Здравствуйте, мы ваши нарглы (джен)

Каменный пол был сухим и шершавым. Чуть-чуть, едва заметно, подрагивал под ногами. В обуви этого даже нельзя было почувствовать, а сейчас — можно. Я погладила стену, и пальцы кольнуло, как маленькими иголочками. Хороший Хогвартс. Здесь я себя чувствовала почти как дома — там я тоже почти всегда ходила босиком. Но дома-то пол был деревянным, а здесь он каменный, так что туфли все-таки надо найти, а то трясунчики до меня доберутся, и придется идти в больничное крыло, чтобы их выгнать. А мадам Помфри в трясунчиков не верит. Скажет: «Что за глупые выдумки, мисс Лавгуд!» — и напоит противным зельем.

Это потому, что она не умеет их прогонять и учиться не хочет. Папа объяснял, что взрослые часто бывают ужасно закостеневшими и от всего нового просто отмахиваются.

Зачем все-таки нарглы взяли все мои туфли? Лапки-то у них маленькие, гораздо меньше, чем у меня. Или они вьют гнездо для малыша, и обувь им вместо колыбелек? А зачем так много — или у них сразу десяток наргликов рождается? Надо написать папе, ему будет интересно об этом узнать.

Так и думала, что найду свои туфли в этой нише… почти все. Одной пары все-таки не хватало — моих любимых, с деревянной пряжкой. Все-таки у нарглов есть вкус. Я обулась и подошла к ближайшему окну; солнце еще не село, над Запретным лесом поднимался туман — очень красиво, завитками и клубами, похожими на папиных зверей. Интересно, вдруг у них там норы? Или дупла? Надо как-нибудь сходить, посмотреть. Может получиться научный прорыв.

Я бы даже не обратила внимания на тетрадку на подоконнике — мало ли кто ее мог там оставить — если бы не мозгошмыги: их над ней летало целых пять штук. Обычно они только людьми интересуются, а тут тетрадка. Любопытно. С виду совершенно обыкновенная, в черной кожаной обложке. Чистые листы, только на форзаце написано «Т.М. Риддл». В Хогвартсе таких студентов нет. Наверное, это нарглы принесли, в обмен на туфли, которые с пряжкой. Не забыть бы их поблагодарить. Когда тетрадка оказалась в сумке, мозгошмыги влетели следом. И даже специальная считалочка-прогонялочка, которой меня папа научил, на этот раз не сработала. Ладно, пусть пока сидят — они не тяжелые.

Нарглы мне встретились почти у самого Большого зала — те двое, которые приехали со мной из дома. Почему-то они смотрели на меня непонятно, с какой-то отчаянной надеждой. Вообще-то я плохо понимаю нарглов, уж очень они своеобразные, но все-таки я попыталась их расспросить. Кажется, обувь мою они не брали, и детей у них пока быть не могло. Что-то им для этого нужно было, и вроде бы, я даже могла бы для них это достать… если бы поняла, что это такое — мерцающий свет, призрачная полусущность, антиэнтропийная протоплазма. Ну вот где я подобную штуку возьму?

Преподаватель ухода за магическими существами шарахнулся прочь, как только я к нему приблизилась. Неужели я страшнее дракона? Когда я только попала в Хогвартс, то сразу попыталась с ним познакомиться, но, к сожалению, безуспешно — в существование папиных зверей профессор категорически отказывался верить. Я была очень разочарована, но пока не оставляла надежды его убедить.

— Профессор Кеттлберн!

— Мисс Лавгуд, — профессор выглядел так, будто не сбежал только потому, что на него смотрели студенты.

— Вы не могли бы меня проконсультировать? Пожалуйста.

— Мисс Лавгуд, вы ведь только первокурсница. Вы еще даже мой предмет не начали изучать.

— Но я заранее интересуюсь. А потом обязательно его выберу, и он у меня будет самым любимым. Может быть, я даже исследование проведу — с вашей помощью, конечно.

Профессора передернуло.

— Ну так что же вы хотели у меня спросить? Надеюсь, не про мозгошмыгов?

— Нет-нет, что вы! Про нарглов. Я понимаю, что сами вы с ними не встречались, но может быть, вам известно, где можно узнать о том, как у них проходит деторождение? Особенно меня интересует все, что касается влияния на этот процесс призрачных полусущностей. Какая-нибудь литература, монографии…

Профессор остановил меня взмахом руки, нервно достал из внутреннего кармана мантии пергамент и зачарованное перо, расписался на листке и сунул его мне.

— Это пропуск в Запретную секцию библиотеки, мисс Лавгуд. Поищите, возможно, вам удастся что-нибудь про нарглов найти.

Ну, по крайней мере, это было лучше, чем ничего.

— Большое спасибо, профессор Кеттлберн.

Тот только отмахнулся.

