Отец (джен)

Ты думаешь, я не догадалась?

Взять хотя бы то, как ты на меня смотрел. Не, на меня и раньше мужики пялились. Кто из-за того, как я выгляжу (хех, девушек-диггеров не так-то много), кто из-за моей фигуры. Она у меня все-таки ничего, что бы я там не говорила. К роже вот у меня претензий до хрена, а к сиськам, заднице, талии в принципе нету. Но не суть важно. Эти козлы вокруг таращились на меня и прикидывали либо как поскорей сволочь меня в ментуру, либо как побыстрей затащить в койку. Кобеля.

Ты смотрел… по-другому. Оценивал. Не как подстилку, а как бойца и человека вообще. Злился часто — видать, не соответствовала я твоим представлениям об идеале. Злился — и продолжал оценивать, потому что я тебе была интересна. И даже не столько как напарник в хорошей потасовке, сколько как… ну, не знаю, личность, что ли. Тебе было интересно все обо мне: что я люблю, что не люблю, откуда тот шрам, откуда этот, что у меня в жизни случалось… Знаешь, ты был первым человеком, который так сильно хотел знать мельчайшие подробности моей бурной биографии. И, наверное, последний. Зоркоглазик, и тот так не интересуется.

Еще ты хотел меня защитить. Неважно, от кого — от нариков из подземки, от Корнелия, от Лигурла этого вашего, от Аиды, в конце концов. Думаешь, я не доперла, кто она такая? Ха, может, я книжек и мало читаю, зато мозгами не обижена. А что, прикольно даже — шляется такая Смерть по миру в виде бомжихи, косой своей в бачках роется… Ты только ей об этом не говори, лады? Она старушка обидчивая, может и разнарядки перепутать. Все, молчу, молчу.

Как ты меня от той заварушки в лесу подальше отпихивал, это надо было видеть! Зря, кстати. Может, я чем-то помогла бы тем бабам с дрынами. Ну, или тебе помогла бы их раскидать. Ну, пусть я, по-твоему, не умею правильно тесак держать. Так у меня ж еще и гвоздодер есть! И бутсы тяжелые — какая-никакая, а подсобка. Но нет, ты пихал меня все дальше и дальше, пока я в кусты не свалилась и футболку не порвала. Не хотел меня втягивать, знаю. Да поздно только, уже втянул. Теперь вот расхлебывай все это с зоркоглазиком и дылдой на пару. А, ну еще с той толстой девахой, как бишь ее там, которая не любит, когда ее толстой называют. Но если она в реале толстая, что тогда?

А как ты на меня из-за одежды, да и не только из-за одежды, наезжал! В точности как тот, приемный, папаша. И куртка ему не нравится, и ботинки, и по метро я шляюсь, и в залазы ныряю, и курю, как паровоз… Они-то с бабой своей хотели этакого ангелочка, мармелад в сиропе, а тут нате вам — получите, распишитесь, за что боролись, на то и напоролись! Завоспитывали вконец, уроды. Поэтому-то я от них и ушла — лучше уж совсем без семьи, чем с такой… Да и ты не лучше… был. Все эти твои белые платьица, в которых и по дворам нормально не пройдешь, не то что по Подземью… Знаешь, а ведь я в детстве хотела белое платье. Длинное такое, без пояса. Маленькая была, глупая. Повзрослела — поумнела. Но платье хотела все равно. Тебе только не говорила. Из принципа.

Хамила я тебе много, да. Привязаться боялась. Просто как-то так получалось, что все, кто хоть чуть-чуть был мне небезразличен… случалось с ними всякое нехорошее, в общем. Друг у меня был в детдоме, хороший друг — его машиной переехало. Девчонка в школе, единственная, кто от меня не шарахался — короткое замыкание в квартире, пожар, умерла через три дня, не приходя в сознание. Вот и ты… Только я к тебе потянулась, душой чуть оттаяла — пропал. Как, куда — никто не знает. Корнелий глаза прячет, разговор на другое переводит, правду не говорит. Боюсь я за этого придурка. Вдруг и он тоже… исчезнет? И как я тогда без вас? Привыкла я к вам. К вам обоим. А ты исчез и оставил меня одну, не считая зоркоглазика. Никогда тебе этого не прощу!

Хотя… знаешь, что? Хоть ты и свалил, гад, двух слов не сказавши, я… я все равно тебя люблю. Возвращайся поскорей, пожалуйста… отец.