И за что ему такое наказание? (джен)

Кендра Дамблдор проснулась рано утром от странного стука где-то над потолком. Это как минимум настораживало, потому что наверху, на втором этаже небольшого, но уютного домика находилась лаборатория мужа. Покосившись на спящего Персиваля, Кендра решила не будить его: бедняга вчера всю ночь провел в лаборатории, экспериментируя над каким-то новым зельем, которое, по его словам, должно было «излечить оборотней от оборотничества», как бы ужасно это не звучало. Хотя, как думалось Кендре, ученому не обязательно красиво говорить, это удел поэтов.

Женщина прошла в детскую комнату и проверила кроватки. Младшие — Ариана и Аберфорт — спали без задних ног, и лишь кровать Альбуса пустовала. Кендра вздохнула: кажется, она поняла природу стука в лаборатории.

Так и было: поднявшись по лестнице и тихонечко отворив дверь, Кендра увидела старшего сына, сосредоточенно ковыряющегося отверткой в чем-то железном. Неужели он опять «позаимствовал» какое-нибудь маггловское устройство?

— Альбус, — тихо произнесла она, — что ты, ирод, делаешь?

Мальчик обернулся и от испуга уронил отвертку, которая покатилась по деревянному полу с характерным металлическим стуком.

— Я делаю атомную бомбу, мама. Я плочитал пло опыт Том… Томсона, вот, смотри!

Под нос Кендре сунули огромный толстый том, открытый на странице с формулами. Внизу, под огромными и странными значками, были нарисованы какие-то кружочки. Ничего не понятно. Правда, когда Кендра честно сказала это сыну, тот отчего-то удивился.

— Как ты не понимаешь, мама! Томсон описывает модель атома, он говолит, что атомы неделимы! А я говолю, что атомы делимы, и докажу! — Альбус с жаром начал объяснять матери строение атома. Вкупе с тем, что Альбусу не было и семи лет, и он доставал матери головой разве что до пупа, смотрелось это смехотворно.

Однако Кендре было не до смеха.

— Эванеско! — после взмаха палочки так и не достроенная атомная бомба — вещь, на которую Альбус потратил все утро, бесследно исчезла. — Не дорос еще до таких вот экспериментов. Атомы у него… Альбус, ты же волшебник, ты поедешь в магическую школу, зачем тебе какие-то атомы? Нет, я чувствую, что все это закончится нарушением Статута…

— Хогвартса ждать еще долго, а атомы — вот они, — выдавил Альбус и залился слезами. Кендра покачала головой и выставила сына из отцовской лаборатории.

— И чтоб больше не заходил сюда без разрешения, ты меня понял? Давай, беги, — Кендра провела ладонью по голове Альбуса, пригладив чуть вставшую челку, вытерла заплаканное лицо ребенка платком и пошла вниз.

Лежа в постели, Кендре никак не удавалось вновь уснуть — сон не хотел к ней возвращаться, все ее мысли занимал Альбус. Иногда старший отчебучивал такое, что ей становилось тревожно. Альбус рос разумным мальчиком, слишком хорошо развитым для своего возраста, и это было одновременно и хорошо, и плохо. Конечно, ей льстили восторженные возгласы соседей и коллег Персиваля: «Ах, какой умный мальчик! Как вы только его воспитали, Кендра?». Ничто так не радует женшину, как похвала в адрес ее ребенка. Однако было в Альбусе кое-что, из-за чего материнское сердце не находило покоя. Когда Аберфорт, который был немногим младше своего брата, играл с сестрой и гонял мяч с соседскими мальчишками, Альбус читал труды по строению атома. Когда Аберфорт дрался из-за того, что какой-то там Микки назвал его ощипанным гиппогрифом, Альбус ковырялся отверткой в напольных часах, пытаясь разобраться, как они работают. Когда Аберфорт не мог заснуть без очередной «сказки барда Бидля» на ночь, Альбус еще в четыре года раскрыл книгу, прочитал ее за три часа, отложил и сказал, что «эти сказки ему не понравились, мама лучше рассказывает».

Конечно, она не была против увлечений сына, но все заходило слишком далеко. Она знала, нет, была уверена, что все закончится Комиссией по нарушению Статута. Кендра, как могла, успокаивала материнскую тревогу в сердце, ведь в ту пору Альбусу было всего пять. Мальчик поступит в Хогвартс, который способен покорить сердце любого волшебника, жаждущего новых знаний и открытий. И тогда все у них наладится: ребенок увлечется волшебством, его пытливый ум будет направлен в нужное русло, и все проблемы позабудутся.

* * *

Альбус еще раз всхлипнул и сердито скрестил руки на груди. Много они понимают, эти взрослые! Вот и мама туда же — не знает, что такое атом, но нет, все отбирает, все ломает. Он, может, совершил бы великое открытие! На самом деле Альбус изначально не хотел делать ничего предосудительного. Он всего лишь хотел создать бомбу, кинуть ее в реку и поймать больше рыбы, чем этот задавака Микки. Микки был его магглом-соседом, он был уже совсем взрослым и даже ходил в маггловскую школу, в третий класс. Естественно, у Микки получалось рыбачить лучше, чем у Альбуса, но задаваться-то зачем?

