Лошадка масти в яблоко (джен)

На другое утро Мэри-Джейн оставила Оливера на попечение Молли к её большой радости и ушла подбивать свои дела перед отъездом в Оттери-Сэнт-Кэчпоул. Молли не представляла, как выдержит её сердце разлуку с внуком, которого она только что обрела.

Все остальные домочадцы покинули гостеприимную Нору. Молли понимала, что у детей свои заботы и хлопоты, но привычная тоска охватывала её каждый раз, когда дом пустел. Как она не любила эти минуты расставания!

Только Джордж решил побыть в Норе пару дней, сказавшись на то, что ему хочется просто отдохнуть и во всём разобраться. Пока Молли занималась обедом и делами, она видела в окошко, что Оливер не отходит от своего дяди ни на шаг. Джордж немного покатал мальчика на метле, чем вызвал у него такую бурю восторга, что его радостный визг слышен был, наверное, на пять миль вокруг. После полудня вернулась Мэри-Джейн и сообщила Молли, что она приняла решение не ехать в штаты.

— Знаете, миссис Уизли, у меня такое чувство, что я нашла свою семью. Я просто не могу теперь уехать. Я всё объяснила Майклу, ну, не всё, детали я опустила. Он огорчился, но у нас сразу всё шло со скрипом, я же говорила вам, что это уже третья его попытка назвать меня своей женой. Не буду себя обманывать. И не хочу обманывать Майкла. Он хороший человек, он достоин того, чтобы его любили. Через три дня он уезжает. А я подумаю, что делать дальше. С магазина я рассчиталась, завтра к работе приступает новый продавец, так что надо подыскивать теперь и работу. Может вернусь в Лондон. Но я хочу быть поближе к вам, понимаете?

Молли с благодарностью смотрела на Мэри-Джейн. Она не смела настаивать, но такой расклад ей пришёлся по душе. Значит, Оливер будет рядом!

Оливер с Джорджем в это время ввалились в кухню оба одинаково чумазые. Молли только головой покачала.

Со стороны могло показаться, что Мэри-Джейн найдёт своё счастье с Джорджем, ведь он был копия своего погибшего брата. Но память о Фреде так глубоко сидела в них обоих, что их отношения сразу же определились, едва начавшись. Да, Мэри-Джейн с трепетом смотрела на Джорджа, но это был не её Фред.

Как-то вечером, когда Мэри-Джейн прожила в Норе уже две недели по горячему настоянию Молли («Ну что ты, дорогая! Ты нас совсем не стесняешь! Вот определишься с работой, тогда и подумаем о твоём переезде. А пока оставайся, сколько угодно! Я только рада!»), она, уложив Оливера, сидела с книгой в кресле в спальне Джинни, куда её с Оливером определила Молли. В дверь постучали, и после предложения войти на пороге показался Джордж. Он всё это время находился в Норе, повеселел, ожил и стряхнул с себя груз своих неприятностей. И колоссальное удовольствие получал от общения с Оливером, впрочем, их удовольствие было обоюдным — мальчик души не чаял в своём дяде.

— Не спишь?

— Нет, проходи!

Джордж потоптался немного, потом решительно прошёл и сел в кресло напротив.

— Эм Джей, мне нужно с тобой поговорить.

— Да, Джордж, я слушаю тебя внимательно.

— Знаешь, мне нелегко подбирать слова. В общем, я не хочу, чтобы ты исчезла из нашей жизни, из моей. Я хочу тебе предложить работать в нашем с Фредом магазине. У нас там есть и квартира, в которой вы с Оливером сможете жить. Я давно уже перебрался в другую, а эта пустует. Но я хочу сразу внести ясность. Ты дорога мне. Я совсем недавно с тобой познакомился, но у меня такое чувство, что знаю тебя очень давно. Но я отношусь к тебе, как бы это сказать, как к сестре. Ты для меня ниточка, связующая с Фредом.

— Всё нормально, Джордж. Спасибо за откровенность! Ты знаешь, ты как будто мысли мои читаешь. У меня никогда фактически не было семьи, а теперь я обрела её и тоже не хочу расставаться с вами, с Молли. Она замечательная, прав был Фред. Я, наверное, глупость скажу, но когда я на тебя смотрю, я вижу его, но понимаю, что ты — это не он. Вы, кстати, разные. Ты знаешь, я вместе вас не видела, но мне кажется, что он в вашей паре был лидером, не обижайся только.

