Особое задание (гет)

26 октября, "Дырявый Котел"

— Двойной огневиски, Ханна, будь добра.

Молодая новоиспеченная миссис Лонгботтом развернулась ко мне с этим своим странным выражением на лице. Ненавижу, когда она так смотрит на меня. Смесь жалости, сочувствия и упрямой решимости "достучаться" до меня, докопаться до истинных причин моего глубокого пьянства. Интересно, а она поверит, если сказать ей, что у меня гиппогриф помер, и я пытаюсь заглушить горе единственным доступным мне способом? Ну, попытка не пытка...

— Ну да, я так и подумала, увидев тебя, — вздыхает она. М-да, видимо, врать я за эти годы так и не научился. — Может все-таки правду скажешь, по какому поводу ты спиваешься тут у меня на глазах вот уже третий месяц?

Я покачал головой:

— Поверьте, миссис Лонгботтом, история не из приятнейших и, уж будьте уверены, имеет не самый счастливый конец. Вы слишком чувствительны, чтобы ее услышать, а я, боюсь, слишком трезв, чтобы ее рассказывать. И ежели вы не изволите наполнить чашу мою горячим напитком, коим вы потчевали меня на протяжении этих месяцев, я вынужден буду...

— Рональд Уизли, прекрати паясничать! — наконец не выдержала Ханна. — Я же вижу, что тебе нужна помощь! Почему ты так упорно ее отвергаешь?

Я закатил глаза. Помощь? Серьезно? Она действительно думает, что сможет мне помочь? Ну хотя да, наверное, она и правда верит в это. Типичная пуффендуйка: невероятно доброй души человек, открытый и готовый выслушать и поддержать в любой ситуации. Боюсь только, мне все эти "сеансы местной психотерапии" не помогут. Это мерзкое, скользкое, отвратительное чувство, поселившееся у меня в груди около полугода назад, не покидает меня ни на секунду, и, вполне возможно, мне никогда не удастся избавиться от него, с кем бы я ни говорил и что бы ни делал.

Видимо, заметив какое-то отражение моих мыслей на моем лице, Ханна вновь начала настаивать:

— Рон, я вижу, что с тобой что-то происходит. Я не знаю, что произошло в твоей жизни за то время, что мы не виделись, но поверь — это очень сильно тебя изменило. Куда делся тот добрый, искрящийся радостью взгляд? Где этот свет, всегда исходивший от твоей улыбки? Полгода назад на концерте "Ведуний" я встретила вас с Гермионой, и ты был совсем другим, а она...

— Хватит!

Черт, Ханна, ну кто тебя просил вспоминать тот дурацкий концерт?! Кто тебя просил вспоминать ее? Сердце болезненно кольнуло при звуке ее имени. Я искоса взглянул на Ханну. Все, нарвался, сейчас пойдут вопросы...

— Рон, — ошарашенно шепчет она. — Неужели это... Неужели это как-то связано с Гермионой?

Второй укол в сердце, на этот раз чуть больнее.

— Ханна, прекрати.

— Рон, ты ведь знаешь, я никогда не лезу в чужие дела из праздного любопытства. Но сейчас я вижу, что могу тебе помочь. Ты говорил с кем-нибудь о том, что случилось?

Я пристально смотрю в ее теплые карие глаза, и впервые за долгое время меня раздирает странное желание выговориться. Излить душу, так это называется? Возможно, Ханна — это тот единственный человек, которому я могу довериться? Я ведь действительно ни с кем не обсуждал то, что произошло между мной и Гермионой. Да и с кем я мог поделиться?

Мама? Ей хватает проблем и без меня: она вытаскивает Джорджа из глубокой депрессии, в которую он впал после войны. Вот уже пять лет прошло с тех пор, как погиб Фред, но Джордж все еще не пришел в себя. Остальные почти смирились с утратой, но Джордж словно и сам погиб в ту ночь.

Джинни? О нет, сестренка сейчас слишком занята подготовкой к вступительным испытаниям. Идея вступить в команду "Холлихедских гарпий" не покидает ее еще с прошлого года. Кроме метлы и квоффла ее сейчас вряд ли что-то интересует.

Гарри? Человек, которого я считал лучшим другом? Человек, который фактически своим решением разрушил мою жизнь? Человек, который все еще смеет встречаться с моей сестрой даже после того, как разрушил наше с Гермионой будущее? Нет, определенно с ним бы я не стал говорить на эту тему.

Выходит, предложение Ханны поговорить не такое уж и бредовое, как казалось раньше. Только вот на трезвую голову такие беседы не ведутся...

— Ханна, двойной огневиски и я буду грузить тебя своими проблемами весь вечер, — горькая усмешка кривит мои губы.

Она лишь пододвигает мне стакан с самой сочувствующей улыбкой на лице, какую я когда-либо видел.

Большой глоток — по телу расползается знакомое тепло. Опрокидываю стакан до конца — в голову ударяет алкоголь, не сильно, но достаточно, чтобы я наконец открыл рот и заговорил:

— Все началось на том самом концерте...

* * *

15 мая, главный зал "Визард холла"

Никогда еще я не видел такого количества людей, собравшихся в одном месте. Главный зал "Визард холла" был полон волшебников и волшебниц, жаждущих встретиться со своими кумирами. Уверен, тут не обошлось без заклятия невидимого расширения. Иначе я не знаю, как объяснить, что в зале, по размеру даже уступающем Большому Залу Хогвартса, могли разместиться сцена, сотни кресел, бар, а также просторная танцплощадка.

— Это невероятно, — в унисон выдохнули Джинни и Гермиона, глядя в одну и ту же сторону.

Я проследил за их взглядом: еще совсем недавно пустая сцена теперь была залита алым светом десятков прожекторов, и знаменитая на весь волшебный мир группа "Ведуньи" в полном составе появилась на сцене. Никто и не заметил, когда музыканты успели выйти: они словно возникли из воздуха. Хотя, возможно, так оно и было...

Восторженные крики толпы смешались с первыми резкими аккордами. Святой Мерлин, и как это только можно слушать?

