Обливиэйт и его последствия для коры головного мозга (гет)

Апрель 2001 года. Магический Кембридж

Апрель явно был благосклонен к Британии — в воздухе упоительно пахло свежей травой и новой надеждой, солнце ласково обнимало всякого, кто оказывался в пределах досягаемости, цветущие вишни радовали душу, а вечно-зеленые газоны магической части университетского городка Кембридж пестрели разноцветными крокусами, а не одними только телами студентов.

Студентов, впрочем, тоже хватало — наспех кинув на газон Согревающие чары, они с наслаждением валялись на траве, подставляя бледные лица и шеи солнечным лучам.

Малфой собирался последовать их примеру буквально через пять минут, но, разумеется, он планировал найти свободную скамейку, а не валиться на газон. Пока же Драко шел по дорожке от университетской столовой в сторону колледжа святого Вита, по дороге в очередной раз перечитывая письмо из дома и машинально отвечая на приветствия.

— Эй! — закричали Малфою с левого газона. — Ты не забыл, собрание студсовета сегодня не в семь вечера, а в восемь!

— Да, — ответил Малфой, даже не взглянув, кто ему кричит. — В восемь так в восемь.

— Драко! — заорали ему с правого газона спустя минуту. — Джерри ждет твою статью для «Юного целителя»! Ты обещал еще два дня назад!

На этот раз Драко оторвал взгляд от пергамента и взглянул на Иржи Гавела, поднявшего свою голову с колен Марты Пельтцер и машущего ему рукой, чтобы привлечь внимание.

— Я помню о статье, Иржи, попроси Джерри подождать до завтрашнего вечера, честное слово, раньше никак не закончу.

— Ты же понимаешь, что редакция ждет только потому, что это ты?

Малфой покивал Иржи с деланно-виноватым видом и пошел дальше, улыбаясь пергаменту в своих руках. Новости от отца были прекрасными, ошеломительными, да что там — они казались нереальными, воистину волшебными. И Драко собирался поделиться ими с человеком, без которого ничего этого бы не было — ни бешеной популярности Малфоя в университете, ни счастливых вестей из Малфой-мэнора.

Его любимая скамья, вырезанная из половины дубового ствола — шутники с факультета истории и мифологии утверждали, что это тот самый дуб, под которым Мерлин впервые поимел Моргану, но Драко знал, что эта шутка повторяется с одна тысяча семьсот восемьдесят девятого года, — была занята. На просторной скамье, где без труда разместились бы оба состава квиддичной команды с тренером и массажистом, сидела в одиночестве гордость факультета колдомедицины магического Кембриджа, лучшая студентка третьего курса, будущая звезда хирургии, Гермиона Джин Грейнджер. Именно ей и нес Малфой свои новости, свое письмо и свою радость.

Отсюда открывался отличный вид на маленький пруд и зеленую лужайку, посреди которой возвышался памятник богам-покровителям магии. Соединенные в живописную скульптурную композицию Дагда, Один, Геката и Изида меняли свое положение на постаменте каждые два с четвертью часа, и это зрелище стоило того, чтобы на него взглянуть.

Но сейчас скульптуры богов, выполненные из белого и черного мрамора, оставались неподвижными, и Малфой смотрел вовсе не на них. Он разглядывал Грейнджер — она сидела с запрокинутой головой, закрыв глаза и подставив лицо солнечным лучам. Ветер путал ее и без того растрепанные локоны, играл с листами пергамента из внушительной стопки книг и свитков, лежащей рядом с ней. Драко замедлил шаг, любуясь невероятной картиной — Гермиона Грейнджер отдыхает. Она выглядела сейчас очень хрупкой и беззащитной, и хотя Малфою, как никому другому, было отлично известно, что это обманчивое впечатление, его глупое сердце все равно пропустило удар при виде этой беззащитности.

Когда-то давно, в прошлой жизни, Малфоя всерьез бесило, как она выглядит. Вечно растрепанные волосы, чересчур сосредоточенное выражение лица, чернильные пятна на кончиках пальцев, полное отсутствие интереса к моде и косметике — Гермионе Грейнджер, передвигавшейся по жизни с упорством бладжера, видящего цель и не замечающего препятствий, некогда было задумываться о мелочах вроде заботы о собственной внешности.

