбить банк – просто чтобы поносить шкуру крутых гангстеров из фильмов, но не выходит – его настигает шальная пуля до того, как он хотя бы на тридцать метров приближается к ячейкам.

На секунду мелькает мысль о том, чтобы взорвать Белый Дом, но Сэм отметает ее как ненужную. Намного более практичным было бы взорвать всю планету к хреновой матери, но Сэм просто зачесывает волосы назад и спокойно заходит в клетку к тиграм.

Тигры знают свое дело.

По приколу Сэм забирается на колесо обозрения и падает с самого верха – падение словно аттракцион.

Он – чертов самый первоклассный номинант на «Премию Дарвина»(1). По крайней мере, он поборется за первое место с Дином, которому точно нет до этого никакого дела.

Он один раз даже пытается умереть вперед Дина, но Дин вовремя спасает его и чуть не убивает сам, в следующую секунду уже лежит на полу, мгновенно скончавшись от внезапной ишемической болезни сердца.

В последние двадцать девять вторников просыпается гнев, внезапно, неудержимо, неостановимо, и Сэм превращается в чертова киллера. После того, как сердце Дина останавливается, он начинает выслеживать, вынюхивает, как ищейка, не пьет и не ест – просто потому, что он машина.

На тридцатый вторник он наконец ловит этого ублюдка, и Дин еще не валяется холодным трупом на тротуаре. Фокусник обещает среду, лед дает трещину, пока Сэм думает, что, так и быть, взорвет планету в следующий раз. Поводы еще будут.

Дин умирал сто двадцать семь раз, и сто двадцать седьмой раз должен был быть последним, но среда – не меньшая сука, чем вторник, и наступает сто двадцать восьмой. Как контрольный выстрел в голову, словно предыдущие двадцать два выстрела – ни о чем.

А к сорока трем смертям Сэма прибавляется еще одна, но сердце почему-то все еще бьется.

Он не просыпается.

Все те полгода, что он разбивается об острые стены, разыскивая Трикстера, он почти не спит – не хочет терять ни секунды на всякую чушь, и это знание помогает ему удерживаться на ногах достаточно долго, прежде чем он отрубается прямо за рулем и только чудом не врезается в ближайший столб, в последнюю секунду придя в себя.

За эти полгода он один раз возвращается к Дину и два часа сидит на застывшей земле, тупо пялится на деревянный крест с табличкой, на которой карандашом накарябана дата рождения, но на которой нет даты смерти.

Дин сам решил, когда умрет. Сейчас рано. Рано.

После этого он гонит на север, перепачканными от земли руками сжимая руль, и ненавидит каждую среду, которую проживает.

Вторники он не замечает, потому что, когда просыпается, соседняя кровать пустует – и никаких песен. Лишь жалобный скулеж, рвущийся откуда-то из прогнившего сердца.

Иногда он думает, что те сто двадцать семь вторников лучше, чем эти сто восемьдесят два дня, потому что тогда он мог умереть вместе с Дином. Теперь – не может, точно не вместе.

Поэтому он тащится вперед, чтобы вытащить Дина, а потом снова его потерять, и ни одна из сред не вернет его обратно.

Когда Дин все же рядом с ним, теплый, живой, настоящий, Сэм вцепляется в него мертвой хваткой и зажмуривается, желая лишь одного: никогда не просыпаться и остаться здесь.

Он еще не знает, что, когда Дин будет годами не спать в Аду, он будет всеми силами искать снотворное, которое еще не изобрели, чтобы хотя бы на ничтожную, гребаную секунду погрузиться в дерганый, иллюзорный покой. Иногда, забываясь, он будет срываться на север, чтобы найти Трикстера, но каждый раз будет оказываться на западе в этой чертовой роще, пока, наконец, не заставит выжечь из своей памяти дорогу туда.

* * *

В понедельник он трахается с Руби.

Во вторник он пьет.

В среду плачет.

В четверг Дин возвращается.

Сэм впервые за год и десять месяцев (шесть из которых для Дина были лишь одной ночью) спит спокойно и больше не смотрит на календарь.

________________________

(1) «Премия Дарвина» — виртуальная премия, ежегодно присуждаемая лицам, которые наиболее глупым способом умерли или потеряли способность иметь детей и в результате лишили себя возможности внести вклад в генофонд человечества, тем самым улучшив его.