— Гарри, Гарри! Мы должны, мы просто обязаны потанцевать! — глаза Джинни так и сверкали, когда она с чувством дергала Гарри за рукав.

— Полегче, сестренка, рука заместителю главы Аврората еще понадобится, — ухмыльнулся я, прижимая к себе Гермиону. Она мягко улыбнулась и положила голову мне на грудь. Мое сердце совершило двойное сальто назад, стоило мне увидеть ее теплую улыбку и сияющие от счастья глаза.

Убийственный взгляд Джинни быстро привел меня в чувство:

— Ой, кажется, проснулся Ронни-зануда, — скорчила рожицу моя "горячо любимая" сестра и повернулась к Гермионе: — Милая, бросай этого ворчуна и пойдем со мной.

Я даже отреагировать не успел, как Гермиона оказалась в цепких руках Джинни. Слабо улыбнувшись, она позволила Рыжей Бестии увлечь себя на танцпол.

— Ну, думаю, и нам стоит развлечься, — хлопнул меня по плечу Гарри. Быстро ухватив направление его взгляда, я усмехнулся, и аккуратно пробравшись сквозь толпу, мы оказались у барной стойки.

— Добрый вечер, джентельмены, — пухленькая волшебница в потрепанной шляпе набекрень задорно подмигнула нам. — Желаете что-нибудь выпить?

— Двойной огневиски, пожалуйста, — улыбнулся Гарри.

Отсалютовав стаканом, я опрокинул в себя обжигающий напиток. Теплая волна прошлась по всему телу, и взглянув на Гарри, я заметил озорные огоньки, зажегшиеся в его глазах. М-да, вечер обещал быть веселым...

— Эй, ребята, — раздался вдруг сзади знакомый голос.

Обернувшись, я встретился взглядом с человеком, которого уж точно не ожидал здесь увидеть.

— Невилл! — радостно воскликнул Гарри, обнимая старого товарища. — Давно не виделись, старина! Как жизнь?

— Замечательно, — улыбнулся Невилл и взял за руку стоявшую рядом девушку, на которую мы с Гарри поначалу не обратили внимания.

— Ребята, познакомьтесь, это моя девушка — Ханна Аббот. Ханна, это Гарри и Рон, мои друзья.

— Добрый вечер, — застенчиво улыбнулась Ханна.

К своему удивлению, я даже узнал ее: бывшая сокурсница с Пуффендуя, храбро сражавшаяся в битве за Хогвартс. Мы никогда не общались, да и формально знакомы не были, но она производила впечатление милой, открытой и немного наивной девушки.

— Приятно познакомиться, Ханна, — вежливо ответил Гарри. — Вам что-нибудь заказать?

— Нет, спасибо, — отозвался Невилл. — Как ваши дела, что нового?

— Гарри назначили заместителем Гавейна Робардса, — сообщил я, похлопав друга по плечу. И хотя я был рад за своего лучшего друга, сердце неприятно кольнуло. Вновь лучший, вновь впереди-планеты-всей... Стыдно признаться, но где-то глубоко в душе я все еще немного завидовал успехам Гарри. Святой Мерлин, за столько лет мне так и не удалось избавиться от этого глупого детского чувства!

— Гавейн Робардс... — наморщил лоб Невилл. — Да, я что-то слышал... Это ведь новый глава Аврората? Ох, Гарри, поздравляю!

— Спасибо, — скромно ответил тот. Он всегда оставался довольно равнодушным к своим успехам. — Но лучше расскажи нам о том, что произошло в твоей жизни за это время.

— Пожалуй, из главного, — протянул Невилл, — только то, что Ханна теперь хозяйка "Дырявого Котла".

Он широко улыбнулся и с гордостью посмотрел на свою девушку. Его глаза блестели неподдельной радостью, а ее взгляд говорил об абсолютной взаимности этих чувств. Тогда я подумал, что никогда еще не встречал более гармоничную пару.

— Что ж, ребята, было приятно с вами повидаться, но мы, пожалуй, пойдем, — Невилл приобнял Ханну и повлек ее за собой в сторону сцены.

— До встречи, — Гарри отсалютовал ему бокалом.

Развернувшись, они растворились в толпе.

Я окинул взглядом танцплощадку. Не знаю, как мне это удалось, но даже в полумраке я сумел выхватить в толпе ее силуэт. Видимо, у любви своя магия: Гермиона притягивала меня, словно магнит. И уж что мне никогда не удастся объяснить, так это чувство, возникшее у меня, когда я ее заметил: неожиданно мне показалось, что Гермиона очень остро во мне нуждается. Повинуясь какому-то отчаянному порыву, я пробрался в самую гущу толпы и увидел... Черт, ну а его каким ветром занесло?! В центре танцпола стоял Драко Малфой, собственной персоной. Почему-то он прикрывал рукой губы и непрестанно сквернословил. Когда же мне удалось наконец сквозь шум толпы и оглушительный грохот музыки расслышать его слова, я готов был запустить в него чем-нибудь зеленым и непростительным.

— Чертова грязнокровка! Какого лешего тебя вообще на танцпол пустили?! Уж если двигаешься, как гиппогриф, так не лезь!

— Малфой, я... — интересно, и почему голос Гермионы так дрожит, словно она в чем-то виновата?

— Заткни пасть, мразь, — рявкнул я, чувствуя, как во мне закипает нечто гораздо большее, чем обычная неприязнь к Малфою.

Тот повернулся ко мне с выражением глубочайшего презрения на лице:

— Уизли? Святой Мерлин, и почему сюда пускают всякий сброд?

— Какая самокритика, Малфой, — раздался за спиной голос Гарри.

Чертов ублюдок отнял от лица руку, мерзко осклабившись. Все его губы были залиты кровью. Приятное зрелище, однако...

— Малфой, я не хотела, правда, — вновь подала голос Гермиона. Неужели это она его так?

— Достаточно, Грейнджер, избавь меня от своих извинений.

После его слов мои руки невольно сжались в кулаки, и где-то на краю сознания появилась мысль, что если он сейчас же не заткнется, я заставлю его это сделать.

