Новая стая (джен)

Я так и не смог к этому привыкнуть. Ведь, кажется, столько раз довелось наблюдать, как Угрюмый или Мунлайт небрежно обшаривают карманы убитых. Столько раз твердил себе о суровой необходимости, пытаясь оправдать их действия. Но смотреть без содрогания так и не смог. Прав был Угрюмый, назвав меня Хлюпиком. Хлюпик и есть, другого слова не подберёшь.

Зона тумана маячила позади. Где-то там остался Мунлайт. Грудь снова рвануло болью. В памяти возник полный отчаяния взгляд сталкера, плохо скрытый привычной язвительностью. В ушах снова звучал тягучий мотив:

Moonlight and vodka, takes me away,

Midnight in Moscow is lunchtime in L.A.,

Ooh play boys, play...

И дрожало зыбкое марево неизвестной аномалии. Из-за меня! Всё из-за меня. Чувство вины и глубокая признательность царапали и скребли по душе, словно голодные кошки. Мерзко, ох, как мерзко.

Что было бы, не оттолкни меня Мунлайт? Он остался бы жив. И сейчас они с Угрюмым шагали бы обратно к Ростку, сокрушаясь попутно об утраченных барышах и втайне радуясь, что избавились от балласта. От меня. А я бы медленно умирал в одиночестве, снедаемый горечью и мыслями о невыполненном обещании.

Впрочем, зря я так. Они бы меня вытащили. Попытались бы. Не бросили. А я не смог, потому что Хлюпик.

Угрюмый закончил обшаривать карманы застреленных близнецов-гопников, подхватил с земли рюкзак одного из них и протянул мне. Рюкзак был запятнан мелкой, тёмно-красной моросью. На кармане налип кусочек кожи с волосами. К горлу подступила тошнота, в глазах потемнело. Меня передёрнуло.

— Что? — непонимающе спросил Угрюмый.

Снова показывать свою слабость и несостоятельность не хотелось. Я неопределённо мотнул головой, взял рюкзак и пару раз хорошенько встряхнул. В глазах Угрюмого мелькнуло запоздалое понимание, но от комментариев он воздержался. Только невесело усмехнулся углом рта. Поднял второй рюкзак, повесил на плечо и направился к маячившим далеко впереди высоткам Припяти.

Я привычно пристроился в арьергарде. В течение нескольких минут боролся со снедавшим меня любопытством и, конечно же, проиграл.

— Угрюмый, а мы через Припять пойдём?

К моему удивлению Угрюмый не стал читать мне нотаций или смотреть своим фирменным испепеляющим взглядом. Просто молча кивнул, не оборачиваясь.

— Ты же говорил там верная смерть.

Ну вот, доигрался. Угрюмый повернулся и посмотрел на меня, как на слабоумного. Я приготовился к буре, но её не произошло.

— Да тут кругом верная смерть, — спокойно и тихо сказал мой спутник. — Ты ещё не понял? Этот туман…

Голос Угрюмого сорвался. Он отвернулся и зашагал дальше с решительным упрямством. Я уже жалел, что начал этот разговор.

Некоторое время шли молча. Зона дышала сыростью, небо набухло влагой, но по сравнению с аномальным туманом это были мелочи, не стоящие внимания. Как бы там ни было, я был очень рад, что Угрюмый снова рядом. Помогает достичь цели и выполнить данное полмесяца назад обещание.

Шестнадцать дней и столько же ночей я нахожусь в этом страшном месте, но так и не приблизился ни на йоту к пониманию происходящего. То мне казалось, что Зона средоточие вселенского зла и всех вообразимых человеческих пороков. Люди убивали людей так буднично, что это просто не укладывалось в голове. А иногда становилось так радостно и жутко, и я чувствовал себя мальчишкой, впервые увидевшим зрелищный фокус.

А Зона, как заправский кудесник, извлекала очередного белого кролика из чёрной шляпы или заставляла исчезать предметы, а то и живых людей. Вот вы это видите, а вот уже нет. Как Мунлайт, которого я так и не нашёл в аномальном тумане.

Ну и ладно. К чёрту! Я должен найти Монолит. Он существует и точка. Просто обязан существовать. Иначе нет никакого чуда. Нет надежды. И философия Угрюмого о дерьмовых людях и дерьмовой Зоне окажется правдой. Я не смог бы жить с этой правдой. Потому что Хлюпик.

Небо постепенно темнело, приобретая на редкость красивый сизо-фиолетовый оттенок. Не знаю о чём думал Угрюмый, а я вспоминал Дашу.

Сухой, горячий ветер гнал по асфальту жухлые листья и обёртки от мороженого. Солнце яростно низвергало на землю потоки слепящего света и удушливого жара. Прохожие прятались в тень, и даже стойкие продавцы кваса млели, скукожившись под своими зонтиками.

А мне было плевать. Ведь рядом шла самая прекрасная девушка на свете, и она только что согласилась стать моей женой. Глядя в её бездонные, голубые глаза, я каждый раз поражался и с недоверием вопрошал себя — что она во мне нашла? Я буквально пожирал глазами ладную, девичью фигурку, впитывая каждую мелочь, запечатлевая в памяти любимый образ.

— Перестань, — засмеялась Даша, не поворачивая головы.

— Что перестать?

— Смотреть на меня так.

— Как?

— Как будто я мираж в пустыне и вот-вот растаю.

Ветер взметнул её короткие каштановые волосы. Я восторженно любовался.

— А может, я боюсь, что всё это мираж. Или сон.

— Дурак, — нежно сказала Даша и взяла меня за руку. — Видишь, я не сон. Мы всегда будем вместе.

В этот день все сокровища мира пали к моим ногам. Я никогда никого не любил так, как её. Мир был огромным, дружелюбным, светлым и радостным. И я верил, что так будет всегда.

Угрюмый остановился так резко, что я с маху врезался в его спину. За что был немедленно награждён уничтожающим взглядом. «Соберись! — казалось, говорил этот взгляд. — Хватит быть глупой обузой, козлом на привязи».

Мне очень хотелось спросить, в чём дело, но я обуздал неуместное любопытство и вместо этого стал осматриваться. Мы стояли на склоне небольшого холма. Справа зловеще чернела лесополоса, слева простиралась кочковатая пустошь, а впереди, у подножия холма смотрел на нас слепыми глазницами окон заброшенный дом.

— Мы там переночуем? — выпалил я прежде, чем успел прикусить язык.

Угрюмый кивнул. Я обрадовался, так как чертовски устал за этот бесконечно длинный день. Меня били, гнали сквозь туман, как дикого зверя, в меня стреляли. Раненую ногу тянуло и дёргало болью так сильно, что хотелось оторвать её и пожить некоторое время без ноги.

Я устремился к убежищу со всей возможной скоростью, но не успел сделать и десяти шагов, как за плечо рванула рука.

— Стой, идиот! — сдавлено прошипел Угрюмый. — Что ж ты прёшь, как на парад?! Мало ли, кто там притаился. Или что.

Меня немедленно обожгло стыдом. А ведь верно. Столько всего произошло, а я веду себя по-прежнему. Младенец на прогулке.

— Держись за мной и не высовывайся, — велел Угрюмый и лёгким, пружинящим шагом пошёл вокруг дома. В каждое окно он бросал болт и ненадолго замирал, слушая тишину внутри.

В сгущающихся сумерках мерещилось черте что. Казалось, дом наблюдает за нами. В тёмных провалах окон чудился пристальный взгляд. Словно некий невидимый хозяин оценивал нас, решая, впускать или нет.

Угрюмый знаками приказал мне открыть дверь.

— Медленно, — одними губами прошептал он.

С бешено бьющимся сердцем я подошёл и повернул дверную ручку. Под ладонью неприятно захрустели хлопья ржавчины. Дверь с тоскливым скрипом отворилась.

Из нутра дома нам в лица усмехалась непроглядная тьма. Ощущение чужого присутствия стало совсем тяжёлым, почти болезненным. Сердце отстукивало секунды, ничего не происходило.

Угрюмый несколько раз глубоко вздохнул, подошёл ближе и заглянул в дверной проём. Сердце на секунду замерло и вдруг ухнуло вниз. В лицо Угрюмому бросилось нечто чёрное, стремительное и абсолютно бесшумное. Сталкер заорал, отшатнулся, вдавливая палец в спусковой крючок. Дом огласился грохотом и вспышками. Автомат бился в руках Угрюмого, выплёвывая порции раскалённого свинца.

Ветхая деревянная ступенька оглушительно хрустнула, и Угрюмый провалился в образовавшуюся дыру одной ногой почти по колено. Сталкер бешено дёргался, стараясь освободить ногу и одновременно рассмотреть невидимого противника, но в этом уже не было нужды.

— Тихо, Угрюмый, тихо, — сказал я. — Это просто летучие мыши.

Угрюмый перестал дёргаться, прикрыл глаза и, выронив автомат, заскрёб скрюченными пальцами левую половину груди. Я испугался. Не знал, что у моего спутника шалит сердечко. Что делать, если его прямо здесь хватит удар?