Малфой испытывал настоящий стыд, вспоминая, что он мог ненавидеть Грейнджер из-за ее зубов. Или волос. Или крови. Или желания всегда и во всем быть первой. Или бешеного напора, перед которым не могла устоять никакая преграда. Что когда-то раздражался из-за ее невероятной работоспособности и целеустремленности, граничащей с одержимостью — тех самых качеств, которые сейчас вызывали у него бесконечное уважение и восхищение.

Малфой старался ступать тише, но проклятый гравий, конечно, выдал его за несколько ярдов — и очарование картины было нарушено. При его приближении Грейнджер открыла глаза, встрепенулась и обернулась.

Малфой улыбнулся и в несколько широких шагов дойдя до скамьи, плюхнулся рядом и вытянул вперед свои длинные ноги.

— Ты спала! — обвиняющим тоном заявил он. — Ты спала прямо на улице, что является прямым нарушением свода правил поведения студентов магического Кембриджа от одна тысяча сто восемьдесят третьего года, пункт восемнадцатый которых прямо гласит: «Запрещено студентам спать под открытым небом».

— Нет никакого нарушения, Малфой, — ответила Грейнджер, душераздирающе зевая и прикрывая рот ладонью. На большом пальце виднелись крохотные пятнышки чернил и засохшей крови. — В тысяча пятьсот шестнадцатом году приняли поправку, отменяющую пункт восемнадцатый этих правил.

Драко решил, что его главная новость на сегодня будет подана в качестве горячего блюда, а пока можно позволить себе насладиться аперитивом.

— Шутишь? — недоверчиво спросил он. — Я только что придумал пункт о запрете спать под открытым небом.

— Это ты шутишь, Дрейк, — пожала плечами Грейнджер. — Он существует на самом деле, как и поправка.

Спустя десять лет со дня первой встречи она не переставала его удивлять — во всех отношениях.

— Твои красные глаза и бледная кожа сделают честь любому вампиру, — сообщил Малфой, доставая палочку и накладывая очищающее заклинание на ее руки. — Тебе никто не говорил о существовании модифицированной версии Тергео, специально для колдомедиков? Уничтожает даже самые стойкие пятна крови и лечебных зелий.

— Спасибо, — сказала Грейнджер. — Вечно о нем забываю. Ты, кстати, выглядишь не лучше меня.

— Наверное, мы оба выглядим как студенты факультета колдомедицины за два месяца до выпускных экзаменов? — предположил Драко, и Грейнджер невесело рассмеялась.

— Когда-нибудь я все-таки найду время выспаться. И пообещай мне, что ты тоже.

— Малфои не дают пустых обещаний, — пожал плечами Драко. — В июне у нас экзамены, в июле надо утвердить темы диссертаций — ты, кстати, написала заявление о приеме в аспирантуру? А в сентябре начинается наша интернатура. Ты знаешь, что на нас с тобой подали заявки все восемь клиник магической Британии? Просто голова кругом, только подумай, как мы популярны! Но какую из восьми ни выбери, если ты надеешься, что там нам дадут выспаться, ты еще наивнее, чем я всегда предполагал.

— Я слишком устала, чтобы придумать остроумный ответ, — честно призналась Грейнджер и привалилась боком к Малфою. В такие моменты он всегда забывал на секунду как надо дышать. — Спасибо, что напомнил про заявление в аспирантуру, я напишу его вечером. Последний раз мы с тобой виделись два часа назад на семинаре по лапаротомии. Выкладывай, что у тебя стряслось за это время. Ты, между прочим, оторвал меня от штудирования «Патологий беременности у вейл», а завтра предзащита курсовой у профессора Збручека. Но твой патронус не оставил мне выбора. Так что говори и пойдем зубрить дальше.

Драко подумал, что он хочет оттянуть знаменательный момент еще на несколько минут.

— Сначала ты. Я видел Ференца Петефи в столовой, да, ты обедала сегодня?