Внезапно рядом с нами выросли двое представительного вида мужчин в фирменных мантиях "Визард холла". Не сказав ни слова, они очень оперативно выволокли всю нашу компанию из зала. Буркнув что-то о неподобающем поведении, они скрылись из виду.

— Что же, благодарю за чудесно испорченный вечер, — повернулся к нам Малфой. — Даже боюсь представить, как сильно ударил этот концерт по бюджету вашей семейки. Уизли, скажи спасибо Грейнджер за бездарно потраченные галлеоны.

К счастью Малфоя, Гарри успел схватить меня до того, как я кинулся на этого гада с кулаками. Слизеринская сволочь трансгрессировала с негромким хлопком, а у меня еще долго клокотало внутри безжалостное чувство ненависти к тому, кто ухитрялся отравлять нашу жизнь даже после школы.

— Гермиона, что произошло? — озабоченно спросил Гарри.

— Я... — было видно, что она невероятно напугана и немного растерянна. — Я просто...

— Мы просто танцевали, — пришла на помощь подруге Джинни. Я даже вздрогнул от неожиданности, ибо за все это время сестра не издала ни звука, так что я даже не заметил, как ее тоже выставили с концерта. — Мы зажигали, нам было весело. А потом Гермиона... Немного увлеклась и нечаянно ударила стоявшего неподалеку мужчину. Мерлин, ну почему им оказался именно Малфой?!

Джинни явно была вне себя от злости и досады: вечер был испорчен окончательно. Возвратясь в Нору, я постарался успокоить Гермиону, найти какие-нибудь ласковые слова. Но все мысли просто вылетели из головы вместе со всеми утешениями, поэтому я просто пожелал ей доброй ночи, крепко обняв на прощание. Гермиона кивнула и скрылась за дверью своей комнаты, в то время как я еще долго не мог уснуть, кипя от злобы и ненависти к обидчику моей любимой девушки.

* * *

30 мая, кабинет заместителя главы Аврората

— Ты это серьезно?!

Именно с таким вопросом я ворвался в кабинет Гарри через две недели после того неприятного инцидента на концерте. Гарри оторвался от бумаг, встревоженный моим внезапным появлением. Хотя какой еще реакции он ожидал от меня?!

— Какого черта, Гарри?! Я не позволю ей работать с этой тварью!

Либо мой лучший друг вдруг решил проявить свои актерские способности, которые раньше тщательно скрывал, либо он и правда ничего не понимал, но на его лице застыло выражение явного изумления.

— Рон, успокойся и скажи нормально, что случилось, — произнес Гарри, внимательно изучая меня взглядом.

— Успокоиться? — внутри меня все клокотало от бешенства. Он серьезно предлагает мне просто успокоиться? После того, что мне сообщила Гермиона этим утром с самым сосредоточенным и озабоченным выражением лица, которое я когда-либо видел.

Так, хорошо, попытаюсь сохранить хотя бы остатки самообладания. Глубокий вдох — поехали:

— Давай по порядку, — начал я дрожащим от напряжения голосом. — Сегодня утром Гермиона сообщила мне, что поступило одно "преинтереснейшее" распоряжение от главы Аврората. Все еще не догадываешься, о чем я?

Гарри лишь отрицательно покачал головой, чем вызвал лишь еще больший всплеск эмоций в моей груди. С трудом взяв себя в руки, я все же продолжил:

— Очень странно, Гарри, что ты не можешь припомнить содержание документа, на котором стоит твоя печать, и черным по белому написано: "Одобрено заместителем Г.Дж.Поттером".

Гарри вновь уткнулся в бумаги. Это простое действие сказало мне гораздо больше, чем я мог ожидать. Вскипев, я в каком-то необдуманном порыве сбросил все лежавшие на столе документы. Гарри был явно ошарашен моей выходкой:

— Рон, ты спятил?!

— Если кто здесь и спятил, так явно не я, — огрызнулся я в ответ. — Я продолжу, если позволишь. Так вот, в упомянутом ранее документе четко прописано, что с завтрашнего дня мисс Гермиона Грейнджер обязана провести ряд спецопераций по обнаружению и задержанию скрывающихся от розыска Пожирателей Смерти. Угадаешь, кто будет ее напарником?

Яд сквозил в каждом моем слове. Я не мог представить, что сподвигло моего друга, ненавидевшего Малфоя чуть ли не сильнее всех нас, одобрить такой безумный план. Гарри устало откинулся в кресле и закрыл глаза. Тяжело вздохнув, он заговорил:

— Рон, если ты считаешь, что это решение далось мне легко, ты глубоко ошибаешься.

Наконец он открыл глаза и твердо встретил мой взгляд. Я видел, как в его зеленых глазах бушует настоящая буря.

— Когда Гавейн обратился ко мне с таким нелепым предложением, как сотрудничество с Малфоем, я готов был послать его куда подальше, — продолжил он.

— Так чего же не послал?

— Рон! — вскинул в предупреждающем жесте руку Гарри. — Дай мне закончить. Гавейн сказал, что Малфой располагает полезными сведениями, которые могут пригодиться в поиске Пожирателей. Гавейн также потребовал, чтобы я выбрал сотрудника для совместной работы с Драко Малфоем. Поверь, Рон, я долго колебался, но все же пришел к выводу, что Гермиона — это лучший вариант. Посуди сам: нужно было выбрать того, кто знает, на что способен Малфой, и из какого теста он слеплен. Значит, из всего отдела остаемся только мы втроем. Однако следовало учитывать, что неизвестно, в каких условиях предстоит работать. Согласись, ни я, ни ты не выдержали бы этих неизменных малфоевских подколов и язвительных замечаний. Драки, скандалы, бои на палочках — все это неизбежно настигло бы нас и лишь испортило всю операцию. Гермиона же обладает колоссальной выдержкой. Она единственная, кто способен работать с Малфоем в любых обстоятельствах.

Чем больше я слушал Гарри, тем больше я убеждался в его правоте. Действительно, пойди на это задание я, вместо Пожирателей Гавейн получил бы лишь горстку выбитых малфоевских зубов. Гермиона безусловно справится с этой задачей лучше любого из нас. Однако я не желал сдаваться без боя и не мог просто смириться с тем, что мне придется оставлять любимую девушку наедине с этой тварью на такое долгое время.