— Тихо, Угрюмый, — беспомощно уговаривал я, пытаясь вспомнить, что нужно делать в подобных случаях, но в голове было пусто и звонко. — Тихо…

Сталкер ловил воздух широко открытым ртом, лицо его приобрело землистый оттенок. Это было страшно. Наблюдать за мучениями человека, не умея ему помочь.

— Тихо, Угрюмый, — твердил я, словно заклинание. — Тихо, а…

К моему облегчению Угрюмый вскоре пришёл в себя. Дыхание выровнялось и перестало с хрипами рваться из груди. Сведённые судорогой пальцы распрямились. Я помог ему высвободить ногу и подняться.

— Всё в порядке, — сказал сталкер, отстраняя меня.

Он несколько раз глубоко вздохнул и снова заглянул в тёмное нутро дома. На этот раз обошлось без неожиданностей. И слава богу! Инфаркт нам сейчас совершенно ни к чему.

Мы вошли. Под ногами хрустел мусор и битое стекло. Воняло пылью и заброшенностью. Здесь никого не было уже очень давно, а все так называемые предчувствия нашёптывал наш собственный страх. Угрюмый ногой расшвырял мусор в углу и бросил на пол рюкзак.

— Доставай консервы, — велел он, направляясь к двери.

— А ты куда? — спросил я. Сталкер не ответил. Иногда это раздражало. Да чего уж там, это всегда раздражало! Что ему трудно, что ли? А если помощь потребуется? Чёртов мизантроп.

Предаваться злым мыслям, когда вскрываешь консервы ножом, не стоит. Это я говорю, как эксперт. Результатом моих эволюций были две изуродованные жестянки и глубокий порез на ладони.

Снаружи скрипнуло. Я вскинулся, нащупывая пистолет, но это просто Угрюмый закрывал ставни. Вскоре он вернулся, волоча две крепкие доски. Подперев ими дверь, он взял тушёнку и принялся за еду.

— Если завтра не будем делать длительных остановок, к полудню дойдём до окраин Припяти.

Я поспешно дожевал кусок и спросил:

— А что там, Угрюмый?

Сталкер пожал плечами. Взгляд его расфокусировался, стал блуждающим. Это пугало.

— Монолитовцы, тёмные сталкеры из группировки «Грех», мутанты гораздо страшнее кабанов и собачек. И Колесо.

В голосе Угрюмого что-то такое было, от чего по телу пробежала крупная дрожь. Продолжать расспросы уже не хотелось. Костра мы не разжигали, и едва различимый в темноте силуэт сталкера казался духом смерти и скорби. Мне стало не по себе.

— Спи, — тихо сказал Угрюмый. — Я подежурю.

И хотя я на сто процентов был уверен, что не сомкну глаз, стоило мне принять горизонтальное положение, как сон навалился и прикрыл веки тяжёлыми, мягкими лапками. Я не стал противиться.

Снилось чёрт знает что. Стая ворон с клёкотом гоняла меня по сумеречным пустошам. Я убегал, перебирая ногами на одном месте, как это часто бывает во сне, искал Угрюмого, но не находил. Наконец, какая-то особенно наглая ворона ослепила меня, выклевав глаза, и закричала в ухо: «Иди в тень! Иди в тень!» А потом в кромешной тьме я увидел Дашу. Попытался обнять, но она отвернулась.

Угрюмый разбудил меня под утро. Едва я продрал глаза, как он уже свернулся клубком на полу, словно старый, бродячий кот, и крепко уснул. Я бездумно пялился в темноту и вспоминал свой сон. Вздрагивающие от сдерживаемых рыданий плечи жены и её напряжённую спину.

Как часто это происходило в последние полгода. Я вспоминал её бесконечные отлучки и задержки на работе. Вспоминал, как Даша прекращала разговор с «подругой» по телефону, стоило мне войти в комнату. Как поворачивалась спиной в постели.

Тогда я не хотел ничего этого видеть. Считал себя чересчур мнительным. Я любил её. Верил ей. Зато сейчас каждая сцена упрямо вставала перед глазами, бесстыдно обнажая каждый неприятный факт.

Стены дома потряс сокрушительный удар, на голову посыпалась труха. Я очнулся от размышлений и подскочил, с трудом сдерживая вопль ужаса. Угрюмый уже был на ногах и водил автоматом из стороны в сторону.

— Что это?!

Одновременно с моим криком раздался ещё один удар. Дом, надсадно скрипя, зашатался. Нас швырнуло на пол. Я попытался подняться, изрезал руки о битое стекло, обильно покрывшее пол, и всё для того, чтобы снова растянуться навзничь от последствий очередного удара.

Угрюмый оказался умнее. Он схватил меня за шиворот, оттащил в какую-то узкую кладовку. Там сел, упершись спиной в одну стенку, ногами в другую и держа наготове автомат. Я поспешил последовать его примеру. Дом теперь трясся, не переставая.

— Что это такое?! — закричал я, стараясь подавить приступ паники.

Бледное лицо Угрюмого с закушенной до крови губой смутно белело в темноте кладовки.

— Полтергейст… бюреры… псевдогигант… триггер… что… угодно… — прокричал он, делая вынужденные паузы на время очередного удара по многострадальному дому.

Я хотел спросить, что такое триггер, но голова взорвалась болью, в глазах полыхнула такая вспышка, что я разглядел копошащегося паука на противоположной стене. А потом всё исчезло.

Яркая, белая точка возникла в кромешной тьме. Одновременно с ней раздался приглушённый гул. Он нарастал, росла и точка. Ширилась, расплывалась, подобно наводнению, пока я не понял, что в глаза бьёт дневной свет, а гудит у меня в голове.

Я осторожно повернул голову и обозрел окружающее пространство. Угрюмый сидел, прислонясь к стене, на коленях у него лежал автомат. Сталкер спал. Я прислушался к ощущениям. Затылок здорово саднило, но в остальном всё, как будто, было в порядке.

Тогда я рискнул подобрать руки-ноги и осторожно сел. Моя возня разбудила Угрюмого. Сталкер разжал пальцы, намертво стиснувшие оружие, и было заметно, что далось ему это не без труда.

— Как ты? — хрипло спросил он, потирая переносицу.

Я вдруг подумал, что Угрюмый сильно сдал после нашей встречи. Когда я увидел его впервые, это был замкнутый, нелюдимый, но крепкий мужик. Укатали Сивку крутые горки. И в этом львиная доля моей вины. Я его тормошил, уговаривал, заставлял. Давил на жалость, соблазнял деньгами. Как и Мунлайта. Да где теперь Мунлайт. И вот что теперь ему прикажете ответить?

— Нормально.

Я поднялся на ноги и, стараясь не встречаться с ним взглядом, спросил:

— Чем это меня?

Угрюмый вдруг улыбнулся.

— Селяне имеют дивную привычку заготавливать собранный урожай, — сообщил он, посмеиваясь над моим недоумением. — Посредством консервации в банках большого, среднего и малого калибра. Одна такая банка совершенно случайно завалялась в кладовке и свалилась с полки прямо тебе на башку.

Сталкер хрипло захохотал. Я с облегчением присоединился к веселью, хоть оно и показалось мне отчётливо натянутым.

— Пора в путь, — сказал Угрюмый, отсмеявшись. — Выходим.

— А вдруг там всё ещё бродит эта штука? — В моём воображении возникла гора мышц, клыков и когтей. Этакая неведомая машина для убийства.

— Нет там никого, — ответил мой спутник, навьючивая рюкзак. — Я выходил, пока ты валялся в отключке.

На пороге Угрюмый задержался и приложил ладонь к облупленной стене дома.

— Спасибо, — едва слышно прошептал он и вышел.

Я тоже ощущал признательность к строению, защитившему нас прошлой ночью, но разговаривать с ним не стал. Пока шагал вслед за своим нелюдимым проводником, в голову лезли непрошенные мысли. Угрюмый после памятной встречи с контролёром стал малость не в себе и иногда вёл себя как типичный сумасшедший. С одной стороны я его понимал — в этой Зоне было от чего утратить разум. А с другой хотелось бы, чтоб он довёл меня до цели прежде, чем слетит с катушек окончательно.

Осознав направление своих мыслей, я ужаснулся. Как мог я думать о человеке, хорошем человеке подобным образом? Как мог относиться к нему потребительски? Угрюмого я считал почти другом. Сколько раз он спасал мне жизнь — не счесть. Неужели?..

Зона и вправду способна выжечь, превратить в пепел всё хорошее, что человек накапливал в себе с самого рождения. А когда от него останется пустой сосуд, Зона наполнит его ненавистью, страхом и злобой. А я почти опустошён.

Люди, зачем вы здесь? Что ищете? Неужели вы не видите — всё обман. Золото оборачивается прахом, стоит только взять его в руки. Нет никакого чуда, и никогда не было! Только смерть. Вы все мертвы. И я труп. Говорящий, жрущий, гадящий труп.

