Лошадка масти в яблоко (джен)

Однажды Молли проснулась от того, что плачет. Это было спустя пять лет после Великой Битвы в годовщину смерти Фреда. Молли не сразу поняла, где она находится. Сердце просто разрывалось, а подушка была вся мокрая от слёз.

Молли приснилась широкая река, и воды у неё были не сине-спокойные, а тёмные, мрачные. Необычайная горечь и грусть навалились с такой силой, что хотелось просто кричать. Молли ходила по берегу этой реки, и ей очень хотелось перебраться на другой берег, а она никак не могла войти в воду. И тут появилась Синтия. Она легко пошла прямо по поверхности воды, но сделав несколько шагов, обернулась. В глазах матери читалась нежная теплота и грусть:

— Молли, дочка, ты хочешь перейти на ту сторону? — голос Синтии отдавался подлунным эхом.

— Да! Я знаю, что на той стороне Фред!

— Ты очень хочешь его увидеть?

— Очень! Я так соскучилась.

Синтия печально покачала головой:

— Нет, моя хорошая, тебе сюда нельзя, твоё время ещё не пришло, ты останешься. А Фреду я передам привет.

Синтия повернулась и заструилась по глади реки, оставляя лишь небольшие круги.

Молли отчаянно хотела пойти с матерью, но неведомая сила не давала ей этого сделать. Слёзы ручьями стекали по щекам, и Молли проснулась. Плакало сердце. Голос матери звучал в ушах, словно Синтия только что вышла из комнаты.

Молли тихонько выбралась из-под руки Артура и пошла на кухню. Немного придя в себя и приготовив завтрак (ложиться больше не хотелось, хотя и была ещё несусветная рань), Молли направилась в комнату Фреда и Джорджа.

Молли бывала здесь очень редко лишь для того, чтобы вытереть пыль. Она так и не научилась жить с этой болью, оградив её сотнями запоров на задворках сознания и не позволяя вырываться наружу.

Она достала с полки над кроватью альбом с фотографиями. На переплёте были вытиснены две буквы: F и D. Такие альбомы были у каждого из детей — Молли с Артуром решили, что когда дети вырастут, эти снимки будут напоминать им о Норе, об их детстве, о родителях.

Джордж так и не забрал свой альбом, который делил с братом. Молли вытерла рукавом пыль с обложки и села на кровать.

Вот Фред и Джордж ещё совсем маленькие, тут им нет и года. Они сидят в одинаковых детских стульчиках, в одинаковых рубашонках и пытаются отобрать друг у друга ложку. На лбу каждого нарисована первая буква имени. В тот день Молли привычно готовила обед, а Артур, отчаявшись перестать путать близнецов, обмакнул палец в соус Камберленд, поджидающий мясо, и нарисовал близнецам на лбах клеймо.

Вот оба сорванца оседлали игрушечные мётлы и носятся на заднем дворе, разгоняя кур. Тут им чуть больше трёх лет. Если приглядеться, в углу фото видна макушка Рона. Уж Молли знает, что в этот момент он ревёт, растирая слёзы пополам с грязью кулачками по лицу — ему тоже хочется полетать.

А на этом снимке близнецы только что поступили в Хогвартс. Оба гордо замотали шеи гриффиндорскими шарфами и заливисто хохочут, обнявшись. Этот снимок прислала Минерва, когда Фред с Джорджем попали на её факультет. Молли помнит, что в записке с фото были добрые слова сарказма: «Ну кто бы сомневался, что славному Гриффиндору так свезёт, да ещё и дважды!»

Молли совсем не заметила, что за окном уже рассвело. Лёгкая тоска печалью играла на её губах, когда она с головой уйдя в воспоминания, перебирали эти нет, не снимки, но частички своей жизни.

Последним в этом альбоме лежало фото, которое Молли разглядела с особым умилением. Это был редкий кадр, когда Фред (а Молли точно знала, что это он) был сфотографирован один. Здесь ему было четыре года, он сидел в совершеннейшем восторге верхом на лошадке-карусели. Молли сразу вспомнила, как в то погожее утро Артур отправился в Оттери-Сэнт-Кэчпоул по делам, нужно было уладить вопросы с налогом и имуществом. Молли осталась дома с маленькими Роном и Джинни. Билл и Чарли тоже остались в Норе, впрочем, как и Перси, а несносных озорников, фонтанирующих разрушениями и хаосом, Артур взял с собой, чтобы жене было полегче. В деревне, как рассказал потом Артур, он на удивление быстро закончил свои дела и решил прокатить мальчишек на карусели. В Оттери-Сэнт-Кэчпоул не было своего парка развлечений, но в эти дни детишек городка радовали заезжие гастролёры с немудрёными каруселями. Местная детвора, лишённая стандартного набора детского кругозора больших городов, с неподдельным восторгом атаковала электромобильчики, карусели и даже комнату страха. Артур прокатил мальчишек на детском аттракционе-паровозике, и неизвестно, кто был более счастлив — дети или их отец, пришедший в экстаз от такого чуда магловской мысли и техники.