— Да нет, что ты! — Джордж улыбнулся. — Как же тонко ты нас изучила. А ведь ты права. Для всех мы были парочкой обормотов, вечно сеющих суматоху, но Фред и правда всегда был чуть впереди. Я знаю это. Может поэтому я так потерялся без него. Спасибо, Эм Джей, что поняла меня.

Джордж не выдержал и в порыве чувств обнял Мэри-Джейн, и в этих объятиях каждый из них нашёл утешение. Они держались друг за друга, как утопающий за соломинку. Они нужны друг другу, чтобы вместе жить дальше без Фреда. Мэри-Джейн плакала на плече у Джорджа, а он прижимал её к себе и нежно поглаживал по волосам.

Мэри-Джейн справилась со слезами и с благодарностью посмотрела на Джорджа:

— Спасибо тебе ещё раз. А на счёт предложения работать в магазине — ты думаешь, у меня получится? Я ведь магла, как вы называете таких, как я.

— Эм Джей, тебе по-любому некуда деться от мира волшебников. Твой сын — волшебник, и в положенное время сова их Хога принесёт ему заветное письмо. Хогвартс — лучшая школа чародейства, не лишай его такого шанса.

— Ох, не знаю, всё так неожиданно и стремительно случилось. Я до сих пор иногда ловлю себя на мысли, что это сон, розыгрыш, уж слишком всё невероятно. Но в обычном мире, я хотела сказать мире маглов, мне теперь тесно. Я, наверное, приму твоё предложение, ты мне поможешь?

Джордж заговорщицки подмигнул:

— Подожди, вот отпадёт челюсть у Малфоев, что в магазине чистокровных волшебников продавец — магла!

Мэри-Джейн каждый день приходилось узнавать что-то новое для себя. Сколько же секретов и таинств хранил этот мир, ранее недоступный её пониманию и восприятию! Она приняла приглашение Джорджа и перебралась в Косой переулок, разом перечеркнув всю свою прошлую жизнь. Будучи девушкой умной, она быстро вникала во все премудрости и тонкости «Всевозможных Волшебных Вредилок». На семейном совете в Норе было решено Оливера пока оставить на лето у Молли, к истинному удовольствию бабушки. Самой Мэри-Джейн нелегко далось такое решение, но она вынуждена была согласиться, что в Норе ему сейчас будет легче и спокойней. А каждые выходные она проводила в поместье Уизли, где к радости Молли вновь звучал детский смех.

С Джорджем у Мэри-Джейн сложились весьма тёплые отношения. Со временем они настолько сдружились, что поверяли друг другу даже личные переживания. Но между ними ничего не было, да и не могло быть. Между ними всегда стоял Фред, и по негласному соглашению их отношения сразу стали сестринско-братскими. Молли заметила, что Джордж ожил. Мэри-Джейн не могла, конечно, заменить Джорджу брата, но вдохнула в него желание жить дальше, отогнав дементоров в душе. Впрочем, тоже самое можно было сказать и о Мэри-Джейн — Джордж, в свою очередь, заменил ей брата, о котором она всегда так мечтала.

В середине лета в Нору неожиданно прибыл Чарли. Молли его совсем не ждала, а потому страшно обрадовалась и бестолково засуетилась. Чарли получил серьёзные ожоги при транспортировке драконов из Румынии в Грецию. Местное отделение банка Гринготтс закупило несколько экземпляров Украинского железнобрюха для охраны помещений с сейфами. Чарли в составе бригады драконоводов занимался транспортировкой. Одна дракониха неожиданно вышла из транса, хотя по всем показателям не должна была очнуться раньше окончания экспедиции. Драконоводам пришлось весьма непросто. Дракониха разволновалась и никого не хотела к себе подпускать. Ценой неимоверных усилий и слаженных действий всё удалось взять под контроль, но некоторые получили серьёзные травмы. Чарли пострадал сильнее других и теперь после лечения получил реабилитационный отпуск для восстановления здоровья. Лучшим отдыхом для Чарли была работа, но его категорически не допускали к драконам с такими травмами и он решил, раз уж так всё сложилось, провести пару месяцев в Норе.

