Алексия (гет)

Angular gyrus. Inferior parietal lobule*.

В устах Рона эти слова — все равно что заклинания, все равно что проклятия или чары из древних, покрытых пылью книг. Ничего общего с грохотом каменной кладки, которая рухнула Гермионе прямо на голову, с кровью у него на руках. Ничего общего с немеющими пальцами, или внезапным заиканием, или целителями, то есть докторами, мать их так, и кошмарными устройствами, которыми ее мозг просвечивают насквозь — что им делать у нее в голове? Рана-то была снаружи, разве нет? И все уже зажило!

Слова — все равно что проклятия, один в один, но вот в чем прикол: они навидались проклятий выше крыши, они сражались в бесчисленных поединках, но доконало ее вовсе не колдовство. Даже наоборот — все случилось из-за того, что по ней промазали. Взрыв, большой бум, шишка на голове. Рону и его братьям попадало по башке уж точно чаще, и тоже всегда удавалось отделаться шишкой, пусть и поменьше размером. А Гермионе и досталось-то всего раз, но вокруг внезапно забегали все эти целители и врачи, бормоча слова, в которых ни хрена не разберешь. Гермиона разобрала, конечно, и плакала, и плакала, пока не сжалась в комок и не осела медленно прямо ему на колени. Он погладил ее по голове, по отросшим волосам, и нащупал шрам… даже уже не шишку, просто отметину там, куда угодила каменная глыба, прямо за левым ухом.

Им сказали: «Алексия». Будто имя стервозной старой девы, думает Рон.

Но оно значит, что Гермиона больше не может читать.

* * *

Они теперь не кто-нибудь, а герои войны, и Рону до смешного просто найти себе пристанище — не квартиру даже, а настоящий дом, коттедж на окраине маггловской деревушки, укрытый за деревьями. В доме две спальни, а еще там есть огроменный одичавший сад и даже прудик на краю участка. Рон наводит чистоту, добывает мебель, добывает продукты, а потом идет добывать Гермиону.

Миссис, то есть доктор Грейнджер впускает его, улыбаясь через силу, и посылает в гостиную, где Гермиона смотрит телевизор.

— Привет, — говорит он.

— Здравствуй, — отвечает она еле слышно, не поднимая глаз.

Рон нерешительно жмется, но доктор Грейнджер кивает ему, придавая мужества. Он садится на диван рядом с Гермионой и смотрит на ее руки — пальцы разглаживают жуткий коричневый шерстяной плед, в который она кутается, ведут вдоль жестких складок, не слишком точно их прослеживая.

— Э-э-э… — говорит он. — Как ты себя чувствуешь?

Она хмыкает — похоже, опять вспоминает про ту чайную ложку, с которой его когда-то сравнивала.

— Вполне хорошо, учитывая обстоятельства. А ты?

Рон ковыряет джинсы — там, где они, как назло, протерлись.

— Ну... Вроде все в порядке.

— Хорошо.

— Я по тебе скучаю.

Гермиона вздыхает глубоко и прерывисто и прячет лицо в плед. Рон гладит ее по плечу, а когда она не реагирует, обнимает обеими руками.

— Прости, — говорит она хрипло и гнусаво.

— Не за что.

— Тебе, наверно, лучше уйти.

Рон тоже тяжко вздыхает и оборачивается, убеждаясь, что доктора Грейнджер в комнате уже нет.

— Только если ты пойдешь со мной.

Это заставляет ее поднять голову.

— Что?

— У меня теперь есть дом, — говорит он. — И я хочу, чтобы ты там жила. Со мной.

— Зачем? Думаешь, за мной надо присматривать?

— Нет. Думаю, что люблю тебя.

Гермиона снова вздыхает.

— Мне правда жаль. Я просто… не знаю.

Рон тянется к ней, она убирает руку.

— Дом хороший. Даже маме нравится.

— Рада за нее.

— И места для двоих предостаточно.

— А что конкретно я там буду делать?

Рон моргает.

