Выжившие (джен)

Он всегда ей улыбался. Чаще всего мимолетно, незаметно, одними губами, с горечью и усталостью, но она все равно видела в этом его безмолвное "все в порядке". Это было константой, на которую Чарли могла опираться в минуты трудности, это было той истиной, для которой не требовалось доказательств. Он улыбался — и то зло, которое ее окружало, казалось незначительным, отступало в тень, и она могла с ним бороться.

Чарли знала, что цена этих улыбок неимоверно высока, что там, внутри, сам разваливаясь на сотни окровавленных лоскутов, он находит силы на то, чтобы дарить силу ей. Не только ей. Всем, кто окружал его, он отдавал часть себя — кому-то в большей степени, кому-то в меньшей… отдавал часть от той половины, что принадлежала ему; другая же половина хранилась у Сэма.

Он улыбался — его немое приветствие, и десятки людей сразу складывали перед ним оружие. Он улыбался, и им становилось немного легче дышать. Он улыбался, самым краешком губ, но почти никогда — глазами, перехватывал поудобнее оружие и вел их в бой, и дорога под их ногами уже не была такой тяжелой. Он улыбался, окровавленный, избитый, разломанный — прощался, но они видели в этой улыбке его уверение в том, что все будет хорошо. Он был старшим. Он знал лучше.

Чарли не хотела верить, что он больше не улыбнется.

Когда Кастиэль позвонил ей посреди ночи и попросил приехать, она не спрашивала куда и зачем, она уже знала, даже не поинтересовалась, откуда у него ее номер. От его отстраненного голоса, ничем не отличающегося от прежнего, ее тело задеревенело, и она задала лишь один вопрос, любой ответ на который разбил бы ей сердце. И откуда-то она знала уже и это, но тихо названное короткое имя вонзилось ей в мозг, превратило окружающий мир в руины и сломало опору под ногами. Имя, за которое многие цеплялись в минуту слабости, имя, которое выстукивало сердце в моменты, когда не на кого было больше надеяться.

Она гнала всю ночь через четыре штата, не разделяя время на отрезки, цепляясь глупой надеждой за то, что было «до», но в глубине души знала, что, рвани она хоть на другой конец страны, для нее будет только «после». Огромное, кошмарное «после», из которого нет выхода и никогда не будет.

Через три часа в дороге она не выдержала, сама позвонила Кастиэлю, потребовав у него все подробности, и после ей пришлось остановиться у обочины на десять минут, чтобы справиться с ураганом внутри, прежде чем она снова могла продолжить путь.

Указатели проносились перед Чарли со стремительной быстротой, разделительная полоса превратилась в белую непрерывную ленту, ветер свирепо врывался в открытое окно; она послушно подставляла щеки под его хлесткие удары, потому что это было единственным, что не давало ей сейчас лишиться разума и выбивало все губительные мысли из головы.

В Канзасе ее встретило солнце, но она пролетела мимо.

* * *

Кастиэль ждал ее у входа в Бункер, его бежевый плащ, казалось, посерел, или, возможно, просто у нее рябило в глазах. Лицо было таким же спокойным и невозмутимым, и, если бы Чарли не видела этого выражения в его глазах, она бы не поверила. Звук захлопнувшейся дверцы разорвался набатом в ее ушах, щебень под ногами звучал как треск поломанных костей, когда она шла к ангелу, бывшая задорная рыжеволосая девчонка, сейчас — с рваной раной в груди, и, открыв рот, осознала, что не может ничего сказать. Рыдания рвались из ее груди, как лава из вулкана, грозились снести все ее стены, и ей пришлось вдохнуть несколько раз, чтобы заставить себя успокоиться.

— Мы нужны ему, — вот и все, что сказал Кастиэль; потом он повернулся, и ей пришлось идти за ангелом, туда, где больше не было его.

Она была нужна Сэму, ей нужна была всего лишь одна улыбка.

В Бункере было очень холодно — это было первым, на что она обратила внимание, и только после этого вся тяжесть тишины рухнула на нее сверху. Она сняла ветровку, повесила ее на крючок и тихо прошла к столу, за которым они сидели втроем, с кофе, с тяжелыми талмудами, с оружием. С чувством дома.

— Как он? — спросил Кастиэль, и Чарли вздрогнула. Она подняла глаза, встретившись с мрачным взглядом незнакомой ей женщины; несколько секунд ей потребовалось, чтобы узнать ее: наверняка это была та шериф, о которой ей как-то рассказывали Винчестеры.

— Ни единого звука. Но все-таки ушел к себе в комнату, я думала, он с места не сойдет, — сухо ответила она и, отодвинув стул, села слева от Чарли. — Надеюсь, уснул.

Она перевела взгляд на Чарли, и выражение ее лица чуть смягчилось. Она протянула руку, и Чарли ответила ей рукопожатием.

— Джоди.

— Чарли. Приятно познакомиться.

Туча налетела на лицо Джоди так же стремительно, когда она вновь посмотрела на Кастиэля. Тот стоял в углу, сейчас казавшийся слишком маленьким и слабым. Чарли никак не могла понять, из-за чего он видится ей таким, не могла уловить ту деталь, которая так все изменила. Голос Миллс выдернул ее из зыбкой задумчивости.

— Я не могу насильно впихивать в него еду, — жестко сказала она, но, как бы шериф ни старалась выглядеть неприступной, Чарли прекрасно видела в ее глазах скорбь. — Есть он отказывается, разговаривать отказывается, из комнаты не выходит.

— Я могу переместиться к нему и…

Смешок Джоди — как хриплый лай собаки — резанул слух.

— Вы хоть и ангелы, но мозгов у вас как у курицы, — Миллс нервно тарабанила пальцами по столу, смотря куда-то в стену. — Да он тебя убьет и не заметит.

— Я его друг…

— Да хоть Папа Римский! — рявкнула она. Чарли со своего места видела, как подрагивает уголок ее губ; глаза сверкали сухим, лихорадочным блеском. — Его брат мертв. Слышишь, ты? Мертв. И ему сейчас совершенно плевать на тебя в частности и на весь мир в целом. К нему сейчас лезть — как босиком на минное поле. Заикнись сейчас ему про то, что все наладится и надо жить дальше, он тебя размажет по стенке.