Отчаяние заполнило меня всего без остатка и хлынуло через край. Я не хотел больше жить в мире, где существует Зона. Мне было тесно с ней на одной планете. Я вытащил из кармана пистолет и приставил к подбородку…

Перед глазами мелькнуло что-то, руку рвануло в сторону. Я рефлекторно выстрелил, кто-то вскрикнул. И тут же меня свалил полновесный удар в челюсть.

— Идиот! Какой идиот, мать твою! — возмущался невидимка голосом Угрюмого.

Я встал на четвереньки и попытался осмотреться. Мир трясся, как желе на блюдечке, подергивался рябью. Меня вырвало. Потом ещё раз. Я корчился снова и снова, пока желудок не опустел. Отдышавшись, хотел встать, но очередная затрещина отправила меня на землю. В поле зрения появился разъярённый Угрюмый, схватил меня за грудки и затряс, как грушу.

— Я тебе что говорил? Держаться за мной! Я тебе говорил сходить с тропы? Нет! Так куда тебя, на хер, понесло?

— Что с рукой? — проговорил я, с ужасом глядя на окровавленный рукав Угрюмого.

Сталкер занёс руку треснуть меня ещё раз, но передумал.

— Хочешь спасти жену? — спросил он, пронзая меня тяжёлым взглядом.

— Отвали…

— Хочешь? Отвечай!

— Хочу! — взорвался я. — Очень хочу! За каким хреном я тут тогда делаю? В дерьме этом…

Глотку охватил спазм, глаза защипало. Титаническим усилием овладев собой, я достал аптечку и начал перевязывать Угрюмому простреленную мной руку.

— Раз так, — спокойно сказал сталкер, — прекрати вести себя, как кретин. Припять близко, а смерть… она всюду. Нельзя сходить с тропы. Нельзя отвлекаться. Смотри.

Я посмотрел. И увидел. Недалеко от тропы висело в воздухе… нечто. Оно было похоже на чёрное солнце, периодически поводившее лучами-щупальцами. Когда мы шевелились, лучи тянулись в нашу сторону и нежно трепетали. В движениях этого существа была пугающая разумность. Я онемело наблюдал.

— Пси-аномалия, — просветил меня Угрюмый. — Её трудно не заметить.

Он был прав на все сто. Только такой идиот, как я, может проворонить подобное, увлекшись самокопанием.

— Спасибо, — пробормотал я виновато.

Угрюмый встал и протянул мне руку. Я вдруг разозлился — на него или на себя — не знаю. Упрямо мотнул головой и встал сам. Сталкер пожал плечами и двинулся вперёд. Чёрное солнце протянуло ему вслед свои лучи.

День перешёл полуденную черту, когда мы достигли окраин Припяти. Угрюмый не стал выходить из чахлой рощицы, к которой целенаправленно шагал последний час, и мне не велел. Вместо этого он достал бинокль и начал методично изучать каждое здание. Этого занятия ему хватило надолго.

Несколько раз я пытался завязать разговор, но сталкер либо игнорировал меня, либо шикал так злобно, что я обескуражено отступал. Мне было скучно. Я тоже пытался всматриваться в мрачные дома мёртвого города, но не увидел ничего интересного, кроме огромной стаи ворон. Это неприятно напомнило прошлый сон, рассматривать Припять расхотелось.

Тогда я начал прогуливаться взад-вперёд по рощице. Доходил до края, разворачивался и брёл обратно. На четвёртом заходе я увидел группу сталкеров в неприметных бурых пыльниках. Они шли, не таясь, прямо по нашим следам к рощице. Я со всех ног бросился к своему спутнику.

— Угрюмый, там…

— Не сейчас.

— Там какие-то люди.

Угрюмый вскочил и пошёл смотреть. Едва взглянув на неизвестных сталкеров, он побледнел и выругался.

— Что? — спросил я, сгорая от любопытства.

— «Грех». — Сталкер выплюнул это слово сквозь зубы, как нечто мерзкое.

— А что…

Договорить я не успел. Угрюмый схватил меня за плечо и потащил к противоположному краю рощицы. Он осмотрел близлежащее пространство, и взгляд его слегка посветлел.

— Туда, — сказал Угрюмый, указывая на заросли гигантской полыни. — Попробуем уйти без шуму и пыли.

В голосе его звучало тщательно скрываемое сомнение. Мой спутник не верил, что мы сможем убежать. Я предпочёл сделать вид, что ничего не заметил.

Пригнувшись, мы скользнули в заросли и шустро почесали в сторону Припяти, надеясь затеряться в хаосе заброшенного города. Угрюмый время от времени поднимал голову, чтобы определить местонахождение преследователей. Те не торопились. То ли шли не за нами, то ли были уверены, что нам не уйти. Я предпочёл бы надеяться на первый вариант, но в Зоне редко бывает по-твоему, это я уже уяснил. Помогая нам, ветер гнал волны по травяному полю. Когда грешники вышли, наконец, из рощицы, мы затаились и наблюдали за ними из зарослей.

— Если поймают и убьют сразу — считай повезло, — прошептал Угрюмый.

— Что может быть хуже и окончательнее смерти? — недоверчиво спросил я.

Угрюмый с жалостью посмотрел на меня, но промолчал. Бросил взгляд в сторону рощицы.

— Вот чёрт!

Грешники уверенно двигались в нашу сторону.

— Так, — торопливо зашептал Угрюмый, — сейчас бежим к вон той жёлтой пятиэтажке. Если меня поймают, дальше ты сам. Если поймают тебя, постарайся их разозлить и спровоцировать на убийство. Поверь, пуля — это не самое страшное в Зоне. Всё, ходу!

Мы вскочили и, петляя, словно зайцы, бросились к намеченному строению. Позади раздались одобрительные крики и выстрелы. Судя по тому, что в наши беззащитные спины не вонзилась ни одна пуля, стреляли в воздух. Я обернулся на ходу. Ну так и есть! Грешники держали автоматы дулом вверх и время от времени постреливали в небо, чтобы придать нам дополнительную мотивацию. Меня вдруг осенило.

— Да они же охотятся! — поражённо воскликнул я. — На нас охотятся!

— Береги дыхание! — рявкнул Угрюмый, непроизвольно хватаясь за сердце.

Я бежал и не верил. Зона в очередной раз продемонстрировала свою уродливую физиономию. Люди охотятся на людей! Разве такое возможно в наш цивилизованный век?

«Возможно», — взвизгивал липкий страх.

«Ещё как возможно», — утверждал холодный разум, услужливо подсовывая факты.

«А ты всё ещё сомневаешься?» — насмешливо спрашивала память, подбрасывая образ Мунлайта, крадущегося с ножом через лабиринт Арены.

Сколько бы одёжек ни одела на нас цивилизация, воспитание и общество, в душе все мы животные. Стоит пройти по грани жизни и смерти, как одежда рвётся в клочья и остаётся голый зверь, алчущий крови и смерти соперников. Я пытался сохранить хоть какой-то налёт цивилизованности, но знали бы вы, как это было сложно.

В нас по-прежнему не стреляли. Жёлтая пятиэтажка, до которой, казалось, километры пути, выросла вдруг, словно из-под земли. Мы промчались вдоль строения, спотыкаясь о разбросанный мусор, и завернули за угол.

Всё было напрасно. Нас ждала вторая группа сталкеров в бурых плащах. Мы налетели прямо на них и ничего не успели сделать. Угрюмого с налёту отоварили прикладом, вырвали автомат и сноровисто повязали. Прежде чем повторить эту процедуру со мной, грешники захотели поглумиться. Оно и понятно — я на их взгляд не представлял угрозы.

Их лица, которые я сперва принял за уродливые маски, поражали разнообразием мутаций и прочих отклонений, да ещё и были обильно покрыты шрамами. От группы отделился здоровенный толстяк и, скаля чёрные зубы в радостной усмешке, принялся ходить вокруг меня и разглагольствовать:

— Что-то я не вижу у тебя оружия, малыш. Сталкеры даже отмычек вооружают, а ты не отмычка, иначе шёл бы впереди. Наверное, ты девочка вон того злобного хмыря, да?

Я не стал отвечать, да толстому мой ответ и не требовался.

— Молчание — знак согласия. Придётся тебя расстроить, малыш, своего милого ты больше не увидишь. Но я буду рад тебя утешить. Станешь моей девочкой?

Толстяк положил тяжёлую руку мне на плечо и заскрёб у себя в паху. Мне вдруг стало предельно ясно, что Угрюмый прав и смерть — это не самое страшное в Зоне. Я отскочил и выстрелил прямо через карман куртки. Промежность толстого взорвалась кровью.

— Сука! — заорал он, падая. — Сука! Сука! Сука! Убью-у-у!

Он бился, словно в припадке, расшвыривая мусор и комья земли. Я потрясённо смотрел, пытаясь побороть тошноту. Естественно, второго выстрела мне сделать не дали. Сшибли на землю, отобрали пистолет, стянули руки за спиной.