— Но неужели нельзя работать втроем? — моя последняя отчаянная попытка.

Гарри невесело усмехнулся:

— Все до банального просто. Такие сложные операции, как отслеживание и поимка Пожирателей, требуют дополнительной оплаты. К сожалению, Гавейн слишком печется о своей выгоде, а потому не считает нужным привлекать большое количество сотрудников к этому делу.

Я пытался осознать все то, что рассказал мне Гарри. Но все же оставалось что-то, что не давало мне покоя. Не хватало какой-то маленькой детальки, из-за отсутствия которой рушилась вся картинка. Гермиона, мы не подходим, работа с Малфоем, лишние деньги, сведения... Вот оно! Полезные сведения, которые готов предоставить сынок бывшего Пожирателя Смерти, чтобы помочь ненавистному ему Министерству поймать оставшихся дружков.

— Гарри, а с чего вдруг Малфой проявляет такое рвение в поимке Пожирателей? Ни за что не поверю, что эта гнида могла раскаяться, осознать свои ошибки... И уж тем более он ввязался в это не ради денег.

Гарри тяжело взглянул на меня:

— Знаешь, Рон, чтобы сорвать большой куш, нужно все же сделать небольшую ставку.

— Что ты имеешь в виду? — я смутно подозревал, что хотел сказать Гарри, но надеялся, что ошибался.

— В случае успеха Гавейн обещал выпустить Малфоя-старшего из Азкабана и снять с него все обвинения.

Увы, я не ошибся. Все, достаточно впечатлений для одного утра. Сорвавшись с места, я со скоростью молнии покинул кабинет Гарри.

Необычно хмурый и холодный для мая Лондон принял меня в свои туманные объятия. Бродя по серым улочкам, я обдумывал то, что услышал от Гарри. Новость о том, что Люциуса Малфоя могут освободить из-под стражи, произвела на меня не такое сильное впечатление, как я ожидал. А вот перспектива сотрудничества Гермионы и Малфоя-младшего меня совсем не радовала. К моему удивлению, первое, что пришло мне в голову после того, как я узнал о распоряжении Гавейна, было: "Это конец!"

А ведь я даже не подозревал, насколько верна была эта мысль...

* * *

30 мая, вечер, Нора

— Гермиона, давай поговорим, — снова и снова повторял я, глядя, как она наматывает круги по небольшой кухне нашего дома.

Гермиона пребывала в совершеннейшем расстройстве чувств. Вернувшись из Министерства поздно вечером, она ни словом не обмолвилась о том жутком указе Гавейна. По ее лицу было понятно, что она абсолютно растеряна, и, видимо, это приводило ее в еще большее замешательство, ведь чуть ли не впервые в жизни Гермиона Грейнджер не знала, как поступить и что делать.

— Гермиона, — я снова попытался завести разговор. — Я был сегодня у Гарри, и он мне все рассказал. Прошу тебя, прекрати бегать, как пони в цирке, сядь и нормально поговори со мной!

Видимо, такое откровенно маггловское сравнение привело ее в чувство. Когда-то давно Гермиона сама использовала его, а я просто запомнил. Ну вот и пригодилось...

Сделав глубокий вдох, Гермиона опустилась на самый краешек стула с чрезвычайно прямой спиной и положила руки на стол, сцепив их в замок. Ее поза и поджатые губы выдавали безумное внутреннее волнение.

Некоторое время мы молчали. Я не представлял, что должен был сказать. В голове, словно назойливые мухи, вертелись тупые фразочки типа: "Все будет хорошо", "Мы это переживем", "Не волнуйся"... Детский сад! В итоге я всего лишь легонько прикоснулся к ее руке, ободряюще сжав ее ладонь.

Такое простое движение словно сломало какую-то стену в душе Гермионы. Она сдалась, поддалась обуревавшим ее чувствам, слова полились бешеным потоком:

— Рон, Рон, что мне делать?! Это же Малфой, понимаешь? Малфой! Я... Я не смогу, не справлюсь! Я либо убью его после первой же острой шуточки про грязнокровок, либо разревусь и сбегу в кусты. И в том, и в другом случае Гавейн вышвырнет меня за дверь, а я так долго шла к этой должности! Хотя, может, боггарт с ней, с должностью? Подумаешь, главный аврор состава: нервы дороже! А что если?..

— Гермиона! — практически закричал я. Я уже предпринял две безуспешные попытки остановить этот бессвязный выброс мыслей и эмоций, но они с треском провалились: Гермиону, как говорится, "прорвало". Так, глубокий вдох. Попробуем еще раз.

— Гермиона, — уже мягче продолжил я. — Ты справишься, у тебя все получится! А знаешь почему? Потому что ты самая сильная, самая смелая и самая отчаянная девушка, которую я знаю. Мы все верим в тебя: я, Гарри, Джинни. И Гавейн, как выяснилось, тоже. С каких пор тебя беспокоит Малфой? О твоей потрясающей выдержке ходят легенды: сколько раз ты пропускала мимо ушей его грязные замечания? А если вдруг что-то и задевало тебя, ты и виду не показывала! А уж дать ему отпор ты точно сможешь! Даже если не на словах, то физически: твой хук справа на третьем курсе был просто неподражаем!

Гермиона слегка улыбнулась при этих словах. Молодец, Рон, ты на правильном пути.

— Твоя должность никуда не денется, — продолжил я уже более уверенным тоном. — Ты самый трудолюбивый и усердный сотрудник! И не только среди работников Аврората, а во всем Министерстве! Тебя невозможно уволить: это равносильно преступлению!

Мой бодрый голос сделал свое дело. Гермиона расслабилась, ее щеки налились прежним румянцем, а на губах вновь заиграла легкая улыбка. Поднявшись со стула, она подошла ко мне и крепко обняла.

— Спасибо, — прошептала она. — Я люблю тебя.

— А я тебя.

Выпустив меня из объятий, Гермиона еще раз улыбнулась и уверенно произнесла, гордо вскинув подбородок и глядя мне прямо в глаза:

— Я справлюсь!