Чарли тут же познакомился с шустрым любознательным Оливером, о котором, конечно же, уже был наслышан от матери.

Часто Молли находила эту парочку за чтением любимых, зачитанных до дыр книг Чарли о драконах. У Оливера округлялись глаза, когда дядя рассказывал ему о повадках этих прекрасных созданий, об их особенностях и внешнем виде. Молли лишь качала головой:

— Смотри, Чарли, забьёшь Оливеру весь мозг своими драконами! Хватит нам в семье одного любителя!

Чарли лишь добродушно смеялся. К своим тридцати трём годам он так и не женился, полностью отдав себя лишь одной страсти — драконам. Чарли был немногословным, трудолюбивым и надёжным. Молли знала, что товарищи по работе очень ценят и уважают сына. Он был совладельцем фермы по разведению драконов, делами управлял грамотно и чётко, но никогда не гнушался самой чёрной работы. В Норе Чарли просто не мог сидеть без дела. За первые дни он подправил, отремонтировал в доме всё то, до чего годами не доходили руки Артура. На чердаке, к вящему недовольству упыря, Чарли разобрал весь скопившийся там хлам: результаты проделок близнецов, неподлежащую восстановлению утварь и просто всё то, что копилось годами. Упырь стенал, лязгал по трубам и подвывал на все лады. Оливер всюду следовал за Чарли по пятам и пытался ему помочь. Он приходил в неописуемый восторг, когда дядя мастерски управлялся палочкой, заставляя одни предметы перелетать по воздуху, другие исчезать, а третьи чиниться. Ничего удивительного, что малыш бегал по двору с веточкой и выкрикивал: «Вингалдиум левиоса!»

Именно на чердаке и обнаружила их Мэри-Джейн в пятницу вечером жарким июльским днём. Она ужасно соскучилась по сынишке и очень удивилась, что он не встречает её у калитки как обычно. Мэри-Джейн добиралась до Норы всегда на Ночном Рыцаре, так как трансгрессировать она, понятное дело, не умела, а перемещаться через камин побаивалась. Первая поездка на волшебном автобусе оставила неизгладимое впечатление. Выпав вместе с Джорджем у Оттери-Сэнт-Кэчпоул (Джордж в первый раз сопровождал девушку), Мэри-Джейн, кое как справившись с рвотными потугами, смогла лишь вымолвить:

— Спасибо! В следующий раз я лучше пойду пешком!

Оливер всегда поджидал мать у калитки сада Норы, скорее лез к ней в сумки за вкусненьким, одновременно вываливая кучу радостных впечатлений, открытий и сенсаций, свалившихся на юного четырёхлетнего исследователя.

— Мамочка! А у бабули живут настоящие гномы! Я их видел! Мамочка, а Белоснежка у них есть?

— Мамуля! А у дедушки Артура в сарайке есть настоящий телевизор! Только он не показывает мультики, дедушка сказал, что нет, ну, чего-то нет — тричества.

— Мамочка! А бабушка испекла такие вкусные пирожки! Я ей помогал!

— А дядя Рон обещал покатать меня на настоящей гоночной метле! Представляешь?!

Мэри-Джейн слушала щебетанье сына, и ей становилось так умиротворенно и спокойно, что хотелось плакать.

Но в один из июльских выходных Оливер не выбежал встречать Мэри-Джейн. Она, конечно, очень огорчилась, но подумала, что сынишка просто заигрался где-нибудь в глубинах двора. Поприветствовав Молли, как всегда перемещающуюся между плитой и столом, Мэри-Джейн сразу спросила, где Оливер.

Молли тепло улыбнулась:

— Да где-нибудь с Чарли, наверное! Ходит за ним по пятам, вот уж парочка! Да-да, Чарли приехал, разве Джордж тебе не сказал? — пояснила Молли в ответ на недоумённое выражение лица Мэри-Джейн.