Удивительно, но на бедственное положение товарища грешники не обращали никакого внимания. Некоторые даже смеялись. Дождавшись прихода первой группы, нас вздёрнули на ноги, и повели вглубь Припяти. А толстого просто добили.

— Отличный выстрел, — похвалил меня Угрюмый.

— Я целился в сердце, — уныло признался я. Грешники захмыкали.

Вели нас недолго. Остановились у какого-то магазина и велели нам лезть в подвальное помещение. Оттуда несло мочой и дерьмом и слышалось чьё-то бормотание.

Спустившись, мы оказались в просторном, тускло освещённом складе. Большую часть пространства занимали железные клетки, похожие на те, что я видел в зоопарках. Может, оттуда и утащили. Всего здесь стояло шесть клеток — три с одной стороны, три с другой. Все были пусты, а в одной сидел абсолютно голый мужик. Увидев нас, он вскочил и затряс прутья решётки, словно хотел их вырвать, и заорал срывающимся голосом:

— На север! На север!

Один из грешников ударил его по пальцам прикладом винтовки. Мужик заверещал и снова сжался в жалобно хнычущий комок. Нас развязали и втолкнули в клетки. Меня по соседству с безумцем, Угрюмого напротив. Щёлкнули запоры, грешники ушли. Тишину нарушал только сумасшедший сталкер, тихо поскуливающий в своём углу.

Как же мне надоели эти серые пустоши! А больше всего проклятые вороны. С каждым разом стая становилась всё больше, карканье отчётливее.

«В тень! Иди в тень!»

Ну и где я найду тень в мире без солнца и света? Одна наглая пернатая тварь клюнула меня в глазницу и улетела, унося в клюве вырванный глаз. Подо мной проносилась бесконечная равнина, и я понял, что всё ещё вижу похищенным глазом. Ворона, шумно хлопая крыльями, продолжала полёт, пока впереди не занялось странное голубоватое зарево. Оно становилось всё ярче и ярче, пока не затопило весь этот выцветший мир…

Я вскрикнул и проснулся. Слева хихикал безумец, неразличимый в темноте. Да и не хотелось мне его разглядывать. Уже насмотрелся досыта. И на клочковатую бороду, полную грязи и насекомых. И на изъязвлённую кожу. И на выпирающие рёбра. И сломанные грешниками пальцы. Бесконечное бормотание спятившего сталкера и его вопли сводили меня с ума.

Сколько я уже здесь? Не знаю. В подвале не было ни дня, ни ночи, ни окна, ни часов. Свет выключили и зажигали редко и ненадолго, когда приносили еду. Я постиг тонкую разницу между пленом на открытом пространстве и заточением в стальной клетке. Два раза был Выброс, здесь, в подвале проходящий почти без последствий. Четыре раза приносили еду, на удивление хорошую — мясо. Три раза варёное и один раз жареное. По три кусочка на человека. Я теперь только и мог, что считать.

Мерзкий запах, казавшийся невыносимым поначалу, сейчас практически не мешал. Привык я, принюхался. Человек ко всему привыкает. К хорошему быстро, к плохому медленно, но привыкает обязательно. Человек — тварь, отлично поддающаяся дрессировке.

В клетке напротив зашуршало.

— Кошмары? — спросила тьма голосом Угрюмого.

Я машинально кивнул, но вспомнив, что в темноте он не увидит, ответил вслух:

— Да.

— Думай о жене, — посоветовал сталкер. — Это всегда поддерживает — вера в наших женщин.

Я невесело усмехнулся. Мысли о Даше сейчас быстрее всего повергли бы меня в пучину отчаяния и безнадёги. Счастлив тот, кто может безоглядно верить своей женщине, зная, что она никогда не предаст. Моя оказалась не из таких.

— Что-то не так? — спросил Угрюмый.

— Не так, — глухо сказал я. Мне вдруг безумно захотелось излить душу. — Дим, она ведь собиралась уйти от меня. Встречалась тайком с одним. А может и не одним.

Темнота сочувственно молчала. Даже сумасшедший сталкер притих. Я был благодарен им за эту тишину и торопливо, словно боясь передумать, заговорил:

— В тот день мы ссорились. Я сказал, что всё знаю, что видел их вместе. Даша плакала. Сказала, что я тюфяк, не мужчина…

— Сука, — сказал вдруг Угрюмый с ненавистью, удивившей меня. — Какая сука.

— Наверное, я и правда душил её своей любовью, — грустно сказал я. — Во всяком случае, так она мне сказала. Даша взяла чемодан со своими вещами, пошла к двери и вдруг упала без сознания. Я вызвал «скорую». А потом врач сказал мне, что ничего нельзя сделать и ей осталось жить полтора месяца.

— Ты! — рявкнул Угрюмый. — Так мы всё это пережили и потеряли Мунлайта из-за шлюхи?!

Меня словно ледяной водой окатило, кровь бросилась в голову.

— Она не шлюха! А даже если и так, я не мог бросить её умирать, не мог! Я любил её и сейчас люблю… наверное. У нас ведь не всегда было так, когда-то и она меня любила.

Воцарилось молчание, тягучее, словно патока. Потом Угрюмый сказал:

— Прости. Ты прав, Толь, а я просто ничего не понимающий, угрюмый мудак. На самом деле ты мужик, брат. И не слушай тупых куриц, утверждающих обратное.

Я кивнул, снова забыв, что в темноте Угрюмый видит не лучше меня. Опять забормотал чокнутый, а я поймал себя на мысли, что и к нему начинаю привыкать. Чего доброго скоро и разбирать буду, о чём он бормочет. Мне уже казалось, что Зона была всегда. Что не было у меня жены, квартиры в сталинской высотке, другой жизни. Может я выдумал их, чтобы не так невыносимо было сидеть взаперти? А Зона на самом деле всегда являлась неотъемлемой частью моей жизни. Всегда была стальная решётка и гадящий под себя, спятивший сосед. Всегда был Угрюмый в клетке напротив и вонючий подвал.

Вдруг клацнули железными зубами замки, злобно взвизгнули дверные петли. Зажёгся свет. В подвал, морщась от отвращения, вошли три человека. Я напрягся. Именно этих я видел впервые, а любое отклонение от рутины сулило перемены, к которым следовало быть готовым.

Двое носили бурые неприметные пыльники клана «Грех». Третий — жгучий брюнет — был облачён в светло-серый камуфляж. Высокий парень, без единого признака мутаций, с острым пронизывающим взглядом и выверенными движениями, так непохожими на дёрганую суетливость его спутников. На их фоне он смотрелся, как орёл в курятнике.

Трое неспешно прошлись вдоль клеток, ненадолго задерживаясь у тех, что были обитаемы. У меня возникло отчётливое впечатление, что нас демонстрируют, словно товар. Брюнет остановился перед клеткой с безумцем и негромко спросил:

— Спятил?

Грешники виновато развели руками и начали наперебой оправдываться:

— Кто ж знал, ёпт…

— Хилый оказался.

— Это всё Пузо виноват! Поломал парня…

— Да-да, Пузо виноват! Вечно пленников нам портит, извращенец поганый!

Брюнет небрежным жестом остановил поток словоизвержения и осведомился нехорошим голосом:

— Я правильно понял — какой-то кретин портит товар, а его до сих пор не пристрелили?

Грешники задрожали, но, пересилив себя, угодливо изогнулись и расплылись в довольных усмешках.

— Дык, уже!

— Ага, вон тот додик постарался.

Два грязных пальца синхронно вытянулись в мою сторону. Брюнет подошёл и вперил в меня пронизывающий взгляд.

— Очень хорошо, — пробормотал он. Повернувшись к своим спутникам, распорядился: — Приготовить их к утру.

— И этого? — почтительно уточнил один грешник, указывая на моего соседа.

— Этот мне не нужен, он сломлен. — Брюнет зашагал к двери.

Дождавшись его ухода, грешники отперли клетку с сумасшедшим сталкером. Бедняга взвыл и заметался по крошечному пространству, тщетно пытаясь протиснуться сквозь прутья решётки.

— Тихо, шашлык! — прикрикнул на него один. — Дохера громкий.

Несчастный безумец продолжал кричать. Второй грешник зашёл ему за спину и пнул по ногам. Сталкер упал на колени. Молниеносно ухватив его за волосы, грешник с оттяжкой рассёк парню глотку. Раздалось жуткое бульканье, словно слив кухонной раковины пытался всосать нечто густое и тягучее, вроде томатного сока. Или крови.

Голова безумца откинулась назад и повисла на лоскуте кожи. Меня окатило струёй невыносимо горячей крови. Я свалился на пол, зажмурил глаза и пополз неизвестно куда, пока не упёрся в решётку. Тогда я свернулся в клубок и стал ждать, когда придёт милосердное беспамятство. Тщетно.

Я слышал смех и шутки двух скотов, по ошибке называющих себя людьми. Слышал затихающую агонию сумасшедшего. Что-то кричал Угрюмый. А я лежал и думал о том, что сегодня нам снова принесут мясо. По три куска на брата. Жареное, скорее всего, ведь грешник упомянул про шашлык. Шашлык из безымянного, свихнувшегося от издевательств сталкера.