— Э-э-э… Все, что пожелаешь, наверно.

Гермиона тихонько фыркает — уж лучше бы пялилась в телек, честное слово.

— Что пожелаю. Да, конечно! Кроме того единственного, что мне действительно нужно.

Рон ежится и сопит.

— Ладно, ты была права. Пойду я.

— Нет, — Гермиона хватает его за руку, проводит пальцами — правая слушается ее хуже, чем левая. Единственный видимый признак ее состояния, напоминание о крошечном слепом пятне в мозгу. Когда она снова открывает рот, то произносит:

— Я с тобой.

— Тебе не обязательно…

— Мне так хочется.

Рон целует ее в лоб. Она не улыбается.

* * *

Сначала Рон опасается, что Гермиона будет так же сидеть на диване, просто поменяет телевизор на колдорадио. И легче не становится, когда, проснувшись однажды утром, он обнаруживает, что кофе готов, почта почти разобрана, а на сковородке медленно пригорает яичница.

— Доброе утро, — с вызовом говорит Гермиона.

— Доброе, — отзывается он. — Что это тут у нас?

Она скребет по сковородке, переворачивая яичницу — по крайней мере, пытаясь перевернуть.

— Завтрак.

— Вижу…

— Я решила сконцентрироваться на действиях, которые мне доступны, — заявляет она, — вместо того чтобы ныть… Ох, дерьмо!!!

Рон срывается с места, но спасать уже нечего: проклятая яичница плюхается на пол, ошметки масла и желтка разлетаются по всей кухне. Движением палочки Гермиона убирает бардак и кидается за новыми жертвами к холодильнику (Артур Уизли, узнав, что в доме есть и такая экзотическая штука, был поистине счастлив).

— Не заморачивайся, — быстро говорит Рон, — у меня все равно нет времени позавтракать как следует.

Гермиона оглядывается на него, прикусив губу.

— Ты уверен?

— Мне к восьми.

Еще одна плюшка статуса героя войны: Рон получил работу, о которой можно только мечтать. Он трудится в руководстве клуба «Палящих Пушек» и подозревает, что делает это на редкость хреново; но можно ли требовать от человека полной отдачи, если команда готова праздновать, когда занимает пятое место с конца? Плюс к этому, он обязан время от времени присутствовать на матчах, чтобы анализировать ситуацию. Ему платят за то, что он смотрит квиддич! Рону завидуют все знакомые волшебники и даже Джинни, несмотря на то, что это всего лишь «Палящие Пушки».

Гермионе тоже предлагали работу. Рон вызвался прочесть ей все письма, но она только разрыдалась, и теперь не приходит ничего, ни одного письма вообще. Наверно, те, кто мог бы написать, в курсе, что этого делать не стоит.

Утром Рон уходит на работу, и Гермиона остается одна. Он говорит себе, что палочка при ней, и летучего пороха достаточно, и не то чтобы она не в состоянии выбраться из дома. Но, вернувшись, Рон не удивляется, обнаружив, что кухня полна дыма, а Гермиона так и не двинулась с места.

* * *

Она готовит на двоих, и каждое приготовление пищи становится приключением, потому что ей приходится угадывать, вспоминать и использовать рецепты с шоу Ужин-за-пять-минут. Конечно, Гермиона может сходить в магазин: числа она различает и может заплатить за покупки, но порой путает этикетки, и Рон то наливает простоквашу в кофе, то моет голову детским лосьоном. Гермиона убирает и стирает, и не терпит, когда ей предлагают помощь. Зато Рону чего только не приходится терпеть: хоть вонючий дым, хоть стекла в разводах, хоть одежду, которая села, или растянулась, или полиняла без предупреждения, потому что белое и цветное стирали вместе.

Проблема в том, что у его мамы терпения куда меньше, зато имеется привычка периодически навещать сыновей и убеждаться, что они вконец не одичали.

— О Мерлин! Дорогая, какие у тебя грязные сковородки! — заявляет она в очередной вечерний визит. — Разве можно на них готовить?