Мэри-Джейн по совету Молли направилась сразу на чердак. Там, в нагромождении всевозможных коробок, чемоданов, баулов и прочего хлама, в глубине чердака под свисающей паутиной она и нашла Оливера и Чарли. Чарли самозабвенно рассказывал племяннику очередную байку о Венгерской Хвостороге, и Оливер слушал с тем восторгом и благодарностью, на которые способна чистая и юная душа.

Мэри-Джейн потопталась на месте в нерешительности, боясь нарушить столь увлекательную беседу. Секундное замешательство с её стороны закончилось оглушительным грохотом — Мэри-Джейн неловко столкнула ближайшую баррикаду.

Чарли удивлённо прервал рассказ, а Оливер, увидев мать, радостно подскочил с перевёрнутой кастрюли, на которой сидел.

Так Мэри-Джейн познакомилась ещё с одним Уизли. Чарли сразу понравился ей. С ним было очень легко общаться, он был хорошим слушателем. Чуть застенчивый и немногословный, он мог часами возиться с Оливером. У Чарли было доброе сердце, впрочем, все Уизли отличались этим качеством. Мэри-Джейн давно уже с благодарностью влилась в эту удивительную семью, которую так неожиданно ей преподнесла судьба.

На выходные иногда наезжали и остальные Уизли, и Нора тогда походила на хаотичный муравейник. Как Молли управлялась со всем этим хозяйством и как ей удавалось, допустим, выдавать всем утром чистые одинаковые носки, для Мэри-Джейн оставалось загадкой.

Рон и Джинни появлялись набегами, Перси и того реже, так что больше всего времени Мэри-Джейн проводила с Джорджем в магазине и с Чарли на выходных в Норе. С Чарли, пожалуй, уже к третьим выходным у неё сложились такие тёплые отношения, что вся первая неловкость общения давно исчезла. Они говорили много о работе Чарли, о жизни волшебников, об успехах Мэри-Джейн в лавке Джорджа и её интересах.

Лето катилось своим чередом по холмам и пустошам живописной Англии. Отпуск Чарли подходил к концу. Он полностью поправился и с нетерпением ждал возвращения в Румынию. В тоже время эти недели были редкой возможностью повидаться с родными, побыть в милом доме, и Чарли испытывал тоску от скорого расставания.

В один из последних выходных, в конце августа, Мэри-Джейн разговорилась с Чарли о его личной жизни. Глядя, как Чарли возится с Оливером, Мэри-Джейн не выдержала и всё же спросила:

— Чарли, а почему ты не женишься? Ты был бы таким замечательным отцом!

Что-то дрогнуло в лице Чарли, и Мэри-Джейн почувствовала себя неловко.

— Ох, Чарли, прости… тебе неприятно. Как говорит твоя мама, я тактична, как Хагрид.

— Всё нормально, Мэри-Джейн.

Чарли немного помолчал, уйдя в свои мысли. Оливер унёсся в гараж к Артуру, а Мэри-Джейн сидела рядышком с Чарли с чашечкой кофе в руке на заднем крылечке. Душный пыльный день сменился вечерней прохладой, в сумерках чувствовалась приятная свежесть и умиротворение. Было так хорошо и спокойно просто вот так сидеть рядом с другом. Такие вечера располагают к задушевным беседам, о воспоминании о которых на утро становится слегка неловко. Но Чарли устал всё носить в себе. Он почему-то полностью доверял Мэри-Джейн, а может просто захотелось наконец-то сказать вслух то, о чём никто не знал, что тяжёлым грузом лежало на сердце.

— Знаешь, Мэри-Джейн, может я и пожалею о том, что тебе скажу. Не хочется увидеть в твоих глазах отчуждение и презрение. Но я хочу, чтобы ты знала. Странно, но именно с тобой я могу об этом поговорить. Ни с мамой, ни с братьями. Мне тяжело всё объяснить, но я попробую. А там уж будь что будет, всё равно уже так устал всё носить в себе.

Ты спрашиваешь, почему я не женился? Мама, кажется, уже давно оставила свои надежды увидеть меня в качестве отца большого семейства. Дело в том, что я, как бы сказать, не вполне нормальной ориентации, как сейчас говорят. Нет, женщины у меня были, и даже с одной девушкой я довольно длительно встречался, но всё это не то. Ох, Мерлин, как же трудно всё это объяснять.

