В безумие и обратно (джен)

Бартемиус Крауч знал, что такое зло. Он не раз видел его собственными глазами. Приметы этого зла были хорошо видны в халтурных отчетах, в попытках подчиненных пораньше улизнуть с работы, в неистребимых чаепитиях и пустых разговорах на рабочем месте. Он боролся с этим злом и мог без ложной скромности сказать, что преуспел в этой борьбе. Кто-то более наивный сказал бы, что истинное имя этого зла — равнодушие, но Бартемиус считал иначе. Можно быть равнодушным к тому, чем ты занят, и все равно делать свою работу хорошо, качественно, на совесть. А можно — так, как эти. Нет, настоящее имя зла — не равнодушие. У него куда больше имен. Некомпетентность, неисполнительность, глупость, лень, нежелание и неумение работать. У этих людей нет инициативы, нет опоры, нет стремления. Они неспособны ничего сделать, если их не проконтролировать должным образом. Да от домовых эльфов пользы больше, чем от иных волшебников! Эльфы, по крайней мере, не заблуждаются относительно того, насколько они на самом деле жалки. Волшебники же полагают себя совершенством и центром мироздания — каждый из них полагает, все до единого.

Бартемиус рано осознал свое призвание. Оно заключалось в том, чтобы руководить и управлять. Когда остальные терялись, не знали, что делать, боялись решать и брать на себя ответственность, он готов был сделать это за них, и у него получалось. Он должен был стать Министром Магии. Не потому что он был амбициозен, хотя, безусловно, честолюбивых стремлений у него хватало. Но главное, никто не справился бы с этим лучше него. Однако он не смог этого сделать, потому что его собственный сын оказался, во-первых, преступником, из тех, с кем сам Бартемиус боролся, а во-вторых, преступником неумелым, попавшимся на месте преступления. У него хватило наглости пытаться разжалобить его! О чем-то просить! Крауч не знал, что причиняло ему большую боль: то, что он не смог воспитать сына порядочным человеком, чтущим законы, или то, что он не смог научить его делать все на совесть, без ошибок и провалов. В любом случае, Барти был его самой большой неудачей. Свидетельством его некомпетентности. Свидетельством того, что он взялся за дело, в котором ничего не смыслит, и не справился с ним. Завалил, наделал ошибок, вовремя их не заметил. Сгубил собственный проект равнодушием и ленью.

Он никогда особенно не любил сына. Жену — да, но не Барти. Он женился рано, по любви и точно зная, что хочет провести с Валери всю жизнь — ту ее часть, что не занята работой. Хочет опекать ее, заботиться о ней, исполнять ее желания, выходить с ней в свет. Возможно, если бы не ее желание родить ребенка, он долго еще не задумался бы о том, что ему нужен наследник. Его сердце неспособно было вместить еще кого-то, кроме Валери и всей Магической Британии. Но она хотела ребенка — и родился Барти.

Он родился, вырос, пошел в Хогвартс, закончил его, и, оглядываясь назад, в прошедшие годы, Бартемиус так и не смог понять, что они с женой сделали не так, в чем ошиблись. Худший образец некомпетентности: когда даже видя плачевный результат, не можешь понять, какое из твоих действий к нему привело. Барти вырос и отобрал у него все, что его действительно волновало: карьеру и жену. Бартемиус думал, что сполна расплатился за свои ошибки, в чем бы они ни заключались, распрощавшись с мечтой о министерском кресле. Но оказалось, что это было только начало: Валери за их ошибки расплатилась жизнью.

Впервые услышав от смертельно больной супруги ее последнее желание, Бартемиус был решительно против. Он надеялся, что это помутнение, что оно пройдет со временем, не может же она в самом деле хотеть именно этого! Она могла. Она хотела сохранить жизнь Барти любой ценой. Если бы он думал, что это хоть как-то поможет, он самолично отдал бы паршивца дементорам на поцелуй! В обход всех законов, в обход уже вынесенного решения. Но это все равно не спасло бы Валери, только причинило бы ей дополнительную боль.

Он не сразу дал себя уговорить и много раз пожалел о том, что поддался ее мольбам. Он никогда толком не умел ей отказывать. Позже, всякий раз, глядя на Барти, он вспоминал, как оставил жену в Азкабане. Сам, лично, привел ее туда и оставил, как она и хотела. Он ненавидел сына за то, что Валери умерла за него, но он не мог отрицать, что не Барти в этом виноват. Он убил ее сам. Он отдал ее дементорам, и те наверняка в первый же день выпили радость, которую она испытывала от того, что спасла сына. Выпили, не оставив ей ни капли. Он бросил ее в аду.