— Ты наседка, Малфой, ты знаешь, что ты настоящая наседка? — Драко почувствовал, как она напряглась.

— Не уходи от ответа. Обедала или нет?

— Да-да-да, бифштекс, картофельная запеканка и два стакана томатного сока, доволен?

— Теперь да. Но Ференца, который пытался разбить о мою голову поднос с грязными тарелками, я назвать довольным не могу. Скорее, у него был вид человека, пережившего недавно сильное потрясение. Не знаешь, о чем может идти речь?

С Грейнджер разом слетела сонливость, и она отодвинулась от Малфоя, чем очень его огорчила.

— Ференц напал на тебя в столовой? Но почему?

— Ну, — протянул Драко, двигаясь так, чтобы Грейнджер опять оказалась прижатой к его боку. — Наверное, хотел отнять мою баранью отбивную с горошком. Если честно, я его не виню — отбивная выглядела чертовски соблазнительно, а горошек лишь подчеркивал ее привлекательность. Да, я не пострадал, спасибо, что спросила. Брунелеску с юрфака вовремя отлевитировал поднос в другую сторону, но Ференца едва удалось успокоить.

— Черт! — сказала Грейнджер. — Черт! Черт! Черт! Психованный венгерский дурак!

Она ударила себя кулаком по коленке, и Драко мягко накрыл ее руку своей.

— Грейнджер, — проникновенно сказал он. — Если бы меня бросила звезда факультета, я бы тоже был несколько расстроен. Хоть я не дурак, не венгр, и смею надеяться, не слишком большой псих.

— Почему он кинулся на тебя? Ты, наверное, как-то поддел его в своей обычной манере, да?

Драко с сожалением отпустил руку Грейнджер и поднял вверх обе ладони.

— Я ничего не говорил ему, клянусь хвостом Уробороса. Понятия не имел, что ты бросила его сегодня между лабораторной по госпитальной хирургии и тем самым семинаром, где ты не проронила ни единого слова, если не считать «Зачаруй скальпель получше, Малфой» и «Профессор Хаббард, кажется, мы его теряем».

— Ну знаешь! — возмущенно воскликнула Грейнджер. — Когда вскрываешь брюшную полость фантому с проникающим ранением, как-то сложно при этом болтать о пустяках.

— Ага! — торжествующе воскликнул Драко. — То есть, для тебя расстаться с парнем, с которым ты встречалась пять месяцев, — это пустяк, не стоящий внимания? Или дело в самом парне? Не я ли говорил еще перед Рождеством, что Ференц Петефи — тебе не пара и уж точно не тот тип, которого стоит пускать в свою постель?

Грейнджер подпрыгнула на месте.

— Драко Малфой собирается читать мне лекции о морали? Тот самый Драко Малфой, который за три курса обучения в университете сменил девушек больше, чем стерильных перчаток в операционной?

— Это потому что оперировать мы начали только со второго курса, — вставил Драко.

Грейнджер ссутулилась и обхватила плечи руками, глядя прямо перед собой.

— Ференц ни в чем не виноват. Он чудесный юноша, добрый и милый, и я уверена, из него выйдет отличный целитель, просто он не смог...

— Вынести мое постоянное присутствие рядом с тобой, — кивнул Драко. — Собственно, именно поэтому он и пытался убить меня подносом. Я наврал насчет горошка. Видимо, он всерьез решил, что ты ушла от него ко мне. Петефи, не горошек, я имею в виду.

— Ну, если не ошибаюсь, все твои многочисленные дамы сердца тоже были в этом уверены. В смысле, что ты изменял им со мной, — вяло отозвалась Грейнджер. — Что никогда не было правдой, ведь ты изменял им вовсе не со мной. К счастью, Ким Миддлтон хватает здравомыслия...

— Уже нет, — сухо перебил Малфой. — Мы расстались вчера вечером. Ночью, если быть точным. Да, я не успел рассказать тебе об этом, лапаротомия действительно серьезная штука, не хотелось отвлекаться. И ты можешь гордиться мной, Грейнджер — на этот раз никаких разбитых девичьих сердец. Она бросила меня первой, не дожидаясь, пока я невыносимо заскучаю рядом с ней и сбегу к тебе.