С этими словами она развернулась и направилась в свою комнату. А я еще долго сидел за кухонным столом, думая о том, что ждало ее впереди. А спустя несколько часов в своей спальне я вдруг осознал, что беспокоился не о ее судьбе, а о нашей. Тревожное чувство не покидало меня ни на минуту...

* * *

31 мая, Министерство Магии, приемная Гавейна Робардса

Самое трудное в жизни — ожидание. А в особенности, ожидание неизвестности.

Прошло вот уже три часа с тех пор, как за Гермионой закрылась дверь, и она скрылась в кабинете Гавейна. Видимо, Малфой был уже там: сегодня должна была состояться их первая официальная встреча в качестве партнеров. И я в очередной раз убедился, что Гермиона — потрясающая девушка! Несмотря на всю нервозность ситуации, она вошла в кабинет главы Аврората уверенным шагом, расправив плечи, и с гордо поднятой головой. Услышав ее твердое "добрый день", донесшееся из-за закрывающейся двери, я понял, что встреча пройдет на высшем уровне.

И хотя я понимал, что обсуждение организационных моментов и проработка дальнейшего плана работы — дело небыстрое, мое спокойствие улетучивалось с каждой пройденной минутой. Неизвестность пугала и давила: что в итоге знает Малфой, и чем он хочет поделиться? Каковы будут распоряжения Гавейна? Что все-таки ожидает Гермиону? Десятки вопросов, остававшиеся без ответа вот уже более трех часов.

Наконец, после двадцать пятой мили, намотанной мной по приемной Гавейна, дверь кабинета распахнулась, и вышли двое новоиспеченных "коллег". Я тут же встретился взглядом с Гермионой: в ее глазах вспыхивали огоньки самых разных эмоций, и мне никак не удавалось понять, какое же чувство является первостепенным.

Мои размышления прервал холодный голос человека, которого я лишь каким-то чудом не убил раньше:

— О, Уизли, ты все еще тут ошиваешься? Что, мамочка разрешила сегодня погулять подольше?

Глубокий вдох. Эта гнида по каким-то причинам нужна Гавейну живой... Авада подождет до лучших времен, а пока...

— Гермиона, все в порядке? — отлично! Голос ровный и практически спокойный.

— Да, — тихо отвечает она, напряженно глядя мне прямо в глаза, чувствуя закипающую во мне бурю. — Нам пора, Рон.

— Конечно, пойдем!

Взяв ее за руку, я развернулся и направился было к выходу, но почувствовал, что Гермиона не двинулась с места. Я обернулся, непонимающе глядя на нее:

— Что случилось?

— Рон, — мягко произнесла Гермиона, подходя ближе ко мне. — Прости, но говоря "нам", я имела в виду себя и... Малфоя.

Бладжер мне в голову, она серьезно? Я ошарашенно перевел взгляд на Малфоя... Ой, лучше бы я этого не делал! Ехидная ухмылка, в которую растянулись губы этой мрази, чуть было не разрушила остатки моего самообладания.

— Гермиона, — звенящим от напряжения голосом обратился я к ней. — Может быть, ты объяснишь, какого Мерлина здесь происходит?

И вновь вмешался этот слизняк! Клянусь квиддичем, я когда-нибудь вырву ему язык!

— Уизли, тебе же сказали, мы уходим! У нас с Грейнджер дела, — последнее слово он выделил особенно сильно, придавая ему некоторую двусмысленность.

Кажется, это стало последней каплей. Буквально за долю секунды я выхватил палочку и направил ее прямо в лицо Малфою. Не представляю, что бы случилось в следующее мгновение, если бы не вмешалась Гермиона. Ее "экспеллиармус" вовремя обезоружил меня, причем и в прямом, и в переносном значении. Она собралась защищать этого придурка? Видимо, где-то сдох дементор...

— Рон! — кажется, она была сердита. Очень сердита. Да просто в гневе! — Поверь мне, я так же как и ты не имею ни малейшего удовольствия от общения с этим человеком! Но это не мое решение, и, к сожалению, ты ничего не можешь сделать, — она подошла ко мне, протягивая мою палочку. А затем уже мягче добавила: — У нас все получится, я буду в порядке, обещаю.

Бросив последний взгляд на Малфоя, я повернулся к Гермионе и посмотрел ей прямо в глаза. Ее взгляд горел упрямой решительностью и верой в свою правоту. И тогда я сдался, подчинился ей. Я привык доверять Гермионе, и раз она была так уверена в том, что мы сможем пройти через все это, я поверил ей.

Крепко обняв ее, я прошептал:

— Береги себя, и... Пиши мне. Я люблю тебя.

— Взаимно, — улыбнулась она. — Я вернусь очень скоро. Так скоро, что ты даже не успеешь соскучиться. Думаю, это всего на несколько дней, и мы снова будем вместе.

Удивительно спокойный до этого Малфой наконец не выдержал и, громко фыркнув, направился к выходу. Гермиона с тяжелым вздохом последовала за ним, чмокнув меня в щеку на прощание.

Я проводил ее тяжелым взглядом. Когда она скрылась за поворотом, мое сердце рухнуло куда-то вниз, упало и разбилось. Что-то отвратительно холодное и скользкое закралось в душу: нет, она не напишет. Она не справится, я не выдержу, мы проиграем. Пытаясь отогнать дурные мысли, я покачал головой.

Святой Мерлин, ну почему я чувствовал, что не ошибся?

* * *

31 июля, Нора

Ровно два месяца. Целых два месяца оглушающей боли, которую невозможно исцелить никакими заживляющими чарами или зельями. Целых два месяца томительного ожидания письма, записки, хоть какой-нибудь весточки от девушки, которая обещала быть рядом. Целых два месяца мрачных мыслей, то и дело терзавших мозг. Целых два месяца дурных предчувствий, то и дело терзавших душу. Целых два месяца пустой, бесцветной и безликой жизни.

