Сами себе Избранные (джен)

Итак, Волдеморт никуда не исчез, не было никакой внезапной победы — и не нашлось достаточного количества авроров, чтобы отправить их в погоню за Сириусом Блэком.

Когда же его пришли арестовывать, Сириус не заливался на улице безумным смехом: он бежал. Аппарировал, отправился искать Ремуса, потому что у них все еще оставались дела, которые следовало завершить.

Первая встреча — после того как до Ремуса дошли новости о фальшивой смерти Питера и об истинной — всех остальных, — оказалась очень нелегкой. Оттого что состоялась она на останках домика в Годриковой лощине, стало только хуже. Сириус был уверен, что этой ночью Ремус появится именно здесь.

— Ну и Хэллоуин же выдался, а, Луни? — заметил он, оставаясь невидимым за живой изгородью. Ремус едва не проклял его на месте, прежде чем Сириусу удалось, уворачиваясь, объяснить возгласами и жестами достаточно, чтобы можно было понять: Поттеры поменяли Хранителя тайны. Сириус все-таки рассмеялся, когда увидел, что Ремус верит ему, и смех его не походил на смех безумца, лишившегося в одночасье всего на свете, ведь это было не совсем так.

Когда Ремус уткнулся головой Сириусу в плечо, стоя у дымящихся развалин дома Лили и Джеймса, заплакали оба, как дети, которыми они, в сущности, и были.

В другом мире они простили бы друг друга на тринадцать лет позже в обшарпанных стенах Визжащей Хижины — слишком поздно. В другом мире Сириус был бы изможден, грязен, почти безумен от ярости, Ремус — потрепан и надломлен. Оба выглядели бы куда старше, чем на самом деле, зато существовал бы мальчик с взлохмаченными черными волосами отца и зелеными глазами матери, который обвиняюще смотрел бы на них. В другом мире Гарри ненавидел бы Сириуса, пока не получил бы объяснений, а после любил бы своего крестного до конца жизни.

Если бы их спросили, этих двух юнцов, плачущих на пороге дома, где погиб их друг, или тех, других — беглеца, похожего на ходячего покойника, и бледного призрака со зверем внутри, — если бы их спросили, какой из миров они предпочитают, они не замедлили бы с ответом.

Но что же произошло в этой истории, где они потеряли Избранного слишком рано, и никакой любви не хватило, чтобы вернуть его? Они продолжили сражаться. Война не закончилась. У Волдеморта по-прежнему оставалось семь хоркруксов — он считал себя бессмертным. Пока что так оно и было.

В этом мире Избранного не существовало. Любовь не обратилась в магию, она состояла лишь из мягких прикосновений, тихих слов, обещаний, которые невозможно было сдержать. Лишнего кусочка шоколада в пакете с обедом. Любимых маминых сережек, переданных из рук в руки. Любовь не стала волшебством, она никого не воскресила.

Ночь Хэллоуина 1981 года почти для каждого явилась одной из многих в долгой борьбе. Не впервые погибали целые семьи. Не в последний раз им предстояло хоронить детей.

Но в эту ночь Августа Лонгботтом умирала от горя. Питер Петтигрю трясся от страха, когда его встречали с распростертыми объятиями в одном из роскошных залов. Петунья Дурсли утром нашла у себя на пороге только бутылки с молоком.

Когда Ремус привел Сириуса в один из защищенных домов, он напился, точно так же, как сделал это в другой реальности, с горя: праздновать ему было нечего. Но на этот раз он пил не один.

Только Дамблдор горбился под грузом сожалений, вспоминая об упущенных возможностях, зная точно, как много надежд пошло прахом в этих двух домах, теперь пустых и холодных. Он знал о пророчестве, о забытых обещаниях, что прохрипела Сивилла Трелони. Он знал, какую силу обрел Том, и знал, какую тяжесть собирался возложить на плечи погибших детей. Он знал, что у Гарри были глаза точь-в-точь как у Лили.

Однако и Альбусу было неизвестно, что Невилл на днях произнес первое слово, что Гарри невзлюбил волшебные игрушки, предпочитая мусолить и грызть тряпичную куклу Лили, старую, любимую, ту, которую она забрала с собой из маггловского мира в волшебный. В эту ночь Дамблдор размышлял о войне. Только так, из отчаяния, у этого старого человека с усталой душой мог родиться план спасения. Правда, сейчас его траур не имел ничего общего с планами на будущее — ведь речь шла о том, что потеряна не просто победа.

— Мы погибли, Минерва, — сказал он наконец.

Профессор МакГонагалл, все такая же худая и суровая, вздрогнула.

— На самом деле ты так не думаешь, — заметила она и оказалась права. Но пока стояла ночь, допускавшая мысли вроде этой. Утром возникнут новые планы, новые надежды, но не сейчас, не в Хэллоуин. Дамблдор взял лимонный леденец и закинул в рот. Минерва предпочла огневиски. В конце концов взошло солнце. На следующий день они созвали Орден.

Избранного больше не существовало, но все еще оставались другие — десятки державшихся на втором плане юнцов, не желавших спасаться бегством, даже если близился конец света. Дамблдор наблюдал за расстановкой фигур: ферзей и пешек — своих детей, своих друзей, разменной монеты в этой войне, составляя и обдумывая новые планы.

