Всё в осколках часов и вишнёвой краске (джен)

Все начинается в четверг.

Сэм не знает, почему это вдруг важно, но это четверг. Седьмой день после того, как Метка Каина исчезла с руки Дина и Тьма погрузила планету во мрак. Седьмой день, как они прыгнули из одной ямы с кипящим маслом в другую, с бурлящей смолой. Но вместе. И горизонт, еще недавно смазанный клубящейся воющей тьмой, кажется светлее, чем был раньше.

— Невидимка в Норфолке? — с притворным удивлением произносит Дин, одной рукой держа руль, другой — еще теплый буррито. — Мы упускаем детали.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — ворчит Сэм. Когда палец в очередной раз не попадает по нужной клавише на клавиатуре, он с силой захлопывает крышку ноутбука и выпрямляется на сиденье. Небраска, черт бы ее побрал. Пьяные дороги и воспоминания, которые до сих пор жгут. — Она убила его сама и разыгрывает трагедию. Возможно. Тогда она просто мастерски притворяется.

Дин фыркает, и Сэм молча с ним соглашается: да, не аргумент. Оно все шито белыми нитками, но лучше попасться в шелковую паутину, чем сидеть в Бункере и мариноваться в соусе из недосказанности и неопределенности.

Дин первый зацепился за это дело, поэтому Сэм не верит, что сейчас, когда они уже в пути, он вдруг решил разыграть скептицизм.

Дин приканчивает остатки буррито одним махом, открывает окно и, скомкав упаковку, выбрасывает ее наружу. Встречный ветер подхватывает фольгу и через полумилю кидает на асфальт.

— Я ей верю. Но вопрос стоит ребром: почему она? — Дин смотрит вперед на дорогу, а Сэму кажется, что он видит перед собой что-то иное. Что-то изменилось, но Сэм не может понять что.

— Ему выпустили кишки, — продолжает Дин, дернув головой в сторону. Сэм выдыхает, только сейчас осознав, что все это время по непонятной причине задерживал дыхание. — На ней ни царапины, одна комната, один диван, между ними фут. Все-таки мы что-то упускаем.

— У тебя есть предложения?

Дин дергает уголком губ.

— Влюбленный невидимка.

— С пропеллером в заднице, разгоняющийся до скорости света? — Сэм закатывает глаза, раздражение вспыхивает искоркой и сразу гаснет. Он тоже не знает.

— Я голосую за то, что все превратилось в радиоактивную чернобыльскую зону, — в голосе Дина, вопреки словам, нет ни намека на шутку. — Неизвестно, что еще она сделала…

Сэм давит в себе вздох и желание взглянуть брату в лицо. Он так до сих пор и не понял, как Дин к этому относится. Без видимого клейма на душе и следа на коже, он не такой, каким был раньше, и Сэм знает, что было бы верхом глупости ожидать этого, но он ничего не может с собой поделать. Он хочет понять, что именно изменилось.

Они пересекают границу, разделяющую Небраску и Канзас, и на пятой миле после указателя Импалу вдруг заносит. Приглушенный рык Дина: «Че-е-ерт!» смешивается с визгом тормозов и грохотом гравия, на который они, дрейфуя, вылетают. Они вертятся как Дороти и Тото в гребаном урагане, пока Дину, наконец, не удается выровнять машину и остановить ее ровно за две секунды того, как они свалились бы в кювет.

Сэм отцепляет пальцы от приборной панели, в которую схватился, и сглатывает вязкую слюну.

— Что за… — хрипит он, но слова забываются мгновенно, когда он натыкается взглядом на беловатое лицо Дина, который сильно стискивает челюсти, будто прячет вопль, вырывающийся наружу. Сэм отгоняет первую фразу подальше — неважно. — Дин, что с…

— Все нормально, — Дин почти давится словами, но не дает ему договорить. Он вдруг резко опускает взгляд вниз, и Сэм невольно прослеживает этот путь. Внутренности превращаются в студень, липкими щупальцами охватывая сердце. Дин чуть дрожащими пальцами сжимает предплечье через ветровку, и в его глазах Сэм читает тот же ужас, что накрывает его самого. Та самая рука.

Дин рывком задирает рукав ветровки, следом — рубашки и неподвижным взглядом смотрит на кожу, на которой больше нет Метки. Сэм видит, как у него дергается кадык и как он на секунду прикрывает глаза, с тихим свистом выдыхая страх сквозь зубы. Сэм стискивает левую руку в кулак и засовывает ее в карман, чтобы не выдать своего напряжения. Неотрывно смотрит на правое предплечье брата и пытается не моргать, подсознательно опасаясь, что стоит ему на секунду прикрыть глаза, и красный отвратительный рубец появится там же, где он был еще неделю назад.

— Дин… все хорошо? — тихо спрашивает он. Дин вздрагивает, но не поднимает взгляда. — Ты что-то почувствовал, да? Тебе больно?

— Все в порядке, — отвечает Дин совершенно спокойным голосом. Сэм почти позволяет себе немного расслабиться. — Просто…

Он замолкает, продолжая разглядывать с тихой опаской свою руку — как страшный музейный экспонат, который оживет в любую секунду и спрыгнет с постамента, чтобы сожрать зрителя. Сэм подается вперед, в последний миг остановив себя от того, чтобы не схватить Дина за предплечье и посмотреть ближе самому. Но и с этого расстояния ему удается заметить, что рука чуть-чуть припухла и на верхней трети предплечья — маленькие красные пятна, будто укусы насекомых. Их штук пять, не меньше. Дин аккуратно обводит пальцем каждое из них, прищурившись, в задумчивости пожевывает губу.

— Что это? — Сэм невольно повышает голос.

— Блохи, — бросает Дин и, сверкнув глазами, закатывает рукав. Он не дает Сэму и рта раскрыть, поспешно добавляет: — Я не знаю. Руку будто свело и ошпарило кипятком, — отпираться не имеет смысла, Сэм все видел. Но Дин и сам не может точно объяснить, что это было.

Сэм вглядывается в лицо брата, выискивая в нем ложь, но не находит. Либо Дин врет, либо сказал правду, третьего не дано, но Сэм знает, что это было для Дина так же неожиданно, как и для него самого.

Гадкое предчувствие шевелится в груди и острыми коготками цепляется за горло. Дин же, наоборот, спокоен, как голем, но Сэму не нужно видеть, чтобы знать. Он до чертиков напуган.

— Она ведь не может вернуться, да? — вопрос вырывается против воли, Сэм не успевает его удержать. — Это же бред.

Плечи Дина вдруг расслабляются.

— Что-то вроде фантомной боли, — отвечает Дин, выводя Импалу обратно на трассу. — Вросла в меня, будто она — моя часть, и вдруг ее ампутировали. Просто была слишком долго.

И Сэму совсем не хочется знать, что Дин наверняка говорил совсем не о жжении на руке и что убеждал он в этом больше самого себя, чем его, но он все равно знает. Он кивает сам себе, подавляя все рвущиеся наружу слова, от которых никому не стало бы легче, и, потянувшись вперед, включает радио.

Первые секунды радио плюется и харкается помехами, и перед тем, как по ушам начинают бить визгливые аккорды панк-рока, сквозь серый шум будто сам апостол Петр бормочет свое откровение: “…И повелит Он им, дабы пошли они в огненный ручей, а дела каждого предстанут перед ними. И воздастся каждому по делам его…”

Сэм остервенело долбит рукой по кнопкам. Дин криво ухмыляется.