Звенящая тишина накрыла пространство, протянула тонкую, незаметную цепочку между ними. Совершенно разные, чужие друг другу, сейчас они были вместе, по одну сторону стены, сорвались с разных концов мира, ради Сэма, человека, верность к которому объединяла их троих. Из-за Дина, боль от потери которого рвала их на куски, рвала каждого по отдельности, и этими кусками они склеивались вместе.

— Я не верю, что ничего нельзя сделать, — Чарли сама удивилась стали, прозвучавшей в голосе. — Так не может быть. Не может быть так, что все бесполезно. Что это за мир такой, в котором ничего нельзя сделать!

— Я живу в таком мире, — тихо ответила Джоди, на секунду позволив себе оголить эмоции.

Чарли сжала зубы и, тряхнув волосами, уставилась на Кастиэля.

— Заклинания? Ритуалы? Перекресток? Что-то же должно быть! Всегда было!

— Нет. — Короткое слово, сказанное твердым голосом, резануло по сердцу. — Он ушел. Совсем.

Огромный комок застрял в горле, и Чарли всеми силами пыталась сглотнуть его, но это вызывало лишь боль и жжение в глазах. Она мельком взглянула на Джоди — сгорбившись, та сидела на стуле и неподвижным взглядом смотрела на обложку старинного фолианта, лежащего на столе.

— Что значит… — она прерывисто выдохнула, — совсем? Кто сказал?

— Кроули. Мы…

Эмоции разорвались в ней с силой водородной бомбы, и Чарли подлетела на стуле. Отшвырнула его к стене, не обращая внимания на оглушающий звук скрежета ножек по полу, и, сверкая глазами, подскочила к ангелу. Только сила воли не позволила ей схватить его за грудки и хорошенько встряхнуть.

— Кроули?! — почти провизжала она. — И ты ему поверил?! Да ты вообще… да как ты… — она задохнулась от ярости. — Дин умер, а ты стоишь весь такой… спокойный и невозмутимый, и тебе, похоже, наплевать, а Дина… Дин…

Что-то щелкнуло внутри нее и сломалось с тихим стоном. Она прижала обе ладони к лицу и разрыдалась — как давным-давно в детстве, будучи маленькой девочкой, но теперь мамы не было, чтобы ее утешить.

И Дина тоже не было.

Чьи-то руки обняли ее, и она позволила себе прижаться к теплу, заливая белую рубашку слезами. Закусив костяшки пальцев, она давила в себе вопль, рвущийся из груди; тело сотрясалось от плача, который она никак не могла остановить.

— Дин ушел дальше, — прошептал Кастиэль над ее ухом. Она крепко зажмурилась и прикусила губу. — Дальше Ада, дальше Небес. Дальше, чем докуда мог бы достать Смерть или жнецы. Там не действует ни один земной закон, мы не вернем его ни одним способом. Дин свободен.

Глухой стон вырвался из ее груди — последний, рвущий все оставшиеся опоры, после чего остались одни всхлипы, тихие и беспомощные. Прошла вечность, прежде чем она заставила себя отстраниться, и, вытирая лицо ладонями, повернуться. И замерла, сердце больно стукнуло в груди и окаменело. Тень Сэма стояла в трех метрах перед ней: огромные синяки под глазами, запутавшиеся волосы и взгляд — потухший и мертвый, от которого веет могильным холодом.

Чарли почти бегом пересекла комнату и на ходу впечаталась Сэму в грудь, казалось, застывшую и заледеневшую. Она крепко обхватила его руками, лихорадочно шепча какие-то глупые, не нужные и бесполезные слова поддержки, тихо плакала и чувствовала себя сейчас маленькой школьницей. Она должна была быть поддержкой Сэму, но поддержка нужна была и ей. Она сжала челюсти и приказала себе успокоиться. Лихорадочно придумывала фразы, но те казались фальшью, искала в себе силы поднять голову и встретиться с глазами Сэма, в которых увидела бы Дина. Руки Сэма медленно, словно боясь, поднялись и обхватили ее в ответ; она вздрогнула, как от мимолетной боли.

Чарли не знала, сколько они так стояли, вцепившись друг за друга, но голос Сэма, прозвучавший над ее головой, заставил ее отстраниться. Она трусливо уткнулась взглядом в пол, не в силах посмотреть на Сэма.

— За Бункером есть пустырь, рядом с лесом, — монотонно и без эмоций, как робот, сказал Сэм. — Мы сожжем Дина там.

Тихими словами он приговорил их к пожизненным мукам, и как заключенные перед смертной казнью они должны были сказать свое последнее слово, в которое не могли бы уместить все то, что хотели бы передать. Окончательное осознание навалилось на троих и гвоздем забило в землю четвертого, и никакие силы не смогли бы выдернуть его оттуда.

— Мы все сделаем, Сэм, не беспокойся, — Джоди все же совладала с голосом и попыталась улыбнуться, но Сэм даже не взглянул на нее. Развернулся и механическим шагом вышел за дверь. Они смотрели ему вслед, придавленные его горем, которое для них ощущалось лишь эхом, и никто из них не хотел принимать то, что это конец.

— Ты, — отмерев, Джоди повернулась к Чарли, — оставайся тут и приглядывай за Сэмом, если вдруг что. А ты, пернатый, — она указала на Каса, — пойдем со мной. Будешь учиться махать топором, — ее голос на последней фразе все же дрогнул.

Она дернула головой и, больше не смотря на них, быстрым шагом направилась к выходу из комнаты. Кастиэль, помедлив, пошел за ней, но Миллс внезапно остановилась.

— Не ищи его, Чарли, ради всего святого, — попросила она, стоя к ней спиной. — Не надо.

Оставшись в комнате одна, Чарли закрыла глаза и тяжело вдохнула в себя воздух. Ей нужен горячий чай, много чая. Неподвижно постояв еще пару мгновений посреди комнаты, она, как пьяная, поплелась на кухню, скользя ладонями по каждому косяку.

Она не будет его искать, хотя и прекрасно знала, где он. Он с Сэмом, и единственное, что она могла сейчас дать им обоим, — оставить их вдвоем, прежде чем их дороги навсегда разойдутся.