Из глубин моей души, из самых потаённых её уголков поднималось нечто настолько тёмное, что впору бы испугаться, но я только равнодушно наблюдал. С самого первого моего появления здесь, Зона гостеприимно потчевала своими самыми изысканными яствами. Неустанно заботилась, откармливала, и теперь я был сыт ею по горло.

… Угрюмый небрежно ворочавший тела убитых бандитов в подземельях Агропрома и обшаривающий их карманы.

… Тот страшный мужик, контролёр, выстрел и корявая рожа, расцветающая красным пионом. Моё первое убийство.

… Арена. Мунлайт с песнями режущий глотки под одобрительные вопли толпы.

… Кабан и его банда: алчные и недалёкие близнецы; весёлый Карась, норовящий ударить и сшибить с ног просто ради забавы; сам Вася — злобный, готовый на всё ради наживы.

… Сумасшедшая беготня сквозь непроглядный туман. Гротескная харя монстра, возникающая из пустоты. Рёв, выстрелы, предсмертные вопли.

… Мясистые щёки толстого, его ощеренный слюнявый рот, покрытые коростой, воспалённые веки без ресниц и тяжёлая рука на моём плече. Выстрел.

… Шашлык. Проклятый, понимаете ли, ёбаный шашлык, мать его!

Позволив чёрным волнам ненависти вырваться из пут принципов и воспитания, я дал им беспрепятственно разлиться по жилам и затопить сердце. Не сделай я этого, наверняка тронулся бы умом, как мой бедняга сосед, которого наверняка уже сообща насаживали на вертел. Ненависть придала сил, прояснила голову, отключила сомнения.

Почувствовав себя освежённым, я сел и стёр с лица кровь. Под задницей было мокро. Багровая лужа по наклонному полу перекочевала из соседней клетки в мою и привольно разлилась во всю ширину.

— Хлюпик, ты как? Эй, Хлюпик! Скажи что-нибудь, Толь, не молчи, — испугано и монотонно повторял Угрюмый.

Я не без труда разжал сведённые судорогой губы и ответил:

— Всё в порядке.

«Ничего не в порядке и не будет уже никогда…»

Я немного удивился, что ещё способен говорить по-человечески. Казалось, вместо складной речи изо рта вырвется сдавленное рычание. Обошлось.

— Слава Богу! — вырвалось у Угрюмого. — Я боялся, что ты…

— Нет никакого Бога! — грубо перебил я. — Нет этого слепого, равнодушного, ленивого козла!

Угрюмый умолк, глядя так, словно хотел сказать: «А я ведь предупреждал». Мне был неприятен его взгляд, я отвернулся, мечтая, чтобы сталкер промолчал. Угрюмый заговорил, но совсем не о том, что я ожидал.

— Одно могу сказать с уверенностью — нас не убьют.

— Почему ты так думаешь? — Во мне проснулось любопытство.

Угрюмый встал, потянулся, треща суставами, и ответил:

— Тот чернявый мужик, это был монолитовец.

— Ого! — изумился я. — Это которые стерегут Исполнитель Желаний?

— Если он существует… да.

Мысли прыгали в моей голове, словно блохи на бродячей собаке. Сотни разнообразных вариантов проскакивали перед мысленным взором, пока я не ухватил один.

— А что если поговорить с ним? Предложить…

— Что? — перебил Угрюмый. — Срали они на твою «сталинку». Срали на мой схрон с баблом и бирюльками. Монолитовцам чужда алчность, они не знают ни жалости, ни сомнений. Понятия не имею, как они ломают людей, может, зомбируют частично, но когда мы наденем форму их клана, нам тоже будет плевать на всё, кроме приказов командира. Твоё тело будет жить, но от личности ничего не останется.

Я не хотел верить, но Угрюмый был очень убедителен. Особенно страх и безнадёга в его голосе. Я в смятении заметался по клетке. Под ногами жирно чавкала частично свернувшаяся кровь. Что же делать? Должен быть выход отсюда. Должен! Вцепившись побелевшими пальцами в прутья решётки, я с отчаянием смотрел на выход из подвала. Вот он, в дюжине шагов отсюда. Безумно далеко…

Но полу что-то тускло блеснуло, я опустил взгляд. Колени внезапно ослабли, желудок подпрыгнул и сделал пируэт. На полу лежало с десяток ключей связанных замусоленным обрывком тряпки. Я попытался сглотнуть, но от волнения глотка стала сухой и шершавой, как наждак. В ушах грохотала кровь.

— Угрюмый, — просипел я, — там ключи.

— Что? — поразился сталкер.

— Ключи, — повторил я, не в силах заставить себя двигаться. — Наверное, эти выронили.

— Так чего ты стоишь, идиот? — взорвался Угрюмый, но спохватился и убавил тон. — Дотянуться сможешь?

Я встал на колени, потом лёг на живот и просунул руку меж прутьев. Ключи обольстительно поблёскивали, обещая свободу, но рука всё никак не могла преодолеть несколько жалких сантиметров. Я бессильно завыл сквозь крепко сжатые челюсти.

— Успокойся, — велел Угрюмый дрожащим голосом. — Успокойся, Толь. Попробуй другой рукой. Ляг на спину, вот так. Теперь тянись.

Наконец, практически вывернув суставы, я смог кончиком среднего пальца зацепить один ключ. Отчаянный рывок, вспышка боли в руке, и вся связка крепко зажата в кулаке. Я вскочил и бросился к замку. Руки ходили ходуном, ключи снова полетели на пол. К счастью достать их было не в пример проще.

— Успокойся, — повторил Угрюмый. — Медленно.

Первый же ключ легко вошёл в замочную скважину и дважды со скрежетом повернулся. С отчаянно бьющимся сердцем я толкнул дверь, она послушно отворилась. Хотелось заорать от радости, запрыгать на одной ноге, хлопая в ладоши, но я сдержался. До полной свободы ещё далеко, однако фундамент её был заложен. Рано сдаваться, рано.

Освободить Угрюмого было делом одной минуты. Мы поднялись по выщербленным ступеням, подобрали ключ и осторожно приоткрыли дверь. В лица пахнуло ветром. Невыносимо свежим и сладким ветром, принёсшим с собой запахи сырой земли, мха и грибов. В глазах на миг потемнело. Я ухватился за стену, чтобы не скатиться вниз по ступенькам обратно в тяжёлую вонь подвала.

Угрюмый открыл дверь шире и огляделся. Над Припятью тихо колыхался фиолетовый вечер. За купами кустарника слышался треск костра, плясали оранжевые блики. Кто-то смеялся. В ноздри ударил запах жарящегося на углях мяса. Шашлык… Желудок скрутил жестокий спазм, меня вырвало.

Когда я немного отдышался, мы выбрались на улицу. Угрюмый запер дверь, а ключи опустил в карман. Потом выхватил из-под ног увесистый камень. Я последовал его примеру. Неслышно ступая, прижимаясь к стене здания, мы проскользнули мимо веселящихся грешников и углубились в чрево ночной Припяти.

Неужели, наконец-то повезло, думал я, с наслаждением наполняя лёгкие свежим воздухом. Не успела эта мысль как следует оформиться в моей голове, как позади раздались яростные крики, заметались лучи фонарей. Наше исчезновение обнаружено.

Не знаю, как Угрюмый, а я сейчас чувствовал себя более голым, чем даже в душе. У нас не осталось ни бронников, ни оружия, ни ПДА, ни даже болтов. Только камни. Пара булыжников против нескольких десятков автоматов — это даже не смешно.

Мы не смели бежать, шли быстрым шагом. Двери подъездов, изуродованные пулями стены, провалы окон — всё крутилось бешеным калейдоскопом, складываясь в безумные узоры. Угрюмый вдруг резко свернул в сторону и остановился над чугунной крышкой люка.

— Помоги-ка мне.

— Не полезу, — упёрся я, стараясь подавить внезапный приступ паники. — Не полезу и всё.

— Дурак, — бросил Угрюмый, пыхтя над крышкой, — лучше сюда, чем обратно в клетку.

Конечно, он был прав, как и всегда. Но мне так хотелось видеть небо над головой. Угрюмый сдвинул крышку сам. Из отверстия вырвалась волна трупного смрада. Мы закашлялись и отпрянули. После некоторого колебания Угрюмый вернулся, бросил в люк камень и прислушался. Почти сразу раздался смачный чавк, ознаменовавший падение.

Из-за угла вывернулась погоня, но нас они пока не видели, так как фонари светили в другую сторону.

— Не ссы, — сказал Угрюмый и канул в смрадную темноту. Опять вонь и подвалы, с отчаянием подумал я, прыгая за ним. Ноги почти до середины голени погрузились во что-то холодное, скользкое и вонючее. Я нащупал в темноте руку Угрюмого, и мы пошли, поводя впереди себя руками, словно слепые. Через каких-нибудь пять-шесть шагов упёрлись в стену.