Когда я после ужина пришла к себе, оказалось, что у меня кончились пергаменты для писем. Странно, вроде бы их оставалось еще штук пять, не меньше. Я с ногами залезла на постель, задернула шторки и открыла тетрадку, чтобы вырвать оттуда листик и написать письмо папе. И на первой же странице красовалась надпись: «Эй, ты куда пропала?»

Это было очень, очень интересно — живой дневник. И общаться умеет вполне понятным языком, не то что нарглы. Я уже собралась было ответить, что никуда не пропадала, у себя в комнате сижу, как вдруг мозгошмыги странно оживились, начали суетиться и мельтешить. Верный признак, что здесь что-то нечисто. К счастью, у меня самый умный на свете папа — так, как он, в мозгошмыгах не разбирается никто. Все, что нужно, уже было у меня в сумке: и коробочка с рябиновой золой, и ясеневая палочка. Папа меня часто брал в экспедиции, там я и научилась пользоваться рунами и считалочками — и для того, чтобы приманить разное зверье, и для того, чтобы отпугнуть чудовищ. На четыре угла тетради легли Альгиз — руны защиты. Я представила, как в груди восходит золотое солнышко, освещает обложку своими лучами — руны засветились и погасли. На этот раз я не стала лениться и прочитала считалочку-прогонялочку целиком, все пятнадцать строф. Мозгошмыги сбежали уже на пятой, но я все равно добралась до самого конца. В таких случаях лучше перестраховаться.

Пообщаться с дневником все равно очень хотелось. Однокурсники считали меня странной и никак не могли запомнить мое имя. Нарглов было сложно понять, а с мозгошмыгами я сама разговаривать не хотела. Но что, если дневник хочет меня обмануть? Заговорить и заставить сделать что-то опасное? Я вдруг вспомнила профессора Кеттлберна, улыбнулась и взяла в руки перо. Я сама кого хочешь заговорю.

— Скажите, пожалуйста, чем вы кормите своих мозгошмыгов?

Минут пять ничего не происходило, и я уже было решила, что ошиблась, в дневнике никто не живет, а ту, первую надпись я как-то умудрилась не заметить. Но потом обе надписи медленно растаяли, и вместо них появилось:

— Что?

— Понимаете, они у вас удивительно жирные. Вы специально их откармливаете? Как вас, кстати, зовут?

В общем, оказалось, что в дневнике живет мальчик Том — хотя какой он мальчик, на пять лет меня старше — который очень заинтересовался папиными животными. Ну, здесь меня просить не надо — я начала с мозгошмыгов и стала все по порядку о них рассказывать. Том внимательно читал и задавал умные вопросы. Как же все-таки было приятно пообщаться с понимающим собеседником!

Так прошло несколько месяцев. Я рассказывала Тому о папиных зверюшках, о своих однокурсниках и преподавателях, а он объяснял мне, как накладывать заклинания на вещи, чтобы нарглы, или еще кто-нибудь, не сумели их утащить. Вообще, я от него много всяких полезных штучек узнала. Он все описывал даже подробнее, чем учителя — видимо, жилось ему скучно и хотелось хоть с кем-то, хоть о чем-то поговорить. Настораживало только то, что к тетрадке постоянно возвращались мозгошмыги — защиту я обновляла каждые несколько дней — а информацию о самом Томе приходилось буквально клещами вытаскивать. И еще мальчика из дневника почему-то интересовал Гарри Поттер. Ну, в этом я ничем не могла ему помочь, Гарри я видела только в Большом зале и даже не разговаривала с ним ни разу.

На Рождество я поехала домой и показала дневник папе. Он нахмурился и куда-то ушел, и тетрадку с собой взял. А потом у нас состоялся Серьезный Разговор.

— Луна, ты знаешь, кто такой Том Риддл?

— Мальчик, который учился в Хогвартсе в сороковые годы. Он дружил с василиском и оставил в дневнике себя-воспоминание.

Папа аж поперхнулся. Мне тоже было не по себе, когда я услышала, что Том хочет познакомить меня с живым василиском. Я бы, пожалуй, не стала отказываться, но для этого нужно было позволить ему запустить мне в голову мозгошмыгов, чтобы они пошипели на какую-то дверь, а папа мне строго-настрого запрещал это делать. Том ругался, спорил, писал, что ничего страшного от одного раза не будет — но я-то знаю, что папа намного лучше разбирается в мозгошмыгах, чем какой-то мальчишка, пусть он и старше меня.

— Том Риддл — так звали Волдеморта. Это его настоящее имя.

— О-о. Это многое объясняет. Но ведь тот Том, который в тетрадке — он еще не Волдеморт. Он всего лишь мальчишка, хоть и очень умный. И мне нравится с ним общаться. Он забавный.