* * *

Чай уже давно остыл, а она продолжала сидеть и неподвижно пялиться в стену, сосредоточившись на еле слышном звуке секундной стрелки. Невыносимая тишина давила на уши, хотелось греметь посудой, лить воду, стучать дверцами, делать что угодно, лишь бы разогнать этот вакуум, но ее словно пригвоздило к месту. Кровь стучала в висках, но это почти не ощущалась, все тело превратилось в студень, и лишь тупая боль в сердце говорила о том, что она все еще жива.

Взгляд Чарли внезапно запнулся о кружку, стоящую вверх дном на сушилке, и легкая улыбка мелькнула на ее губах и тут же исчезла. Тяжелая, белая с золотистым ободком наверху и внизу, с чуть отколотым краем — обыкновенная, невзрачная посудина. Его.

— Ты ведь не думаешь о том, чтобы стащить ее себе на память, как сувенир? Это было бы слишком, тебе не кажется? — ехидно поинтересовался он, в его глазах плясали искорки, которые она видела так редко. — Ты слишком странно на нее смотришь.

Она фыркнула.

— На хрен мне не сдалась твоя кружка. Ты слишком забавно пьешь из нее, чтобы я могла лишить себя такого зрелища.

— Значит, ты смотришь на меня? — он вскинул брови и улыбнулся, она в ответ закатила глаза.

— Ой, заткнись. Твое лицо полностью исчезает в этой бочке, так что — нет. Я смотрю не на тебя. Я смотрю на кружку.

— Значит, я был прав, и ты хочешь ее. Ну давай, Чарли, признайся, что ты тайно коллекционируешь мои вещи.

Она протянула руку над столом и щелкнула его по носу, еле сдерживая улыбку. Чертовски глупый, бессмысленный разговор.

— Если даже это и так, ты никогда не узнаешь.

Чарли дернулась, и от этого неловкого движения ее кружка, стоящая на краю стола, зашаталась и, задержавшись на краю долю секунды, сорвалась вниз и разбилась с хрустальным звоном. Некоторое время Чарли молча таращилась на потеки чая на полу вперемешку с осколками голубоватого фарфора, затем, почти не осознавая своих действий, слезла со стула и села на колени возле лужи. Она механическими движениями собирала осколки, мыслями находясь где-то далеко, и словно видела себя со стороны.

— Если ты так хотел себе мою кружку, мог бы просто попросить, — тихо сказала она. Ответом ей был тихий смех, прозвучавший из пустоты.

Джоди и Кас вернулись через три часа, грязные и изможденные, и на немой взгляд Чарли Джоди лишь еле заметно кивнула головой. Чарли проглотила острый шип, застрявший в горле, и встретилась с усталым взглядом Джоди. Все было готово, и Дин был готов. Они все — нет.

Ночь наступила как-то слишком стремительно, несмотря на то, что весь оставшийся день Чарли просидела, вжавшись в стул и не обращая внимания на Каса и Джоди, ходящих вокруг туда-сюда. Сэм не появлялся. Они подходили к двери комнаты Дина, замирали там и, постояв несколько минут, так же тихо уходили. Никто ничего не мог сказать, они барахтались в реальности как выкинутые на берег рыбы и не знали, с какой стороны подойти.

Все казалось страшным сном, от которого дико хотелось проснуться, но они закрывали глаза, а, открыв, оставались там же: в мире, где больше не было Дина Винчестера.

— Как он теперь будет? — вопрос, полный отчаяния, все же сорвался с губ Чарли, она не смогла его удержать. Кас и Джоди одновременно вскинули на нее глаза. Чарли отвела взгляд. Облизав пересохшие губы, судорожно вздохнула и, склонив голову, спрятала лицо за волосами. — Как…

— Так же, как и раньше, — спустя паузу сухо ответила Миллс. Чарли подавила истерический смешок. — Он терял Дина не однажды. И каждый раз думал, что навсегда.

— Но оно не было навсегда, — с нажимом возразила Чарли, не выглядывая из-за завесы волос. — И он мог жить местью. Ему было кому отомстить. Потом… потом у него оставалась хоть какая-то надежда, потому что он… не видел… — она гулко сглотнула, — тела. А дальше — Кроули. Сэм не успел даже осознать, как у него появился шанс. А сейчас? Что будет у него сейчас? — безнадежность охватила всю ее сущность, когда она осознала единственную значимую сейчас истину: Сэм остался последним. И это не изменить.

— У него будем мы, Чарли, — уверенно, будто доказывал теорему учителю, ответил Кас. — Мы его семья, и мы остались у него. Он не будет один.

Чарли хмыкнула, ощущая, как невыносимая усталость наваливается на нее. Наивность Кастиэля начинала ее бесить. Она подняла голову и заметила, что Джоди смотрит на нее — тем понимающим взглядом, который она не хотела видеть. Чарли повернулась к Касу, почти осязая свою глиняную гримасу, застывшую на лице.

— Дин был его семьей, Кас, — с безжизненной хрипотцой возразила она. — Не мы вырастили его, и не мы провели с ним почти каждый чертов день его жизни. Мы похороним Дина, — ее голос предательски сорвался на этих словах, и ей пришлось выждать паузу, чтобы продолжить говорить, — выскажем тупые слова соболезнования Сэму, обнимем его, черт возьми, поплачем вместе с ним, но мы не будем с ним всегда, как был Дин. Через несколько дней мы все разбежимся в разные стороны, а Сэм останется здесь. Ты понимаешь, Кас? Он останется — и нас не будет. Дина не будет.

Горячие слезы начали душить ее изнутри, она не заметила, как они полились по щекам, как из долбанного крана. Она продолжала озвучивать тот ужас, который давил на нее и который совсем скоро станет реальностью. Ее голос все возрастал и возрастал от наплыва эмоций.