Понадобятся десятилетия, чтобы без лишнего шума добраться до каждого хоркрукса. Чтобы заставить Тома Риддла думать, будто никто не знает о них, думать, что ему ничего не грозит. Понадобятся десятилетия, но однажды он снова станет смертным. Однако его противники, сколько бы их ни оказалось, были смертными уже сейчас. Аластор Грюм ощущал, что смертен, когда болели его переломанные кости, Андромеда — когда подписывалась фамилией по мужу. Ремус и Сириус чувствовали это, когда смотрели на пустые места за столом, произнося в память о друзьях пошлые, грубые, деланно остроумные тосты.

Молли первой потянулась и накрыла ладонью руку Артура, и тогда оба поняли, что в любой момент судьба может их разлучить. Вот почему они держались за руки, крепко, как только могли.

В обоих мирах Молли Прюэтт стала женой Артура Уизли; церемония, омраченная событиями куда более трагическими, прошла быстро и незаметно, но от души, и шестеро их детей появились прежде, чем война могла бы закончиться. Но в этом мире Джинни не стала первым ребенком Уизли, родившимся в дни мира. Рожденных для мирных дней больше не было.

Волшебный мир удалось запугать, но не укротить. Том Риддл и Пожиратели смерти оставались молодыми выскочками, жестокими и деятельными, но им еще не хватило времени, чтобы внедриться в Министерство снизу доверху. Лишь годы спустя оно пало перед ними.

В день, когда Джинни исполнилось два года, Волдеморт захватил Министерство. Молли и Артур проговорили до глубокой ночи — как говорили не в первый раз, — пока дети спали без задних ног, наевшись торта. Пестрая посыпка на нем меняла цвета и подпрыгивала в такт музыке; они не могли позволить себе такую дорогую покупку, но нынче вечером это не имело значения.

В ту ночь Нора сгорела дотла, и виной этому были вовсе не их враги.

Артур плакал, стоя на заднем дворе. Билл стиснул ручонку Рона, Перси прижимал к груди стопку библиотечных книг — единственное, что он смог спасти. Когда прибежали соседи и подоспели компетентные органы, Артур сообщил, что Молли вернулась в дом за Чарли, близнецами и единственной дочерью.

Он не сказал ни слова о том, что Молли забрала этих четверых и аппарировала прочь. Пятеро Уизли были отмечены в официальных документах Министерства как погибшие при пожаре. Артур плакал — и ему не приходилось притворяться.

Чарли, по мнению родителей, был слишком мягким и не подходил для жизни, которую им пришлось бы вести. Он был более чувствительным, чем его братья и сестра, и хоть постигал что-то медленнее их, зато уж погружался до конца. Чтение долго ему не давалось, но стоило Чарли научиться читать, как он утонул в грудах книг о драконах.

Из тех библиотечных книг, что прижимал к своей тощей груди Перси, две принадлежали Чарли. «Сдашь их обратно в библиотеку?» — спросил он, потрепав брата по костлявому плечу. Чарли знал, что Перси справляется лучше, если отвечает за что-то важное.

Джинни слишком мала, решили Артур и Молли, а разделить близнецов практически невозможно. Джордж, более гибкий, сумел бы выжить в мире, где зло хлещет через край, но Фреда этот мир бы сломал.

Молли аппарировала к Андромеде Тонкс: в подвале ее дома уже были трансфигурированы четыре маленькие кровати и одна побольше.

— Мы пересидим всего несколько дней, — сказала она Андромеде. — Незачем вам рисковать лишний раз.

Нимфадора («Тонкс!» — позже объяснит она Чарли весьма заносчиво, и тот кивнет) выпустила материну руку, чтобы спросить близнецов, почему у них одинаковые лица — это какие-то чары?

— Пару недель, по крайней мере, — ответила между тем Андромеда. — У них уже усталый вид.

Потом, после Андромеды, они остановились у Боунсов. Три незабываемых месяца Молли с детьми обитала в подземном проходе между пабом Аберфорта и Хогвартсом. Это было одно из самых безопасных мест, известных ей, так что Уизли каждый год возвращались сюда на Рождество и наколдовывали елку, освещая огоньками узкий туннель.

Иногда, в праздники, Артуру тоже удавалось пробраться к ним. Он приносил каждому из детей дешевые сладости, целовал их в щеки. Он отпустил усы и странно пах; близнецы протестующе визжали и висли на нем, Джинни пряталась за мамину спину. Она частенько не признавала собственного отца, пока ей не исполнилось шесть.

Перси сунул под елку потрепанные библиотечные книги про драконов.

— Но я же не смогу их вернуть, — сказал Чарли, развернув подарок.

Перси стал совсем худым, длинным и неуклюжим, в отличие от Чарли, даже сейчас умудрившегося набрать вес.

— Скажу, что потерял их, — ответил он.

Кто-то из дружков Люциуса Малфоя наложил лапу на развалины Норы и снес их. Артуру с мальчиками пришлось переехать в маленькую квартирку, темную и унылую. Рона преследовали кошмары: он боялся, что забудет, как выглядит мама.

Отдел по борьбе с незаконным использованием маггловских артефактов, где работал Артур, прикрыли, его самого перевели в отдел магического транспорта. Мистер Уизли должным образом извинился и был сочтен достаточно униженным, по мнению Министерства. В конце концов, в его жилах текла чистая кровь. Если нужно сохранить кровь следующих поколений как можно более чистой, не следует бросаться хорошим генетическим материалом, находящимся в непосредственном доступе.