Прислушавшись к звукам внизу, Альбус вновь зашел в лабораторию, залез на стул и достал очередную книгу с папиной полки. «Карл Маркс. Капитал» — гласил заголовок. Юный ученый дошкольного возраста залез под стол и принялся читать.

Политические труды по социализму определенно его заинтересовали. Папа часто говорил Альбусу, что книги, которые он приносит с работы, ему читать не стоило, но, в конце концов, как говорил Маркс, книгу которого Альбус сейчас читал, все делалось ради общего блага.

* * *

Если честно, просыпаясь в солнечное погожее утро пятнадцатого сентября 1995 года, Северус и представить себе не мог, что произойдет что-то ужасное. А если говорить еще честнее, не знал этого и нервный, дрожащий Невилл Лонгботтом, чье дилетантское зелье и послужило началом этой адской свистопляски.

— Тема сегодняшнего урока — зелье Молодости. Рецепт на доске. Поттер, прекратите разговаривать, минус десять баллов Гриффиндору! Приступайте все к работе.

Поттер и его дружок, Уизли, сердито переговариваются, несомненно, придумывая ему, Северусу, какую-нибудь страшную кару. Идиоты. Сборище идиотов, которые не могут отличить златоглазку от полыни, а просто открыть и почитать учебник не хватает ума. А ведь поставь он оценки по экзаменам, которые эти олухи действительно заслуживают, обязательно припрется Дамблдор и, со своей тошнотворной улыбочкой, начнет разбираться, «почему вы несправедливо занижаете оценки бедным студентам». Бедные, ага… Это он бедный, потому что их учит.

Ну, а если говорить совсем-совсем начистоту, не мог себе этого представить и главный потерпевший, а именно Альбус Персиваль и далее по тексту Дамблдор. Знал бы — вряд ли даже бы сунулся на треклятый урок, сидел бы у себя в кабинете и пил чай, ой, то есть занимался важными школьными делами.

Но, разумеется, провидцев в школе нет («Внутреннее Око не зрит по приказу!» — возмутилась Трелони), и никто даже в самом страшном кошмаре своего воспаленного сознания и представить не мог, что в пятничный погожий денек на последний урок явится сам директор. Видите ли, надо самому проверить, как работают ученики, может, Северус зря им так сильно баллы занижает. Ну а вообще, судя по всему, Дамблдор просто решил вспомнить молодость. И ведь вспомнил же… Слишком буквально, правда, но все же.

Эх, ну почему, почему он не мог придти, скажем, на урок Хаффлпаффа и Райвенкло? Хорошие, дисциплинированные ребята, и то, что у многих таланта к зельям нет, не мешает им усердно трудиться. Но нет, Дамблдор решил пойти к Гриффиндору и Слизерину. А на Гриффиндоре-то не абы кто учится, а Гарри Поттер и Невилл Лонгботтом, оба одинаково бездарные.

Впрочем, одернул себя Северус, зачатки таланта у Поттера, бесспорно, имелись, и, если бы в мальчишке было бы поменьше лени и нахальства, он вполне мог бы сварить что-нибудь пристойное. А вот Лонгботтом — другое дело. Мальчишка труслив, не адаптирован социально, задерган. У него, видите ли, снейпофобия! О, как, в честь него, простого зельевара, даже фобию решили назвать.

— Добрый день, Северус, — яркая фигура в подземелье выглядит так неестественно. — Нет, нет, не обращайте на меня внимания, делайте вид, что меня здесь нет. Знаете ли, когда от родителей постоянно приходят жалобы на занижение оценок, стоит разобраться во всем самому. Мистер Лонгботтом, вы позволите?

Дамблдор опускается на стул рядом с Лонгботтомом. Тот нервно сглатывает и продолжает помешивать булькающее варево.

В этот прекрасный день ничто не предвещало, простите за тавтологию, ничего плохого. Северус похвалил Малфоя, единственного в этом классе, который сварил более-менее пристойное зелье и снял баллы с Гриффиндора за отвратительные результаты, стараясь не обращать внимания на Дамблдора, который своим взглядом прямо-таки сверлил затылок, а затем… затем случилась самая что ни на есть обыденная вещь — Лонгботтом взорвал котел. Он взорвал котел, и все варево вылилось прямо на директора.

— Пресвятой Мерлин, кажется, я убил Альбуса Дамблдора! — кричит Лонгботтом, прижав руку ко рту. Секунды на три всё замирает в неестественной тишине, а затем ученики, крича от страха, начинают носиться по классу. Лонгботтом закатывает глаза и хлопается в обморок.

Дамблдор исчез. Вместо старика на полу валяется фиолетовая мантия, расшитая полумесяцами, внутри которой что-то копошится. Мантия дергается раз, другой, и в рукав просовывается маленькая худая ручка с обгрызенными ногтями. Браун визжит от страха и падает прямо на Лонгботтома.

— Это что вы там болмочете? Нет, вы мне скажите точно, есть у вас тлуды Менделеева или нет, и не надо голову честным людям молочить! И, вообще, я с утла еще не завлакал, а та помесь гипоглиффа с шакалом, котолая является хозяином этого кабинета, из съестного хланит только лимонные дольки. Вот как знал, извелг, что у меня на цилт… на цилит… на лимоны аллелгия! — директор по-хозяйски расположился в кресле, не доставая до стола даже носом. Северус жалобно застонал.

И за что ему такое наказание?!