Новая стая (джен)

Я так и не смог к этому привыкнуть. Ведь, кажется, столько раз довелось наблюдать, как Угрюмый или Мунлайт небрежно обшаривают карманы убитых. Столько раз твердил себе о суровой необходимости, пытаясь оправдать их действия. Но смотреть без содрогания так и не смог. Прав был Угрюмый, назвав меня Хлюпиком. Хлюпик и есть, другого слова не подберёшь.

Зона тумана маячила позади. Где-то там остался Мунлайт. Грудь снова рвануло болью. В памяти возник полный отчаяния взгляд сталкера, плохо скрытый привычной язвительностью. В ушах снова звучал тягучий мотив:

Moonlight and vodka, takes me away,

Midnight in Moscow is lunchtime in L.A.,

Ooh play boys, play...

И дрожало зыбкое марево неизвестной аномалии. Из-за меня! Всё из-за меня. Чувство вины и глубокая признательность царапали и скребли по душе, словно голодные кошки. Мерзко, ох, как мерзко.

Что было бы, не оттолкни меня Мунлайт? Он остался бы жив. И сейчас они с Угрюмым шагали бы обратно к Ростку, сокрушаясь попутно об утраченных барышах и втайне радуясь, что избавились от балласта. От меня. А я бы медленно умирал в одиночестве, снедаемый горечью и мыслями о невыполненном обещании.

Впрочем, зря я так. Они бы меня вытащили. Попытались бы. Не бросили. А я не смог, потому что Хлюпик.

Угрюмый закончил обшаривать карманы застреленных близнецов-гопников, подхватил с земли рюкзак одного из них и протянул мне. Рюкзак был запятнан мелкой, тёмно-красной моросью. На кармане налип кусочек кожи с волосами. К горлу подступила тошнота, в глазах потемнело. Меня передёрнуло.

— Что? — непонимающе спросил Угрюмый.

Снова показывать свою слабость и несостоятельность не хотелось. Я неопределённо мотнул головой, взял рюкзак и пару раз хорошенько встряхнул. В глазах Угрюмого мелькнуло запоздалое понимание, но от комментариев он воздержался. Только невесело усмехнулся углом рта. Поднял второй рюкзак, повесил на плечо и направился к маячившим далеко впереди высоткам Припяти.

Я привычно пристроился в арьергарде. В течение нескольких минут боролся со снедавшим меня любопытством и, конечно же, проиграл.

— Угрюмый, а мы через Припять пойдём?

К моему удивлению Угрюмый не стал читать мне нотаций или смотреть своим фирменным испепеляющим взглядом. Просто молча кивнул, не оборачиваясь.

— Ты же говорил там верная смерть.

Ну вот, доигрался. Угрюмый повернулся и посмотрел на меня, как на слабоумного. Я приготовился к буре, но её не произошло.

— Да тут кругом верная смерть, — спокойно и тихо сказал мой спутник. — Ты ещё не понял? Этот туман…

Голос Угрюмого сорвался. Он отвернулся и зашагал дальше с решительным упрямством. Я уже жалел, что начал этот разговор.

Некоторое время шли молча. Зона дышала сыростью, небо набухло влагой, но по сравнению с аномальным туманом это были мелочи, не стоящие внимания. Как бы там ни было, я был очень рад, что Угрюмый снова рядом. Помогает достичь цели и выполнить данное полмесяца назад обещание.

Шестнадцать дней и столько же ночей я нахожусь в этом страшном месте, но так и не приблизился ни на йоту к пониманию происходящего. То мне казалось, что Зона средоточие вселенского зла и всех вообразимых человеческих пороков. Люди убивали людей так буднично, что это просто не укладывалось в голове. А иногда становилось так радостно и жутко, и я чувствовал себя мальчишкой, впервые увидевшим зрелищный фокус.

А Зона, как заправский кудесник, извлекала очередного белого кролика из чёрной шляпы или заставляла исчезать предметы, а то и живых людей. Вот вы это видите, а вот уже нет. Как Мунлайт, которого я так и не нашёл в аномальном тумане.

Ну и ладно. К чёрту! Я должен найти Монолит. Он существует и точка. Просто обязан существовать. Иначе нет никакого чуда. Нет надежды. И философия Угрюмого о дерьмовых людях и дерьмовой Зоне окажется правдой. Я не смог бы жить с этой правдой. Потому что Хлюпик.

Небо постепенно темнело, приобретая на редкость красивый сизо-фиолетовый оттенок. Не знаю о чём думал Угрюмый, а я вспоминал Дашу.

Сухой, горячий ветер гнал по асфальту жухлые листья и обёртки от мороженого. Солнце яростно низвергало на землю потоки слепящего света и удушливого жара. Прохожие прятались в тень, и даже стойкие продавцы кваса млели, скукожившись под своими зонтиками.