Фред стал канючить прокатиться ещё в отличие от позеленевшего Джорджа, которого замутило. Артур посадил Джорджа на лавочку, а Фреду купил билет на карусель, где по кругу бегали механические лошадки, зебры и ослики яркой весёлой расцветки. Фред выбрал лошадку масти в яблоко и в предвкушении обхватил ручонками импровизированную гриву. Тут как раз и подоспел шустрый фотограф, делающий желающим мгновенное фото. Артур выкупил негатив снимка хохочущего Фреда, и после обработки в специальном растворе на память осталась вот эта колдография. В ней было столько жизни, детского счастья и восторга, что Молли опять заплакала.

Маленький Фред приветливо махал матери из прошлого, не зная, что через много лет от него останутся только вот эти фотографии и бережные воспоминания.

Проводив Артура на работу, Молли решила сходить в Оттери-Сэнт-Кэчпоул. Ей нужно было разобраться с корреспонденцией на почте, заглянуть в магазин канцтоваров и сделать ещё кое-какие покупки по хозяйству. Она по-прежнему являлась активным членом движения «Дети на грани», и такие походы были для неё делом привычным за последние годы. По пути Молли заглянула на кладбище к Фреду. Сон и утренний просмотр фотографий разбередили душу. Она постояла немного у могилки, с улыбкой грусти уйдя в себя.

В деревне Молли первым делом зашла к мистеру Смиту на почту, затем заглянула в лавку «1000 мелочей. Всё для дома», прикупив необходимое, и напоследок направилась в магазин канцтоваров.

Молоденькая продавщица приветливо улыбнулась постоянной покупательнице. Молли нравилась эта девушка. Мэри-Джейн, так её звали, выложила на прилавок перед Молли разноцветные карандаши и ручки и завела обычный светский разговор. В магазинчике никого не было, Молли уже управилась с делами и никуда не спешила, и поэтому она получала от беседы большое удовольствие. Мэри-Джейн всегда была очень внимательна, доброжелательна, да плюс ко всем её достоинствам ещё и весьма эрудированной и начитанной. Молли знала девушку года три или чуть больше, знала, что у неё есть, кажется, сын, что она не замужем и что она заканчивает обучение в колледже заочно.

Девушка, смущённо улыбаясь, вдруг поделилась:

— Миссис Уизли! А я ведь скоро уезжаю!

— Куда, милая?

— В штаты. Я выхожу замуж.

— Какая потрясающая новость! Очень рада за тебя! А почему уезжаешь? Как жаль, я так к тебе привязалась, кто же мне будет так терпеливо выбирать ручки и тетрадки?

Мэри-Джейн рассмеялась:

— Ой, миссис Уизли, вы меня захвалили! Хозяева берут нового продавца, уверяю, вы с ней быстро найдёте общий язык. А в штаты уезжаем, потому что мой жених получил контракт в юридической фирме Лос-Анджелеса, ему и квартиру предоставили. Всё так неожиданно. Но я рада, хотя буду скучать по Англии.

— Прости, Мэри-Джейн, за бестактный вопрос. Э, у тебя ведь есть сын? А твой муж — он не отец ребёнка? Как он относится к малышу? Я ведь даже не знаю, сколько ему лет! Ох! Я тактична, как Хагрид, прости!

— Ну что вы! Ничего страшного! А кто такой этот Хагрид?

— Да так, никто! Не обращай внимания!

— А знаете что, миссис Узили? Давайте с вами пойдём посидим в кафе «У Розы», я угощаю. Вы редко бываете, наверное, в следующий раз, когда будете делать покупки, я уже буду далеко отсюда.

Молли с лёгкостью согласилась. Мэри-Джейн закрыла магазин, и вскоре обе собеседницы сидели в кафе под открытым небом. Летний сезон только начался, посетители с видимым удовольствием обедали на свежем воздухе, радуясь первому ласковому солнышку.

Мэри-Джейн заказала по фруктовому салату и два капучино с пирожными. Девушка разговорилась и поделилась с Молли своими душевными переживаниями.