— Библейская волна? — то ли спрашивает, то ли утверждает он. — Не думал, что скажу это, Сэм, но лучше уж пусть Тейлор Свифт.

Сэм проглатывает просьбу повернуть обратно.

Бесы тихо бьют в гонг.

Они приезжают в Норфолк через три часа сразу к дому Тарстонов, вернее, единственной теперь оставшейся Тарстон, после того как вчера ее мужа закололи на собственном диване за просмотром телевизора. Ничего сверхъестественного или же ничего сверхъестественного сверхъестественного, если бы не тот факт, что Джоанна Тарстон в этот самый момент сидела на том же диване и смотрела тот же телевизор и ничего не заметила.

— Я… я не знаю, — Джоанна комкает в руке бумажный носовой платок, испуганная и дрожащая, как маленькая мышь. — Я не знаю, как это вообще возможно.

Вдова разражается истошными, протяжными рыданиями. Дин и Сэм синхронно прячутся за кружками поданного им кофе, пережидая, пока хозяйка дома немного успокоится. Слов утешения нет, или же Дин слишком зачерствел за год, пока носил Метку, и мысли не формируются во фразы. Сэм пытается не думать о произошедшем в Импале, но оно лезет в голову само, сносит все картонные заслонки, за которыми он прятал страх за брата все месяцы. Сейчас он даже не может понять, что они здесь делают.

— Было около восьми вечера, мы с Марком смотрели телевизор, — изредка всхлипывая, наконец продолжает она. — Все было совершенно спокойно, и я… я… — Джоанна громко сморкается в платок. — Я не понимаю, когда и… как, но потом я повернулась к нему, чтобы попросить принести мне воды, а он уже лежал… мертвый, — последнее слово она почти воет. Дин с тихим вздохом поднимается с кресла и, сделав два шага, опускается на диван рядом с Джоанной, неловко похлопывая ее по плечу.

— У него был распорот живот, — Сэм не спрашивает, а утверждает, и вдова Тарстон начинает голосить еще сильнее. Дин хмурится, посылая брату предупреждающий взгляд, но Сэм на это лишь дергает плечами. Никакого желания размениваться на прелюдии у него сейчас нет.

Все равно они не выясняют ничего нового, чего не было бы в полицейских сводках. Марк Тарстон чист, как стеклышко.

Сэм затаптывает в себе непонятную злость. У Дина есть намного больше поводов терять контроль, но он ведет себя как ни в чем не бывало, и Сэм не может понять, игра ли это. Он признает в глубине души, что просто раздувает из мухи слона, но его почти физически тянет обратно в Лебанон зарыться в библиотеку и увериться в том, что Метка не может вернуться по собственному желанию, хотя он и перечитал про нее все, что только нашел, когда пытался спасти Дина.

Но пока они не разберутся, кто или что убило Марка Тарстона, они не вернутся в Бункер, и именно этот факт Сэма и раздражает. Это их первое дело после… всего, но Сэм этого не ощущает. Словно на заднем фоне все еще сверкает багрово-красным Метка Каина и глаза Дина в зеркале медленно наливаются черным.

Он ничего не говорит, пока они едут в мотель, и Дин, одной рукой держа руль, полдороги неосознанно почесывает правое предплечье. Сэм лишь хлопает дверью чуть сильнее, чем требуется, когда выходит из машины.

Страх маскируется раздражением лишь первые часы.

Первая мысль Сэма, когда он распахивает глаза в середине ночи, услышав, что Дин вскакивает с кровати: “Хорошо, что мы не в Бункере”. Здесь они не разделены коридором и стенами, но Дин все равно успевает захлопнуть дверь в ванную прямо у Сэма перед носом.

— Открой! — орет Сэм, прижимая ладонь к ламинатину, разделяющему его и брата, и ему плевать, что он может перебудить половину мотеля. — Открой, или я вышибу к чертям эту дверь!

— Иди спать, — приглушенно раздается из ванной. — У меня прихватило живот, а ты ведешь себя как дебил.

— Это самая неправдоподобная ложь, которую я только слышал, — отвечает Сэм, а сердце скачет, долбится в его груди, как испуганная птица. — Открой. Пожалуйста.

Дин матерится, ругается, почти шипит, как рассерженный кот, но дверь все же открывает. Стоит замку щелкнуть, Сэм дергает дверь на себя и влетает в ванную комнату, чуть не сбив Дина с ног. Злого, недовольного, но вполне живого, не истекающего кровью Дина. Разве что бледного до невозможности, и этого достаточно, чтобы страх запустил в Сэма свои когти.

— Что? Снова? — он хватает Дина за ладонь, тянет на себя, но Дин тут же выскальзывает из его хватки и обхватывает себя руками в защитном жесте. Сэм успевает заметить, как его лицо на секунду искажает болезненная гримаса.

— Не нарывайся, Сэмми, — предупреждает он, и Сэм отчего-то замирает. Дин выглядит так, будто боится, что Сэм его ударит, и он… прячется от него.

Сэм невольно отступает назад. Гребаный сюр.

— Дин, покажи мне руку, — тихо просит он, и его голос отдается в комнате эхом, словно вокруг нет ничего, кроме голых стен.

Дин молча таращится на него несколько секунд, а потом выбрасывает вперед обе руки ладонями вверх: на, смотри, да пожалуйста, только отстань. И взгляд у него какой-то дикий, как у зверя, забившегося в угол клетки, перед которой толпа орущего народа. Сэм отчего-то чувствует себя виноватым, но делает шаг вперед, сжав зубы, осторожно касается своей рукой правой руки Дина. Дин — как каменный идол, без единой эмоции на лице.

Сэм выдыхает и опускает ладонь. Он ощущает себя полным идиотом — ведь и в самом деле решил, что сейчас снова увидит Метку. Дин, по-видимому, думает так же: его лицо злое и вроде немного обиженное, будто готов подколоть, сказать что-то вроде: “Так не уверен в своем результате?”

— Дин, что происходит? — Сэм присаживается на край бортика ванной и смотрит на брата снизу вверх. Дин уверенно встречает его взгляд, но все же сдается первым, отворачивается к зеркалу и, словно впервые себя увидев, изучает отражение.

Понимает, что может соврать, но не хочет. Эта дорога уже истоптана до крови, и Дин не уверен, что, если он шагнет туда снова, она выдержит и не разрушится. Сэм позади него, прожигает взглядом спину, готовый в любую секунду сорваться и помочь, и Дину не нужно знать больше.

— Посмотрим, так ли ты хорош, как о тебе говорят, — пятеро на одного — для них это всегда было честным раскладом. Он не чувствует ни капли страха, просто не может. Да даже если мог бы, не стал. Отвращение, презрение и на периферии — безудержное веселье. Господи, сука ты трусливая, как же весело, как же, черт побери, весело, знал бы ты.

— Не боитесь, что об этом узнает Кроули? — скалится он, разминая костяшки пальцев. — Он не одобрит, если с головы его любимчика упадет хоть волос.

— Прячешься за спину Короля, Винчестер? Мы думали, ты выше этого, — глаза демонов наливаются черным, а он, немного поразмыслив, решает им не уподобляться. Тварь твари не ровень. — Подстилка. Тебе нравится быть подстилкой, Дин? Аластор говорил, ты на сто баллов тянешь.