Грейнджер выглядела по-настоящему удивленной. Малфой порадовался, что способен вызвать у нее такие эмоции.

— Ким бросила тебя, чтобы ты не успел сделать это первым? Потому что ты всегда и всем предпочитаешь меня?

— Что-то в этом роде, — согласился Малфой и опустил руку в карман мантии — письмо ткнулось ему в ладонь, и сердце учащенно забилось.

«Пожалуй, пора заканчивать с прелюдией», — подумал Драко.

Грейнджер откинулась на спинку скамьи и застонала.

— Мы обречены, Дрейк, — горестно сообщила она в пространство. — Все наши отношения разбиваются из-за глупой уверенности других в том, что у нас с тобой многолетний тайный роман!

— Ну, в каком-то смысле это так и есть, — хмыкнул Драко, но Грейнджер не обратила на его слова внимания.

— Тогда как на самом деле...

«Тогда как на самом деле я до смерти боюсь признаться тебе в любви, хотя иногда мне кажется, что я не был бы немедленно подвергнут проклятию, сделай это наконец», — сказал про себя Малфой, а вслух только промычал что-то вопросительное, разворачиваясь всем корпусом к Грейнджер и сжимая письмо в кармане.

— На самом деле мы просто два человека, одержимых общим делом. Вот и все. И знаешь, Малфой, я думаю, что все эти неудачные романы, и беспочвенная ревность, и бессонные ночи... Если мы когда-нибудь добьемся успеха, я буду считать, что оно того стоило. Если когда-нибудь...

У Грейнджер дрогнул голос, и Малфой решил, что с него хватит аперитивов и прелюдий.

— Уже, — сказал он и вытащил из кармана письмо. — Уже добились...

Грейнджер переменилась в лице и схватила его за руку.

— Что ты имеешь в виду?

На самом деле Драко заготовил торжественную речь, подходящую случаю, но когда увидел глаза Грейнджер, в которых было так много надежды и боли, — горло перехватило спазмом, и он смог выдавить только:

— Получил с дневной почтой, отец пишет, что... Да, в общем, ты и сама можешь прочитать. Там внизу приписка от... от мамы.

Малфой отдал Грейнджер письмо, и пока она читала, сидел, сцепив пальцы рук, и глубоко дышал, стараясь не разрыдаться.

Его усилия оказались тщетными, как только он услышал всхлипывания Грейнджер над уже изрядно помятым листом пергамента, исписанным изящным почерком Люциуса Малфоя.

Драко не стал более себя сдерживать. Он порывисто обнял Грейнджер, и они заплакали оба, совершенно отбросив всякий стыд и осторожность.

— Ну, что я тебе говорила, — гневно фыркнула Ким Миддлтон, обращаясь к Ференцу Петефи. Оба стояли на противоположной стороне пруда, возле памятника богам, откуда открывался прекрасный вид на Драко Малфоя и Гермиону Грейнджер, плачущих в объятиях друг друга на скамейке Мерлина и Морганы.

— Приличия не для них! Как говорил один маггловский поэт: «Еще ты башмаков не износила, в которых шла за гробом...»

Ференц пробормотал что-то по-венгерски, и в этот момент скульптуры пришли в движение, зашевелились и глухо заворчали, разминая мраморные суставы и выбирая себе новое местоположение на постаменте.

— Пойдем отсюда! — яростно воскликнула Ким после того, как Один задел ее своим копьем, а змеи Изиды, шипя и угрожающе раскачиваясь, нависли в воздухе над Ференцем.

Ким и Ференц умчались прочь, каменные боги наконец выбрали себе новые позы и застыли в них на следующие два с четвертью часа, солнце зашло за невесть откуда взявшуюся тучку, и Дик Причардсон — лаборант с факультета алхимии — свалился в пруд с неисправной метлы, вспугнув уток и забрызгав водой постамент памятника.

Малфой и Грейнджер ничего этого не видели, занятые исключительно друг другом и одной на двоих радостью...