— Знаете, мисси Уизли, мне очень легко разговаривать с вами. Я так давно не позволяла себе всего этого вспоминать. Майкл, мой жених, он славный, я благодарна ему за всё, что он делает для нас с Оливером. Оливер — это мой сын, ему в январе исполнилось четыре года, он у меня чудный! Только Майкл не отец Оливера…

Мэри-Джейн замолчала. Эмоции просто захлестнули её, и она не знала, как объяснить этой по сути незнакомой женщине всё сразу. Ей не было неловко, она полностью доверяла Молли, у которой были глаза человека, который не может обмануть, посмеяться или просто пройти равнодушно мимо.

— Милая, если тебе тяжело, не рассказывай! Он оказался негодяем, да? Бросил тебя? Ну, отец твоего сына?

Молли была уверена, что Мэри-Джейн стала типичной жертвой ловушки ловеласа, который наигрался с простодушной девушкой и бросил её, когда узнал о беременности.

Мэри-Джейн печально покачала головой:

— Нет, нет, миссис Уизли. Он очень хороший!

Девушка замолчала, а Молли тактично не прерывала этого молчания, зная, что Мэри-Джейн делится самым сокровенным, и ей нелегко подбирать слова.

— Мы познакомились в Лондоне. Не подумайте, что я ветреная, миссис Уизли, но это была любовь с первого взгляда, по крайней мере, с моей стороны. У меня нет мамы, она рано умерла, и я с десяти лет жила с тётей отца, который даже не потрудился узнать, кто у него родился, когда бросил маму беременной мной. Но так получилось, что тётя Сьюзен была моей единственной родственницей. Своих детей у неё не было, она была очень строгой, но справедливой. Она пришла и забрала меня из приюта после смерти мамы. Не знаю, как она вообще узнала про нас с мамой, но обладая связями в департаменте округа быстро провернула вся мешанину с бумагами. Я благодарна ей. Какими бы богатыми и современными не были бы приюты, ребёнок должен жить в семье.

Молли вспомнила про свои многочисленные визиты в приюты, связанные с патронажем в фонде, и печально вздохнула, внимательно слушая собеседницу.

— Тётя Сьюзен считала самым важным долгом воспитать меня порядочной и целомудренной. Я рассказываю вам про всё это, вы уж простите меня — что-то так прорвало, чтобы вы поняли, что к восемнадцати годам я относилась к себе очень строго, не позволяла вольностей, а уж минутные романы — это и вовсе не про меня. Да и некогда было. Я с головой ушла в изучение естественных наук, профилирующих в нашем лицее.

В год окончания школы, на зимних каникулах, я бродила по Лондону и любовалась рождественскими витринами. Знаете, такое чувство, что я маленькая девочка из сказки — все эти огоньки, ёлки, подарки, улыбки прохожих. Мне нравилось просто ходить по улицам, окунувшись в праздничную суматоху. Тётя Сьюзен серьёзно заболела, и с ней приходилось очень сложно, но я не жалуюсь, вы не подумайте! Ой, миссис Уизли, я вам тут рассказываю про себя, отвлекаю, вам, наверное, уже пора?

Молли протянула руку и лёгонько сжала ладонь Мэри-Джейн:

— Что ты, дорогая! Я никуда не спешу, рассказывай!

— Ну вот. Один раз я глазела на витрины с игрушками, а когда обернулась, врезалась в парня. В руках у него были коробки с пиццами, и от нашего столкновения всё упало прямо на тротуар. Мне стало неловко. Я хотела извиниться и готова была уже услышать в свой адрес нелестные комментарии в своей рассеянности, но тут я встретилась с ним взглядом, и всё! Вы не поверите, но меня как будто током прошибло. Вся моя серьёзность вмиг улетучилась. Наверное, у меня был очень бестолковый вид, потому что парень вдруг улыбнулся, поднял испорченную пиццу и выбросил её в урну. Когда он улыбнулся, я вообще перестала что-либо соображать. Знаете, будь передо мной хоть дьявол в тот момент в ангельском обличии, я бы пошла за ним на край света. А мой новый знакомый произнёс:

— Чёрт с этой пиццей! А давайте пойдём лучше выпьем кофе!