Молли и четверо детей, что остались с ней, обосновались в нескольких старых и заброшенных охотничьих домиках. Они старались не аппарировать за продуктами в одно и то же место, и разбивали огород, и отскребали полы. Орден не забывал о них. Сириус Блэк учил близнецов не самым невинным заклятьям, пусть даже Молли ругалась, что он сбивает детей с пути истинного. Ремус не отставал от него, но, по крайней мере, ему хватало совести казаться смущенным, когда она принималась стыдить их. Сириус только ухмылялся.

Дети играли на верхних этажах или в пустых кладовках, пока Орден передавал от одного к другому сведения о диверсиях, предположения о местах нахождения хоркруксов или перемещениях Пожирателей смерти. Когда Джинни исполнилось восемь, отыскался медальон, украденный Регулусом Блэком. Сириус тогда впервые вернулся в дом 12 на площади Гриммо. Они потратили еще год, чтобы узнать, как уничтожить хоркрукс, но пока предпочли ничего не трогать. Предполагалось, что лучше избавиться ото всех разом, одним ударом сделав Волдеморта обычным смертным.

Альбус продолжал без лишнего шума изучать прошлое Тома Риддла, места, которые тот счел бы достойными того, чтобы спрятать части души, но на этот раз он мог также поручить расследование таким людям, как Кингсли Шеклболт, и Ремус Люпин, и Андромеда Тонкс.

Джинни радостно вопила «Постоянная бдительность!» каждый раз, когда встречала Аластора Грюма. Тот подхватывал малышку на руки и подбрасывал в воздух — первый опробованный ею способ летать.

Молли не принимала участия в делах Ордена, если только ее присутствие не требовалось непременно, но частенько присматривала за другими детьми: Сьюзен Боунс, с тех пор как ее тетка, Амелия, покинула Министерство и ушла в подполье; маленьким Дином Томасом, у которого мама-маггла оказалась втянутой в войну, едва его имя появилось в списках Хогвартса. Миссис Томас и миссис Уизли пили вместе чай и учились друг у друга, как звонить по телефону и как пользоваться летучим порохом.

Гермиона Грейнджер в Хогвартс так и не попала. Магглорожденные больше не получали сов. Их дома — обычные дома, что снаружи, что внутри, — посещали в эти дни только чиновники Министерства: люди с татуировками в виде змеи на внутренней стороне предплечья.

Почти всегда к моменту появления Пожирателей эти дома оказывались пустыми. Несмотря на то, что Министерство Волдеморта было в состоянии отследить магглорожденных, Орден тоже с этим справлялся. Перед тем как дома оказывались покинутыми, низенький писклявый волшебник первым навещал их и забирал с собой будущего ученика, опережая грозящую тому опасность.

Профессор Флитвик исчез одновременно с Дамблдором. Более десятка лет он уводил детей из-под носа у Пожирателей, как еще один гаммельнский крысолов, и переправлял целые семьи в безопасные места, к новой жизни.

Некоторые из маггловских семей забирали своих детей-волшебников и бежали — в Австралию, или Нью-Йорк, или Амстердам. Флитвик называл им имена особых, верных учителей, к которым они могли обратиться в этих местах, и адреса, где продавались волшебные книги для самостоятельных занятий. Но другие оставались.

Их школа ютилась в подвалах кондитерских магазинов, на чердаках домов, принадлежавших старым хаффлпаффским семьям, в защищенных заклятьями подсобках городских библиотек. Флитвик все так же преподавал Чары, Молли учила зельеварению, Ремус — защите от Темных сил, Сириус — трансфигурации. Все, кто состоял в Ордене, появлялись там по очереди. Ученики отрабатывали Заглушающие чары, учились варить многосущное зелье, и прятаться, и лгать, и скрываться, и притворяться чистокровными.

Мистер Голдштейн в прошлом — до того как Пожиратели смерти пришли за его младшим сыном, Энтони, — владел собственной бухгалтерской фирмой. Выяснив, что учебные планы в волшебном мире не предполагают изучения математики, он ужаснулся.

— Их что, никогда не учат сводить баланс? — спросила его миссис Криви, ничуть не менее потрясенная.

— Да я не уверен, что они складывать умеют! — удрученно заявил мистер Голдштейн.

— Мы умеем складывать! — оскорбилась миссис Коэн-Голдштейн, выпускница Гриффиндора, вышедшая за маггла. Ее муж немного успокоился, но настоял, чтобы его включили в списки педагогического персонала, и начал с изучения дробей.

Волшебники рассказывали и родителям, и детям, как тайно перемещаться по Магической Британии, как ориентироваться в Лютном переулке и избегать маггловских речевых оборотов. Магглы учили волшебников водить машину, одеваться по-своему и оставлять Пожирателей смерти с носом в светящемся мире супермаркетов.

Дети левитировали заклинаниями чашки с чаем, играли в плюй-камни и кункен, читали книги Дианы Уинн Джонс и Роальда Даля вперемежку со сказками барда Бидля. Глядя, как маленькие магглы носятся и болтают с магглорожденными волшебниками, полукровками, тоже относящимися к группе риска, и предателями крови, никто не отличил бы одного от другого.

Семья Джастина Финч-Флетчли то решала скрыться, то вновь возвращалась к обычной жизни, переходя от испуга к нервозности и озлобленности.