— Еще как можно, спасибо, — отвечает Гермиона ледяным тоном.

Мама фыркает.

— Антисанитария, вот что это такое. Позволь, я покажу тебе, как со всем справиться.

Гермиона выхватывает у нее сковороду и только рявкает:

— Нет, спасибо.

— Но я всего лишь хочу помочь…

— Спасибо, в этом нет никакой необходимости.

— Прости, Гермиона, но это выглядит…

— Мама, — вступает Рон, — можно тебя на пару слов?

Они выходят на улицу: Гермиона перекопала землю, соорудив какие-то безумные разнокалиберные грядки — попытка заняться садоводством по собственному разумению.

— Что с тобой стряслось, ради всего святого? — наезжает на него мама. — И если на то пошло, что стряслось с Гермионой?

Inferior parietal lobule, нижняя теменная доля, думает Рон, вот что стряслось, но вслух говорит:

— Послушай, просто… не надо с ней так строго, ладно?

— Но ты видел, какие грязные у нее тарелки?

— Ну, может, она не такой уж спец… это… в уборке.

Мама едва заметно прищуривается — когда-то этот пронизывающий насквозь взгляд заставлял его корчиться.

— Рон, если вы с Гермионой собираетесь продолжать в том же духе, я намерена относиться к вам как к мужу и жене. А если Гермиона хочет стать твоей женой, она должна научиться вести дом.

— Она самая умная ведьма нашего выпуска! — взрывается Рон. Он кричит, хотя почему — сам не знает. — Может, самая умная ведьма всего нашего поколения! Да она разбирается во всем лучше, чем половина Министерства Магии, вместе взятая!

— Потому-то ей и непростительно не знать, какими чарами можно соскоблить грязь!

После того как мама уходит, Рон долго не возвращается домой. Он ковыряет носком мягкую сухую землю, которую вскопала Гермиона: там опять прорастают одуванчики. Когда он наконец заставляет себя войти, то замечает, что глаза у Гермионы мокрые и красные, зато каждый дюйм кухни так и блестит чистотой.

* * *

Когда его спрашивают, как дела у Гермионы, он говорит «Хорошо» и меняет тему разговора. В самом деле, не врет же он! Все путем, более или менее, и если сравнивать с тем, как могло бы быть, Гермиона действительно в порядке. Она рассуждает о положительном подкреплении, когда гасит очередной пожар на плите, и о перенаправлении энергии, когда бухает слишком много стирального порошка.

— Я не позволю, чтобы инвалидность определяла мою личность, — цедит она сквозь зубы, вскапывая землю в саду: куски торфа отлетают вправо и влево, оставляя глубокие раны в бурой почве.

— Что ты собираешься сажать? — спрашивает Рон. Он кажется себе таким же куском дерна, высохшим под летним солнцем. Гермиона медлит с ответом, снова втыкает лопату в землю.

— Я еще думаю.

Рон не знает, чем она занимается кроме походов по магазинам, уборки и работы в разоренном саду. Гермиона с ним не делится. Не скрывает специально — просто говорит, что ничего особенного не делала, и спрашивает, как прошел день у него самого. Он рассказывает ей о спонсорах, и о контрактах, и о дурацкой клубной политике, а она жадно слушает, и дает советы, и даже показывает порчу, которая может превратить лимонный сок в стакане болвана-пиарщика в мочу.

— Откуда ты это взяла? — спрашивает Рон, впечатлившись не на шутку.

Она тихо отвечает:

— Прочитала где-то.

— Это же просто блеск! — восхищается Рон, но она откладывает палочку и уходит на улицу.

По выходным они обедают не дома или навещают родителей или Гарри, но Гермиона почти не поддерживает беседу и всегда жалуется, что у нее много дел. То же самое она говорит, когда он зовет ее на матч — босс обычно выделяет ему по два бесплатных билета. Кончается все тем, что он приглашает вместо нее всех своих братьев, и Джинни, и Гарри, и даже болвана-пиарщика.