Как ни уговаривал меня папа отдать тетрадку невыразимцам, я отказалась наотрез. Том был моим единственным собеседником в Хогвартсе, я не могла просто взять и избавиться от него. Я поклялась быть очень-очень осторожной и уехала обратно в школу с дневником. Тому мы ничего не сказали.

А в мае Том предложил на новолуние провести в Запретном лесу ритуал — мол, тогда он сможет обрести тело. Мы немного поспорили, и выяснилось, что ритуал можно проводить хоть прямо сейчас, в гостиной факультета, хоть завтра днем, просто Том верит в приметы и очень любит всякую мистику. Помочь Тому хотелось: это ведь, наверное, невыносимо — столько лет прожить в дневнике. Но если он получит тело, не получится ли так, что я своими руками выпустила на свободу Волдеморта?

Нужно было как следует все разузнать. Тут и пропуск в Запретную секцию пригодился. Прав был папа. Нельзя слепо доверять людям, которые с мозгошмыгами дружбу водят. Том хотел занять мое тело. Вот же… нехороший человек. Или не совсем человек — но все равно, за что он так со мной? Я почти обиделась, но потом мне стало жаль Тома — это же как надо было парню отчаяться, чтобы добровольно стать девчонкой? И тогда я поняла, что все-таки не зря Шляпа отправила меня в Равенкло. Я не просто умница, я гениальна, почти как папа.

Сделать все я решила в ближайшее воскресенье — и, конечно, днем. Что я, ненормальная, ходить ночью по Запретному лесу? Там же мукры стаями бегают.

* * *

Встала я чуть свет. Мои соседки крепко спали — по воскресеньям они иногда даже завтрак пропускали, валяясь в кровати. Коридоры Хогварса были пустынны, даже привидений мне не встретилось. А вот нарглов было столько, сколько я в жизни не видела. Похоже, мои знакомые позвали всех своих друзей. Я тихонько выскользнула на улицу и пошла к Запретному лесу. Никто меня не остановил.

Лес был нежно-зеленым, солнечные лучи пронизывали его насквозь. И почему я раньше сюда не ходила? Такое замечательное место. Я увидела маленького единорожка и долго смотрела из кустов на танец фей на полянке. Я бы, наверное, вообще забыла, зачем сюда пришла, но меня одернули нарглы, и мы пошли дальше.

То, что мне нужно — четыре рябины почти правильным квадратом — нашлось не так уж и далеко от Хогвартса, над деревьями виднелась верхушка замковой башни. Пришлось долго вырезать руны, читать заклинания — те, что написал Том, вперемешку с теми, что я отыскала в книжках, и папиными считалочками. Сама я бы наверняка не справилась, но нарглы как-то мне помогли, и все стало даваться легко, как во сне, когда можно одной рукой поднять целый шкаф, и никого это не удивит.

Когда прозвучала последняя строфа, в центр круга вошли мои нарглы и сели на обложку дневника. Не было ни грома, ни вспышек света, просто они поднялись, и с ними был маленький лысый нарглёнок с приплюснутым носиком.

Первая мысль, что пришла мне в голову, когда он открыл крошечный безгубый ротик, была о том, что теперь можно считать доказанным: речевой аппарат нарглов прекрасно приспособлен к человеческой речи, просто они сами предпочитают общаться с людьми мысленно, а между собой пересвистываются. А вторая — как интересно Том выражается. Почти все слова мне знакомы, но какие обороты из них получаются, какие небанальные сравнения. Надо бы запомнить хотя бы парочку.

Тут из-за деревьев послышался голос Хагрида, и нарглы шустро рванули прочь, унося с собой орущего детеныша. А я положила тетрадку в сумку и стала затирать то, что до этого целый час рисовала. Не успела, конечно. Потом сам директор Дамблдор со мной целый час разговаривал о том, что я в Запретном лесу делала. Ну, я честно про нарглов рассказала, и что помогала их детенышу родиться. Кажется, он мне все-таки не поверил, даже после того, как я все подробно объяснила. Тогда я оставила ему папин журнал со статьей — может, хоть так он что-то поймет. Но, если честно, надежды мало. Эти взрослые такие странные — кроме папы, конечно.

Короче, директор остался недоволен, снял пятьдесят баллов с Равенкло и назначил мне неделю отработок с мистером Филчем. На моем факультете все сначала сильно возмущались, а потом совсем перестали со мной разговаривать. А вот нарглы были счастливы. Носились с Томом как с драконьим яйцом, кидались к нему сразу, стоило ему только пискнуть тихонько. И все равно Том сначала какой-то квелый был: пятнами часто покрывался и линял трижды в сутки. Но я ему песенки колыбельные пела, как мама мне, травок кое-каких заварила — и ничего, оклемался, бедняжка. Теперь бодренький стал, бегает, с другими нарглами пересвистывается. Цвет у него сейчас красивый такой — серебристый. И кисточка пушистая выросла на хвосте.