— Дин жил с ним почти тридцать лет. Тридцать. Сэм все это время знал Дина-человека, а мы — почти всегда — Дина-воина. Не нас Дин доставал нотациями! Сэмми, заправь рубашку в брюки. Сэм, обращайся с Импалой помягче, она не корыто. Сэм, хватит занудничать. Сэм, то, Сэм, это, — горло першило, слова спотыкались, ей приходилось с силой выталкивать их наружу, так что она почти орала. — Сэм, все будет хорошо! Сэм, вдвоем мы со всем справимся! Сэм, ты можешь на меня полагаться! Дин никогда его не подводил, и он все время был рядом, когда никого из нас не было! Мы не нужны Сэму, никто из нас не нужен ему так, как нужен Дин. Мы не сможем подобрать тех слов, что говорил он, чтобы успокоить его. Мы не обнимем так, как мог обнять он. Черт возьми, мы даже не выбесим его так, как мог только он. И ты говоришь, Кас, что мы у него есть? — слезы непрестанно стекали по ее щекам, ярость кипела в ней, как бурлящий океан, и боль, терзающая ее, вырывалась с каждым словом. Чарли сжимала кулаки, не обращая внимания на то, что ногти впиваются в ладони, оставляя следы, потому что та агония, сжигающая ее изнутри, была сильнее всего, что она могла еще почувствовать когда-либо.

Она обвела взглядом Джоди и Каса, которые, как истуканы, замерли на своих местах и не смотрели ей в глаза, и горько усмехнулась. Она не узнавала себя и не смогла бы — той Чарли-веселячки с ранами на сердце, которые никто не видел, больше не было. Теперь была другая Чарли, злая, жестокая Чарли, и она не могла спрятать свою слишком большую боль от чужих глаз.

— Может, мы у Сэма и есть. Но главное то… — она замолчала и, когда подняла взгляд, слез в нем уже не было, только принятие и горящая огнем скорбь. — Главное то, что у нас нет его.

Оставшееся время они сидели молча, и когда, около одиннадцати часов Сэм с ввалившимися, опухшими глазами и следами от слез на щеках вышел к ним, держа на руках завернутое в саван тело, боли не стало больше. Она лишь обхватила их когтистыми лапами и не отпускала, пока они шли в ночи через пустырь к кострищу, на котором Дин Винчестер, без маршей, оружейных выстрелов в небо, цветов и речей, найдет свой последний покой.

Не было никаких слов, каждый говорил их молча про себя. Чарли стояла рядом с Сэмом, касаясь своей рукой его, чувствовала дрожь, сотрясающую его тело, но не ощущала своей. Она думала о том, что, наверное, то, что она тогда, в Бункере, не пошла попрощаться с Дином, было правильным, потому что Дин вряд ли хотел бы, чтобы она видела его мертвым.

Она хотела помнить его улыбку, которая была ярче всех этих костров, и она сможет это сделать. Она обвела взглядом стоящих напротив Каса и Джоди. Только теперь Чарли поняла, что ее так насторожило в Кастиэле, нашла ту деталь, которая так его изменила. Его глаза больше не были синими. Серые, как туман поутру, ничего не выражающие — две дыры, через них проглядывала душа единственного ангела, которого смог очеловечить смертный.

Джоди Миллс, с виду каменная, закаленная жизнью гроза преступников, стояла, комкая в руках край своей рубашки, и ее глаза блестели от слез по двум мужчинам, которых в глубине души она уже считала родными. Для Бобби они были сыновьями, для нее стали племянниками, и одного из них она уже потеряла.

Чарли перевела взгляд на огонь, забирающий в свои объятия дорогого ей человека, почти брата. Холод сковал ее тело, несмотря на то, что жар от огня распространялся на метры вокруг; кусая губы, она прилагала все мыслимые и немыслимые силы, чтобы не дать ни единому звуку вырваться наружу, грудь горела и болела от этого издевательства. Казалось, ее сейчас разорвет изнутри на атомы, но Чарли держалась, из последних сил, которые нашла у себя.

— Ты проиграл, так что давай, выкладывай. Ты узнал обо мне за это время больше, чем я знаю о тебе. Так что… Три вещи, которые тебе во мне нравятся?

Он хохотнул и прищурил один глаз, окидывая ее насмешливым и одновременно оценивающим взглядом.

— Твое занудство, твоя настырность и твой… нос.

Она откинулась на спинку стула и сложила руки на груди.

— Ты кошмарный. Ты знаешь это?

— Сэм говорит мне это по сто раз на дню, ? он криво улыбнулся.

— Ладно, мистер Исключительный. А что тогда не нравится?

Он молчал и смотрел на нее странно серьезным взглядом. Она поерзала на месте, ощутив укол смущения.

— Твои слезы.

«Видишь, я не плачу», хотела сказать она, но обнаружила, что голос ей не подчиняется, что глухие рыдания — единственное, на что она способна. Теплая рука Сэма крепко обхватила ее за плечи, и она прильнула к нему, обняв его поперек живота. Несколько горячих капель упали ей на предплечье, и она, не думая, подняла голову. Сэм смотрел прямо на костер, не мигая и не отводя взгляда, и по его лицу одна за одной стекали капли, на секунды повисая на подбородке, а потом срываясь вниз — на землю и на ее руку. Они выжигали новые и новые дыры на ее сердце, и ей хотелось помочь, хоть как-то помочь, но она только и могла, что сильнее обнять его, впитывая в себя его дрожь и слезы.

Она не могла даже близко представить его горе, хотя ей самой было невыносимо больно. Они были сейчас здесь — три человека и один ангел — и в этот момент, стоя у горящей могилы Дина, они все оказались одной отколотой от остального мира частью. Сэм не был охотником, побывавшим в Раю и Аду, Кас — изгнанным с Небес ангелом, Джоди — шерифом, потерявшим свою семью по вине сверхъестественных тварей, она — побывавшей в Стране Оз и вернувшейся оттуда разделенной на две части. И сейчас казалось, что это не они возвращали людей из мертвых, не они спасали планету от краха, что всего этого не было, потому что тогда… Дин стоял бы сейчас рядом с ними.

Они слишком привыкли к постоянным бонусам и дополнительным жизням, а когда на экране их реальности высветилось «Game over», они оказались к этому не готовы. Никто из них не умел отпускать.