Тогда, ровно два месяца назад, вернувшись из Министерства домой, я почувствовал что-то неладное и, повинуясь какому-то странному ощущению, ледяными руками сжавшему сердце, поднялся в комнату Гермионы. Ни вещей, ни самой Гермионы. Лишь крохотный клочок пергамента на кровати всего с тремя нацарапанными в спешке словами: "Я люблю тебя". С отъездом Гермионы во мне словно что-то сломалось, раскололось, переломилось пополам. Я помнил эти ободряющие речи Джинни: "Рон, да что ты переживаешь! Она любит тебя, она вернется! Это всего лишь рабочее задание..." Частенько слышал уверенный голос Гарри: "Гермиона вернется, Рон, не может не вернуться. Ты ведь помнишь, что она написала в той записке? Так не забывай об этом! Для нее это не более, чем работа..."

Я хотел им верить, хотел верить в то, что они говорили: верить в то, что Гермиона вернется, верить в то, что даже если она будет задерживаться, она напишет, верить в то, что даже несмотря на десятки, а то и сотни миль, разделявших нас, она будет продолжать любить меня.

Но все это было ложью. Дни шли, а рядом со мной была лишь пустота. Я словно впал в транс: ходил, говорил, ел, спал. Но не было ничего, что согревало бы меня изнутри, что придавало бы сил. Записка была сожжена на сорок четвертый день бессмысленного ожидания.

День рождения Гарри. Проснувшись утром, и осознав, какое на дворе число, я открыл глаза с мыслью: "Надо просто пережить этот день." День фальшивых улыбок с моей стороны и ободряюще-веселых со стороны Гарри и Джинни. День вымученных теплых слов с моей стороны и откровенно радостных со стороны Гарри и Джинни.

Не знаю как, скорее всего чудом, но мне удалось дожить до вечера. Уставшие, но счастливые Гарри и Джинни провожали гостей: тридцать шесть человек. М-да, а планировалось тихое семейное застолье. Наконец, Нора опустела и, пожелав мне доброй ночи, Гарри и Джинни поднялись наверх в свою спальню. Я остался в полном одиночестве на кухне, предоставленный сам себе. На столе стояла недопитая бутылка огневиски. Гениальная идея напиться в хлам пришла незамедлительно.

Однако не успел я сделать и четырех глотков, как раздался громкий стук в дверь. Чертыхнувшись, я пошел открывать с твердым намерением послать припозднившегося гостя.

Нетрудно догадаться, кто стоял на пороге. Растрепанные волосы, пронзительный взгляд карих глаз, румянец на щеках... И книга в руках, перевязанная яркой ленточкой. "Книга — лучший подарок!" — мгновенно всплыли в голове слова Гермионы, сказанные ей при выборе рождественского подарка своей маме.

— Добрый вечер, Рон, — тихо произнесла Гермиона, настороженно глядя на меня. — Я немного опоздала, думала, что приеду еще днем.

Я молча отошел в сторону, пропуская ее в дом. Гермиона тихо прошла на кухню и положила книгу на стол. Заметив на столе бутылку огневиски, она слегка нахмурилась, и в ее глазах промелькнула тень каких-то странных эмоций, названия которым я так и не смог подобрать.

— Как прошел день? — нарочито беззаботно спросила она, избегая моего взгляда.

— Так же как и остальные шестьдесят дней твоего отсутствия, — мрачно ответил я. — Серо, скучно и однообразно. А еще очень холодно...

Гермиона опустила глаза в пол и тихо прошептала:

— Июль ведь...

Я вскипел:

— Ты прекрасно понимаешь, что я не погоду имею в виду! Может быть, расскажешь, чем ты занималась все это время? И позволь поинтересоваться, что заставило тебя вернуться? Только не говори, что соскучилась — не поверю! Или тебе настолько приелась компания Малфоя, что ты решила таки возвратиться к человеку, недостойному ни единого письма от тебя?! А дай-ка я попробую угадать, как ты уехала от него: тайком собрав вещи и оставив на кровати в спешке нацарапанную записочку? Я прав?!

— Рон, перестань, пожалуйста, — выдохнула Гермиона. В ее голосе звучали слезы.

Я с негодованием смотрел на нее в упор. Откуда во мне столько злости? Я должен был прыгать до потолка от радости, крепко обнимать ее и нести всякую романтическую ересь типа "я люблю тебя, мы больше никогда не расстанемся на такой томительно долгий срок, мое сердце плакало кровавыми слезами..." Но вместо этого меня переполняли самые темные чувства: боль и обида достигли апогея и теперь рвались наружу сквозь горькие слова, которыми я буквально бил ее наотмашь.

— Прекратить? Прости, милая, но я не могу, — горечь этих слов жгла горло и разъедала язык. — Я слишком долго подавлял свои эмоции, и теперь мне необходимо, чтобы хоть кто-то узнал, что я чувствовал все это время. А кому же рассказывать, как не виновнице сего "торжества-горьких-чувств"?

На щеке Гермионы заблестела слеза. Я молил всех богов, чтобы они помогли мне наконец закрыть рот и успокоиться, но все было тщетно. Меня несло, несло все дальше и дальше, неотвратимо, к краю, к пропасти.

— Я не знаю, что было с тобой все эти дни. Осмелюсь предположить, что ты весело проводила их в компании Малфоя. Не спорь, это было весело! Вероятно, иногда его колкие замечания все-таки больно задевали тебя, но тем не менее ты наверняка наслаждалась, отвечая грубостью на грубость! А знаешь, как жил эти два месяца я? Я жил в аду! В бесконечном ожидании твоих писем — о да, я поверил тебе, когда ты пообещала писать мне. В бесконечном ожидании твоего возвращения — знаешь, я поверил тебе, когда ты пообещала вернуться через несколько дней. Но это все было ложью! Все, абсолютно каждое твое слово!

Я кричал, Гермиона беззвучно плакала. Я уже готов был остановиться, броситься на колени и просить прощения за то, что наговорил ей. Но вдруг меня поразила страшная, безумная мысль. Нет, этого не может быть... А что если?.. Но я должен знать наверняка.

И я сделал последний шаг, шаг в пустоту, в неизвестность:

— Все, что ты говорила было ложью. Ты сказала, что любишь меня. Так ответь мне: изменилось ли это за два месяца твоего отсутствия? Можешь ли ты повторить то же самое теперь, глядя мне прямо в глаза?