— Мало берете, — он опасно ухмыляется и выхватывает из-за пояса Клинок. — Аластор не успел распробовать… всего, — тихо добавляет он. Ярость внутри него взрывается слепящим фейерверком.

— Дин?..

Дин моргает, фокусируясь на отражении перед собой, и, не осознавая, отшатывается, но в последний миг хватается пальцами за края раковины. Сэм вскакивает мгновенно, встает сзади, кладет ладонь на лопатку, не позволяя упасть.

Дин гасит в себе желание отстраниться. Включает кран и, наклонившись, ополаскивает лицо холодной водой, смывая с себя морок. Сэм молчит, и он ему за это благодарен.

Дин делает глубокий вдох, выпрямляется, чтобы встретиться взглядом с Сэмом через зеркало, потом медленно поворачивается, как в трансе, и с ничего не выражающим лицом задирает края футболки наверх — будто кто-то дергает его за ниточки, вынуждая совершать эти движения. Сэм делает два шага назад и, кажется, натыкается спиной на ледяной кол. Из груди выбивают весь воздух, он открывает и закрывает рот, не в силах произнести ни слова, когда смотрит на отвратительные буро-фиолетовые кровоподтеки в области ребер, прежде чем Дин закрывает их тканью и опускается на сидение унитаза, не в силах больше держаться на ногах. Только сейчас Сэм замечает синяки под его глазами, и это бьет его под дых не меньше, чем то, что он только что увидел.

— Знаешь, я как никогда рад, что, пока был демоном, в большинстве своем отсиживался на заднице, — хмыкает Дин, но интонация голоса чуть ли не сигнализацией орет, что он на взводе. — В основном, как видишь.

Дин отводит взгляд, кладет обе руки на колени, чтобы не касаться ушибленных ребер. Пока он бежал до ванной, боль почти не ощущалась. Самовнушение.

— Что… — Сэм прочищает горло и падает обратно на край бортика ванной, вцепляется в него задеревеневшими пальцами. — О чем ты говоришь?

Дин ухмыляется с сожалением и странным отвращением, переворачивает правую руку тыльной стороной вниз и слегка наклоняет голову к плечу, будто говоря: посмотрим, сможешь ли ты решить эту задачку. Сэм сканирует взглядом его руку, на которой больше нет Метки, пытается понять, что хочет сказать ему Дин.

— Их не было. Появились сегодня, ты сам видел, — коротко поясняет Дин. — Я уже потом понял.

Слова как бьют дубиной в живот. Холодная керамика под ладонью нагревается, мурашки по телу — крошечные бисеринки горячего стекла.

— Это… я? — выдыхает он. Дин тут же переворачивает руку и прижимает ее к груди.

— Ты особо не метил, куда втыкать, правда? — он пытается сказать это с юмором, да ни черта. — Не читал противопоказания к применению… — тихо добавляет он, не обвиняя, просто констатирует факт.

Сэм мотает головой из стороны в сторону, сам этого даже не осознавая.

— Господи, Дин, я не знал, — почти скулит он. — Я не думал, что…

— Эй. — Твердый, уверенный голос заставляет Сэма поднять взгляд. — Все нормально, окей?

Сэм выдавливает из себя улыбку, но губы прыгают, как желе на центрифуге.

— Дин, когда это было? — ему не нужно пояснять что, Дин и так все понимает. — Это ведь было до Коула, иначе… Кто?..

Дин, пытаясь не морщиться от боли, медленно встает с унитаза и делает шаг к двери. Двигаться — чертовски больно, тот прыжок до ванной на адреналине кажется теперь немыслимым, но ему необходимо добраться до кровати без помощи Сэма. Он старается не разжимать левую ладонь, чтобы Сэм не увидел появившийся еще вечером собственноручно сделанный больше года назад порез — от Первого клинка. А жжется ведь, падла.

— Ты связал меня по рукам и ногам, это было совершенно определенно до, — кивает он и, сцепив зубы, выходит из ванной. — Примерно на второй неделе, — Дин ложится в кровать, накрывается покрывалом и только тогда заканчивает фразу, нехотя выдавливая из себя слова: — Пятеро прихвостней Кроули. Слишком ранимые для того, чтобы кто-то мог отказываться от их предложения выпить.

Больше он не говорит ни слова, и Сэму не остается ничего другого, как принять это за правду, в которую он никак не может поверить. Вряд ли Дин был паинькой-демоном и забивал стрелку всего однажды. Больше надежды на то, что он надирал всем задницы до того, как они успевали прикоснуться к нему хоть пальцем. Дин, определенно, мог бы. Но Сэм в этом не уверен. Уверен лишь в том, что пятеро против одного — далеко не предел. Дин ему все равно не признается.

Сэм дожидается, пока брат заснет, после чего одевается и тихо выскальзывает на улицу. Четыре утра, совершенно безлюдно, так что он беспрепятственно выходит на парковку и орет:

— Кроули!

Тот, пунктуальная корона, не заставляет себя долго ждать.

— Мог бы и позвонить, Лосяш. Чего не спишь? Белка выгнала? — Сэм все равно вздрагивает, когда слышит за спиной насмешливый голос, слегка растягивающий гласные. Он не получил топором в спину — это уже плюс. Сэм честно признает, что у Кроули есть на это полное право, учитывая предыдущие обстоятельства их встречи. Но каждый спасается с “Титаника” сам.

А Кроули, похоже, совсем не удивлен тому, что Сэм пожелал встретиться с ним посреди ночи.

Сэм резко поворачивается и холодно смотрит в лицо короля Ада.

— Кроули, расскажи мне… — просьба звучит как приказ. — Расскажи мне все.

Кроули остается совершенно бесстрастным, когда Сэм скупо обрисовывает ему всю картину. Говорить не хочется, но должен.

— Знаешь, Лось, — Кроули демонстративно поправляет воротник, — я бы сказал, что так тебе и надо. Прежде чем связываться с моей мамашей, надо думать передним местом. Но, — добавляет он, когда видит, что Сэм собирается сказать что-то дерзкое в ответ, — мне доставляет ни с чем не сравнимый кайф знать, что, пока ты оббивал себе ноги в поисках своего драгоценного Дина, твой братец проводил совершенно ничем не омраченные каникулы вместе со мной, о тебе ни разу не вспоминая.

Видимо, лицо Сэма приобретает звериное выражение, потому что Кроули довольно улыбается.

— Люблю, когда ты ревнуешь, Сэм, — поддевает он. — Ладно. Что ты хочешь знать? Только побыстрее, у меня дела, — он интонацией чопорно подчеркивает последнее слово, и Сэм невольно кривится. Задрипанный королишка, чтоб его.

— Ты знал? — без обиняков спрашивает он.

— Что? — Кроули переступает с ноги на ногу и засовывает руки в карманы. — О том, что Метка была батарейкой, поддерживающей в Дине жизнь, а ты снес все электроды, — он звонко прицокивает языком, и Сэму хочется его убить, — и теперь она забирает себе то, что принадлежит ей по праву… Нет. Не знал, Лось. Может, это и знала моя дражайшая мама, но не посчитала нужным поделиться этим с тобой.

— Ты врешь, — рычит Сэм, сжимая кулаки и делая шаг вперед. Кроули мгновенно вскидывает ладони вверх и предупредительно качает головой.