— Не хочу верить, что ты ушел навсегда, — боль вырвалась из Сэма в единственных словах, которые он сказал при них вслух; и они ударили в Чарли своей детской ранимостью. — Как ты мог…

Она зажмурилась, но всполохи огня мелькали даже сквозь закрытые веки.

Костер догорел, но боль не превратилась в золу, а разожглась новым ярким пламенем. Чарли тупо смотрела на пепелище, не осознавая, не понимая, не принимая. Ветер ударил в лицо, растрепал ее волосы, и первый пепел полетел над пустырем, в сторону Бункера. Она долго провожала его взглядом и вздрогнула, когда Сэм задел ее за плечо. Она взглянула в его потухшие глаза на сером лице и, помедлив, взяла его руку в свою и чуть потянула в сторону: пойдем. Сэм посмотрел на нее сверху вниз и улыбнулся краешком губ — мимолетно, почти незаметно; лицо снова застыло в страшном выражении скорби и горя, которые он не пытался скрыть.

— Пойдем, сестренка, — шепнул он и, обняв ее, первым сделал шаг в сторону от пепелища.

Треск хрустнувшей ветки под ее ногами был чуть громче, чем звук, с которым ее сердце окончательно разошлось по швам.

* * *

Дни превратились в вакуум, без звуков, без цветов и без эмоций. Чарли двигалась, как марионетка, ощущая, что ее ниточки вот-вот оборвутся, и она повалится вниз сломанной куклой, и поднимать ее будет некому. Она была слишком слабой для того, чтобы быть кому-то опорой, ей самой нужно было за кого-то схватиться. Но ирония была в том, что те, в ком она могла найти поддержку, были сломаны, один — физически, другой — морально.

Сэм тенью ускользал от них все четыре дня, безвылазно сидел в своей комнате, изредка выходя в ванную. Но, когда кто-то из них сталкивался с ним в коридоре, одного взгляда хватало, чтобы понять, что любое слово, которое они произнесут, останется им не услышанным. Кроме одного. Дин. Оно разорвало бы Сэма с мощью гранаты, и взрывная волна ударила бы по ним сильнее, чем по самому Сэму. На второй день Джоди попробовала заставить его спуститься к ним, перепробовала все аргументы: от просьб до стальных приказов, но ответом ей была лишь тишина по ту сторону двери.

— Дин не хотел бы, чтобы ты так обращался с собой, Сэм! — не выдержала она. — Хватит жалеть себя, и иди есть!

Дверь распахнулась так стремительно, что Джоди еле успела отскочить. Сэм появился на пороге, рубашка висела на нем, как балахон, синяки под глазами почти почернели, но взгляд горел такой жгучей яростью, что Джоди, шпигующая будущих зэков как сопливых девчонок, попятилась к стене, чувствуя, как по телу пробежал холодок.

— Иди поешь. Пожалуйста, — тихо добавила она.

Ярость в глазах Сэма почти сразу угасла, сменившись пленкой пустоты, и та сила, которая исходила от него в эти короткие секунды, без следа исчезла. Он снова осел руинами и не мог подняться. Не сказав ни слова, Сэм повернулся и исчез в своей комнате, закрыв дверь.

После этого Джоди окончательно поняла, что не добьется того, чтобы он вышел на кухню и сел с ними за один стол, и тогда она стала просто оставлять ему еду. На третий день, Чарли видела, ее бетонное терпение снова начало постепенно ломаться. Она была слишком прямолинейна, чтобы долго выдерживать эту молчаливую панихиду.

— Слишком мало времени прошло, Джоди, — видя, что Миллс готова на очередной самоубийственный заход, Чарли решила вмешаться. — Я не знаю, сколько вообще должно пройти времени, прежде чем он…

— Он заперся в четырех стенах и маринует себя в своем горе, — сурово отрезала она, вцепившись в волосы. — Пусть он орет, крушит мебель, бьет посуду, обвиняет нас, но не так. Он так свихнется. А если не успеет, то загнется с голоду. Не только он потерял Дина, и не только он любил его.

— Не скажи этого при нем, не соберешь себя по кускам, — горькая усмешка мазнула по губам. — Ты сама говорила, что он убьет любого при малейшем контакте, а теперь злишься. Нам не понять того, что он чувствует.

Лицо Джоди окаменело, и нутром Чарли почувствовала, что совершила ужасную ошибку. Она ничего не знала о жизни шерифа, чтобы говорить про то, что она сможет понять, а что нет. Она уже хотела извиниться за свои слова, но Джоди, вернув своему лицу былое выражение, продолжала:

— Можно сказать ангелу, чтобы проник в его комнату. Его не так жалко, — она хохотнула, но глаза ее оставались такими же холодными. Помолчала мгновение и добавила уже совсем другим голосом: — Он не справляется. Он даже не борется. Сдался, что на него не похоже.

Чарли закрыла глаза, чувствуя, как дрожь пробирает все ее тело. Она поежилась и обняла себя руками за плечи. Здесь снова стало слишком холодно.

— Он думает, что ему не за что бороться, — с ощутимой тяжестью в голосе сказала она. — То, за что он всегда сражался, он не получит. Поэтому он не видит смысла.

— Шибануть бы его так, чтобы все смыслы засверкали у него перед глазами, — мрачно ответила Джоди, но Чарли даже не улыбнулась. Она видела ее грустные глаза, поэтому не могла поверить этому тону.

— Хуже, чем есть сейчас, ты уже не сделаешь, — она поставила точку в разговоре, в котором они так и не смогли бы прийти к единому выводу, и встала. — Пойду прогуляюсь.

Ноги понесли ее в гараж, и она осознала, куда идет, только тогда, когда ладонь легла на ручку двери, ведущую в подземку. Сглотнув горький комок, она осторожно толкнула дверь и щелкнула выключателем по правую сторону. Вспыхнули и тихо загудели тусклые лампы на потолке, освещая огромный гараж, но она не обращала внимания ни на что, кроме Импалы, стоящей в самом углу.

Звук шагов гулко отдавался по помещению, когда она медленно брела к черной Шевроле, и, заворачивая из-за черного мотоцикла, они почти верила в то, что ее взгляд сейчас наткнется на ноги в потертых джинсах, торчащие из-под машины. Но Импала стояла одна, без хозяина на веки безмолвная и холодная леди, которой больше никогда не почувствовать заботу его рук.