А мне было плевать. Ведь рядом шла самая прекрасная девушка на свете, и она только что согласилась стать моей женой. Глядя в её бездонные, голубые глаза, я каждый раз поражался и с недоверием вопрошал себя — что она во мне нашла? Я буквально пожирал глазами ладную, девичью фигурку, впитывая каждую мелочь, запечатлевая в памяти любимый образ.

— Перестань, — засмеялась Даша, не поворачивая головы.

— Что перестать?

— Смотреть на меня так.

— Как?

— Как будто я мираж в пустыне и вот-вот растаю.

Ветер взметнул её короткие каштановые волосы. Я восторженно любовался.

— А может, я боюсь, что всё это мираж. Или сон.

— Дурак, — нежно сказала Даша и взяла меня за руку. — Видишь, я не сон. Мы всегда будем вместе.

В этот день все сокровища мира пали к моим ногам. Я никогда никого не любил так, как её. Мир был огромным, дружелюбным, светлым и радостным. И я верил, что так будет всегда.

Угрюмый остановился так резко, что я с маху врезался в его спину. За что был немедленно награждён уничтожающим взглядом. «Соберись! — казалось, говорил этот взгляд. — Хватит быть глупой обузой, козлом на привязи».

Мне очень хотелось спросить, в чём дело, но я обуздал неуместное любопытство и вместо этого стал осматриваться. Мы стояли на склоне небольшого холма. Справа зловеще чернела лесополоса, слева простиралась кочковатая пустошь, а впереди, у подножия холма смотрел на нас слепыми глазницами окон заброшенный дом.

— Мы там переночуем? — выпалил я прежде, чем успел прикусить язык.

Угрюмый кивнул. Я обрадовался, так как чертовски устал за этот бесконечно длинный день. Меня били, гнали сквозь туман, как дикого зверя, в меня стреляли. Раненую ногу тянуло и дёргало болью так сильно, что хотелось оторвать её и пожить некоторое время без ноги.

Я устремился к убежищу со всей возможной скоростью, но не успел сделать и десяти шагов, как за плечо рванула рука.

— Стой, идиот! — сдавлено прошипел Угрюмый. — Что ж ты прёшь, как на парад?! Мало ли, кто там притаился. Или что.

Меня немедленно обожгло стыдом. А ведь верно. Столько всего произошло, а я веду себя по-прежнему. Младенец на прогулке.

— Держись за мной и не высовывайся, — велел Угрюмый и лёгким, пружинящим шагом пошёл вокруг дома. В каждое окно он бросал болт и ненадолго замирал, слушая тишину внутри.

В сгущающихся сумерках мерещилось черте что. Казалось, дом наблюдает за нами. В тёмных провалах окон чудился пристальный взгляд. Словно некий невидимый хозяин оценивал нас, решая, впускать или нет.

Угрюмый знаками приказал мне открыть дверь.

— Медленно, — одними губами прошептал он.

С бешено бьющимся сердцем я подошёл и повернул дверную ручку. Под ладонью неприятно захрустели хлопья ржавчины. Дверь с тоскливым скрипом отворилась.

Из нутра дома нам в лица усмехалась непроглядная тьма. Ощущение чужого присутствия стало совсем тяжёлым, почти болезненным. Сердце отстукивало секунды, ничего не происходило.

Угрюмый несколько раз глубоко вздохнул, подошёл ближе и заглянул в дверной проём. Сердце на секунду замерло и вдруг ухнуло вниз. В лицо Угрюмому бросилось нечто чёрное, стремительное и абсолютно бесшумное. Сталкер заорал, отшатнулся, вдавливая палец в спусковой крючок. Дом огласился грохотом и вспышками. Автомат бился в руках Угрюмого, выплёвывая порции раскалённого свинца.

Ветхая деревянная ступенька оглушительно хрустнула, и Угрюмый провалился в образовавшуюся дыру одной ногой почти по колено. Сталкер бешено дёргался, стараясь освободить ногу и одновременно рассмотреть невидимого противника, но в этом уже не было нужды.

— Тихо, Угрюмый, тихо, — сказал я. — Это просто летучие мыши.

Угрюмый перестал дёргаться, прикрыл глаза и, выронив автомат, заскрёб скрюченными пальцами левую половину груди. Я испугался. Не знал, что у моего спутника шалит сердечко. Что делать, если его прямо здесь хватит удар?

— Тихо, Угрюмый, — беспомощно уговаривал я, пытаясь вспомнить, что нужно делать в подобных случаях, но в голове было пусто и звонко. — Тихо…

Сталкер ловил воздух широко открытым ртом, лицо его приобрело землистый оттенок. Это было страшно. Наблюдать за мучениями человека, не умея ему помочь.

— Тихо, Угрюмый, — твердил я, словно заклинание. — Тихо, а…

К моему облегчению Угрюмый вскоре пришёл в себя. Дыхание выровнялось и перестало с хрипами рваться из груди. Сведённые судорогой пальцы распрямились. Я помог ему высвободить ногу и подняться.