— Ни-ни. Сделаешь еще шаг, дальше разбирайся сам. Вообще, я не понимаю, почему я стою тут с тобой… — Кроули делает вид, что задумался. — Ах, да. Во имя светлой памяти о медовом месяце с твоим братцем.

— Кроули… — голос Сэма становится похожим на шипение. Демон, кажется, веселеет.

— “И сказал ему Господь: за то всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро. И сделал Господь Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его”, — буднично цитирует Кроули, выдержав драматическую, как он думает, паузу.

Сэм цепенеет. В ушах отчего-то звенит, и ему приходится глотнуть холодного ночного воздуха, чтобы прийти в себя.

— Ты хочешь сказать…

— Решай сам, — Кроули пожимает плечами. — Сплошные противоречия в этой бесполезной книжонке. Убил ли твой брат первого сына Адама его же оружием в руке с его же Меткой, и теперь воздается ему за это на всю катушку, или же…

Кроули замолкает, пару секунд наблюдая за стремительно меняющимися эмоциями на бледнеющем лице Сэма.

— Или же все намного проще. Пожалуй, только сам Каин знает, мертв ли он, — продолжает он с легкой усмешкой. — Хочешь, напомню тебе одну незначительную деталь?

Сэм не отвечает.

— Твой брат умер, — Кроули никак не реагирует, когда Сэм дергается, словно желая сорваться с места и вцепиться ему в горло. — Метка вернула его к жизни, Метка поддерживала в нем жизнь, как химиотерапия, но не излечила его. Она не панацея, Сэм, ты мог бы догадаться и сам. Так было выгодно им обоим. Он кормил ее, она держала его душу в мясном костюмчике. Теперь Метки нет. Мне продолжать, или ты дальше сам составишь логическую цепочку своим большим мозгом?

Сэм почти осязает, как рушится мир вокруг него. В глазах почему-то темнеет, а пространство вокруг сжимается до размера точки.

— Нет-нет-нет, никаких мне тут душераздирающих обмороков, — саркастический голос возвращает Сэма в реальность. — Лось, не заставляй меня окончательно в тебе разочаровываться.

— Почему… почему она воспроизводит только те события, когда Дин был демоном? — выдавливает из себя Сэм, не обратив внимания на подколку. — Она же была и... позже.

Кроули вскидывает брови, очевидно, удивленный репликой.

— А тебе мало? — интересуется он. — Я тебе не Библиотека Конгресса, Лосик, — он закатывает глаза, когда отчаяние на лице Сэма сменяется гневом. — Подумай сам. Она вернула к жизни демона и только с ним слилась в одно целое, потому что он больше с ней не боролся, а демоном он перестал быть по твоей милости и стал тем же занудным, скучным придурком. Он свалился бы замертво в тот же момент, когда ты выпотрошил из его души все демонские замашки, но Метка не позволила. Честно сказать, мне самому интересно, почему он до сих пор не… — Кроули натыкается на бешеный, диковатый взгляд Сэма и, как ни странно, замолкает.

— Она вернет его к самому началу? — хрипло спрашивает Сэм, на мгновение забывая, что говорит с демоном, и держать лицо у него не осталось сил.

— К его демонскому началу, — уточняет Кроули. — В обратной последовательности, пока она не высосет из него все до капли, что ему отдала. Насколько я могу судить по тому, что ты мне рассказал, — Кроули мешкает, прежде чем продолжить, и, очевидно, он сам относится с отвращением к тому, что говорит в следующее мгновение. — Белка совершенно не хотела даваться мне в руки, дикая была, знаешь ли… — он хмыкает себе под нос. — Поэтому я не скажу тебе, где, сколько, когда и на кого твой брат точил зубы. Но про стычку с теми раздолбаями я знал. Так что надейся, что она была единственной.

Кроули поворачивается к Сэму спиной и медленно удаляется от него прочь.

— Кстати, — он вдруг останавливается, но не оборачивается. — Для сведения. Твой брат чертовски не умеет ладить с собаками. Все было тихо-мирно, он осваивался в новой, королевской обстановке. Но примерно через неделю, петух заносчивый, он раздразнил мою Льдинку, и она в отместку порвала ему бок до мяса. Хорошая девочка. Потом оба привыкли, — помолчав, зачем-то добавляет он. — Все, что ему было нужно, это время.

Кроули снова продолжает шаг.

— Тебе тоже будет его достаточно.

Сэма прошивает ослепительной молнией гнева. Он не понимает, почему это вдруг важно, почему хочется, чтобы Кроули это знал, но он не сдерживается и вопит вслед, в бессилии сжимая кулаки:

— Я не отдам его!

Кроули на ходу передергивает плечами, говорит тихо, но Сэм все равно его слышит:

— Время лечит все, Лосяра, — какая-то странная, непонятная интонация в его голосе. — Даже это.

И исчезает, так и не коснувшись ногой земли в очередном шаге.

Сэм смотрит на то место, где только что был демон, и тяжело дышит, почти задыхается.

Слишком много откровений для одной ночи.

Дин еще жив только потому, что в нем есть какая-то остаточная энергия от Метки, но она все равно заберет то, что ей причитается, как только распорет все раны, которые залечила. Он вернул Дина для того, чтобы вновь его потерять, так как Метка Каина собственница больше, чем он мог знать. Он перетягивает с ней канат, борясь за брата, и она опять побеждает. А Сэм остается сидеть с окровавленными, разорванными в лохмотья ладонями, глядя на то, как Дин снова от него ускользает.

Финал — всего лишь тайм-аут, а вся борьба — сплошной фол.

Сэм поворачивается и идет обратно к мотелю, но ноги вдруг ослабевают, и ему приходится схватиться за первую попавшуюся машину, чтобы не упасть.

Сигналка вопит, как резаная, а Сэм трясется от беззвучного смеха, не понимая, почему адская гончая вдруг стала Льдинкой.

Обратный отсчет, конечно же, идет в разы быстрее. По вычислениям Сэма, которые он смог сделать, с силой вытянув из Дина чуть больше подробностей, стычка с демонами произошла за пять дней до кровотерапии. Интервал меньше ста семидесяти часов тогда — и меньше одиннадцати часов сейчас. Сэм совсем не уверен в том, что эта тенденция сохранится, но он надеется, что у него есть хотя бы день в запасе. Хотя бы день.

Господи, как же мало.

— Что мы будем делать с невидимкой? — интересуется Дин наутро. Он уже не такой бледный, как ночью, но и здоровым не выглядит. По крайней мере — Сэму хочется верить, — не было никакого нового удара.

— Понятия не имею, — отрывисто бросает Сэм, лихорадочно листая сайт за сайтом. Он и сам не знает, что ищет, но ему нужно что-то найти. Тарстоны — это последнее, что его сейчас волнует. — По ЭМП мы проверяли, пусто. У меня нет никаких идей.

— И что теперь? Оставить все как есть?

Сэм еле удерживается от того, чтобы зарычать. И вот хоть бы слово сказал про эту сраную Льдинку, предупредил бы, помог как-то — все же легче… Боится напугать, защищает, оберегает, мать его. А он, Сэм, подпрыгивай от каждого шороха, ходи с аптечкой даже на унитаз в ожидании, когда кровь брата снова зальет пол…

И так хочется сказать ему, поставить данность в штык: я в курсе того, что еще ты не хочешь мне сказать, — но Сэм молчит. Злится и молчит. Он прекрасно знает, что Дин понимает, когда и чем все это закончится, хотя ничем не показывает, что боится… он ведь не борется даже, не пытается что-то изменить или попросить об этом Сэма.