Как-то раз в обеденный перерыв он сталкивается в Косом переулке с Невиллом Лонгботтомом — и тоже тащит его на матч. Невилл на днях вернулся с Амазонки, что-то там исследовал вместе с профессором Спраут, — так что они сто лет не видались, и Рон после квиддича приводит его домой, на ужин. Гермиона в честь праздника жарит курицу и восторженно внимает Невилловой Книге джунглей.

— А люди? — спрашивает она, после того как Невилл четверть часа кряду описывает какую-то тропическую лиану. — Вы же встречали волшебников-аборигенов? У них должна быть совершенно особенная магия!

— Мы видели пару индейцев, — говорит Невилл, тыча вилкой в спаржу. — Не знаю, были среди них волшебники или нет.

— Вы хоть с кем-нибудь из них поговорили?

Он пожимает плечами:

— Я не настолько владею португальским.

— Ну что поделать.

После ужина Невилл интересуется, чем занимаются они, и Рон рассказывает ему о «Пушках». Гермиона говорит:

— Ничего особенного, — и заметно краснеет.

— Но ты же занялась садом, так? — говорит Рон бодро и, не дождавшись ответа, поворачивается к Невиллу. — Она приводит сад в порядок.

У Невилла даже глаза загораются, не то что раньше.

— Правда? Можно взглянуть?

— Я только начала, — говорит Гермиона, расправив плечи, но глядя себе под ноги. — Я даже не стала ничего сажать, просто вскопала грядки.

— И все-таки, какие у тебя планы? Я бы не отказался послушать.

Рон бы тоже не отказался, хотя предпочитает промолчать; Гермиона сжимает зубы, и они всей толпой идут в сад, где в мешанине вскопанной земли и травы только прибавилось беспорядка. У Невилла глаза лезут на лоб при виде размера грядок, он даже присвистывает негромко:

— Тебе ни за что не успеть со всем этим до морозов. Разве что ты припашешь здесь всех Уизли до единого.

— Думаю, в этом нет нужды, — говорит Гермиона.

Невилл просеивает гость земли сквозь пальцы, принюхивается:

— Хороший дренаж, — одобряет он. — Что ты здесь посадишь?

— Ну... плющ, скорее всего, — с запинкой отвечает Гермиона, — или, может, плетистые розы. И вербену, и триллиум.

— Это восточная сторона, — замечает Невилл. — Плющ подойдет лучше всего. А что будет там, у подножья?

— Я пока не решила, — резко отвечает она.

Невилл хмурится, разглядывая ее.

— Понятно. Если хочешь, я поговорю с профессором Спраут: она может подсказать, где тебе дадут скидку, если мы вместе…

— В этом нет необходимости.

Рон кашляет, прочищая горло.

— Знаешь, Нев, мы сегодня так рано встали из-за этого матча. Ты сможешь нормально аппарировать домой, как думаешь?

Невилл ловит намек.

— Да, мне, наверно, стоит лечь пораньше.

Он смотрит на Гермиону: та разглядывает земляной холм, судорожно обхватив себя руками.

— Рад был снова встретиться, — говорит он еле слышно.

— Мы тоже, — отвечает Гермиона.

— Ты вроде сказал, с ней все в порядке, — вздыхает Невилл, заходя в дом.

— Ну да, — говорит Рон. — Учитывая обстоятельства.

Он убирает посуду — дает Гермионе время прийти в себя, а потом смотрит, как она рыхлит землю, будто не замечая, что солнце уже село.

— Нев просто пытался быть хорошим другом.

— У меня тоже было «Превосходно» по гербологии, — бросает она сквозь зубы.

— Никто и не отрицает.

Гермиона молчит, и Рон предпринимает еще одну попытку:

— Я пойду прогуляюсь до пруда — пошли вместе?

— Мне нужно поработать, — говорит она, вонзая тяпку в землю.

