Калёным железом (джен)

Выполнил контракт на баронессу. Она умерла достойно. Её служанка — не очень.

(Дневник Цицерона, т. 1)

Когда под конские копыта выкатился рыжий коротышка в нелепом лоскутном наряде, Морин Уверан смачно выругался и натянул поводья, осаживая злобно захрапевшего жеребца. Характер у вороного был на редкость мерзким, за что конь в своё время получил прозвание Шармат и не одну хорошую трёпку. Хозяина жеребец, впрочем, слушался беспрекословно, отыгрываясь на тех, кому не повезло оказаться поблизости. И данмер обычно не отказывал своему вороному в удовольствии лягнуть какого-нибудь разиню, неосторожно приблизившегося на расстояние укуса или удара копытом. Но не в этот раз. Внезапно проснувшееся чутье настоятельно рекомендовало не нарываться. А оно бывшего "лесничего" ещё ни разу не подводило.

— Куда прёшь, придурок? — рявкнул Морин.

Коротышка поднял голову, звякнув колокольцами, нашитыми на дурацкую шапку. Подведённые сажей глаза, набелённое лицо с круглыми красными пятнами на впалых щёках в обрамлении морковно-рыжих волос, прорисованная красным же ухмылка… шут. И хотя шутовской грим осыпался и потёк, а волосы слиплись неопрятными сосульками, общее впечатление по-прежнему было однозначным.

Шут. Скоморох. Паяц.

Данмер припомнил обрывки разговора владельца вайтранских конюшен с какой-то нордкой, случайно подслушанные им пару часов назад, пока мальчишка-конюх пытался заседлать Шармата:

"Клянусь Исмиром, это правда. Шут — колпак, дурацкий костюм и всё прочее. Прямо к северу отсюда… В телеге у этого дурака лежал гроб…"

"…Слухи о бунте в Хелгене, а теперь ещё и шуты на дорогах? Скайрим сошёл с ума…"

Не об этом ли парне шла речь?

Шут попытался ухватить Шармата под уздцы, но, похоже, оценил недвусмысленный оскал прижавшего уши жеребца и суетливо спрятал руку за спину.

— Ах, простите, благородный господин, — тоненьким голоском пропищал он. — Бедный Цицерон застрял. Ах, горе-злосчастье! Застрял! Застрял тут!

Шут махнул рукой в сторону телеги с наполовину сползшим ящиком, возле которой паслась стреноженная гнедая кобыла преклонных лет. Набелённое лицо приняло плаксивое выражение.

— Я вёз мою бедную любимую маму… — тоном маленького послушного мальчика продолжил он.

— Маму? В ящике? — не удержался от издёвки Морин.

Впрочем, длинный ящик на телеге действительно напоминал гроб… очень отдалённо, но напоминал. И, по мнению Морина, кроме "бедной любимой мамы", туда с лёгкостью поместилось бы с пяток "детишек"…

Подведённые глаза на миг нехорошо сощурились, и данмер едва-едва удержался, чтобы не потянуться к мечу. Морин Уверан уже много лет никого и ничего не боялся, но было во взгляде рыжего коротышки что-то такое…

— Ну, не её… — сердито буркнул шут. — Её труп! Она совсем мёртвая. Я везу мамочку в новый дом. В новый склеп. Но… аггх! — Цицерон потряс в воздухе крепко сжатыми кулаками. — Колесо сломалось! Проклятущее колесо! Сломалось!

— Случается, — равнодушно уронил данмер. — От меня-то ты чего хочешь?

— Помочь! Поговори с Лореем. У него ферма вон там, в стороне, — Цицерон снова взмахнул рукой, показывая направление. — У него есть инструменты! Он может мне помочь! Но не хочет! Отказывается! Убеди Лорея починить моё колесо! — он снова попытался ухватить Шармата под уздцы, но жеребец прижал уши, и шут мгновенно отдёрнул руки. — Помоги! А Цицерон тебя вознаградит! Деньгами! Блестящими монетками!

Морин задумался. Хотелось отпустить натянутые поводья и позволить вороному стоптать странного размалеванного коротышку, но чутье по-прежнему подсказывало этого не делать. Да и намек на выполнение материнской воли данмеру импонировал, хоть он и не понимал странной традиции имперцев и нордов зарывать тела своих покойников в землю, бальзамируя их для лучшей сохранности. На потребу некромантам, Обливион их побери. То ли дело данмерские обычаи…

Сплюнув, он развернул Шармата и неспешно поехал к видневшейся неподалёку ферме.

Цицерон, разумеется, увязался следом.

Владелец фермы, Ванций Лорей, просьбе не обрадовался. Оттащив спешившегося Морина в сторону, он шёпотом возмутился, красноречиво покрутив пальцем у виска:

— Слушай, эльф, ты его рожу видел? Он же двинутый на всю голову! Шут? Здесь, в Скайриме? Да тут скоморохов уж лет сто не было!