Его жизнь, впрочем, тоже стала адом. Каждый день держать при себе свою самую большую ошибку, напоминание о том, что он потерял. Каждый день ненавидеть, получать ненависть в ответ, держать под Империо, чтобы не дать этому фанатику вырваться на свободу, держать и не приказывать умереть. Он мог бы не поддаваться на уговоры Валери. Он мог бы убить Барти сразу вернувшись из Азкабана. Он этого не сделал — ради жены и ее жертвы. Он снова ошибся. Почему он всегда ошибался во всем, что касалось Барти?!

* * *

Что-то было не так. Вроде бы, все было хорошо. Бартемиус знал, что ему надо делать, и был счастлив делать именно это. Он был инструментом, проводником чужой воли, и это было хорошо. Это было счастьем. Но это чистое, беспримесное счастье и было неправильным. Он к нему не привык.

Вероятно, это и помогло ему осознать свое положение. Сердце и рассудок издевались над ним, отказывались служить, подсовывая воспоминания вместо фактов, заставляя верить то в одну реальность, то в другую, тянули в сторону обманного счастья, счастья, которого на самом деле не было и не могло быть для Бартемиуса Крауча. Он преодолевал себя и шел. Шел и думал, цеплялся за немногочисленные мысли, стараясь удержать их в голове: сын — Темный Лорд — Дамблдор. Добраться — сказать — предупредить. Сидеть тихо, не мешать, подписывать бумаги... нет! Сын — Темный Лорд — его ошибка. Сказать Дамблдору!

Он шел. Иногда падал. Снова шел, то по родному министерскому Атриуму, то по лесу, то по своему кабинету, по домашнему коридору и снова по лесу, по лесу...

Когда черный пес на его глазах превратился в Сириуса Блэка, он даже не удивился, только напомнил Уизли (или Уэзерби?), что нужно непременно сообщить о побеге Блэка в маггловскую прессу. Займитесь этим немедленно.

— Займусь, — хмыкнул Блэк. — Вот прямо сейчас и займусь, Крауч. Пойдем-ка, тут у меня пещера неподалеку.

* * *

Сириус Блэк хорошо знал, что такое зло. Зло — это не только Пожиратели Смерти с их свихнутым вождем во главе. Зло — это люди вроде Крауча-старшего. Люди, у которых вместо сердца и мозгов законы и инструкции, и больше ничего. Кто-то сказал бы, что у Сириуса просто зуб на Крауча, потому что именно по его отмашке он отсидел столько лет в Азкабане. Но дело было не в этом. Дело было в том, что Сириус ненавидел эти равнодушные законотворческие морды, которым соблюдение процедуры и возможность отчитаться были важнее человеческих жизней. Если бы мир был устроен так, как хотелось бы Сириусу, люди в мире были бы разные, добрые и не очень, но кого там ни за что не было бы, так это живых магловских големов, как их там... роботов, воображающих себя людьми. И без колебания выдающих разрешение на убийство, потому что так эффективнее.

Только этот голем, кажется, сломался. Сидя на земле в облюбованной Сириусом пещерке, он все порывался куда-то уйти, то бредил и хвалился сыном, то рвался к Дамблдору и каялся в ошибке. Неужто даже у бездушной машинки для производства приказов есть совесть? Неужто она его наконец-то заела? Не прошло и пятнадцати лет!

И что с ним теперь, интересно, делать? Неизвестно ведь, то ли он просто свихнулся и ему надо в Мунго, то ли сопротивляется какому-то внушению, и тогда ему действительно нужно к Дамблдору. Но сам-то Крауч в таком состоянии может и не дойти. Сириус и до пещеры его еле доволок. Ну почему Крауч наткнулся именно на него, а не на кого-нибудь имеющего свободу передвижения? Да хоть на того же Гарри! Тот бы быстренько сбегал за Дамблдором или сам сопроводил Крауча в Хогвартс, и все бы разрешилось к всеобщему удовольствию. А Сириусу что делать в такой ситуации? И почему он не мог просто пробежать мимо? Ну пес и пес, бежал и бежал себе. Нет, надо было полезть! Как обычно, сначала сделал, а потом начал думать!

Столько раз уже в это влипал — и вот опять! А если Крауч не так уж свихнулся? А если он через полчаса придет в себя и увидит Сириуса? Сириус быстро обыскал Крауча, чтобы отобрать волшебную палочку, но палочки у него при себе не оказалось. Это хоть как-то уравнивало их шансы, если вдруг Крауч станет вменяем. Но все равно, от него нужно было избавиться, и побыстрее. Мало радости сидеть тут вместе с психом. Да и кормить его чем? Крысами, что ли? Нормальной еды, той, которую присылал Гарри, Сириусу и самому было мало. Дождавшись, когда Крауч заснет, Сириус послал сову Дамблдору. Что бы там ни было с Краучем, решать эту проблему все равно придется через него.

Директор прибыл быстрее, чем Сириус смел надеяться. Осмотрел Крауча, разбудил, пролегилиментил и озабоченно нахмурился:

— Это определенно было Империо. Бартемиус смог его сбросить, но это стоило ему очень серьезных усилий. Сейчас он почти безумен.