Моим совладельцем на ферме уже давно является Брайан, я познакомился с ним сто лет назад, ещё в первые годы работы в Румынии. Он чуть старше меня, а впрочем, не в этом дело. Сначала у нас сложились просто дружеские отношения. Я тосковал по Англии, он тоже родом отсюда, и мы находили много общих тем для разговоров. Брайан стал мне настоящим другом, опорой, я тянулся к нему, зная, что он всегда поддержит в любую минуту. Знаешь, некоторое родство душ, я бы сказал. Я встречался тогда с Элизабет, у нас даже всё было вполне серьёзно, она работала в столовой, обслуживающей ферму. Брайан тоже ухаживал за одной дамочкой из офиса управления. Сразу я не понял, что что-то со мной не так, а когда понял, то просто ужаснулся и впал в ужасную депрессию. Я отгонял свои мысли, настраивал себя на то, что это всё просто разыгравшаяся фантазия и ничего более. Мне было так приятно всегда общаться с Брайаном, мы столько вместе пережили, что вполне нормально, что я так тянулся к нему — уговаривал я себя. Но всё было гораздо сложнее. Я чувствовал, что в его присутствии я испытываю эйфорию, начинали бродить смутные необрисованные желания. Ни с Элизабет, ни с кем другим такого не было. Я долго копался в себе, пытаясь понять природу своих волнений. Однажды, когда мы с Брайаном пропустили уже не по одной бутылочке пива после работы, он наклонился ко мне, чтобы что-то доверительно прошептать на ухо. У меня возникло такое жгучее желание его поцеловать, что я ужаснулся. Это бред какой-то! Я испугался, что если Брайан сейчас увидит, что со мной творится, то нашей дружбе конец. Я пытался избегать его, возненавидеть даже, чтобы поменьше думать о нём, но ничего не мог с собой поделать. Это стало навязчивой идеей. Мне казалось, что я всё контролирую, я не позволял себе никаких намёков, упаси Мерлин! Я пытался независимо существовать, не зависеть от него, но при любой возможности тут же забывал о своих запретах к самому себе. Мы по-прежнему проводили много времени вместе, Брайан поверял мне все свои секреты и тайны, делился всеми сомнениями, и я тоже, кроме одного.

По характеру он сильнее меня. Иногда мы ругаемся, потому что Брайан порой вспыльчив и забывает включить тормоза, а я почти всегда ему уступаю. Потом ему становится стыдно, но он никогда в этом не признаётся. Я очень тонко его чувствую. Ближе человека у меня нет. Я поймал себя на мысли, что думаю о нём и днём, и ночью, и знала бы ты, какие мучительные сны мне снились. Постепенно я смирился со своей дуростью и просто ждал, когда всё пройдёт. Я надеялся, что всё в моём мозгу встанет на место, и я буду относиться к Брайану, как просто к отличному другу, не более. Но не получалось. Временами это накрывало меня так сильно, что хотелось выть. И я не мог, понятное дело, никому признаться в своих чувствах. С ребятами в смене мы постоянно обсуждали чьи-то походы с девушками, постепенно многие переженились и вели размеренный образ жизни семейных людей. Только не я. Я не чувствовал тяги связать свою жизнь с женщиной, какой бы то не было, хотя страстно желал этого, чтобы влюбиться по-настоящему, чтобы было всё как у всех. Я ощущал себя неполноценным и ущербным. Но потом привык жить со своей исключительностью, так скажем.

Знаешь, то, что я испытываю к Брайану не значит, что я кидаюсь на всех мужчин подряд. Почему-то у нас в обществе принято изображать таких как я некоторыми моральными уродами, обязательно с вихляющей походкой и сладким голосом. Горько всё это. Я нормальный человек. Если девушке нравится парень, это же не значит, что она на улице кидается на всех представителей мужского пола, верно? Я люблю Брайана, именно его. За его взрывной характер, за необузданную порой энергию, за доброе сердце, которое он тщательно скрывает под маской напускной грубости. За острый язык. Всё так перемешалось в моей голове. Я полюбил его душу, но так получилось, что полюбил и его всего. Женщины уже не вызывали во мне желания, а его спина, руки приводили в такой трепет, что я зажмуривался, стоя под ледяными струями душа, пытаясь смыть напряжение.