— Всё в порядке, — сказал сталкер, отстраняя меня.

Он несколько раз глубоко вздохнул и снова заглянул в тёмное нутро дома. На этот раз обошлось без неожиданностей. И слава богу! Инфаркт нам сейчас совершенно ни к чему.

Мы вошли. Под ногами хрустел мусор и битое стекло. Воняло пылью и заброшенностью. Здесь никого не было уже очень давно, а все так называемые предчувствия нашёптывал наш собственный страх. Угрюмый ногой расшвырял мусор в углу и бросил на пол рюкзак.

— Доставай консервы, — велел он, направляясь к двери.

— А ты куда? — спросил я. Сталкер не ответил. Иногда это раздражало. Да чего уж там, это всегда раздражало! Что ему трудно, что ли? А если помощь потребуется? Чёртов мизантроп.

Предаваться злым мыслям, когда вскрываешь консервы ножом, не стоит. Это я говорю, как эксперт. Результатом моих эволюций были две изуродованные жестянки и глубокий порез на ладони.

Снаружи скрипнуло. Я вскинулся, нащупывая пистолет, но это просто Угрюмый закрывал ставни. Вскоре он вернулся, волоча две крепкие доски. Подперев ими дверь, он взял тушёнку и принялся за еду.

— Если завтра не будем делать длительных остановок, к полудню дойдём до окраин Припяти.

Я поспешно дожевал кусок и спросил:

— А что там, Угрюмый?

Сталкер пожал плечами. Взгляд его расфокусировался, стал блуждающим. Это пугало.

— Монолитовцы, тёмные сталкеры из группировки «Грех», мутанты гораздо страшнее кабанов и собачек. И Колесо.

В голосе Угрюмого что-то такое было, от чего по телу пробежала крупная дрожь. Продолжать расспросы уже не хотелось. Костра мы не разжигали, и едва различимый в темноте силуэт сталкера казался духом смерти и скорби. Мне стало не по себе.

— Спи, — тихо сказал Угрюмый. — Я подежурю.

И хотя я на сто процентов был уверен, что не сомкну глаз, стоило мне принять горизонтальное положение, как сон навалился и прикрыл веки тяжёлыми, мягкими лапками. Я не стал противиться.

Снилось чёрт знает что. Стая ворон с клёкотом гоняла меня по сумеречным пустошам. Я убегал, перебирая ногами на одном месте, как это часто бывает во сне, искал Угрюмого, но не находил. Наконец, какая-то особенно наглая ворона ослепила меня, выклевав глаза, и закричала в ухо: «Иди в тень! Иди в тень!» А потом в кромешной тьме я увидел Дашу. Попытался обнять, но она отвернулась.

Угрюмый разбудил меня под утро. Едва я продрал глаза, как он уже свернулся клубком на полу, словно старый, бродячий кот, и крепко уснул. Я бездумно пялился в темноту и вспоминал свой сон. Вздрагивающие от сдерживаемых рыданий плечи жены и её напряжённую спину.

Как часто это происходило в последние полгода. Я вспоминал её бесконечные отлучки и задержки на работе. Вспоминал, как Даша прекращала разговор с «подругой» по телефону, стоило мне войти в комнату. Как поворачивалась спиной в постели.

Тогда я не хотел ничего этого видеть. Считал себя чересчур мнительным. Я любил её. Верил ей. Зато сейчас каждая сцена упрямо вставала перед глазами, бесстыдно обнажая каждый неприятный факт.

Стены дома потряс сокрушительный удар, на голову посыпалась труха. Я очнулся от размышлений и подскочил, с трудом сдерживая вопль ужаса. Угрюмый уже был на ногах и водил автоматом из стороны в сторону.

— Что это?!

Одновременно с моим криком раздался ещё один удар. Дом, надсадно скрипя, зашатался. Нас швырнуло на пол. Я попытался подняться, изрезал руки о битое стекло, обильно покрывшее пол, и всё для того, чтобы снова растянуться навзничь от последствий очередного удара.

Угрюмый оказался умнее. Он схватил меня за шиворот, оттащил в какую-то узкую кладовку. Там сел, упершись спиной в одну стенку, ногами в другую и держа наготове автомат. Я поспешил последовать его примеру. Дом теперь трясся, не переставая.

— Что это такое?! — закричал я, стараясь подавить приступ паники.

Бледное лицо Угрюмого с закушенной до крови губой смутно белело в темноте кладовки.

— Полтергейст… бюреры… псевдогигант… триггер… что… угодно… — прокричал он, делая вынужденные паузы на время очередного удара по многострадальному дому.

Я хотел спросить, что такое триггер, но голова взорвалась болью, в глазах полыхнула такая вспышка, что я разглядел копошащегося паука на противоположной стене. А потом всё исчезло.