* * *

Спальни у них разные. Сначала это было просто для виду: они слишком часто ночевали под открытым небом, на одной и той же куче соломы, под одним и тем же одеялом, чтобы беспокоиться о приличиях. Но зима все ближе, сад дичает, и Гермиона все чаще и чаще ночует в своей спальне, уходя туда пораньше, если Рон работает допоздна, и засиживаясь до ночи, если он появляется вовремя. Он всегда спит на одной стороне кровати и иногда, проснувшись, обнаруживает, что обнимается с подушкой Гермионы. Когда он заглядывает к ней в комнату, то видит, что она всегда спит, свернувшись клубочком и натянув одеяло на голову. Он гадает, не пытается ли она таким странным образом защитить себя, во сне не сознавая, что уже поздно.

От поездки в Нору на Ночь костров Гермиона отговаривается плохим самочувствием. Когда Рон возвращается поздно вечером, то находит ее в саду с тяпкой в руках: она возится в земле, которую вскопала давным-давно и так ничем и не засадила, позволив зарасти сорняками. На Гермионе нет ни куртки, ни перчаток; она трясется от холода, но продолжает махать тяпкой, пока Рон не выдергивает железяку из крепко сжатых пальцев и не отшвыривает прочь.

— Гермиона, — зовет он. Она просто стоит перед ним, тяжело дыша и вздрагивая, и Рон повторяет: — Гермиона!

— Мерлин, — выдыхает она наконец, стуча зубами. — Мерлин, я позабыла о времени. Просто хотела немного поработать в саду.

Рон укладывает ее спать — в их общей спальне, не в ее собственной, — и впервые за последнее время она не возражает, когда он что есть сил обнимает ее и прижимается носом к макушке. Он держит ее, держит крепко, пока не прекращается дрожь, не перестают трястись руки, не выравнивается дыхание, и он позволяет себе думать, что, может быть, это и есть поворотный момент, хотя понятия не имеет, куда именно все может повернуться. Но утром она жарит яичницу, поджимая губы, и не говорит ни единого слова.

И утром же, уходя на работу, он запирает садовый сарай.

* * *

Гермиона больше не готовит завтраки. Гермиона оставляет ужин на листе в духовке. Гермиона как будто испаряется. Сад заплывает грязью и сорняками, дни превращаются в недели, и Рон спрашивает себя, что он, нахрен, натворил — потому что натворил-то точно. Может, тут нужен кто-то поглубже чайной ложки.

Среди ночи его будит шум. Рон обнаруживает Гермиону за кухонным столом: перед ней чашка остывшего чая и книга «История Хогвартса». Гермиона плачет, шмыгая носом и всхлипывая: похоже, она так и не ложилась. Он долго стоит и смотрит на нее, а потом возвращается в кровать.

* * *

Как-то, вернувшись на обед, Рон неожиданно спрашивает:

— Хочешь сегодня вечером встретиться с Гарри?

Вопрос застает ее врасплох. Гермиона прячет глаза, продолжая возиться со стиркой.

— У меня много дел.

— Каких, к примеру?

Она сердито смотрит на него, трет опухшие веки.

— Ладно, я пойду.

— Мы встречаемся в «Дырявом котле» в семь.

— В семь тридцать.

— Хорошо.

Гермиона не выходит из комнаты до двадцати девяти минут восьмого. Они аппарируют каждый по отдельности. Гарри подал заявление в Аврорат, и его приняли — по этому поводу и ужин. Гарри с Роном треплются о «Пушках», Гарри рассказывают Гермионе о расписании боевой подготовки и, к счастью, не замечает, что Рон почти не обращается к ней, а она вообще не говорит ему ни слова. И все-таки вечер складывается удачно, и пригласить Гарри в гости кажется хорошей идеей; по крайней мере, после того как Рон открывает рот и прежде чем он замечает выражение лица Гермионы.

— В самом деле отличный дом, — говорит Гарри.

Рон пожимает плечами.

— Подходящий. Мне нравится.

— Серьезно — отличный! — Гарри улыбается отдельно тому, что замечает в комнате. — У меня вот четыре дома, и ни в одном из них я долго не выдерживаю.