Сверху послышались голоса. Над открытым люком лучи фонарей вспороли темноту. Мы прижались к стене, стараясь не дышать. Зашаркали шаги множества ног. В люк мельком светили, но взглянуть внимательнее не пытались. Зато мы, благодаря частичному освещению, смогли детальнее осмотреть наше укрытие.

Это было нечто, вроде бетонного мешка с узким туннелем-отводом прямо напротив нас. Пол покрывало множество трупов, разложившихся до полужидкого состояния. Отовсюду в беспорядке торчали руки, ноги и головы, иногда слабо ворочавшие пожелтевшими глазными яблоками. И весь этот гротескный хаос покрывали мириады белых червей.

Я зажал обеими руками рот и с ужасом наблюдал, как черви ползут по моим ногам, всё выше и выше. Штаны Угрюмого уже до колен покрывала шевелящаяся масса. На лице сталкера не было ни кровинки, оно белело в темноте, словно морщинистое брюхо гигантского червя.

Не выдержав, я шевельнул ногами, слегка притопнул. Личинки посыпались вниз, отвратительно сокращаясь, и снова закопошились у ног. Не знаю, сколько бы я ещё выдержал, но шаги и голоса наверху стали затихать. Нас снова окутала кромешная тьма.

Мы пошли вдоль стены, то и дело оскальзываясь и поддерживая друг друга, пока не добрались до отвода. Содрогаясь от отвращения, Угрюмый лёг на пол и ввинтил себя в узкий туннель. Я было последовал за ним, но тут кто-то крепко ухватил меня за щиколотку. Усиленно дёргаясь, я пытался высвободиться, но держали меня крепко. В голове завертелось отчаянное «Не позволю! Не позволю снова сделать это со мной! Никаких клеток!» Эта мысль придала мне сил. Остервенело рванувшись и матерясь на чём свет стоит, мне удалось вырваться. Я заработал локтями и коленями, проталкивая тело вперёд по туннелю.

Мы ползли до тех пор, пока не ослабла трупная вонь бетонного мешка. Потом нас, очевидно, сморил сон, больше похожий на смерть. Проснувшись, едва перебросились парой слов и снова проталкивали себя вперёд с мрачным упорством смертников, которым нечего терять, кроме собственной жизни. Впрочем, так оно и было.

Наконец, отвод закончился, и мы вывалились в новый туннель, большой, широкий, с лёгкостью способный пропустить через себя грузовик. Здесь царила невероятная тишина, через каждые пятьдесят метров горели лампы. Серые ребристые стены, блестевшие от влаги, вызывали неприятное ощущение, словно мы находились внутри кишечника живого существа. Судя по отвращению, с которым Угрюмый разглядывал осклизлые стены, его посетила та же мысль.

— Лишь бы не выйти прямо к жопе, — озабоченно сказал сталкер.

— Ну, тогда ты сможешь с полным правом называть себя дерьмом, — съязвил я.

Угрюмый удивлённо посмотрел на меня и вдруг захохотал. Мне тоже хотелось смеяться от облегчения — ушли ведь! У нас не осталось ничего, и в то же время было так много. Мы вновь обрели свободу выбирать направление и беспрепятственно по нему продвигаться. Туннель не вонял кровью и смертью, был освещён, нас никто не ловил и не тащил в клетку. Пусть мы утратили небо и ветер, но у нас есть свобода отыскать их и обрести снова. Не так уж и мало.

Мы понятия не имели, в какую сторону двигаться, поэтому выбрали произвольное направление, предоставив всё судьбе и воле случая. Заваленная мусором кишка туннеля тянулась, изредка изгибаясь. По стенам змеились толстые, чёрные кабели. Наконец, за очередным поворотом открылся обширный зал, густо уставленный железнодорожными контейнерами и длинными штабелями из деревянных ящиков. Узкие проходы между ними блокировали аномалии. Множество каруселей были расположены в таком строгом порядке, что это наводило на мысль об их искусственном происхождении.

— Разве такое возможно? — спросил я.

— Чёрт его знает, — обалдело ответил Угрюмый. — Видимо, возможно. Не нравится мне это всё. Можно попробовать найти проход, но лично я лучше бы вернулся обратно в ту братскую могилу, из которой мы выползли.

Обратно мне категорически не хотелось. Казалось, стоит преодолеть препятствие, как тут же откроется долгожданный выход наружу. Туда, где ветер играет с верхушками тополей и кувыркается в серых, пушистых облаках. Мы начали методично обшаривать каждый квадратный сантиметр свободного от аномалий пространства, и нашли большой диодный фонарь. Аккумулятор был заряжен под завязку.

Порадовавшись полезной находке, влезли на ближайший контейнер, и дальнейший путь предстал с потрясающей очевидностью. С контейнера на контейнер вели перекинутые деревянные мостки. Мы переглянулись и решительно двинулись по ним. Под нами сонно гудели аномалии, тонко поскрипывали доски, под контейнерами пищали крысы.

Мы миновали ярко освещённую, окружённую аномалиями диспетчерскую, небольшой подъёмный кран и пяток каров, выстроившихся вдоль стены. Прошли по длинному штабелю из ящиков и упёрлись в чёрные с жёлтым подъёмные ворота. Безнадёжно закрытые ворота. Мы с тоской оглянулись в сторону диспетчерской.

— Может, вернёмся? — спросил Угрюмый.

— А вдруг там выход? — немедленно ощетинился я.

— А вдруг нет? — в тон мне сказал сталкер.

Мы постояли с минуту, прожигая друг друга взглядами, пока Угрюмый не сдался.

— Ладно. Значит, диспетчерская. Ищи мелкие камешки, болты, гайки. Ну, ты понял.

Сообща мы быстро набили карманы разнообразными обломками, что в изобилии валялись на полу. Больше всего здесь было стреляных гильз. Очевидно, этот склад видел пару ожесточённых перестрелок. Интересно, чей он? Мы снова взобрались на штабель и внимательно осмотрели скопление каруселей. Вскоре удалось вычислить систему, по которой они были расположены. Найти после этого проход не составило труда. Надо было только тщательно отмечать границы каждой аномалии.

Спустя бесконечно долгое время мы стояли у входа в диспетчерскую. Здесь было тепло, пахло металлом и пластмассой. Огромная серая панель с множеством кнопок, рычагов, рубильников и клавиш вогнала нас в благоговейный ступор. Решив отложить решение этой проблемы, мы с упоением предались разграблению шкафчиков и одинокой тумбочки в углу.

То и дело издавая восторженные восклицания, мы свалили на пол посередине свою добычу. Тумбочка подарила нам полкоробки сахару и комок ярко-розовой слипшейся карамели. В шкафчиках обнаружился ПБ и горсть патронов россыпью, — Угрюмый взял оружие почти с нежностью, — две банки с морской капустой, ржавый перочинный нож и вилка.

Я был уверен, что после всего увиденного и испытанного не смогу больше проглотить ни крошки. Но когда Угрюмый протянул мне открытую банку, я набросился на неё, словно это была последняя пища на земле. Одно скажу наверняка — я больше ни за что не стану есть мясо.

Угрюмый ел, а точнее жрал с не меньшей жадностью. Выбирал содержимое банки пальцами, царапаясь о зазубренные края и роняя еду на заскорузлую от крови и грязи одежду. Опустошив жестянку, сталкер тщательно собрал повисшие на нём капустные водоросли и съел их. Потом мы поделили карамель и, прислонившись к стене, принялись с удовольствием её пережёвывать. Нож, пистолет, сахар и даже вилку мы рассовали по карманам.

Какое счастье и удовлетворение мы сейчас чувствовали! Сколько оптимизма добавили нам наши жалкие находки. Как замечательно было, утратив всё, снова немного прибарахлиться и обрести хоть немного уверенности и веры в ближайшее будущее. Сжевав карамель, мы вдруг почувствовали себя настолько отяжелевшими и так разомлели в тепле диспетчерской, что крепко уснули прямо тут, на пыльном полу.

Навязчивый, тревожащий звук проник в сознание, вызвал настороженность и чувство опасности. Несмотря на это, я всё никак не мог проснуться и просто слушал, не пытаясь анализировать или что-то предпринять. Звук был странным. Лёгкий шорох, словно по полу как попало волокли охапку резиновых шлангов, сопровождался жалобным хныканьем. Я лежал, оцепенев, и никак не мог вынырнуть из липких тенёт сна.

Причитания то отдалялись, то слышались совсем рядом. В стекло диспетчерской увесисто стукнуло. Вздрогнув, я, наконец, проснулся. Угрюмый, как ни странно, крепко спал. Лицо его было пугающе застывшим, покрытым восковой бледностью, словно у мертвеца. Но приглядевшись, я различил, как вздрагивает в такт дыханию его грудь.

В окно снова ударило, да так, что будка диспетчерской загудела, словно большой колокол. Угрюмый вздрогнул всем телом и проснулся.

— Что? — тихо спросил он, поспешно садясь и нащупывая пистолет.