Чарли рассказывал всё это Мэри-Джейн, а она сидела, притихшая, и ловила каждое слово. Чего-чего, а чувства брезгливости она не испытывала вовсе. Как причудливо иногда потешается над нами судьба и природа! Перед ней сидел человек, израненный и измученный, но совершенно чистый. Чарли же испытывал мрачное удовлетворение от того, что всё это говорит вслух. Будь что будет. Он не виноват, он устал уже скрывать от всех свои чувства, боясь прочитать в глазах всё то, что и должно вроде всплыть во взгляде при подобных новостях. На Мэри-Джейн он не смотрел, уткнув взгляд в переплетение своих больших, мужских кистей рук, испещрённых шрамами.

— Так продолжалось довольно долго. Мне с переменным успехом удавалось то победить свою тайную страсть, то она одолевала меня так сильно, что я впадал в депрессию и старался не попадаться на глаза Брайану. Иногда я ненавидел его. Я прятался от него в своей съёмной квартире, не желал видеть, а сам прислушивался, не раздадутся ли его шаги на лестнице.

Однажды, это было в Рождественскую ночь, мы отмечали праздник на ферме. Домой я уехать не смог, у нас должен был вылупиться Норвежский Горбатый, и мы с Брайаном оба оказались на дежурстве. Вечером нам все сочувственно пожелали счастливого Рождества и разбрелись отмечать праздник со своими семьями. Да ещё приболела Лесси, это дракониха, поэтому яйцо с малышом пришлось держать в особых условиях и следить, так как мамаша металась по клетке и передавила бы попросту всю кладку. Но всё прошло нормально. Нам даже не понадобился колдоветеринар, мы управились сами. Определив малыша в ясли и оказав Лесси всю необходимую помощь, мы с Брайном облегчённо закрыли загон и отправились в домик на территории, где обычно проводили ночи дежурные. Мы оба изрядно пропотели и попахивали драконьим навозом, поэтому решили сперва принять душ. Шутливо споря, кто пойдёт первым, мы стали наперегонки раздеваться. Душ у нас хоть и с удобствами, отменный, но один, поэтому, побросав грязную одежду мы ломанулись в кабинку, хохоча и толкая друг друга. Я опередил Брайана — даром, что ли, я столько лет играл в квиддич, и с победным кличем включил воду. Стоя под струями тёплой воды, с наслаждением смывая всю усталость и пот, я вдруг почувствовал, как Брайан (а кто же это мог ещё быть?) дотронулся до моей спины. Прикосновение стрельнуло, как заклятием, я думал, что Брайан ушёл, признав своё поражение. Я повернулся и встретился с ним взглядом. Ох, Мэри-Джейн, не твоим бы нежным ушам слушать всё это. Я увидел в его взгляде такое сильное желание, что просто не поверил. Голос совсем пропал.

— Брайан, ты…

— Только если ты хочешь…

К чёрту всё! Мы набросились друг на друга. Мы целовались так страстно, что, наверное, вода нагрелась от наших тел. Это было так удивительно, так волшебно. То, что я годами гнал от себя, чему не позволял до конца оформиться в своём сознании, на что ставил спасительное табу, всё рухнуло в один момент. Я не буду тебе, конечно, рассказывать, что мы вытворяли, и как это было, но когда я уснул с Брайаном в обнимку уже под утро, я был счастлив. Как никогда в жизни. Я чувствовал удивительную гармонию и правильность своего состояния, несмотря на всю абсурдность происходящего. Нам повезло, что день был праздничный, и на утро не явилась на смену вся бригада по причине выходного. Вот уж был бы номер! Мы спали как младенцы, проспав даже утреннюю кормёжку своих подопечных. Проснулись от рёва Лександра, Валлийского зелёного, который отличался отменным аппетитом и начинал беспокоиться уже при десятиминутной задержке еды. Мы подскочили, наспех оделись и понеслись выполнять свои непосредственные обязанности. Приходилось работать за всю бригаду, поэтому освободились мы только около полудня. Мы не говорили о вчерашнем, да и говорить-то было некогда, столько забот свалилось. Проверив Леcси и малыша напоследок мы наконец-то смогли позволить себе чашку кофе, хотя была уже пора обедать. Вечером нас должны были сменить следующая пара дежурных, и мы, заполнив журналы наблюдений и дежурств, с облегчением устроились на кухоньке.