— Он был записан в Итон! — трагически восклицала мать семейства, пока Джастин изучал чары на тесном чердаке аптеки в Лютном переулке. Деннис Криви сидел рядом с ним на скамье, цепляясь за руку старшего брата и тараща глаза. Колин таращился ничуть не меньше: профессор Флитвик как раз демонстрировал, как из кончика его палочки вылетают певчие птицы.

Миссис Криви подала миссис Финч-Флетчли чашку чая и улыбнулась:

— Да, но все дело в том, что магия существует.

Дамблдор отыскал Северуса Снейпа там же, где и в другом мире: плачущим возле тела Лили Поттер. Но здесь разговор между ними шел не о спасении того, что осталось от Лили — потому что от Лили не осталось ничего.

Осталось разве что непроходящее горе, терзавшее Сириуса и Ремуса, да тепло воспоминаний, за которые они цеплялись в самые тяжелые дни. И несокрушимая убежденность, с которой Минерва Макгонагалл смотрела в эти новые лица, обещая себе спасти каждого ребенка, какого только она сможет.

Снейп стал шпионом Ордена, но ему не было нужды становиться учителем. Волдеморт отправил в Хогвартс других преподавателей, а таланты Снейпа предпочитал использовать в областях более важных, чем обучение детей. Когда Дамблдор привел Северуса в подпольную школу, сочтя, что мастер зелий будет для учеников настоящей находкой, Флитвик не поддержал его.

— Я верю Северусу, — сказал Дамблдор.

— Знаю, — ответил Флитвик высоким пронзительным голоском. — Но здесь, сэр, не ваша школа.

Состояние Поттеров заморозили из-за отсутствия наследников, так что Сириусу и Ремусу пришлось попросту украсть все их деньги, чтобы пустить их на нужды тайной школы. Они не сомневались, что Сохатый и его леди одобрили бы такое. Все завтраки и обеды, съеденные учениками, тоже были памятью о Лили и Джеймсе: деньги, чтобы накормить голодных, и друзья, способные доставить эти деньги по назначению.

На эти сбережения и тайные пожертвования школа просуществовала почти год, а потом миссис Коэн-Голдштейн и миссис Криви насели на Флитвика и взяли дело в свои руки. Они затеяли пересылку зелий по почте, и известная в волшебном обществе, хоть и не очень древняя фамилия Коэн служила им прикрытием. В мире, где хозяйничал Грейбек, особенно выгодной оказалась поставка волчелычного зелья под девизом: «Мы не задаем вопросов!».

Рон все-таки выучился сызмальства играть в шахматы, пусть в маленькой квартирке Артура Уизли. Учил его Билл, но играл он чаще с Перси — день за днем, как по расписанию. Рон пробовал играть и с отцом, но Артур имел привычку отвлекаться посреди игры или забывать правила. Перси — тот правил не забывал никогда.

Рона оставили с Артуром просто как самого младшего, чтобы заполнить пустое место. Он был из тех, о ком не нужно беспокоиться лишний раз: из тех, кто не доставлял никаких хлопот. Билл считался ответственным и уравновешенным, невозмутимым и изворотливым. Перси изучал устройство и социальные нормы мира, в котором он мог бы отыскать свое место (и отыскал в итоге), будто проверяя его на прочность. Так что Рон, по общему мнению, тоже мог бы справиться. Мог бы приспособиться (и это тоже удалось).

Молли вовсе не хотела бросать Артура, и они не были уверены, как лучше поступить: спасаться бегством или остаться и постараться выжить. Пожалуй, по-своему опасны были оба варианта.

В мире, где жил Артур с тремя сыновьями, храбрость не слишком ценилась, так что измениться Рону все-таки пришлось. В этом мире Уизли не было позволено гордиться тем, что они гриффиндорцы. Все свое детство Рон провел, привыкая лгать, играя в шахматы с Перси да пробираясь тайком на праздничные встречи с теми членами семьи, которые для всего мира считались погибшими. Он ныл и жаловался, когда мама делала ему бутерброды с солониной на Рождество, но остальное время скучал по ней: с папой было совсем не так здорово.

Когда Сортировочная Шляпа оказалась на голове у Рона Уизли, она задумалась. Пока шляпа размышляла, Рон успел пересчитать веснушки у себя на руках — бледных, крепко стиснутых. Все смотрели на него, а ведь их семья всю жизнь старалась казаться незаметной. Он станет героем, как всегда, но в этом мире ему потребуется совсем другой сорт героизма.

Пожиратели смерти не вмешивались, когда Шляпа принимала решение. Она была частью Хогвартса, частью их культуры, их традиций. Волдеморт во многих отношениях остался все тем же подростком, жестоким и эгоистичным, опьяненным собственной властью, ностальгически ревнивым. Для прежнего Тома, маленького сироты, Хогвартс был надеждой на лучшее. Том до сих пор умилялся старым обычаям замка, и кубкам факультетов, и церемонии сортировки, и рождественскому убранству, но не думал о том, что скрывалось за ними: о дружбе, доброте, приобретении знаний, безопасности.

Но шляпа хотя бы не лгала, даже сейчас. В этом мире Рон не стал львом. Он был братом-невидимкой, милым лжецом, удобным тихоней. Он привык держать свои мысли при себе.

И, сидя на макушке у Рона Уизли, шляпа провозгласила «Рейвенкло!» За столом, убранным в синий и бронзовый цвета, вежливо поаплодировали. Но Перси, гриффиндорец, хлопал демонстративно громко и упорно, держа лицо. Билл давно уже выпустился и исчез, растворился в рядах Ордена, в другой половине семьи.