— Может, тебе стоит пореже кувыркаться с моей сестренкой и больше времени тратить на очистку этих домов от проклятий? — говорит Рон, и все они тихо смеются.

Гарри качает головой.

— Нет, кроме шуток: здесь правда хорошо. Чувствуешь себя как дома, понимаете?

— Спасибо, — мягко говорит Гермиона. Это первое слово, которое она произносит за какое-то время.

Гарри наклоняется к ней, и Рон не успевает его остановить:

— Так вот чем ты тут занималась? И все потихоньку?

Гермиона пожимает плечами.

— Я не делала ничего глобального. Просто… размышляла, наверно.

— Нам надо что-нибудь замутить всем вместе, — говорит Гарри. — Пока не начались тренировки и я совершенно свободен.

Рон думает, что Гарри должен был выпить лишнего, чтобы лезть с подобными предложениями, и Гермиона, кажется, тоже это понимает.

— Не стоит, — отвечает она. — Я… Я правда занята.

— Размышлениями.

— И не только.

Гарри качает головой.

— Слушай, пока Джинни еще в школе, большую часть дня мне не с кем даже дурью помаяться. Мы можем что-нибудь придумать. Пойти в кино. Знаешь, я на самом деле никогда не был в настоящем кинотеатре!

— Гарри, я… — бормочет Гермиона, и Рон замирает, — …я в самом деле не могу себе позволить часто куда-нибудь ходить…

Гарри фыркает.

— Пустяки, я куплю билеты!

— Не пустяки! — Гермиона вскакивает, и Рон не успевает понять, в какой момент она повышает голос и почему вообще все внезапно идет нахрен (если не думать, что все идет туда уже давно). — Я не нуждаюсь в твоей благотворительности, Гарри Поттер, ясно тебе?! Мне не нужны от тебя подачки!

Гарри бестрепетно шел в бой, глядя в глаза самому Волдеморту. Но женщин он побаивается до сих пор.

— Я не… Я… прошу прощенья!

— Ты ничего такого не сказал, — громко заявляет Рон. — Ты просто вел себя по-дружески, верно?

— Ну да.

Гермиона сверлит взглядом их обоих и выходит из комнаты. Рон вскакивает.

— Гарри, это может затянуться.

— Я… она… — он потерянно смотрит на Рона. — Я думал, у нее все хорошо?

Рон качает головой и спешит за Гермионой.

Он бежит вверх по лестнице к ее двери, но дальше ему приходится применить чары, потому что дверь заперта. Когда он открывает ее, Гермиона ходит взад-вперед по комнате.

— Не говори ничего, — требует она и вытирает глаза.

— Что, Мерлин побери, все это значит?

— Не говори ничего!

— Отвечай на вопрос!

— Мне не нужна ничья жалость! — кричит она, сжимая кулаки. — Ни Гарри, ни твоей мамы! И твоя тоже!

— Вот и прекрасно, — говорит Рон. — Потому что прямо сейчас жалеть тебя никто не собирается!

Она рычит и отступает к окну.

— Не нужно надо мной кудахтать, Рональд.

— Знаю.

— Я инвалид, а не идиотка.

— Все в курсе.

— Я не желаю, чтобы кто-то водил меня в кино, как… как малого ребенка!

— Ты до сих пор самая умная ведьма за последние сто лет...

— …или показывал мне, как делать то или другое, или…

— …даже если ведешь себя наоборот!

— … или запирал от меня садовый сарай, как будто я не могу за себя отвечать!

— И не можешь!

Гермиона отталкивает его — не больно, но она и не старается причинить ему боль.

— Мне не нужно, чтобы ты обо мне заботился, Рональд Уизли! — визжит она. — Я взрослая ведьма, и мне не требуется помощь!

— Вот, значит, в чем дело? Вот почему ты это устраиваешь?

— Устраиваю что?

— Не можешь, нахер, все это выносить, ведь так? — говорит Рон. — Не можешь отослать письмо, прочитать рецепт в книге…

— И что, если не могу?