И я пошла. Я не помню, что я говорила о себе, не очень понимала, что происходит вокруг, я понимала одно — я пропала! Всё моё воспитание, все мои принципы испарились. Мы договорились встретиться здесь же на другой день и разошлись каждый в свою сторону. Весь день я ходила сама не своя. Такое чувство, как будто внутри зажёгся свет, вы меня понимаете? Всё казалось другим, весь мир предстал по-новому. Господи, я влюбилась в него до самого донышка своей неискушённой души, и мне было страшно, что это неправильно, что так нельзя. Мы встречались примерно раз, два в неделю, я без утайки выложила ему всё про себя, а он про себя рассказывал мало. Иногда он был печальный, я видела, что его что-то тревожит, но задумываться об этом я не могла по той причине, что я вообще в то время не думала. Это был просто сон, потрясающий и невозможный, чтобы быть правдой. Наши редкие встречи подпитывали меня той удивительной солнечностью, которая сидит внутри и заставляет серый мир выглядеть ярко. Потом, в марте, умерла тётя Сьюзен, и мы долго не виделись. Похороны и смерть тёти выбили меня из колеи, я осталась совсем одна. Где-то через месяц после этого я по привычке зашла в наше кафе. Все наши встречи и прогулки казались сейчас далёкими и выдуманными. Мне было так плохо, я сидела, помню, комкала салфетку и пыталась справиться со слезами. Вдруг сбоку появился огромный букет, а затем его голос прошептал мне в ухо:

— Я уже думал, ты исчезла навсегда.

Нет, я себя обманывала — ничего не прошло. Стоило мне посмотреть в его глаза, как я попросту в них утонула. В этот вечер мы пошли ко мне. Можете меня осудить, но я ни о чём не жалею. Я любила его и люблю, наверное, до сих пор. Майкл, мой жених, он хороший, но такие чувства испытываешь один раз в жизни. Утром после той ночи мой любимый был очень серьёзен. Он сказал, что вечером должен сказать мне что-то важное про себя, про нас. Но больше я его не увидела. Он не пришёл ни в тот вечер, ни на другой день. Я не знаю, что случилось. Возможно, вы скажете, что я просто дурочка, парень получил, что хотел и исчез. Но я в это не верю. У него были такие глаза… Они не могли мне соврать. Но он не пришёл. Я ходила в наше кафе сначала каждый день, потом всё реже, но не потому, что забыла его, а просто мне было больно. Каждый раз после того, как он опять не приходил, мне всё труднее было собирать себя в кучу. А потом я поняла, что беременна. Злая ирония судьбы или промысел? Я знаю, что с первого раза практически невозможно ну, забеременеть, вы меня понимаете. Но со мной это случилось. Одна ночь любви, первая и последняя. Никого до него у меня не было. Чтобы оплатить учёбу, а я поступила после лицея учиться дальше, нужны были деньги. Я продала квартиру тёти, так как и рождение ребёнка требовало больших затрат, а помочь мне было некому. Купила квартиру в провинциальном Оттери-Сэнт-Кэчпоул, а разницы в сделке мне как раз хватило, чтобы привести все свои дела в порядок.

Вы спросите, не было ли у меня мысли не рожать этого ребёнка? Ни секундочки! Как только я узнала, что беременна, я поняла, как же сильно люблю моего малыша, тем более он плод моей большой, пусть и несостоявшейся любви. В январе родился Оливер. Мне повезло, я смогла быстро найти работу в магазинчике мистера Райдана, нашла няню, которая брала почасовую оплату, совсем символическую. Учусь я заочно, вот как раз заканчиваю. Так мы и живем. А в прошлом году я познакомилась с Майклом. Он приходил к мистеру Райдану по финансовым вопросам. Майкл надёжный, добрый, и он очень любит Оливера, так что я приняла решение выйти за него замуж, когда он сделал мне предложение уже в третий раз. А отца Оливера я буду помнить до конца своих дней. Мне даже имя его произносить вслух больно, такой сразу внутри трепет. Наверное, он испугался наших отношений, не поверил в них. Я не виню его, а Оливер очень похож на него, вот посмотрите.

Молли повернула к себе протянутый снимок…

Все звуки окружающего мира пропали, как будто кто-то внезапно поместил всё пространство в вакуум. В голове забухали кувалды. Молли чувствовала, что сейчас просто лишится сознания.

Мальчик лет четырёх… Сидит верхом на лошадке-карусели масти в яблоко и приветливо машет. Рыжий мальчик со знакомыми глазами, улыбкой. Невозможно!

Свой голос Молли слышала как издалека:

— Как звали отца Оливера?

— Фред…

— Он не испугался ваших отношений… Он не струсил, он погиб… Фред — мой сын…

Звенящая тишина... Кусочки мозаики, разбросанные на небесах, закрутились ураганом и сложились в одну картину. Мэри-Джейн смотрела во все глаза на Молли, а Молли на неё, и ни одна не могла произнести ни слова. Так не бывает...