Она молчала. Она стояла, низко опустив голову и тихо плача. Отсутствие ответа давило, тишина разрывала барабанные перепонки. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я наконец не выдержал и закричал:

— Ответь мне!

И тогда случилось то, чего я боялся. То, чего страшился все эти дни. Гермиона вскинула голову, и наши взгляды встретились. Ее глаза говорили все лучше любых слов. В них плескались отчаяние и боль. Нет, нет, нет... Мне хотелось сломать что-нибудь, убить кого-нибудь, сойти с ума, сорваться... Лишь бы не слышать того, что она сказала:

— Рон, прости меня! Я могу тебе все объяснить... И, — ее взгляд стал жестче, — и я объясню! Да, я расскажу тебе, что произошло со мной за эти два месяца, потому что ты должен это знать! Я не писала тебе не потому, что солгала, разлюбила или забыла о тебе. В этом была вся суть задания Гавейна: прожить месяц в маггловском мире, не привлекая внимания, а затем найти и арестовать всех Пожирателей, скрывавшихся в маггловском Лондоне. Следовательно, никакой магии, никаких зелий, никакой совиной почты! Почтальоны-магглы никогда в жизни не отыскали бы Нору! А "фелетоном" ты так и не научился пользоваться! Я не могла послать тебе никакой весточки, сказать, что со мной все в порядке, что я люблю тебя... Это превратило первые недели моего существования в ад на Земле! Но потом... — Гермиона остановилась, переводя дух. Внезапно она схватила со стола бутылку огневиски и сделала два больших глотка. Поморщившись, она поставила бутылку на место и продолжила свой рассказ с новыми силами. — А потом мы с Драко отправились на первую "вылазку". Рон, я чуть не погибла, и если бы не Драко, вовремя пришедший мне на помощь, то сейчас меня бы тут не было. Я была бесконечно ему благодарна, хотя меня и страшила мысль, что вообще испытываю какие-то теплые чувства к Малфою, но... Он изменился! Хочешь верь, хочешь нет, но Драко действительно изменился! Я не буду рассказывать тебе, что ему пришлось пережить после войны, ты все равно останешься к этому равнодушен, но знай, что ему было так же тяжело, как и нам! Он открылся мне, и в какой-то момент мы сблизились, и я... Мы...

Гермиона в отчаянии посмотрела на меня, а я стоял, словно громом пораженный. Слова Гермионы не доходили до меня, я отказывался понимать их, отказывался впускать их в свое сознание. Иначе меня ждала неминуемая душевная гибель... А Гермиона, войдя в раж и подстегиваемая выпитым огневиски, продолжала:

— Рон, нам было одиноко! Мы вспомнили, скольких мы потеряли во время войны, и как она изменила наши жизни. Боль, боль, бесконечный океан боли... Был только один способ спастись, не утонуть в нем: стать еще ближе, сойтись так близко, насколько это возможно, поддержать друг друга, — ее голос звучал все громче и отчаяннее.

И внезапно она сорвалась и еле слышно произнесла:

— Мы переспали...

На какое-то время воцарилась звенящая тишина. Не знаю, сколько времени прошло — минута, час, целая вечность, — но наконец Гермиона не выдержала и, всхлипнув, продолжила еще отчаяннее, а ее голос зазвучал еще пронзительнее:

— Рон, Рон, прости меня! Я... Я не знаю, что со мной было и о чем я только думала, но, поверь, это... Это ничего не значит! Я люблю тебя, правда, люблю! Умоляю, прости меня, Рон! Это был просто секс и ничего больше! — высохшие было слезы вновь скатились по ее щекам.

Я не шевелился и не произносил ни слова. Вдруг я почувствовал острую необходимость остаться в одиночестве, а лучше — наедине с огневиски. Поэтому я качнулся в сторону, отходя от двери и пропуская Гермиону, тихо шепча:

— Уходи.

Боль в глазах Гермионы пронзила мое сердце сильнее любого кинжала. Прерывисто вздохнул, Гермиона бросилась вон из кухни, и я услышал громкий стук, захлопнувшейся входной двери.

Тяжело опустившись на стул, я взял в руку бутылку. Но вдруг стена отчуждения, которую я с таким трудом возвел между словами Гермионы и своим сознанием, рухнула, и осознание случившегося накрыло меня с головой. Бутылка полетела в стену и с грохотом разлетелась на мелкие осколки. А я уронил голову на руки и в отчаянии у меня вырвалось лишь одно:

— Ты не справилась...

* * *

26 октября, "Дырявый Котел"

— Ну вот, Ханна, исповедь окончена. Теперь ты знаешь все.

Я окинул взглядом пустые бутылки. М-да, кажется, я опустошил половину запасов огневиски во всем баре. В ушах шумело, перед глазами все плыло, а внутри все сжималось при одной только мысли о завтрашнем похмелье. Может, мне бросить пить? Не-е-е-ет, плохая идея. Алкоголь хоть немного заглушает эту боль и хоть чуть-чуть, но заполняет вакуум в душе.

Я поднял глаза на Ханну: она внимательно смотрела на меня, но я заметил, что ее мысли были где-то далеко. Спустя несколько минут, мне надоела эта бессмысленная переглядка, и я потянулся за новой порцией обжигающего напитка, но вдруг Ханна резко схватила меня за руку.

— Достаточно, — мягко, но уверенно остановила она меня.

Я поднял на нее мутный взгляд и искренне изумился:

— Ну а теперь-то что не так, Ханна? Не рассказывал — не давала пить, рассказал — опять не даешь пить! В чем дело-то?

— В том, что я не хочу, чтобы ты алкоголем выжег остатки прежнего Рона, — жестко произнесла она. Ну надо же... Не думал, что Ханна может быть такой категоричной.

Я закатил глаза. Вот только нотаций мне сейчас и не хватает! Для полного счастья!

Я хмуро глянул на Ханну:

— Ну и что же ты обо всем этом думаешь?