Чарли судорожно выдохнула и присела на холодную батарею. Импала взирала на нее пустыми фарами.

— Что смотришь? — задала она вопрос в пустоту и сама вздрогнула от своего слишком громкого голоса. — Он больше не придет.

— Она ведь принадлежала твоему отцу, да?

Он вдруг улыбнулся, как-то загадочно, как фокусник, хранящий единственную тайну.

— Можно сказать, она всегда была моей.

— И как это понимать?

— Вряд ли она бы появилась, если бы я не настоял.

Она рассмеялась чистым, звонким смехом.

— Тот сперматозоид, который спроектировал тебя, еще не сформировался, а ты уже настоял, — она махнула рукой. — Ты ведь сам говорил, что Джон купил ее еще до твоего рождения.

Он неопределенно пожал плечами, и его глаза странно сверкнули.

— Первая ее деталь сошла с конвейера, и она уже тогда была моей, ? он окинул свою машину ласковым взглядом. Она так и не могла этого понять… — Правда, малышка?

Чарли смахнула с глаз слезы и слабо усмехнулась. Черный цвет Импалы, придававший ей стиль и своеобразный шарм, теперь виделся траурным.

— Ты скучаешь, да? Я тоже. Так сильно, — прошептала она.

Некоторое время еще они оставались вдвоем, рано постаревшая девушка из плоти и крови и всегда молодая благодаря стараниям Дина старуха с двигателем и карбюратором; и их обеих он любил, бескорыстно и преданно, до последнего своего шага.

Чарли уходила из гаража, оставляя там, с Импалой, свою часть, и была уверена, что если бы она повернула ключ в замке зажигания, то в звуке мотора расслышала бы тихий звук безутешных рыданий.

* * *

Дверь в комнату Дина была всегда открыта. Проходя мимо, они все поворачивали голову и смотрели туда, почти сразу боязливо отводя глаза. Мимолетным взглядом отмечали идеально заправленную кровать, словно ждали, что он там, сидит в наушниках с закрытыми глазами и, покачивая в такт музыке головой, барабанит пальцами по покрывалу. Но наушники лежали на прикроватной тумбочке вместе с навсегда замолкнувшим плеером.

Комната, которую он всегда содержал в порядке, оставалась в таком же порядке и сейчас, но никому из них ничего не нужно было видеть, чтобы почувствовать это: комната больше не была живой. И воздух был в ней какой-то тяжелый, хотя она пустовала еще слишком мало дней.

Бессознательно, в глубине души, они ждали, что утром, потирая глаза и широко зевая, он появится на кухне и, упав на стул, потребует себе свою огромную кружку кофе. Взъерошит волосы двумя руками, от чего они встанут дыбом, и, открыв один глаз, чуть нахально посмотрит на них и спросит, почему они выглядят так, словно их дементоры покусали. Скажет приевшуюся шутку — может, не к месту — и, как обычно, разрядит обстановку.

Но он не появлялся. Не говорил, что все будет хорошо. Его кружка так же стояла на сушилке с того последнего раза, как он из нее пил. Его рубашки ровной стопкой лежали на стуле, никому не нужные. Оружие покрывалось пылью и больше не блестело. Бункер и их сердца опустели без Дина наполовину.

Они продолжали его ждать, потому что он всегда к ним возвращался. Но постепенно, где-то в глубине души начинали осознавать ту потерю, которую просто не можешь охватить своим разумом за несколько дней. Пуленепробиваемые рано или поздно погибали от удара ножом, и никакая броня не могла оградить их от этого. Так же они бежали от страшной мысли, но побег был заранее обречен на провал, потому что на самом деле они скользили на одном месте.

Чарли потеряла счет времени, не знала, сколько дней прошло там, за стенами, продолжала блуждать в бесконечном лабиринте, задыхалась в нем, но выйти не могла. Поэтому она собиралась найти Джоди, чтобы сообщить ей, что уезжает в город на пару часов. Проходя мимо комнаты Дина, она по привычке повернула голову, чтобы возродить в памяти образ, и сердце ее чуть не разорвалось, когда взгляд споткнулся о фигуру, сгорбившуюся на кровати. Вскрик застрял в горле, когда она поняла, что видит Сэма. Тихий выдох прозвучал в тишине порывом ветра, и Сэм, вздрогнув, поднял голову. Чарли сделала маленький шаг назад, почти ожидая вспышки злости. За все эти дни она только изредка сталкивалась с ним возле ванной, но он словно даже не видел ее, и теперь Чарли не имела ни малейшего понятия, как он на нее отреагирует.

Сэм молчал, но продолжал смотреть на нее. Чарли сглотнула и осторожно переступила порог комнаты. Будто что-то тяжелое сразу приземлилось ей на плечи. Не сводя глаз с Сэма, Чарли подошла к стулу возле кровати и осторожно опустилась на него с таким видом, будто сидение под ней сейчас взорвется.

Она не знала этого Сэма, что сидел сейчас перед ней: небритый, помятый с похудевшим лицом, на котором выделялись лихорадочно сверкающие глаза. Чарли на мгновение задумалась о том, как можно видеть пустоту, — по сути, то, чего нет, но именно это она читала в его усталой, поникшей позе. Она тряхнула головой, отгоняя глупые мысли, и ненароком опустила взгляд. Боль в груди полыхнула огнем, когда она поняла, что ткань, которую Сэм беспорядочно комкает в руках, это футболка Дина, одна из его любимых, тех, что создавала его привычный образ. Глаза немилосердно зажгло.

— Он почти всегда спал на спине, — это были первые слова, которые он сказал с момента похорон, и прозвучали они сухо и безжизненно, как шорох опавших листьев. Чарли вздрогнула. — По крайней мере, всегда, когда я вставал раньше и шел его будить, он лежал именно так. До того, как мы стали жить здесь, он всегда спал на животе, все обнимал свой нож под подушкой, — усмешка порхнула по его губам и тут же угасла. — Он первым принял Бункер как свой дом и до последнего хотел, чтобы и я почувствовал себя здесь как дома. А я и был дома, пока он был здесь, но понял это гораздо позже. А теперь… не знаю, — он фыркнул, но прозвучало это механически и пусто. — Клетка, из которой не выберешься только потому, что он любил это место.