Я пожал плечами, потому что так и не успел рассмотреть стучавшего. Снаружи снова захныкали. Глаза Угрюмого округлились, по лицу расползлось выражение недоверия и тревоги. Я его вполне понимал — меня это пугало до усрачки. Сталкер кивнул на тускло поблёскивающий рубильниками пульт и первым заполз под него. Причитания и шорох стихли у двери. Я поспешно юркнул к Угрюмому и попытался вспомнить, заперли ли мы её, когда вошли.

Некоторое время ничего не происходило, а потом невидимка жутко завизжал и обрушил на препятствие серию сокрушительных ударов. Мы забились ещё дальше под пульт, с ужасом глядя друг на друга. Дверь тряслась и скрипела, жалобно звенели стёкла, и фоном всему этому был нечеловеческий визг.

Дверь мы всё-таки заперли, но это не сильно помогло. Хлипкая преграда, не рассчитанная на такие нагрузки, с треском вылетела из петель и обрушилась на пол. Визг стих, снова зашуршало, захныкало. Из нашего укрытия мы могли видеть только угол с тумбочкой и край железного шкафчика. Невидимый гость для нас всё ещё оставался загадкой.

Угрюмый ждал, стискивая пистолет побелевшими пальцами. Я вооружился ножом и вилкой, стараясь не думать о том, как выгляжу со стороны. Казалось бы, в столь напряжённый момент мысли должны быть о выживании, в вот поди ж ты…

Звуки присутствия неведомого существа становились всё громче, казались почти оглушающими. В поле зрения возникло нечто, которое можно было охарактеризовать, как большой, тугой комок красноватых щупалец в палец толщиной. Отростки беспокойно шевелились, ощупывали, сокращались, шурша по гладкому, бетонному полу, а из центра доносился тот самый хнычущий звук.

Мы с Угрюмым оцепенели. Никогда мне ещё не доводилось видеть ничего столь мерзкого и пугающего. Тварь была так отвратительна, что это завораживало. Мы сидели, сжимая оружие в потных от страха ладонях, и пялились на бесконечное мельтешение щупалец.

Тварь перекатилась ближе, и несколько отростков принялись ощупывать нашу одежду. Мы вжались в стену и друг друга. Пропитанная нечистотами ткань щупальцам не понравилась. Они неохотно отодвинулись, втянулись обратно. Вдруг из центра шевелящегося красно-бурого комка раздался отвратительный визг. Щупальца развернулись, открыв нашим потрясённым взорам человеческую голову. Она кричала.

Это был неизвестный мужчина лет сорока-сорока пяти. Спутанные волосы падали на лоб. Глаза закатились под веки так, что были видны только белки, покрытые сетью багровых сосудов. Рот судорожно открывался и закрывался, зубы щёлкали, время от времени прикусывая синий, распухший язык.

Угрюмый вытянул руку с пистолетом, практически уперев ствол в лоб неведомой твари.

Бах!

Бах!

Бах!

Вихрем взметнулись щупальца, хлестнули тугими плетьми по стенам и пульту, по полу и нашим лицам. С музыкальным звоном вылетело стекло.

Бах!

Голова отлетела и, смачно шмякнувшись о стену, упала на пол. Вокруг неё замысловатыми петлями лежали отростки. Они слегка подёргивались, и сейчас было видно, что эта мерзость растёт из шеи несчастного. Что с ним случилось, так и осталось для нас тайной. Голова в последний раз дёрнула челюстью и замерла.

-Что это за хрень?! Разве так бывает?! Что, мать твою, это за хрень, я тебя спрашиваю?!

Угрюмый поднял руку и без замаха коротко ударил меня по лицу. Я стукнулся затылком о пульт, и боль помогла преодолеть истерику и взять себя в руки.

— Успокоился? — поинтересовался сталкер.

Я посмотрел на его бледное до зелени лицо, на побелевшие губы и устыдился собственной слабости. Угрюмому тоже было страшно, ещё как страшно. Но он держался.

— Д-да, я… в порядке, — с трудом выдавил я и осторожно выбрался из-под пульта.

Угрюмый, не сводя напряжённого взгляда с твари, встал рядом и сунул мне в руку пистолет.

— Следи за ней… мало ли. — Сталкер повернулся к пульту и принялся его изучать.

Я смотрел на голову. Голова смотрела на меня. Щупальца её давно безжизненно вытянулись и замерли, но взгляд почему-то казался живым.

«Если у вас паранойя — это ещё не значит, что за вами никто не следит», — всплыло вдруг в памяти.

Я посмотрел на развороченный пулями лоб — раны, как будто, стали меньше. Мне стало страшно.

Позади возился Угрюмый, негромко бормоча в задумчивости нечто невнятное. Под его ногами хрустело битое стекло. Снаружи гудели от избытка нерастраченной энергии аномалии. Я качнулся в сторону. Взгляд головы переместился вслед за мной. Стиснув пистолет скользкими, вспотевшими ладонями, качнулся в другую. Веки головы едва заметно дрогнули, но я уловил это движение. Отступил и наткнулся на Угрюмого.

— Ты чего пляшешь? — недовольно спросил он.

— Она жи… живая. — Я утёр обильно вспотевший лоб.

Угрюмый резко повернулся. Щупальца головы шевельнулись.

— Регенерирует сука. — Сталкера передёрнуло. Он развернулся и, очевидно, махнув рукой на вдумчивый поиск нужной кнопки, начал нажимать всё подряд.

Результатом опыта стал погасший везде свет, и это были самые страшные и томительные полторы секунды в моей жизни. К счастью, Угрюмый быстро нашёл нужный рубильник и включил освещение. Тем же манером сталкер включил и выключил систему кондиционирования, а потом сигнал тревоги.

Зал заполнился завыванием и звоном. Голова на полу сжала челюсти, в очередной раз прикусив язык. Трясущимися руками Угрюмый отключил аларм и посмотрел на меня пустыми глазами.

— Я не знаю, как открыть эти долбанные ворота, — с отчаянием сказал он.

Я вернул ему пистолет и нажал наугад несколько кнопок со своей стороны пульта. Безрезультатно. Голова захрипела, подобрала щупальца.

— Уходим! — рявкнул Угрюмый. — Возвращаемся и попробуем другую часть тоннеля. Ну!

Он выстрелил в оживающую тварь, схватил меня за шиворот и потащил к выходу. Извернувшись, я дёрнул ещё один рубильник. Ворота утробно взрыкнули и с шипением поползли вверх. Мы бросились на прорыв через аномалии, вслед нам бессильно кричала жуткая голова.

Прогрохотав ботинками по деревянному штабелю, мы нырнули в ворота. Угрюмый ударил кулаком по большой кнопке, слабо светящейся в полумраке, и ворота, дёрнувшись, начали нехотя опускаться. Мы напряжённо следили за ними, пока помещение с диспетчерской не скрылось. С той стороны в ворота несколько раз глухо ударило, но преграда осталась незыблема. Вот теперь можно было перевести дыхание.

Угрюмый бессильно сполз по стене. Я осматривался. Мы очутились в таком же помещении, как то, из которого сбежали, только это было пустым. Не было ни контейнеров, ни длинных штабелей, ничего. Не было и выхода. Зал оказался замкнутым со всех сторон, а единственным выходом были чёрные с жёлтым ворота, в которые бессильно стучала мерзкая тварь. Ворота, через которые мы вошли.

Я готов был закричать от бессильной злости. Всё было зря! Мы снова в ловушке, и на этот раз загнали сюда себя сами. Я ждал, когда мой спутник тоже констатирует данный факт. Сказать ему язык не поворачивался. Ведь это я так стремился в эти ворота. Я запер нас в клетку.

Угрюмый поднялся и долго осматривал помещение. Потом вдруг резко, надрывно хохотнул без тени веселья и повернулся ко мне.

— Она не позволит нам уйти, — сказал он с жуткой, кривой усмешкой. — Не отпустит, понял? Меня, потому что нарушил её правила игры, а тебя, потому что не соблюдал правил в принципе. Она не любит, когда игра идёт не так, как запланировано. А с бунтовщиками у неё всегда был короткий разговор. Она…

— Да о ком ты говоришь? — в страхе вскричал я. — Кто это — она?

— Зона.

Я остолбенело смотрел, как Угрюмый вынул из кармана ПБ и отбросил в сторону. Потом свернулся в клубок на полу и закрыл глаза. Я вдруг заметил, что одна сторона лица его неестественно неподвижна. Очевидно, Угрюмый сам того не заметив, только что перенёс инсульт. Перенёс на чистом адреналине.

Я прислушался к собственным ощущениям и понял, что безумно устал. А ещё мне было невыносимо видеть друга таким — жалким и бессильным, валяющимся на полу, словно сломанная кукла. Подобрав пистолет, спрятал себе в карман. Уселся рядом с Угрюмым и заговорил. Я рассказывал про Дашу, какая она была, когда у нас всё было хорошо. Вспоминал родителей и друзей. Делился мечтами и надеждами. Я хотел разогнать эту тяжёлую тишину, развеять без остатка мрачную тучу апатии и отчаяния, что повисла над нами.