Учеников на курсе Рона оказалось даже меньше, чем ожидалось. Первым вечером в Хогвартсе он взбирался по лестнице в башню Рейвенкло, и мир вокруг становился все холоднее и холоднее.

В гриффиндорской спальне в этом году занята была только одна кровать. Четыре пустовали. Шеймус Финниган (полукровка, отец-маггл скрылся) разложил на покрывалах свои старые мантии, помятые тетради и взятые поиграть квоффлы.

Большую часть времени Шеймус обитал в гостиной, где две девочки сразу взяли его под крыло (Лаванда, Парвати, обе чистокровные). В их спальне тоже была пустая кровать — та, на которой в другом мире девочка по фамилии Грейнджер, случалось, засыпала в слезах из-за того, что ее дразнили, или из-за того, что мир грозил разрушиться.

Взбудораженным и мало что понимающим, им было всего по одиннадцать: они понятия не имели, что значат незанятые места в спальнях. Им было невдомек, что вздрагивать при виде кое-кого из учителей в зале — неправильно. Они не представляли, каким блистательным был прежде Хогвартс.

Профессор МакГонагалл приглядывала за ними, за каждым из них. Она несла эту вахту много лет, с тех пор как Альбус был смещен и скрылся, а стервятники и бандиты заполнили священные залы ее школы. В этом мире Минерва МакГонагалл выглядела старше — точно так же, как Сириус Блэк казался моложе. Она заставила себя спрятаться за морщинами и молчанием, обуздала свой язык, утешала и подбадривала детей, только когда никто не видел.

Рон вырос в городе, в унылой серой квартире без единого сарая для метел или настоящего сада поблизости. Летать его никогда не учили. Так он и сказал в один из первых дней в Хогвартсе какой-то девочке постарше. Та перехватила его взгляд в гостиной Рейвенкло: Рон глазел на метлу, которую она полировала.

— Ладно, пойдем, — сказала девочка, поднимаясь и подталкивая его. — Хочешь, я тебя научу?

— Я Рон, — представился он, торопясь следом. — Уизли.

— Чо Чанг, — ответила девочка и замешкалась — они как раз спускались по лестнице.

— Что случилось? — спросил Рон.

В шахматных поединках такое колебание непременно что-то значило — как пить дать, и в дружеском разговоре тоже.

— Ты знаешь, что у тебя грязь на носу?

Рон таскался за Чо по пятам все первое полугодие; во втором они уже шли бок о бок, стоило ему осознать, что нужно делать. Чо была способной, но особо не блистала. Рон учил ее тонкостям игры в шахматы и разыгрывал легкие партии, пока она не начинала требовать, чтобы он прекратил.

Она попала на Рэйвенкло вовсе не потому, что схватывала все без труда, нет, она вцеплялась в каждое новое знание крепко-накрепко. Она надеялась, что сможет погрузиться с головой в нечто более достойное изучения. Этот мир был куда суровее; даром здесь ничего не давалось. Еще и потому Перси собирал книги про драконов для Чарли, шахматные учебники для Рона, альбомы импрессионистов для Билла: он хотел подарить им хоть что-то осязаемое, вещь, которую можно взять в руки.

Чо учила Рона летать — пикировать, парить, делать бочки и уклоняться от бладжеров. Он учил ее разыгрывать жертву пешки, дебютную ловушку. Однажды она все-таки обыграла его, после трех месяцев ежедневных тренировок. Он так и не попал в квиддичную команду.

Через год они познакомились с Луной Лавгуд. Луна словно состояла из копны светлых волос (подходящей длины, чтобы дергать за них), широко раскрытых глаз и таких тонких черт лица, что казалось, будто она вот-вот разобьется.

Ни Чо, ни Рону не приходило в голову жалеть ее, да и сама Луна на это просто бы прикрыла глаза и проследовала бы мимо. Дело в том, что она, при всей своей хрупкости, какой Рон прежде ни в ком не замечал, хрупкой как раз не была. Она могла пораниться, как и все, заболеть или проспать, но не ломалась.

Луна — с ее выпуклыми голубыми глазами и путаницей волос — разглядывала мир и улыбалась невпопад. Она несла вроде бы чушь, но говорила искренне. За всю свою жизнь Рон встречал слишком мало людей, которые точно знали, что хотят сказать.

Рон понял, что Луна — друг, когда она рассмешила его в один из неудачных дней. Чо назвала Луну другом, когда та повела их посмотреть на фестралов, потому что больше всего на свете Чо любила учиться чему-то новому. Посему сама Луна решила подружиться с ними, Рон не знал точно; он просто проснулся однажды, холодным утром в уродливом мире, и понял, что у него есть еще один друг.

У Рона было два брата (или пять и еще сестра, смотря как считать). Спустя годы уроков и отработок, ночных кошмаров и бессонницы он будет знать, как смеется Луна (очень странно, будто икает) куда лучше, чем как смеется Джинни. Про Чо он такого сказать не сможет, но только потому, что Чо смеялась исключительно редко. Как будто боялась, что ее смех украдут.

В этом Хогвартсе Рон никогда не видел, как Чо плачет, ни единого раза. Это не было ее сильной стороной — хотя нет, пожалуй-таки было, но и слабостью тоже. Отработки здесь могли оставить шрамы. Дети могли уехать на летние каникулы и больше не упоминаться, разве что в тревожных заголовках газет. Но Чо не плакала. Она читала, играла с Роном в шахматы. Летала так высоко, что холодный ветер хлестал ее по щекам. Плач — для детей, а детям здесь места не было.