Чарли застыла на своем стуле, не сводя взгляда с пальцев Сэма, аккуратно перебиравшим складки ткани. Голос его звучал монотонно и глухо, как из-за той стороны стены; Чарли не могла принять истиной тот факт, что вряд ли в его интонациях когда-нибудь появится намек на былую силу. Его высосали изнутри, оставив одну оболочку, и ему неоткуда было черпать энергию, чтобы снова стать целым.

Чарли открыла рот, чтобы что-то сказать, лишь бы перекрыть эту режущую тишину, но Сэм снова вернулся к своему безжизненному монологу.

— Иногда я… слышу его, — он поднял на нее покрасневшие от набухших капилляров глаза. — Его голос возникает у меня в голове и говорит мне то, что я должен сделать. Или не должен, — Сэм закусил губу и вновь уставился на темно-синюю футболку в своих ладонях. — Говорит мне, что я должен нормально есть, потому что похож на скелет. Велит побриться и ругает за то, что я веду себя с вами как последняя скотина. Возмущается насчет того, что у меня бардак в комнате. И мне так хочется, чтобы он замолчал, чтобы отстал от меня со своими нотациями, но я даже не… — он судорожно выдохнул и, издав звук, напоминающий приглушенный стон, вдруг совсем не по-мужски уткнулся лицом в футболку Дина и помотал головой. — Я даже не могу представить, что будет, когда я перестану его слышать, ненавижу даже мысль об этом, — слова звучали невнятно из-за ткани, но Чарли было так даже проще. Она не могла смотреть ему в глаза и видеть вместо них две зияющих бездной дыры.

Он чуть раскачивался вперед-назад, не отрывая лица от своих ладоней, в которых была зажата футболка. Чарли хотела лишь одного: выжечь эту картину из своей памяти, потому что ей было физически больно видеть Сэма таким. Больно, неправильно и слишком тяжело. Сэм должен быть сильнее того, чтобы…

Чарли прикусила внутреннюю сторону щеки, возвращая себя в реальность.

Сильнее того, чтобы, как и все обычные люди, оплакивать своего брата? Сэм, может, и не был обычным человеком, но это не означало, что его боль должна была быть какой-то другой, что он должен был стряхнуть с себя скорбь, как собака — воду с шерсти. Чарли знала, что Дин был в Аду, но не знала, где был в это время Сэм, что он делал и как жил. Но одного взгляда в глаза тогда хватило, чтобы понять, что это было самое тяжелое время в его жизни. Возможно, сейчас ему было даже тяжелее.

— Я натыкаюсь на него на каждом углу, — наконец призналась она, хрипло и тихо. — Он почти реален перед моими глазами, и иногда мне кажется, что это не воспоминания, что он настоящий. И он все время шутит, — ее голос сел, и ей пришлось подождать, прежде чем снова начать говорить. — Я не могу вспомнить его другим.

Во взгляде Сэма мелькнуло непонятное выражение.

— Он любил тебя.

Слова ударили неожиданно больно, выломали все хрупкие стены в один раунд. Не любит... а любил. Навсегда прошедшее время. Грудь словно зажали в тиски, и невыносимо хотелось закричать, выпустить из себя воздух, чтобы это давление исчезло.

— Не надо, — мученически простонала она, чувствуя, что вот-вот снова разрыдается. — Пожалуйста, не надо.

— Он хотел бы, чтобы ты знала, — Сэм словно и не слышал ее просьбы. — Он любил тебя больше, чем кого-либо еще.

— За одним исключением, — на выдохе прошептала она и всхлипнула. Предательские слезы сорвались вниз и поползли вниз по щекам; она изо всех сил стиснула зубы и шумно выдохнула через нос. Страшная гримаса горя, исказившая лицо Сэма при этих словах, поразила ее и разрушила почву из-под ног.

— Я люблю тебя.

— Я знаю.

Она прикрыла глаза. Уже позже, как-то нечаянно, она поняла, что, говоря совершенно искренне, он умудрился одновременно спрятать себя за образом, чтобы не дать своей броне заржаветь. Но она не была Леей, а он не был ее Ханом, а эти слова остались единственным утешением ей в том, что он не ушел, не зная.

Сэм убрал ткань от лица, но продолжал сидеть, опустив голову. Сгорбленный, сжавшийся на кровати, он выглядел меньше и уязвимее, чем был на самом деле, и Чарли поняла, что он ее стесняется. Может, и сам не осознает, но остается закрытым, не позволяет отпустить себя. Она вздохнула. Она хотела дотронуться до него, но догадывалась, что это лишь сильнее захлопнет его створки.

— Никогда не прощу себе того, что остался внизу, не пошел с ним, не настоял, — его голос слегка дрожал от тяжелого дыхания. Ладони сжались в кулаки до побелевших костяшек, он держался из последних сил. — Получается, я добровольно отправил его на смерть, и я был совсем рядом, когда он умирал, и я мог быть с ним, но… — внезапно он рассмеялся, и не сразу Чарли поняла, что этим смехом он пытается замаскировать плач, рвущийся из него. — Меня с ним не было.

— Ты же знаешь, он не винит тебя за это. Он ведь наверняка сам тебя не пустил. И я не думаю, что…

— Он улыбался.

— Что? — просипела она, голос внезапно исчез.

— Он улыбался, — глухо повторил Сэм, сканируя застывшим взглядом ткань в своих руках. — Он шел умирать и улыбался нам с Касом. Даже долбанному Кроули улыбался. Я тогда не понял… — Сэм повернул голову в сторону, сжимая переносицу, и внезапно замер. Чарли проследила за его взглядом. Внутри нее все перевернулось. Сэм всматривался в фотографии, стоящие на тумбочке Дина, пожирал их глазами, будто увидел впервые. А потом тумблер щелкнул, и детонатор в нем рванул. Издав беспомощный, жалобный рык, он вскочил с кровати и заметался по комнате как раненый зверь, цеплялся за волосы, потом судорожно запихивал руки в карманы джинсов, снова обхватывал голову, не зная куда деть себя.