Сэм вскакивает с места, разозленный, как стадо буйволов, — с нуля и до ста, хлопнув дверью, закрывается в ванной. Там долго умывает лицо ледяной водой и верит, что губы дрожат от холода.

— Мы оба знаем, что будет, — спокойно говорит Дин, будто продолжая прерванный разговор, когда Сэм возвращается в комнату. Сэм замирает и останавливается, так и не дойдя до стула. — Об этом никто не подозревал даже, так что я не думаю, что ты найдешь что-то об этом в книгах или где еще. Никто до меня не забирал Метку.

— И что теперь? Оставить все как есть? — Сэм возвращает Дину его же слова. Дин только собирается что-то возразить, но Сэм не позволяет: — Может, тебе и плевать, снова, — он практически рычит, злость и испуг бьются в нем на два фронта. — Но я — не смирился. И не собираюсь. Ни тогда, ни сейчас. Пора бы это уже понять.

— Тебе напомнить, что произошло неделю назад, Сэм? — тихо спрашивает Дин, подавив в себе гнев. — Сколько дерьма мы еще выпустим, прежде чем остановимся? Может, то, что это не сработало, это знак? Стоп, красный свет?

Сэм неистово мотает головой, смаргивая внезапные слезы.

— Нет, — твердо говорит он. — Ни за что. Можешь попробовать меня остановить — пожалуйста. Можешь связать или вырубить меня, как угодно. Но я не сдамся. Я уже выпустил Тьму, — усмехается он, горечь жжется на губах, как раствор уксуса. — Что может быть хуже этого?

— Ты хочешь это проверить? — теперь в голосе Дина звенит сталь. — Я — всего лишь человек, Сэм. Один из семи миллиардов. Были до меня, будут после меня. Хватит.

— Нет, — повторяет Сэм, дерзко встречаясь взглядом с Дином. — Ты мой брат — единственный из семи миллиардов. Этого достаточно.

Он садится за стол, поворачивая к себе ноутбук, — ставит точку в разговоре.

— У тебя остался файл с камер наблюдения из дома Тарстонов? — резко спрашивает Сэм спустя четыре часа неподвижного сидения за экраном ноутбука. Дин, до этого смотревший что-то в своем, вздрагивает от неожиданности.

— Я же говорил, что смотрел запись, — чуть удивленно отвечает он, подняв брови. — Там ничего нет. Ты сам видел.

— У тебя остался файл? — Сэм, казалось, его не слышит. Плюс в том, чтобы заниматься делами богатеньких снобов, — это то, что почти всегда у них в доме понатыканы камеры слежения. На самом деле это помогало им с Дином очень часто.

— Да.

— Перешли мне, — Сэм нервно проводит рукой по волосам, поглядывая на наручные часы. Облегчение от того, что, похоже, между пятью отморозками и Льдинкой действительно оказался пустой пробел, и Дин никуда не успел влезть, боролось с липким страхом ожидания. Если Кроули не соврал, его дрянная псина была первым, с чем Дин столкнулся после… смерти…

Она будет точкой отсчета. Сэм оценил бы иронию, будь у него настроение для этого. Адская гончая, часы тикают — снова. У мироздания закончились новые сюжеты, и оно отыгрывается на старых героях проверенными способами.

— Время, — бормочет он, еле размыкая губы. — Время…

Сэм просматривает запись с видеокамер из дома Тарстонов раз десять, не меньше, прежде чем замечает то, что ему нужно. Он чуть прыгает на месте, когда дрожащим пальцем прокручивает колесико мыши, чтобы перемотать кадры назад.

Оба Тарстона сидят на диване, уставившись в телевизор, почти не шевелятся, изредка переговариваются между собой, секунда — ни дефекта пленки, ни единой, даже крошечной, помехи, все проверено на несколько раз и Дином, и им самим — и рядом с Джоанной сидит уже Марк Тарстон с разорванным животом. Будто кто-то невидимый просто заменил живого Тарстона на мертвого, щелкнув пальцами, и на это ему не потребовалось даже миллиардной доли секунды.

Только сейчас Сэм улавливает деталь, которую они упустили. Она не в комнате, поэтому они с Дином и не обратили внимания. Это изменение почти не разглядеть сквозь полупрозрачную штору, и Сэм увеличивает и увеличивает изображение, прежде чем его наблюдение подтверждается. За долю мгновения до того, как на кадре живой Марк Тарстон неуловимо заменяется мертвым, вращающаяся ручка почтового ящика с красным флажком на конце находится снизу. В следующую миллисекунду она уже сверху: кто-то положил газету. И даже если это и был всего лишь ветер, ему нужно было бы куда больше времени, чтобы переместить флажок из верхнего положения в нижнее.

— Ты что-то нашел? — спрашивает Дин, и, очевидно, он замечает окаменевший взгляд Сэма. Не дожидаясь ответа, резко встает с кровати, и ушибленные ребра тут же напоминают о себе тупой болью. Он давит стон боли и медленно подходит к брату, замирает у него за спиной.

— Оно стоит только в комнате, — Сэм облизывает пересохшие губы. — Снаружи оно все еще идет. Но зачем…

— Что? — нетерпеливо, раздраженно спрашивает Дин.

Сэм поднимает на него взгляд, вспыхивая короткой улыбкой.

— Время. Кто-то остановил его и убил Тарстона за то время, пока время стояло… — Сэм проводит ладонью по лицу, выдыхая с тихим свистом. — Боже, как же глупо звучит. Кроули, сукин ты сын… — с невольным восхищением добавляет он, совершенно забыв о том, что брат стоит рядом.

— Что? Остановил время? Причем здесь Кроули? — Дин удерживает себя от того, чтобы сжать пальцами виски. Голова и так болит жутко. — Объясни подробнее, что за дрянь здесь происходит. Какое к черту время…

Сэм не успевает.

Через секунду Дин, болезненно охнув, падает на пол, и кровь хлещет из огромной рваной раны на его боку. Сэм чертыхается, вскакивает, отпинывая стул подальше, грохается рядом на колени и зажимает рану рубашкой, наспех снятой с себя.

Дин улыбается враз побелевшими губами и пытается что-то сказать.

— Льдин… ка из Ада, — хрипит он, и, если бы Сэм не знал, он бы подумал, что Дин бредит. — Лапы как у пещерного… льва. А гонора… как у павлина. Мы не… подружились.

— Молчи, молчи, — шепчет Сэм, одной рукой тянется к аптечке, которую спрятал под стол. Нужно слишком много ниток, чтобы остановить кровотечение, и слишком мало крови, чтобы было уже поздно.

И времени — почти нет. Ему не дали и половины дня.

Адские гончие не должны вонять псиной, верно? Но этот отвратительный запах, он повсюду.

— На твоем месте я держал бы при себе свои комментарии, — советует Кроули, замечая брезгливое выражение на его лице. — Льдинка никогда ничего не спускает на тормозах.

Кроули ласково хлопает огромную отвратительную гончую по голове, та ластится к его ноге, как щенок-переросток. Дина это ни капли не трогает.