Луна, правда, плакала иногда, будто для развлечения: просто сидела, скорчившись, на подоконнике, и слезы сами текли у нее по щекам. Рон как-то попробовал тоже, но он только сжимал кулаки, считал веснушки и в конце концов попросил Чо пойти полетать вместе с ним. Не так-то легко быть сильным, как Луна.

Она по-прежнему что-то мастерила, маленькие подарки: ожерелья из бутылочных пробок или серьги из редиски. Рон как-то выпросил одни, упаковал и подарил маме — как только у них очередной раз получилось увидеться на Рождество. Молли и ее четверо так и кочевали со своей подпольной школой и всей школьной компанией, сплетая вокруг себя Конфундус и прочие защитные чары.

В школу, которая обитала в подвалах, на чердаках, в кладовых, в тени, стали принимать детей, которые были слишком малы для Хогвартса. Их забирали не в одиннадцать, а сразу, как находили, едва над ними нависала угроза, и оставляли у себя, пока было нужно.

Флитвик пересчитывал их, как дышал, отбирал учителей, прислушивался к сдавленному плачу и ночным кошмарам. Оттого сам он спал очень мало — но ведь у этих детей и так отняли почти все. Он старался вернуть им мир, лучший из возможных. Тяжесть, которую он взвалил себе на плечи, состояла из имен его учеников.

На финансовой стороне вопроса Флитвик не останавливался. Их маленький тайный бизнес «зелья почтой» процветал, пусть не всегда действовал законными путями. Миссис Криви заказывала дешевые стеклянные флаконы массового производства у маггловских продавцов, сокращая накладные расходы. Чтобы не возникло подозрений, специальная реклама восхваляла Оригинальные Новые Чары для Создания Флаконов. Самым большим их достижением стал долгосрочный контракт со госпиталем Св.Мунго.

Энтони Голдштейн летал лучше всех, хотя ни места, ни должного уровня безопасности для полетов зачастую не было. Братья Криви всегда держались вместе, даже ближе, чем Фред с Джорджем, и всюду следовали за Джинни Уизли, как блуждающие огоньки. Грейнджеры применяли вперемешку прихваченное по случаю оборудование и выученные тайком заклятья для лечения зубов.

В двенадцать лет Джинни стащила у мамы портняжные ножницы и отрезала свою длинную рыжую гриву. Гермиона Грейнджер поглядела, как взрослые то ругаются, то скорбят по утраченным локонам, отметила, что Джинни больше нет нужды причесываться, и решила, что ей такое тоже подойдет. Джинни усмехнулась, впервые увидев стриженую Гермиону, и подняла вверх большие пальцы.

Это была Гермиона в изгнании. Гермиона, настолько же суровая, насколько непослушными были ее волосы, научилась с годами скрывать и то, и другое — а еще диктовать свои собственные правила. В этом мире они не касались времени отбоя и посещения Запретных коридоров, или невозможности колдовать на каникулах, или непременных восьми дюймов домашнего задания по зельеварению к понедельнику. Гермиона никогда не читала «Историю Хогвартса». Она изучала книги о магических крестовых походах и тактике маггловской партизанской войны и спала спокойнее, чем когда-либо в Хогвартсе.

Правила гласили: прячься, выживай, будь бдителен, но никогда не бойся.

Гермиона оставалась законопослушной. Она училась лучше всех. Во время одной из эвакуаций она заметила Фреда и Джорджа: те задержались в классе (устроенном в подвале бакалейной лавки), и из их палочек каплями сочились остаточные чары.

— Что вы делаете? — спросила Гермиона, и близнецы заухмылялись почти что — хотя и не совсем — одинаково.

— Оставляем сюрприз для авроров, — сказал Фред.

Под аврорами у них имелись в виду Пожиратели смерти. Если эти дети когда-нибудь вернут себе власть в Министерстве, они переименуют Аврорат.

— Для тех, кто собирается от нас избавиться, — продолжил Джордж.

— Вам помочь? — спросила Гермиона.

Когда близнецы брались изобретать, Гермиона непременно оказывалась у них за спиной, ведя записи. Она опекала их, поддерживала и методом проб и ошибок составляла учебники для первогодок-магглорожденных. Она исправляла их произношение, и тогда Фред дергал ее за волосы.

Когда близнецы брались изобретать, то делали это не ради шутки: они создавали то, что могло пригодиться на войне — что могло помочь спрятаться, или причинить ущерб, или защитить и защититься самому.

Взрослым, занятым прежде всего вопросами безопасности, обо всем этом не говорилось. Для каждого из детей их скитающейся школы — магглов, магглорожденных, предателей крови — были изготовлены специальные наборы, и каждый был обучен применять порошок мгновенной тьмы или бросать бутылки с заклятьями.

С дневником Тома Риддла Джинни так и не столкнулась. Но все-таки она однажды умерла — пусть в пылающем доме, а не в холодном, промозглом подземелье. Она все-таки возродилась, стала той, кого мама так и не сможет понять полностью, хоть и будет любить неизменно.

Молли их тайный мир конспиративных квартир и полуночных эвакуаций казался отклонением от нормы. Порождением долгой войны и омраченного мира. Но в нем прошло детство Джинни, она росла в его темных углах, под его приглушенный шепот. Они бежали — всегда, даже когда сидели на месте, и эта привычка стала ее второй натурой.