— Ну, мало ли… Скоморох не скоморох, а волю матери выполнить пытался…

— Угу, слышал. И видел огроменный ящик, что он везет. Говорит, что это гроб, и он хочет похоронить свою мать. Мать-перемать... Да у него там что угодно может быть! Оружие. Контрабанда. Скума. Не хочу я в это дело ввязываться.

Данмер задумался. Странный скоморох ему не нравился. Но…

— Какой-то покойник там определённо имеется, — протянул он, — от этого парня бальзамирующими маслами разит будь здоров… да и мертвечиной тоже вроде попахивает. Не свежаком, правда, а…

Морин помялся. Его сородичи к тем, кто тревожит покой умерших, относились крайне неприязненно. И он не без оснований полагал, что его слова вызовут у собеседника бурю негодования.

— Драугры из старых могильников похоже воняют, — неуверенно произнёс он. — Мне недавно пришлось побывать в таком — у ривервудского торговца один воришка из банды, засевшей в Ветреном Пике, фамильную ценность спёр, а я подрядился её вернуть, — пояснил данмер в ответ на потяжелевший взгляд фермера. — Там на драугров и насмотрелся, пока за этим уродом гонялся. Ну и за его дружками заодно.

На самом деле "фамильная ценность" — увесистая золотая штуковина в виде стилизованной драконьей лапы, оказавшаяся ключом к погребальной палате безымянного древненордского военачальника — отнюдь не была его целью в упомянутых руинах, всего лишь вовремя попав ему в руки. А о том, что она была украдена, он вообще узнал, только когда попытался продать её счастливому владельцу в ближайшем городишке вместе с несколькими более-менее презентабельно выглядящими побрякушками, найденными среди вытащенного бандитами из руин разнообразного барахла. Но рассказывать об этом Морин благоразумно не стал, постаравшись выставить дело в более выгодном для себя свете. В конце концов, деньги ему заплатили именно за возвращение вещицы и значительно больше, чем он рассчитывал выручить её продажей.

— Ясно, — медленно кивнул Лорей. — Но даже если в этом ящике и лежит давно почившая старуха… причём очень давно, если, как ты говоришь, от "сыночка" пованивает, как от тысячелетнего драугра… Согласись, даже в этом случае ящик все равно слишком велик для гроба.

Гробы бывают разные, подумал Морин, но озвучивать свою мысль не стал — рыжий шут не походил на богача, способного потратить кучу денег на гроб, настолько роскошный, что его нужно прятать в неказистый ящик. Пусть и для горячо любимой матушки. Мёртвым-то, по большому счёту, без разницы, где лежать — в обычном сосновом ящике, простой глиняной урне или в каменной нише без домовины. Лишь бы не тревожили. Но Лорей был прав — как бы действительно там не оказалось что-нибудь контрабандное. В любом другом случае данмер, сам не отличавшийся законопослушностью, не стал бы вмешиваться в чужие дела…

— Послушай, — заметив его колебания, торопливо зашептал фермер, — помоги мне отвадить этого ненормального. Ну, надоел он мне, сил нет. А по той дороге, где стоит телега этого чокнутого шута, время от времени проезжает патруль. Скажи им про дурака. Наболтай, что он везёт что-нибудь запрещённое. Или сделал что-нибудь… этакое. Нехорошее. А уж я тебя не обижу.

Морин задумчиво поскрёб подбородок, косясь на приплясывающего неподалёку Цицерона, явно разрывающегося между желанием подслушать их разговор и опасением оставить свою повозку без присмотра. Причём загадочный груз явно волновал шута куда сильнее, поскольку он вдруг сорвался с места и со всех ног припустил с холма к дороге.

Такое поведение показалось данмеру подозрительным — если в ящике действительно всего лишь гроб с телом, то с чего бы такое беспокойство? На покойницу никто в здравом уме не польстится. На выпряженную из телеги полудохлую клячу тоже — коняга выглядит так, словно вот-вот отбросит копыта. Особенно, если учесть, что все это великолепие торчит не где-нибудь, а на регулярно патрулируемой дороге…

— Согласен, — решительно кивнул он.

Оставленный без присмотра стервец Шармат, как выяснилось, удрал с фермы — выяснять отношения со скомороховой клячей. И теперь воодушевлённо гонял несчастную кобылу вокруг телеги, намереваясь то ли подраться с ней, то ли потрахаться. Бестолково размахивающий руками и изрыгающий проклятия Цицерон наворачивал круги между телегой, кобылой и жеребцом попеременно, проявляя, к слову, завидную ловкость, чтоб не попасть под копыта злонравному вороному. А патрулировавшие дорогу стражники из Вайтрана, остановившись поодаль, глазели на бесплатное представление и умирали со смеху. Морин, убедившись, что рыжему коротышке не до окружения, направился прямиком к патрульным, не оставив, впрочем, сомнений в правильности своих действий.

— Ситис тебя покарай, гнусная тварь! — донесся до него очередной яростный вопль.