— Льдинка? — со смешком переспрашивает он. — Только тебе могло прийти в голову назвать этот горящий танк Льдинкой.

Псина, рыкнув, вдруг срывается с места и в полете бьет его лапой с острыми, как лезвие, когтями. Разрывает бок, оставляя на коже глубокие кровоточащие борозды, и сразу отскакивает, стоит Кроули на нее прикрикнуть.

Дин спокойно наблюдает за тем, как кровь вишневой лентой стекает на пол. Боли он не чувствует. Раны затягиваются через десять секунд, остаются только лоскуты рубашки, запачканные красным джинсы и небольшая лужица на полу.

Дин тихо присвистывает и усмехается.

— Твой нрав, определенно, — комментирует он. — Запиши рубашку на свой счет.

Сэм перетаскивает Дина на кровать, и покрывало тут же пропитывается кровью.

Открыть аптечку, достать нитки, иголку и стеклянный бутылек с антисептиком точными, выверенными движениями — въевшийся, заученный уже алгоритм. Сжать зубы, чтобы дрожь, не дай бог, не рванула в руки и не убила все усилия.

Дин мелко вздрагивает, когда игла протыкает кожу, делая очередной стежок, но не произносит ни звука. Сэм молчит тоже — боится сорваться к чертовой матери. Ему приходится сделать не меньше полторы сотни стежков, прежде чем из ран прекращает сочиться кровь, и Дин к этому времени находится в состоянии между бредом и явью. Сэм почти силком запихивает в него две таблетки болеутоляющего, сам заглатывает одну и, даже не выбросив окровавленные салфетки, кидается к ноутбуку. Лихорадочно щелкает мышкой, надеясь, что застарелая привычка сканировать некоторые книги поможет ему и на этот раз.

— Пожалуйста, будь здесь… будь здесь, черт бы тебя побрал.

Он все же находит ритуал по вызову демона спустя пять минут и выдыхает с облегчением: никаких почек ягненка и глазных яблок пятнистой ядовитой лягушки. Просто заклинание, чертовски вычурное и еле проговариваемое, но это лишь слова.

Сэм бросает взгляд на Дина — то ли без сознания, то ли спящего, — и тихо начинает читать заклинание. Ему удается только с третьего раза. Никаких молний из потолка или огненной геенны, разверзшейся в полу, он появляется, как точка ставится в предложении — резко и в одну секунду. Демон времени чем-то похож на Смерть. Есть немного. Высокий, худощавый, со впалыми щеками и пустым взглядом на ничего не выражающем лице. Но даже близко не тот сухой хмырь Дэвида Кэррадайна из сериала про трех сексапильных сестричек. Одет с иголочки. Только блондин, в отличие от Всадника. Это немного дико, но Сэму плевать.

— Сэм Винчестер, — Темпус изображает легкий, издевательский, поклон. — О, второй тоже здесь, — он кидает секундный взгляд на безмолвного Дина на кровати, Сэм даже не успевает уловить движение его глаз. — Чем обязан?

— Помоги мне, — сразу выпаливает Сэм, не давая себе время на размышления и не стараясь не думать, что он сигает с обрыва в бездну.

Брови демона медленно поднимаются, изгибаясь идеально ровными дугами.

— Да ты что, — саркастически произносит он шелковым голосом. Его рука медленно поглаживает позолоченный кулон в виде песочных часов на груди. — А что мне за резон помогать тебе?

Сэм сжимает губы в тонкую полоску, пытаясь ничем не выдать своего напряжения. Он только что вызвал прямо в мотель одного из сильнейших демонов, будто на чай позвал: ни ловушки, ни перестраховки, ни ультиматума — беззащитная лань напротив дула ружья. Дин убил бы его за такую халатность, но Дин лежит, совершенно не двигаясь. И наверняка только потому, что Темпус не позволяет ему встать.

Сделка? В перспективе, возможно.

Сэм прищуривается, надеясь, что выглядит достаточно уверенным.

— С того, что тебе зачем-то это нужно, — он тщательно контролирует свой голос и с трудом изгибает губы в насмешливой улыбке, они как не размягченный пластилин, совершенно его не слушаются. — Выпустить кишки невиновному сорокапятилетнему мужику, который просто смотрел телевизор? Серьезно? Неподобающе низко для демона времени, причем столько лет просидевшему в берлоге.

Во взгляде Темпуса что-то неуловимо меняется.

— Он умер бы от ишемии через три дня, — как бы между прочим бросает демон в ответ. — Вы, Винчестеры, такие предсказуемые.

По телу Сэма пробегает дрожь. Он ощущает себя змеей, пляшущей под дудку факира.

— Клюнули на наживку, как оголодавшие рыбехи. Ладно, — Темпус делает два шага назад и грациозно опускается на стул. Сэм, как хищник, следит за каждым его движением, крепче сжимает рукоятку пистолета за поясом, заряженного серебряными пулями. Демон усмехается. — Признаю, ты прав. Я хотел, чтобы вы меня нашли. Надо отдать должное, Сэм, ты быстро просек что к чему. Не сломай.

— Что? — Сэм вздрагивает.

— Пистолет, говорю, не сломай, — Темпус кивком головы указывает на его руку. — Сжимаешь слишком сильно.

Сэм зло хмурится, но все же отпускает оружие и складывает руки на груди, беззащитный, как птенец, вывалившийся из гнезда.

— Ты поможешь? — настойчиво спрашивает он, не просит.

— А с чего ты взял, что я могу? — брови Темпуса подлетают еще выше, хотя кажется, дальше уже невозможно.

Сэм давится словами, уже готовыми сорваться с языка.

— Ты останавливаешь время, — говорит он, будто это должно все объяснить, и в его голосе нет и капли того холодного убеждения, которое должно было быть.

— Мне лестно, что ты понимаешь всю мою силу, Сэм, — по губам демона скользит почти что добродушная улыбка. — Но даже я не могу противостоять древней, первородной силе Метки Каина. Да, я наслышан о его проблеме, — он дергает головой в сторону Дина.

— Я нашел тебя, как ты и хотел, — Сэм тщательно выталкивает отчаяние злостью, молясь, надеясь, что не ошибся. — Зачем? — последнее слово срывается на выдохе, теряя свою весомость.

Темпус откидывается на спинку стула и крутит шеей, выправляя позвонки, и Сэм морщится от неприятного хруста. Демон выглядит странно довольным и не спешит с ответом.

— Скажем так, — медленно тянет он, когда отметка терпения Сэма достигает зоны “danger”. — В интересах мира, чтобы Дин Винчестер еще немного пожил.

Моментальный вопрос “Почему?” разрывает Сэма изнутри, но он уверен, что последнее, что ему следует сейчас делать, — это что-то спрашивать, хотя вот они, перед ним, все ответы на все вопросы о прошлом, настоящем и будущем. Он не в том положении, чтобы даже попытаться что-то узнать. Поэтому Сэм с трудом подавляет в себе рвущегося наружу зверя и вычленяет из сотен фраз одну, самую необходимую сейчас:

— Так ты поможешь?

Темпус прожигает его взглядом, будто пытаясь прочитать мысли. Сэм заставляет себя не шевелиться.

— Я помогу тебе помочь, — туманно отвечает демон.

Да подавитесь вы своими загадками, что ты, что Кроули.