Джинни неотступно следовала за действующими участниками Ордена: исподтишка наблюдала за Люпином, пихала в бок острым локтем Сириуса Блэка, наступала на ноги Теду Тонксу и дергала Амелию Боунс за штанину идеально сшитых брюк. Эти люди учили ее заклятьям, щитовым и исцеляющим чарам, а иногда отсылали обратно к матери. Миссис Томас совала ей печенье и показала, как держать пистолет.

— Думай, что это у тебя такая Авада Кедавра, — строго заявила она. — Но никогда не направляй на того, кого не собираешься убивать.

Джинни размышляла об этом. Миссис Томас убрала пистолет в сумку и дала ей еще один урок — по взлому замков. Другие дети подошли ближе, собрались у Джинни за спиной. Братьев Криви, так и не выросших как следует, мог отпихнуть Дин, так что Джинни сама отодвинула их с дороги.

— Даже если существует защита от Алохоморы, — продолжала миссис Томас, — мне кажется, антиворовские чары накладывают не слишком-то часто. Ну-ка, попробуй сама.

Тонкс и Чарли Уизли боролись друг с другом за звание первого ученика их тайной школы. Тонкс училась воинственно, свирепо гипнотизируя взглядом книги и ингредиенты зелий. Чарли занимался увлеченно, влюбляясь в каждый предмет, которого касался.

Закончив обучение, Чарли присоединился к Хагриду, пытаясь перетянуть магические существа на свою сторону и иногда вместо этого попросту спасая им жизнь. Тонкс увязалась за Грюмом, а над его ворчанием и паранойей только посмеивалась.

— Ничего ты меня не напугаешь, — говорила она. — Ты же видел мою маму?

У Тома Риддла было семь хоркруксов: медальон, кольцо, диадема, чаша, дневник, змея — и сам он собственной персоной. Орден не знал обо всех, но предполагал, что их могло быть именно семь — будь их больше, душа начала бы дробиться. Орден делал записи, изучал, изобретал заклинания для отслеживания и уничтожения.

Раньше всего они отыскали медальон — благодаря Регулусу Блэку (хотя никакой записки в пещере они не находили, а потому не могли быть уверены в точности, что помог именно он).

Кингсли Шеклболт, служивший аврором, обнаружил, что чаша хранится в Гринготтсе, в сейфе Беллатрикс Лестранж.

Кингсли был чистокровным и к тому же слизеринцем, одногодком Андромеды. Он носил значок со змеей, выползающей из черепа, но ему верили.

Взломать сейф и унести чашу выпало Чарли, Сириусу и Хагриду; если по пути Хагрид и выпустил дракона, никто не думал обвинять его. Этот мир был куда более искажен, чтобы ругать человека, желающего освободить кого-то, пусть даже чудовище.

Они доставили чашу в дом на Гриммо, 12, равно как и медальон, и в доме сгустилась тьма. Амелия Боунс и Филиус Флитвик отправились на переговоры с гоблинами в Гринготтс и убедили их не сообщать о краже.

Перси, закончив школу, начал работать в Министерстве, как и в другом мире, но перед этим он стал членом Ордена. Он трудился не покладая рук, составляя списки и таблицы и аккуратные подшивки. Информацию он передавал тем же способом, каким годы до этого пользовался его отец.

Артур был обходительным, добрым и храбрым, но Перси эта работа подходила намного больше. Его продвигали по службе. Перси знал, как надо слушать, как, не прилагая усилий, повторять за другими, как соглашаться, ничего не обещая, как вовремя польстить. Ему все лучше и лучше удавалось выше задирать нос, и вежливо-презрительно кривить рот, и одеваться по моде, пусть и в подержанную одежду. Отца, если встречал его в коридорах, он намеренно не замечал. Книги про драконов — он по-прежнему покупал их — Перси хранил в коробках под кроватью.

Именно Перси обнаружил местонахождение дневника: поместье Люциуса Малфоя. Каждый из членов Ордена по очереди караулил медальон в доме Сириуса (в доме, где Ремус отказался оставлять Сириуса наедине с орущими портретами и темными воспоминаниями, в доме, который Орден использовал как временный штаб). Они передавали медальон из рук в руки, огрызаясь друг на друга, чувствуя себя заледеневшими и озлобленными. Всем им слишком хорошо была знакома дурманная тяжесть подозрительных перешептываний. Все они знали, как нечто темное шевелится где-то под ложечкой.

Так что когда Перси, услужливый и старательный молодой заместитель министра, был приглашен (вернее, удостоен приглашения) на бал к Малфоям, он почувствовал, как в животе у него будто дыру провертели. Услышав чью-то шутку по поводу Артура Уизли — его неуклюжести, излишнего энтузиазма и отсутствия тонкости, — Перси покрутил носом в прямом смысле слова.

«Ох, — подумал он, — что-то тут не так». Перси очень осторожно обыскал дом, пока не нашел, в каком именно месте способен сильнее всего презирать своего шумного, грязного, бедного, неудачливого, неуклюжего... «А, вот оно».

Когда половина гостей уже удалилась, Перси тоже покинул бал, унося под полой мантии потрепанную книжицу. Люциус был слишком напуган, чтобы рассказать о пропаже Темному Лорду. Это же был просто пустой дневник, правда? Каприз. Не было смысла расстраивать Темного Лорда подобными мелочами.