— Не можешь нормально сходить в магазин без посторонней помощи…

— Мне вообще никто не нужен…

— Ты даже не можешь себя содержать, потому что не можешь написать ответ, когда тебе предлагают хренову работу!

—… и уж точно не ты!

— Тебе нужна помощь, и ты не можешь это стерпеть! — орет Рон. — Что, не так?

Гермиона тяжело дышит, почти задыхаясь и сжимая пальцы, будто представляя, как душит его, но отводит взгляд.

— Абсурд.

— Он самый, — соглашается Рон. — Ты Гермиона Джин Грейнджер, самая умная ведьма в нашем выпуске, тебе никогда не нужна была чья-то помощь, и поэтому ты даже не знаешь, как попросить!

— Мне вообще ничего не нужно, — говорит она скрипуче.

— Нужно. Ты знаешь, что тебе нужна помощь, и из-за этого ешь себя поедом. Тебе нужно, чтобы кто-то был рядом, но ты никогда в этом не признаешься, потому что какая ты после этого Гермиона Великая! Ну поздравляю, не свезло! Добро пожаловать в долбанный реальный мир!

Гермиона аппарирует.

* * *

Она не возвращается ни наутро, ни через день. Положа руку на сердце, Рон ее и не ждет. Он не расспрашивает, видел ли ее кто-нибудь, не рассказывает маме и, в конце концов, разбирается, как самому приготовить ужин.

В самом деле, не так уж это и сложно. В самом деле, без нее можно обойтись. Он думает, что часть проблемы крылась именно в этом.

Когда она появляется снова, бледная и исхудавшая, ему первым делом приходит в голову, что он поймал ее на горячем. Что она, как всегда делают ведьмы из мыльных опер, заскочила собрать чемодан, перед тем как сбежать к родителям. Но он обычно приходит с работы именно в это время, и никакого чемодана не видно — только рюкзак, да и тот полупустой.

— Привет, — говорит она.

Рон усаживается на диван.

— Привет.

Она ковыряет носком туфли коврик под ногами.

— Я.. э-э-э… запустила стирку.

— Спасибо.

— И я ходила… я разговаривала с Невиллом. Вчера.

— С Невиллом Лонгботтомом?

— Да, — Гермиона сглатывает. — По поводу сада.

Рон кивает.

— Ты, значит… ты остаешься?

Она снова пинает коврик, потом разглаживает его.

— Если ты хочешь.

— Хочу. Тебя.

Гермиона смотрит на него. Улыбается.

Рон встает, пересаживается к ней.

— Еще я была в Хогвартсе, — говорит она, расстегивая рюкзак, — и немного пообщалась с мадам Пинс.

— Да?

— Она дала мне вот это, — Гермиона вытаскивает из рюкзака книгу — просто гигантскую, даже больше, чем были все ее тома для легкого чтения. Обложка окована медью, а переплет толщиной превосходит Ронову руку. — Вот, посмотри. В 1397 году или около того волшебник по имени Егор Антонов сразился на дуэли с собственной сестрой из-за коллекции гоблинского оружия, доставшейся им по наследству от отца, и в результате ослеп. Но все равно остался членом Международной конфедерации магов и председателем комиссии по альтернативному питанию вампиров.

Рон кивает снова, не представляя, что здесь можно сказать.

— А это перевод его автобиографии на английский, единственный экземпляр, и мне кажется, в нем найдется что-нибудь полезное — ну, что может мне как-то помочь.

Он кивает еще раз.

Гермиона снова сглатывает и говорит:

— Ты…

— Что?

— Ты прочтешь ее мне?

Рон смотрит на книгу, потом на Гермиону: глаза у нее блестят, подбородок упрямо вздернут. Он целует Гермиону — очень бережно, — перекладывает книгу к себе на колени и открывает первую страницу.

— С чего ты хочешь начать?

fin

Примечание:

* Angular gyrus — угловая извилина головного мозга, Inferior parietal lobule — нижняя теменная доля головного мозга