Я боялся посмотреть в глаза Брайану, боялся увидеть в них презрение и, что ужаснее всего — отчуждение. Меня холодным потом прошибало от мысли, что мы всё испортили, что нашей дружбе конец. Брайан подал мне бокал с капучино и задержал свою руку на моей:

— Чарли… Посмотри на меня!

Я с болью взглянул в его родные глаза, как гипнотизированный, ожидая своего приговора.

— Я ни о чём не жалею, Чарли. Я хочу, чтобы ты знал, то, что случилось — не минутное помешательство. Что случилось, то случилось, пролитого зелья не соберёшь. Зачем нам пытаться прятать всё в себе? Почему мы должны сделать вид, что ничего не было? Я знаю, ты думаешь, что это неправильно и так не должно быть. Чарли, а кто знает, как правильно? Правильнее иметь девочек по вызову? Праведнее любить свою жену и гулять от неё налево? Справедливее спать с мужем и мечтать о другом? Где она — правда, Чарли? Я же вижу, что это уже давно… я больше не хочу сдерживаться… Я люблю тебя.

Господи, я слушал его слова, и земля уходила из-под ног. Казалось, я слышу самое невозможное признание, самые смелые мечты сбывались, но почему же было так больно и горько? Может, всё же иногда не нужно, чтобы наши мечты сбывались? У нас нет никакого будущего. Для общества мы всегда будем изгоями, и самая горечь от того, что я вынужден скрывать свои чувства, которые гораздо сильнее, чище, чем у кого-то из, так скажем, нормальных.

Мы живём с Брайаном уже много лет. За эти годы мы не надоели друг другу, а наоборот стали настолько близки, что понимаем каждый другого с полуслова, и даже с полумолчания. Никто не знает про наши отношения. Хотя, может, и догадываются, да мне плевать. Я устал уже жить в вечном дискомфорте. Я боюсь огорчить маму, боюсь увидеть презрение на лицах Рона и других, но больше всего я боюсь, что кто-нибудь обидит моего Брайана. Это больше, чем любовь. Так не бывает. Боги посмеялись над нами, это такая мука, Мэри-Джейн. И я рад, что рассказал тебе всё. Знаешь, даже как-то полегче теперь…

Чарли оторвал взгляд от созерцания переплетения своих пальцев и перевёл его на Мэри-Джейн. Глаза Чарли, огромные сейчас и почти чёрные от пережитого, включали в себя столько боли и столько широты души одновременно, что у неё перехватило в горле.

— Господи, Чарли… Ты не виноват. В жизни всякое бывает, уж поверь мне! Я хочу, чтобы ты не чувствовал себя изгоем, ты не более ненормальный, чем другие. Ты удивительный человек! И я рада, что познакомилась с тобой. А за признания твои спасибо. Это дорогого стоит, я признательна тебе за твою откровенность. И знаешь, я совсем не презираю тебя и Брайана.

— Спасибо, Мэри-Джейн. Ты не представляешь, как мне важно было это услышать.

Через неделю Чарли отбыл в Румынию. Молли напекла ему в дорогу пирожков и всё вытирала глаза платочком, когда он утром собирал свой походный рюкзак.

— Ну что ты, ма! Я, может, к Рождеству и появлюсь, ну чего ты? Не плачь.

На прощание Чарли крепко обнял Молли, подкинул Оливера высоко в воздух, к его восторгу пообещав в следующий раз привезти ему фигурки драконов, и поцеловал Мэри-Джейн в щёчку.

— Спасибо тебе, Мэри-Джейн. Спасибо за всё…

— Удачи, Чарли! И поосторожнее там с Хвосторогами!

Уже через минуту на перепутье тропинок осталась лишь пыль от взвихрений трансгрессирующего Чарли, отбывшего в Румынию на встречу своей любимой работе и своей нелёгкой, выбранной им судьбе.