Сэм через силу усмехается — усмешка больше смахивает на оскал.

— И никаких сделок? Никаких договоров и обязательств? — вопросы вылетают из его рта быстрее, чем он успевает их остановить. Такое бескорыстие со стороны демона, им, Винчестерам, которых ненавидит весь подземный мир… Более чем странно и опасно до одури. Сюрреализм, бешеный, безумный.

— Считай это моим подарком на Рождество, — Темпус встает, отряхивая со своего кожаного черного пиджака не существующие пылинки. — Названной мной причины, поверь, более чем достаточно, — он скалится, обнажая желтоватые зубы, но в его глазах мелькает непонятное выражение, когда он кидает мимолетный взгляд на Дина. — Я вернусь, когда придет время. Скоро.

Он многозначительно похлопывает ладонью по песочным часам на цепочке и исчезает, прежде чем Сэм успевает еще что-то сказать.

Дин просыпается ровно через десять секунд, когда стрелки снова начинают свой ход, запуская для них обоих обратный отсчет.

— Что это с тобой? — Сэм чуть не подпрыгивает от тихого вопроса, раздавшегося в тишине комнаты. Натянув на лицо маску спокойствия, он поворачивается к Дину, делает два коротких шага и садится рядом с ним на кровать. Невольно отмечает почти черные синяки под его глазами и трупно-бледный вид.

— Со мной все нормально, — отвечает он, стараясь, чтобы голос не выдал сжирающего его страха. — Ты как?

Дин вдруг вспыхивает улыбкой, какой-то бесшабашной, веселой, и у Сэма волосы на руках встают дыбом. Он еще хорошо помнит эти улыбки — те же, до того, как Дин отправился в Ад.

— Такое ощущение, что ко мне подключили пылесос и высасывают все силы, — задумчиво признается Дин, прислушиваясь к собственным ощущениям. Не больно, но неприятно. От его будничной интонации веет сковывающим все тело холодом.

Сэм сглатывает тугой комок.

Поганая, дождливая Небраска. И его сердце, которое должно затихнуть.

Это уже было, было…

Собственные слова из далекого прошлого эхом проносятся в голове.

— Помнишь, что я тебе сказал однажды? — тихо спрашивает он и сам отвечает на свой вопрос: — Я не дам тебе умереть, и точка.

Дин прикрывает глаза и медленно качает головой. Злился бы, да сил нет, и не верит, что здесь можно еще что-то сделать. Времени осталось мало, не знает — чувствует.

— А я бы тебе сказал: “Помнишь, что тогда было?”, но эту нашу пленку окончательно заело, Сэмми.

Кошки на душе Сэма начинают голосить свою какофонию.

— Я помню, — говорит он, ненавидя себя за свои же слова. — Мы вместе уехали из Небраски.

Дин открывает глаза, замутненные дымкой тихой агонии, раздирающей его на запчасти, и неподвижно смотрит в потолок, пока Сэм рядом тоже разваливается на куски.

— Ты должен был уехать один, и ты это знаешь. Сколько бы лиса ни махала хвостом, обманывая охотников, заметая следы, но рано или поздно она попадается этим же хвостом в капкан.

— Когда ты начал выражаться метафорами? — хмыкает Сэм, хотя хочется выть, орать, рычать, чтобы Дин не смел. Просит мысленно: “Ну давай, поинтересуйся нашим липовым делом, сделай же что-нибудь и покажи, что тебе не все равно, ты же догадываешься”, но Дин не говорит ничего и закрывает глаза. Его серое осунувшееся лицо отпечатывается у Сэма на сетчатке.

Сэм не имеет права винить Дина за то, что он устал бороться с пустотой, но он сам пока еще может. Этого достаточно.

— Пусть они не тянут к тебе лапы, — говорит Сэм, голос чуть подрагивает от эмоций. — Я удержу. До конца.

Обжигающего стыда, который он должен чувствовать, снова выламывая вторую чашу весов, просто нет. Для него этот выбор правильный.

К позднему вечеру Сэм более-менее успокаивается, прекращая подлетать на месте всякий раз, стоит ему услышать малейший шорох с кровати. Дин спит почти все время с последнего разговора, вставал только раз, чтобы сходить в туалет, и так и не поел, хотя Сэм пытался заставить его проглотить хоть какой-то кусок.

Дин единственный раз за день исчез из его поля зрения, но и тех пяти минут, что его не было, хватило, чтобы он вышел из ванной, матерясь и шипя, прикрывая рукой глубокий порез на щеке.

— Не спрашивай, — вот и все, что он сказал Сэму. Сэм настаивать не стал.

Фантомный клинок Метатрона бесшумно вонзается в грудь Дина ровно за полчаса до начала следующих суток. Дин просто лежит на кровати, беспорядочно щелкая пультом от телевизора, а в следующее мгновение уже хрипит, задыхаясь, от внезапного удара и пытается зажать рану рукой.

Сэм готовил себя к этому весь день, но он совершенно не готов, нет. Он сносит стул, когда вскакивает с места, кидается к брату, комкая в руках покрывало, содранное со своей кровати.

Дин сказал, что их пленку заело, и это определенно так: потому что прошло чуть больше года, и страшный кадр повторяется. Сэм зажимает рану на груди Дина трясущимися руками, и сердце в груди стучит как ненормальное, только на этот раз они остаются на месте и Дин не оседает в его руках.

Падать дальше уже некуда.

— П-помнишь, что я сказал тогда? — тихо-тихо бормочет Дин, и Сэм судорожно мотает головой: не надо, не напоминай, все не будет так же, я все исправлю. Но не может произнести ни слова. — Это… не изменилось, Сэмми.

— Ты знаешь ответ, — с силой выдыхает Сэм, чувствуя, как теплеет от крови ткань в его руках. Глаза Дина начинают медленно закрываться.

— Нет, нет, нет, — лихорадочно шепчет он, кладет ладонь Дину на щеку, отзеркаливая тот его жест год назад, заставляет посмотреть на себя, бледного, чертовски испуганного, но уверенного в том, что на этот раз никуда не отпустит. — Ты должен продержаться еще немного, ладно?

Легкая улыбка, как обещание, застывает на губах Дина, через секунду его грудь неподвижно замирает на выдохе. Сердце Сэма прожигает раскаленной стрелой боли.

И где же твоя волшебная палка, фея-крестная?

— Прошу простить за опоздание — светофоры, — раздается за его спиной. Сэм оборачивается не сразу, так и не опускает руки с груди Дина: ему требуется еще несколько мгновений, чтобы осознать, что Дин еще не умер. Всего несколько секунд, чтобы заново научиться дышать и затолкать почти вырвавшийся тихий вой подальше в глотку.

Темпус стоит в дальнем краю комнаты, засунув руки в карманы, и смотрит на него с непроницаемым выражением лица.

— Сделай что-нибудь, ты обещал, — рычит Сэм.

— Инструкции. — Темпус поднимает вверх оба указательных пальца. — Дин Винчестер должен умереть.

Время не может застыть еще раз, оно уже стоит, но Сэм это чувствует. Может быть, это спотыкается, забыв сделать удар, сердце.

— Что? — беззвучно спрашивает он.