— Дамблдор, вы должны знать! Хогвартс! Мой сын. Я ошибся.

— Я заметил, — не сдержавшись, фыркнул Сириус. — Кто его так, сэр?

— Волдеморт, конечно. Он, и еще... похоже, мне нужно вернуться в Хогвартс, и чем быстрее, тем лучше.

— Быстрее, еще быстрее, эти документы должны были быть у меня на столе еще вчера. Уизли, почему так долго?

— Вы что-то узнали о планах Волдеморта?

— Да, и эта информация, возможно, серьезно нам поможет. Но действовать нужно быстро, и взять мистера Крауча с собой я точно не могу.

— Как это — не можете? — растерялся Сириус. — А куда его девать, в таком случае?

— Пусть посидит здесь до завтра. К этому времени все в любом случае как-то разрешится. Я ведь могу рассчитывать на тебя, Сириус?

Ему очень хотелось сказать «нет». Но он, конечно же, не сказал.

* * *

Бред Крауча не отличался разнообразием. Но делать все равно было нечего, и понемногу, час за часом подавая реплики и выслушивая ответы, Сириус выудил из них главное: Крауч полагал, что его сын жив и что он угрожает тем, кто в Хогвартсе. Понять, правда это или очередная безумная фантазия, было трудно, но Сириус склонялся к тому, чтобы счесть это правдой. Не зря же директор Дамблдор так спешил обратно в замок! Наверняка ловить Барти-младшего собрался. Мерлин, ну и дела! Он же сам там сидел, когда Барти умер, совсем недалеко! Как так вышло, что он остался в живых? Не могли же дементоры ошибиться и похоронить живого, а он потом откопался и ушел? Нет, все было иначе. Но как?

— Как Барти удалось выжить?

— Да, Барти весьма талантлив, благодарю вас. Вы знаете, сколько СОВ он получил?

— Крауч, меня не волнует его успеваемость. Он же умер в Азкабане!

— В Азкабане. Надо было оставить его. Я ошибся. Всегда ошибался.

— Да неужели! Наконец-то ты это осознал! Значит, ты тоже сумел организовать побег из Азкабана? Да у нас больше общего, чем я думал!

— Валери очень любила детективные романы.

— О нет, опять бред пошел, а только-только стало интересно, — вздохнул Сириус и осекся, взглянул в глаза Крауча. Он, конечно, все еще был не в себе. Но уже мало походил на того безумца, которого Сириус не так давно приволок в пещеру на своем горбу.

— Валери обожала детективы. И зелья. Она это и придумала. Я бы не смог. Никогда не интересовался способами нарушить закон.

— Ну да, если что, ты бы его просто переписал.

— По крайней мере, постарался бы.

Он, конечно, потом снова съехал на переговоры с Министром магии Андорры, но довольно быстро вернулся в сознание. Даже слишком быстро.

— Эй, мистер Крауч. Я тут вдруг понял. Если твоего сына поймают, он ведь тебя сдаст. И куковать тебе в Азкабане за организацию побега.

Крауч криво усмехнулся и добавил:

— И за применение Империо. Спасибо, я в курсе. Но не тебе, приспешнику Темного Лорда, говорить мне о том, как плохо нарушать закон.

— Разговорился-то как. Ты ведь так ничего и не понял, да? Я был невиновен, ясно тебе?! Я никогда не служил Волдеморту! Так что я очень многое могу тебе сказать. Имею право.

— Невиновен, — шепотом повторил Крауч. — Барти тоже так говорил, да. Отец, пощади, я ничего не знаю, ничего не делал, я не виноват. И Каркаров вел себя так же. Каркарова стоит отпустить, Аластор. Он обещал выдать всех, кого знает, и если среди имен окажется хоть одно неизвестное нам, пусть катится в свой Дурмштанг...

Когда Крауч пришел в себя в следующий раз, он, можно сказать, продемонстрировал прогресс. По крайней мере, наконец-то задал вопрос, с которого, по-хорошему, следовало начинать.

— Что вы здесь делаете, мистер Блэк? Почему Дамблдор оставил меня с вами? Какого Мерлина вообще творится в этом вашем Хогвартсе?

— Что я здесь делаю? Наблюдаю за ходом Тремудрого Турнира. Болею помаленечку. В конце концов, патриот я или нет?

— Блэк, вы издеваетесь?

— Конечно. А что мне остается? На остальные вопросы я вам все равно ответить не могу.

Какое-то время они посидели молча. Общаться с сумасшедшим Краучем было куда легче, чем с почти нормальным.

— Что теперь с нами будет? — наконец спросил Крауч.

— С нами?

— Со мной. С вами. С моим сыном. С Гарри Поттером и Темным Лордом.

— Понятия не имею. Поживем — увидим, мистер Крауч.

Этим они и занимались до самого утра. Сидели. Жили. Ждали вестей.