Данмер резко крутанулся на месте и впился взглядом в шута, настороженно сузив глаза. Насколько он знал, единственными, кто не стеснялся употреблять имя Ситиса в проклятиях и божбе, были члены Тёмного Братства. И хотя после Красного Года Морин потерял связь с родной Мораг-Тонг, некоторые принципы "лесничих" до сих пор оставались для него незыблемыми. И ненависть к Тёмному Братству была первой в этом списке.

Вкладывал ли Цицерон в свои слова особый смысл? Или просто повторил некогда услышанное за кем-то ругательство?

Неважно. Морин тряхнул головой и зашагал к веселящимся стражникам.

Его приближение не осталось незамеченным. Один из стражников чуть тронул коня вперёд, отделяясь от группы веселящихся товарищей.

— Это не твой вороной там дуркует? — небрежно поинтересовался он.

— Мой. Но я хотел поговорить не об этом.

— И о чем же?

— О том парне в колпаке с бубенцами, который от него бегает, — без обиняков заявил данмер.

— Ты про шута, что ли? С ним что-то не так? — благодушное настроение вайтранца немедленно испарилось.

— С ним все не так, — мрачно буркнул Морин. — Владелец фермы на холме, Ванций Лорей, жаловался на этого парня. Дескать, житья не дает, достал уже…

— Ну, это не преступление, — качнул шлемом стражник.

— Кроме того, только что я слышал, как он поминал Ситиса и Пустоту, — неуверенно добавил данмер. — Немного неподходящий выбор ругательств для безобидного скомороха. Слишком уж немногие рискуют их употреблять, если вы понимаете, о чем я.

— Вполне. Думаешь, он убийца?

— Кто знает, — пожал плечами Морин. — Какой-то труп он точно вез. Говорил, что перевозит тело матери в новый склеп, но ящик на его телеге не больно-то гроб напоминает. Да и велик слишком — туда полдюжины тел можно засунуть при желании. А я как раз на днях неподалёку на парочку некромантов нарвался.

Мысль ввернуть про некромантов пришла ему в голову только что, тем более, сказал он чистую правду. Хотя и не полностью. Парочка магов, один из которых довольно шустро поднял сначала лежащего на каменном столе бедолагу, а потом и затоптанного Шарматом подельника, встретилась Морину довольно далеко от этих мест — примерно в половине пути от Вайтрана к Рорикстеду. Ехавший ночью данмер сбился с дороги и, впотьмах приняв место проведения какого-то колдовского ритуала за охотничий лагерь, выехал прямо на них. За что едва не поплатился.

— Разберемся, — снова кивнул стражник.

Трое патрульных поехали дальше, а двое направились к мечущемуся возле телеги Цицерону.

— Эй, ты! — грозно рявкнул один. — А ну, стоять!

Шут обернулся и замер, сузившимися глазами наблюдая за подъезжающими всадниками. Пользуясь тем, что внимание скомороха полностью обращено на стражу, Морин негромко свистнул, подзывая коня.

— Что угодно господам? — уже знакомым Морину писклявым голоском спросил Цицерон.

Данмера это даже слегка позабавило — на Шармата коротышка орал совсем иначе. Без писков.

— На тебя поступила жалоба, паяц, — прорычал все тот же стражник.

— Жалоба? — переспросил шут, резко вскинув голову, отчего колокольцы на его колпаке коротко звякнули. — На Цицерона? Но бедный Цицерон никому не сделал зла! — прорисованные сажей брови приподнялись домиком, придавая набелённому лицу комично-жалобный вид. — Бедный Цицерон просто шут!..

Вот только от Морина, по-прежнему старающегося держаться позади стражников, не укрылись несколько коротких пронзительных взглядов, которыми "двинутый скоморох" быстро окинул обоих стражников, мгновенно оценивая степень угрозы и свои шансы на победу, прежде чем обмякнуть и расслабиться.

Просто шут, говоришь? Ну-ну…

Данмер ласково погладил конскую шею — благодаря выходке Шармата, заставившей Цицерона потерять контроль над собой и своим языком, он теперь знал, на что следует обратить внимание. И то, что он видел, ему совсем не нравилось. Впрочем, на ассасина, по мнению Морина, коротышка все же не тянул. На свое счастье.

— Никому? — оборвал излияния Цицерона стражник. — А по словам фермера, живущего неподалеку, ты ему житья не даешь.

— Фермера? — растерянно переспросил тот.

Огляделся… и заметил, наконец, Морина.

— Лоре-ей!!! — яростно взвыл Цицерон, с ненавистью глядя на данмера. — Подлый предатель! Он поплатится за это! Ах, как он поплатится…

— А ну, стой смирно! — подал голос второй стражник. — Стой на месте и помалкивай. Как только нас сменят, мы с тобой отправимся на небольшую прогулку. А до тех пор — чтоб ни жеста, ни звука. Ясно?

Шут послушно замер, но так и не заткнулся:

— Но… Но как же матушка? — вертя рыжей головой, отчего колокольцы на его шапке неумолчно звенели, бормотал он. — Милая матушка… Цицерон не может бросить матушку на дороге…

Морин покачал головой и тронул коня пятками. Здесь ему больше нечего было делать.