— Не трактуй слова так однозначно, — если Темпусу и хочется подольше помучить его, он этого почему-то не делает. — Я сказал тебе, что бороться с Меткой я не стану, даже пытаться не имеет смысла. Она заберет то, что дала твоему брату: жизнь. И здесь даже я бессилен что-то изменить. Я могу остановить для него время, и он будет до скончания веков лежать на этой кровати, — демон усмехается, — я могу перемотать его обратно, но он снова и снова будет возвращаться к этому моменту.

Темпус делает несколько шагов вперед и встает в центре комнаты.

— Я вижу этот вопрос в твоих глазах, Сэм. Да, я могу перемотать ваши жизни на самое начало, но ты уверен, что хочешь проживать это все заново? То, что случилось, должно было случиться, и оно произойдет снова.

— Мне плевать на это, — выдавливает Сэм. И ему действительно все равно. — Я хочу спасти Дина. Ты сказал, что можешь…

Темпус запрокидывает голову с раздраженным стоном, затем резко опускает ее, отчего клацают челюсти.

— Ты вообще соображал, когда я с тобой разговаривал? Ты хочешь спасти его — пожалуйста. Спасай на здоровье сколько душе угодно. Только дай ему сначала спокойно умереть. Метка должна забрать все свое, прежде чем окончательно исчезнуть, — Темпус разводит руками в жесте “Извини, я сделал все, что мог”. — Я на это не подписывался.

Сэм, наконец, отцепляется от покрывала, которое до сих пор прижимал к груди брата, и медленно встает с кровати, трясущийся от немыслимой ярости, которая пока не пропускает боль.

— Засунь свои… — начинает он, но Темпус вскидывает вверх ладонь, прерывая его, — жестом, не временем.

— Тссс… — демон прикладывает палец к губам. — Ты когда-нибудь слышал, как бьется сердце в последний раз? Этот самый, самый последний удар. Только кажется, что он ничем не отличается ото всех предыдущих, но он как финальный аккорд плачущей скрипки — затихает плавно, тихо и насовсем. Послушай.

Темпус щелкает пальцами по своим песочным часам. Сэм резко оборачивается, успевая заметить, как до этого неподвижная секундная стрелка срывается с цифры “10” и как медленно, словно нехотя, до конца опускается грудь Дина на последнем выдохе.

— Дин… — онемевшими губами произносит он и, как робот, делает два шага вперед и опускается коленями в кровать. — Нет…

Из гранита можно уже высекать их гравюры. Выйдет не хуже, чем два лебедя: один на земле с распростертыми, изломанными крыльями, а второй — вниз, с неба, как пуля. Чтобы вместе.

— Убери покрывало, Сэм.

— Заткнись! — стонет он в ответ, не отводя застывшего взгляда от спокойного лица Дина.

Господи, мразь ты бессовестная, сколько можно? Когда-нибудь мир сыграет на волынках их с Дином лебединую песню, и тебе придется это слушать, пока кровь не потечет из ушей.

А так больно… как впервые.

— Я сказал: убери покрывало, — Темпус не повышает голоса, но лед в его интонации все же заставляет Сэма повиноваться, чисто на автомате.

Сэм откидывает в сторону мокрую от крови ткань и, не осознавая зачем, приподнимает край футболки Дина чуть трясущейся рукой. Неширокая полоска колото-резаной раны на груди брата затягивается на его глазах, с кожи исчезают зашитые наспех рубцы и фиолетовые синяки, будто кто-то стирает их ластиком. Остается только липкая кровь вокруг. Но она теперь просто красная краска.

Сэм поднимает взгляд, чтобы убедиться, что глубокой царапины на щеке Дина тоже нет. Темпус за его спиной продолжает отматывать время назад, сжимая часы в секунды.

— Дин, — судорожно выдыхает Сэм и замирает, жадно вглядываясь в его лицо.

Позади раздается тихий звук, будто демон бьет себя ладонью по лицу, но он не оборачивается.

— И чего ты, идиот, ждешь? — Темпус, щелкнув по кулону, вновь останавливает в комнате время. — Я не буду ждать, пока ты на него насмотришься. Он тоже. Что бы ты ни думал, время ни у меня, ни у тебя, ни у него не резиновое.

— Что…

— Запусти ему сердце, болван! — терпение демона лопается, и от его сухого выкрика у Сэма почти закладывает уши. — Чем больше ты будешь сидеть и молча пялиться, тем сложнее тебе будет заставить биться его снова! Мне больше нечего останавливать, его сердце уже стоит и плевало оно на то, что стрелки часов не двигаются. Конечно, если ты хочешь, я могу заставить повисеть время еще часа два-три, но только затем не обвиняй меня в том, что твой Дин не очухался.

Сэм не вникает в последние слова, осознание того, что от него требуется, хлестко бьет плетью. На периферии сознания проносится желание угрохать демона, который не мог просто, четко по-английски сказать, что ему нужно будет сделать, но мысль теряется в понимании, что жизнь Дина сейчас находится буквально в его руках. Ему хватает пары секунд, чтобы опустить Дина с кровати на пол и упасть рядом на колени.

Он делал сердечно-легочную реанимацию всего раз в жизни, по иронии, в этом же штате и тоже Дину. Сэм отчего-то вспоминает ощущение ледяной воды под ногами и боль — будто это его тогда прошило током.

Не позволяя себе задумываться, он запрокидывает голову Дина назад и приоткрывает ему рот, одновременно делая глубокий вдох. Зажимает его нос, плотно прижимается губами к губам и выдыхает весь воздух, а в голове набатом бьется: “Давай, черт тебя побери, только не уходи”. Вдохнуть еще раз и снова выдохнуть и ни на миг не забывать о том, за что, за кого борешься.

Сэму не до точного высчитывания секунд в интервале между выдохами и нажатиями на грудь, это вбито в его мозг на базовом, подсознательном уровне и почему-то голосом отца. Возможно, проходит вечность, если даже и секундная стрелка все еще стоит на месте, совершенно точно — четыре вдоха, четыре выдоха, больше тридцати нажатий и около сотни “Пожалуйста” в мыслях, как Дин вдруг дергается и с тихим хрипом втягивает в себя воздух, начинает дышать сам.

Сэм медленно кренится набок и позволяет себе безвольной кучей осесть на пол. Он задирает голову вверх, чтобы загнать обратно предательские слезы облегчения, и смотрит на то, как переступает с одного места на другое самая длинная в часах стрелка. Демона уже нет, чтобы увидеть его слабость. Он и так уже увидел предостаточно.

Сэм не знает, в какой момент Темпус запустил время вновь, но это всего лишь формальность. Он кладет ладонь на грудь Дина — там, где сердце ударами вновь начало отсчитывать их секунды, — и слабо, но счастливо улыбается, когда Дин открывает глаза.

— Нет, не черные, — шепчет он, правильно растолковывая искорку ужаса, мелькнувшую во взгляде брата. Голос ему еще не повинуется. — Красные. Ты последние дни слишком мало спал.

— Как будто у тебя лучше, — так же тихо, тепло отвечает Дин и, помолчав, добавляет уже нормальным голосом с ноткой возмущения: — С каких это пор пижамные вечеринки дислоцировались на пол?

Сэм усмехается.

Все три фантомные стрелки в этот миг сливаются в одну на цифре “12”, хотя на часах еще без четверти. Его мир всегда будет отставать от остального на вечные пятнадцать минут, которых для всех не было.

— Это все Небраска, старик, — Сэм встает, протягивает Дину руку. — Всего лишь Небраска.