— Возможно, ты и прав, — заключил я, — Зона не даст нам уйти. Пускай, я готов принести ей эту жертву. Но хочу сделать это, сражаясь, а не сидя в грязной норе, словно крыса.

Угрюмый поднял голову и долго-долго смотрел на меня. Потом сел и протянул руку.

— Верни пистолет.

Я с удовольствием подчинился. Сталкер встал, отряхнулся и небрежно заметил:

— Я рад, что мы познакомились.

Он взял пистолет наизготовку и кивнул. Я ударил по кнопке и поспешил убраться в сторону. Ворота поползли вверх. Взору открылись уже знакомые ряды контейнеров и диспетчерская. Угрюмый снова кивнул. Я нащупал в кармане стреляную гильзу и бросил вперёд. Тоненько звеня, она покувыркалась по полу и скрылась под контейнером.

Тишина.

Мы осторожно подошли и с опаской выглянули в зал; осмотрели потолок, стены. Я осветил фонарём все тёмные уголки.

Тишина.

Стараясь ступать как можно тише, прошли по длинному штабелю, по скрипучим мосткам, прочь из ловушки.

Тишина.

Тишина.

Тишина.

Мы мчались обратно по тоннелю, поминутно оглядываясь, но страшная тварь так и не появилась. Очевидно, уползла туда, откуда её принесло. Добравшись до трубы отвода, мы стали решать, в какую сторону двигаться дальше. Угрюмый хотел вернуться в бетонный мешок с трупами, я ратовал за противоположный конец тоннеля. Ратовал не слишком усердно, поскольку уже не доверял себе после сокрушительного провала с воротами. К моему удивлению Угрюмый принял решение в сторону тоннеля.

— Должно же тебе хоть когда-то повезти, — посмеиваясь, сказал он.

Улыбка получилась кривой и безумной из-за обвисших мышц лица. Не в силах смотреть на неё, я отвернулся. Мы чувствовали какую-то странную бесшабашность. Смирившись с возможной смертью, маячившей в самом ближайшем будущем, приняв это, мы пёрли напролом. А потом нам и вправду повезло — через какую-нибудь сотню метров мы увидели длинную, железную лестницу, уводящую на поверхность.

Пачкаясь о ржавые перекладины, обдирая ладони, мы торопливо поднимались вверх, словно боялись, что лестница растает, как мираж в пустыне. Поднимались без передышек, пока не упёрлись в тяжёлую чугунную крышку. Сдвинув её совместными усилиями, мы выбрались и оказались на окраине Припяти.

Ветер гнал по небу лоскуты сизых туч, заставляя их ронять на землю холодные капли дождя. Всё было залито тусклым, дневным полусветом, не ярким, приятным глазу. Я радостно вдохнул сырой воздух, подставил лицо дождю и улыбнулся. Хорошо. Прямо напротив нас цеплялась за тучи полосатая труба станции. Мы были близко.

Я повернулся к Угрюмому, и улыбка сползла с моего лица. Сталкер стоял, неестественно выпрямившись. Руки подёргивались, глаза закатились, покрывшись сетью набухших кровеносных сосудов. Из его ушей свисали красноватые щупальца, а из открытого люка за его спиной выползала мерзкая голова с уродливым шрамом на лбу.

Я позволил ярости захлестнуть меня. Её было столько, что я едва не задохнулся, ярость требовала выхода. Не в силах выдавить ни звука, я молча бросился на тварь и принялся с остервенением топтать её ногами. Голова кричала и хлестала щупальцами, пыталась опутать шею, но я выдирался и продолжал бушевать. Не знаю, сколько прошло времени…

Когда я пришёл в себя, обнаружил, что покрыт кровью и слизью от макушки и до пяток, словно выкупался в них. Тварь больше не пыталась регенерировать. Да и нечему там было восстанавливаться — я размазал её по асфальту на протяжении десяти метров. Потом взял камень и методично, сантиметр за сантиметром разбил в кашу каждое щупальце. Угрюмый продолжал стоять, сжимая в руке свой любимый ПБ, из ушей его текла кровь.

— Угрюмый, — позвал я дрожащим голосом, — скажи что-нибудь, а…

Глаза сталкера с усилием провернулись в глазницах. Челюсть отвисла, по подбородку потекла слюна.

— Мочи-и… — глухо протянул он.

— Что? — растеряно переспросил я и отшатнулся.

Угрюмый поднял руку с пистолетом и направил в мою сторону. Лицо его исказилось, словно он хотел заплакать, но вместо этого снова провыл:

— Мочи-и…

Я сделал шаг назад. Ещё, ещё… Потом повернулся и побежал. Вслед мне неслось бесцветное:

— Ура-а…

Выстрел. Мир померк.

Задрав голову к свинцовому небу, я стоял посреди сумеречной пустоши и смотрел на стаю ворон.

«Иди в тень!»

На горизонте разгоралось голубоватое пламя, оно жгло, ослепляло, сводило с ума. Я закричал в исступлении:

«Я хочу в тень! Я готов, заберите меня!»

Стая спустилась ниже и чёрно-серым водоворотом закружилась вокруг меня. Всё смешалось в мельтешении серых перьев, чёрных умных глаз и крепких чёрных клювов, отливающих синевой. Хлопанье крыльев слилось в сплошной грохот. Меня стегнуло по щеке. Раз, другой… и вдруг я очнулся.

По небу всё так же мчались тучи, кропя дождём заражённую землю. По-прежнему нависали надо мной мрачные дома Припяти. Угрюмого не было слышно, а вокруг стояли грешники и брюнет-монолитовец.

Я поднялся на ноги. Голова закружилась, тело качнуло в сторону, но мне удалось обрести равновесие. Пуля Угрюмого оставила длинную, глубокую борозду чуть повыше виска. Воротник был мокрый от крови и неприятно прилипал к шее. Череп ломило, но только и всего. Я ещё мог постоять за себя.

Один из грешников ударил меня по ногам, стараясь уронить на колени. Я развернулся, выхватил из кармана вилку и с удовольствием всадил ему в глаз. Увидев, что это тот самый сукин сын, перерезавший глотку моему чокнутому соседу по подвалу, я испытал двойное удовлетворение.

Грешник заорал не своим голосом и отскочил, прикрывая глазницу. Из-под его пальцев обильно текла кровь. Я посмотрел на вилку, увидел повисшее на ней глазное яблоко и засмеялся. Грешники дружно подняли автоматы.

— Отставить, — сказал вдруг брюнет.

— Но… — вякнул кто-то и тут же увял под тяжёлым взглядом монолитовца.

Я отшвырнул вилку и шагнул к нему.

— Делайте, что задумали, — сказал я. — Всё, что угодно, я не буду сопротивляться. Но прежде… дайте мне увидеть Монолит! Я должен, понимаете вы! Пожалуйста, очень вас прошу, я должен!

Брюнет бесстрастно смотрел, заложив руки за спину, и ждал, когда я замолчу. Потом вдруг кивнул.

— Ты увидишь Его. Идём, я отведу тебя в тень.

Я вздрогнул

Он был здесь. Укрытый тоннами бетона и стали. Уютно устроившись на ложе из спекшегося песка и графита, Он излучал нестерпимо яркое сияние. Его холодные, голубоватые струи омывали меня, подобно родниковой воде, успокаивали, баюкали. Я стоял в отбрасываемой Им тени, перебирал в памяти все невзгоды и потрясения. Всё, что свалилось на меня за последнее время. И знаете что? Мне было плевать.

На оставшегося в аномалии Мунлайта. На Угрюмого. На умирающую в одиночестве жену. Всплывающие в памяти лица не вызывали никаких сожалений. Сияние Монолита смыло боль, страх, сомнения, оставив взамен удивительное спокойствие. Было так хорошо стоять в Его тени и просто… думать.

Душу больше не раздирали на части противоречивые желания, утихли муки совести. И всё потому, что я поверил Ему, принял как непреложную истину — все цели в жизни ложны и ведут в никуда. Честность не окупается, верность заслуживает предательства, любовь бывает только неразделённая. И только одно стремление по-настоящему важно и принесёт долгожданный покой — стремление защищать Монолит.

Мне захотелось сказать спасибо за открывшуюся истину, за подаренное спокойствие, и нужные слова сами возникли в памяти. Я понял, что это Он подсказал их мне, и сердце наполнилось признательностью.

Справа и слева обозначилось множество крепких фигур, облачённых, как и я, в серое и чёрное. Я улыбнулся, вспоминая, как они звали меня к себе, но я по недомыслию никак не мог понять знака. В том недавнем прошлом, уже подёрнувшемся дымкой забвения, я был словно Маугли среди волков — странный, никому особенно не нужный, слабый. Хлюпик. Новая стая и единственно важная в жизни цель наполняли меня удивительной силой.

Стоя плечом к плечу, мы хором произносили Благодарственное Слово. Я был счастлив.

Благодарим Тебя за то, что раскрыл слугам Твоим козни врагов наших. Озари Сиянием Своим души тех, кто отдаёт жизнь во исполнение Воли Твоей…