— Он прощался с нами, — слова прозвучали хриплым воем. — Я, дурак, не понял… а он знал… знал, что не вернется, — как в лихорадке шептал он, продолжая биться из угла в угол.

Сквозь потоком льющиеся из глаз слезы Чарли наблюдала за Сэмом, пригвожденная к стулу, беспомощная, как котенок. Не в силах больше смотреть на эту молчаливую агонию, она трусливо стала выискивать то, за что могла зацепиться взглядом. Теперь, сидя здесь, а не смотря украдкой из коридора, она поняла, что ошибалась. В комнате до сих пор ощущалось присутствие Дина. На тумбочке рядом с фотографией валялась пустая коробка из-под гамбургера, на вешалке у двери висел длинный сероватый махровый халат, и Чарли не удержалась от легкой улыбки, представив в нем Дина. Наручные часы рядом с плеером, ручка и какие-то листы. Она узнавала его в каждой детали, и от того было еще больнее.

— Я должен думать, что там ему лучше, чем было здесь, что там он с родителями, с Эллен и Джо, и что ему не надо больше нести свою ношу, но я не могу, — срывающимся голосом сказал Сэм. Он сам не мог осознать, почему говорит это, жизнь закалила его на то, чтобы носить боль молча, наедине с собой; но что-то треснуло в нем и, видя человека, который мог и хотел его понять, он позволил себе единственный раз жизни быть полностью честным. Он шумно втянул в себя воздух и взглянул на нее взглядом раненого зверя. — Это нечестно.

Быстрыми движениями размазав по лицу слезы, Чарли вскочила, и впервые за это время ее горе ушло на задний план, исчезнув под любовью и состраданию к человеку, который из всей своей когда-то большой семьи остался единственным. Так же, как и в первый день, она подлетела к Сэму и вжалась в его грудь, и на этот раз он будто только и ждал этого — в ту же секунду схватил и обнял так сильно, что было даже больно. Она позволяла черпать ему свои силы, которых осталось не так уж и много, но именно для этого она их и берегла; кусала губы, чтобы снова не разреветься, ощущая, как дрожит от беззвучных рыданий его тело, как его слезы капают ей на макушку, и волосы от этого медленно намокали, но было плевать. Он тяжело вздрагивал, но не издавал ни единого звука. Ей где-то глубоко грело душу, что он доверился ей, но видеть его таким, поломанным, согнувшимся в три погибели от горя, раздирающего его на куски, было тяжело. Она привыкла видеть Винчестеров сильными, эгоистично привыкла к этому, не подозревая, что когда-то ей придется спасать одного из них.

Через несколько минут Сэм стал дышать ровно и спокойно, и Чарли чуть расслабилась.

— Что ты теперь будешь делать? — вопрос вырвался неосознанно, и она прикусила язык, но было слишком поздно.

— Если бы я только знал, какого черта я буду без него делать, — прошелестел он над ее головой. — Снова сбить собаку и притворяться, что все в порядке, до тех пор пока не накроет… — он невесело рассмеялся. — Я уже столько раз терял его, но... Он ведь всегда возвращался, а теперь нет. Ни через четыре месяца, ни через год. Я не знаю, Чарли. Я даже думать об этом сейчас не хочу. Наверное, буду охотиться дальше, потому что он это делал бы до самого конца. Тем более… не знаю, чего придется ждать теперь. Хотя, откровенно говоря, плевать мне на этот мир, — сталь промелькнула в его голосе. — Мне… мне еще надо сказать Гарту, — его кадык судорожно дернулся. ? Хотя до него это и так скоро дойдет, но будет лучше, если он узнает от меня, — Сэм застыл в ее объятиях. — Лучше… да уж, лучше…

— Хочешь, я поживу тут с тобой? — с легкой опаской тихо спросила Чарли. — Джоди скоро выходить на работу, она уезжает через два дня, вот все боится тебе сказать… Кас налетами, как всегда. Я могу побыть с тобой… если ты хочешь.

— Теперь он будет вообще редко появляться, — хмыкнул Сэм. — Он в основном к Дину прилетал. Когда я попробовал это Дину сказать, то… лучше бы не говорил, — его лицо чуть просветлело от воспоминаний. Сэм глубоко вздохнул; вздох отдался в его груди гулким шумом. — А ты… ты собираешься терпеть злого и унылого меня? Брось, Чарли, ты же не хочешь на самом деле.

Чарли отстранилась и, упрямо сжав губы, посмотрела на него снизу вверх.

— Позволь мне самой решать, чего я хочу, а чего нет. Ты сейчас в таком состоянии, что бутерброд себе приготовить не сможешь, и Дин… — она прервалась, когда Сэм напрягся, — Дин по головке меня не погладил бы за то, что я позволяю тебе загнуться с голоду, — закончила она уже не так уверенно.

Сэм молча смотрел на нее некоторое время, а потом снова притянул в свои медвежьи объятия, так и не отпуская из руки футболку. Он прижал мягкую ткань к спине Чарли и положил ладонь сверху, будто обнимая сразу двоих.

— Спасибо, — прошептал он, закрыв глаза. — Спасибо, что ты есть, Чарли.

Он никогда не сможет сказать ей, что было тогда, когда все рухнуло. Когда он понял, что прошло слишком много времени, а Дин до сих пор не вернулся, когда влетел в тот чертов амбар, и первым, что попало в его поле зрения, — был Дин, лежащий возле обугленного черного пятна на полу. И что он звал, ругался, просил несколько минут, тряс его за правую руку, на которой кожа была выжжена до мяса; потом выл, вырывался из хватки Кастиэля, который пытался увести его в сторону, снова падал рядом с братом на колени и не верил. Орал, как вепрь, и спрашивал, где Каин, чуть не убил Кроули, а тот пытался что-то сказать, что-то, черт бы его побрал, до тошноты разумное, но Сэм не хотел этого слышать.

Сэм никогда ей не расскажет, что все то время, когда он цеплялся за Дина, как за последнюю опору, и безмолвной мантрой просил его открыть глаза и сказать, что все это только долбанный розыгрыш, Дин видел то, что мог видеть только он, и чуть заметно улыбался.