Она надолго задумалась. Я с интересом наблюдал, как она тщательно подбирает слова, и параллельно думал, как бы незаметно хлопнуть еще стаканчик огневиски. Наконец, Ханна заговорила:

— Я не имею права судить вас, Рон. Я не могу критиковать ни тебя, ни Гермиону, так как я не имею никакого отношения к этой ситуации. Но... Если тебе интересно мое мнение, я считаю, что тебе следовало поговорить с ней.

Я даже поперхнулся от удивления:

— Мне очень интересно твое мнение, но особенно мне интересно, что, по-твоему, было в Норе тем вечером, если не разговор?

Ханна горько усмехнулась:

— Рон, ты просто выставил ее за дверь. Сначала излил ей душу, открыл самые болезненные и сокровенные тайны твоего сердца. А затем, когда она попыталась сделать то же самое, просто прогнал ее. Рон, она пришла к тебе за помощью, за поддержкой, за теплом. А ты всего лишь указал ей на дверь.

— Но ведь она причинила мне столько боли своими словами, — попытался оправдаться я, понимая, что иду ко дну.

— И она прекрасно это понимала, — ответила Ханна, внимательно всматриваясь в мое лицо. — Но Гермиона поступила честно и благородно. Она не стала ломать комедию и строить из себя влюбленную в тебя до беспамятства девушку, делая вид, что ничего не произошло. Она доверилась тебе, желая опереться на твердое плечо, возможно, уже не любимого парня, но хорошего друга. Я бы сделала точно так же. Или ты считаешь, что сладкая ложь лучше горькой правды?

Я задумался. Мерлин, как же я раньше об этом не подумал! Набрасываясь на Гермиону, кипя от злости, я оставался совершенно слеп к ее проблемам, к ее переживаниям, к ее чувствам. Наплевав на все, я в глубине души желал уколоть ее посильнее, причинить столько боли, сколько она причинила мне. Но я даже представить не мог, что Гермиона уже наказана. Наказана осознанием своей ошибки, своего чудовищного предательства. И пройдя через адские муки совести, она сумела найти в себе силы честно во всем признаться, а я...

Я поднялся со стула:

— Я должен что-то сделать, — внутри меня кипело возбуждение. — Я должен объясниться с ней, я...

— Рон, — Ханна мягко потянула меня за руку, — сядь и успокойся.

Я подчинился, непонимающе глядя на нее.

— Рон, — снова начала Ханна. — Поверь, лучшее, что ты можешь сделать для Гермионы... Отпустить ее. Дай ей свободу. Ваши отношения никогда уже не вернутся на круги своя, и ты прекрасно это понимаешь. Недоверие будет витать между вами и отравлять вас изнутри.

Я сидел, не зная, на что решиться. Перспектива сделать Гермиону свободной — а, значит, счастливой, — безумно манила, но способ, которым ей доставалось это счастье, был ужасен. В глубине души я так и не смог смириться с тем, что потеряю ее навсегда. Но я вспоминал светящиеся счастьем глаза Гермионы: если отпустить ее значило вновь зажечь жизнь в ее глазах, стоило попробовать.

Я повернулся к Ханне:

— Что я должен сделать?

— Ты готов поговорить с ней?

Я представил нашу встречу: я не сумею и двух слов связать, а Гермиона будет безумно смущаться меня и чувствовать себя неловко.

— Нет, — с уверенностью отрезал я.

— В таком случае, напиши ей письмо.

Письмо? Да я сто лет не писал писем, а уж таких и подавно! Но если это способно сделать Гермиону счастливой...

* * *

"Дорогая Гермиона,

Твой Рон"

* * *

Около пяти месяцев спустя, вместо эпилога

Жизнь постепенно налаживалась. По совету Ханны, которая стала моим лучшим другом, практически второй сестрой, я сменил работу: Джордж с удовольствием принял меня на место Фреда в своем магазине. "Всевозможные Волшебные Вредилки", как и прежде, пользуются большой популярностью. Волшебники и волшебницы со своими детьми приходят к нам не только за очередной безобидной шалостью от братьев Уизли, но и за хорошим настроением. Видя их счастливые лица, слыша такое искреннее "спасибо" от малышей, я невольно оживаю.

Разумеется, я не забыл ее. Образ Гермионы не стерся из моей памяти, как не стерлись и все хорошие воспоминания, связанные с ней. Но ушла боль. Боль, горечь, обида, ревность, разочарование — все прошло. Жизнь действительно заставила поверить в то, что "время лечит".

Она уехала на поиски своих родителей. Просила не писать ей и не пытаться ее найти. Боюсь, ей понадобится еще много времени, чтобы смириться с тем, что она совершила, принять это и жить дальше.

Что касается Малфоя... Все разрешилось наилучшим для меня образом! Люциус Малфой на следующий же день после освобождения собрал вещи, и вся семейка покинула Лондон, уехав в неизвестном направлении. Боггарт их знает, где они сейчас, но я искренне верю, что больше никогда с ними не встречусь.

На днях к нам заходила Лаванда. Встретившись с ней, я вспомнил нашу "невероятную любовь" на шестом курсе. До этого момента я считал ее наивной, глупенькой девчушкой, отчаянно желавшей любить и быть любимой. Но она изменилась: Лаванда выросла, повзрослела. Передо мной стояла все такая же добрая и открытая, но гораздо более смышленая и уверенная в себе девушка. А затем случилось непредвиденное: наши взгляды встретились, и в моей груди что-то щелкнуло, а затем словно все встало на свои места. Ее карие глаза светились сумасшедшей энергией и позитивом. Возможно, именно этого мне и не хватало... Через два дня мы идем на свидание. Не помню, пятое или шестое... Кажется, я нашел родственную душу.

Гарри и Джинни поженились, и я еще никогда не видел их такими счастливыми. Свадьба была грандиозной: двести человек и "это только самые близкие друзья и родственники". Ну да, ну да... Особенно я был рад увидеться с двоюродной бабушкой папиной троюродной сестры. А через месяц после свадьбы, пригласив меня в свой кабинет и заперев дверь, Гарри сообщил мне две удивительные новости: во-первых, по Аврорату прошел слушок о его скором повышении, а во-вторых... В скором времени я стану дядей! Потрясающе, правда?

Жизнь постепенно налаживалась...