Вскоре после того Альбус отыскал кольцо Гонтов и унес его домой, присовокупив к медальону, чаше и дневнику. Теперь, даже проходя мимо комнаты, любой мог ощутить, как темные артефакты пробуждают в нем то, в чем он не желал признаваться, и то, о чем он даже не подозревал. Жгучая ревность, кипящий гнев. В доме номер 12 больше не проводили уроков, и неважно, насколько просторными были там комнаты. Война продолжалась, беззвучно, медленно, осторожно.

Это по-прежнему была история о мальчиках — со шрамом и без, с той разницей, что эти мальчики погибли. Не было пророчества, которое уберегло бы их. Любовь не обратилась волшебством, никого не воскресила.

Но эта история — о многих других детях со шрамами. Чо Чанг не плакала, но становилась все спокойнее и спокойнее, холоднее, и летала все выше, и спрашивала себя, стоит ли вообще возвращаться на землю. Гриффиндорская спальня по-прежнему была в распоряжении одного только Шеймуса; ночью он накладывал защитные заклинания и говорил себе, что непозволительно бояться полумрака и пустых кроватей.

У Джинни оставался негасимый огонь внутри и ноги, не знавшие покоя и безопасности. Все вредилки Фреда и Джорджа служили оружием, их забавы и ухмылки, все более жесткие, отдавали злобой. Гермиона держалась на шаг позади них, то как помощник, то как командир. Братья Криви выросли, становясь все бледнее и бледнее и все сильнее сближаясь друг с другом, словно это могло их спасти.

Энтони и Дин по ночам поочередно несли вахту, охраняя младших, спящих в палатке. Конечно, взрослые не оставили их без предупреждающих и защитных чар, но они уже достаточно испытали, чтобы верить, будто другие люди могут их защитить.

Это история о детях, которые были искалечены, пусть только в душе, искалечены и забыты. Рону снилась горящая Нора: просыпаясь, он видел Луну, которая склонялась к нему.

— Нарглы, — говорила она веско, и он брал ее за руку и сжимал как можно крепче.

Не существовало никакого пророчества, нечему было следовать. Волдеморт уже победил; а если он жил, значит, другие могли не выжить. Но был мальчик, свернувшийся клубком в спальне в башне Рейвенкло, и девочка, умеющая видеть странные вещи, держала его за руку. Были дети, школой для которых становились чуланы и лавки сочувствующих, дети, изучающие Веселящие чары и способы угона автомобилей, умеющие смеяться даже после того как сменили три убежища за пять дней. Когда маленький Деннис Криви не мог уснуть, он поднимался, наколдовывал две чашки горячего какао и относил их туда, где Флитвик корпел над школьными бумагами и защитными заклятьями. Деннис садился и смотрел, как работает Флитвик, пока наконец не проваливался в сон, а просыпался уже в собственной кровати.

Не существовало никакого пророчества, нечему было следовать, так что им предстояло вырвать корни зла один за другим. Эта работа должна была занять годы; она требовала изворотливости, храбрости, мудрости, но никто из них не боялся тяжелого труда.

Итак, были найдены дневник, чаша, медальон, кольцо. Змея неотлучно находилась при Волдеморте. Последним хоркруксом была диадема Ровены Рейвенкло, похороненная в глубинах Выручай-комнаты среди других потерянных вещей.

Вот как она отыскалась: Чо Чанг вдруг показалось, будто она вот-вот заплачет, если только такие как она могли заплакать. Рон взял ее за одну руку, Луна за другую, и они потащили ее за собой по коридорам.

«Я хочу потеряться, — думал Рон, — я хочу, чтобы мы все потерялись и никто никогда нас не нашел».

И перед ними возникла дверь.

Трое из Рейвенкло вошли в феерически огромный хаос, попали туда, куда попадали все потерянные вещи. Луна зажмурилась и прислушалась к тому, что могло там обитать. Чо, наоборот, смотрела вокруг, широко раскрыв глаза и сжав кулаки, и больше всего хотела заполучить метлу, чтобы подняться вверх — так она могла бы увидеть намного больше. И Выручай-комната дала ей то, чего она пожелала.

Но Рон чувствовал, как внутри у него зарождается шепот: о том, что он последний сын, никому не нужный; о том, что Чо уже заледенела до самого нутра и сколько бы он ни учил ее улыбаться, все оборачивалось ложью; что Луне будет с ним скучно и что она, кроме всего прочего, просто ненормальная.

Рон знал, что эти чувства были неверными, ложными — как знал и его старший брат. «Что-то не так», — подумал он и пошел искать.

Диадема, когда он увидел ее, венчала собой груду всякого хлама («Ничтожество, — напевал ему хоркрукс, — ты просто трусливое ничтожество»). Он выхватил из кучи кухонное полотенце и поднял диадему, не прикасаясь к ней.

Рон знал, сколько хоркруксов полагалось найти. Детям Ордена их перечисление служило чем-то вроде колыбельной. Диадема у него в руках, сияющая, прекрасная, леденящая, была последним ненайденным фрагментом.

— Нам надо выбраться из замка, — сказал он.

— Знаешь, что с нами будет, когда мы вернемся? — спросила Чо, и даже сквозь ядовитый шепот хоркрукса Рона понимал — эти слова не значат «невозможно».

— Не уверен, что мы вернемся, — ответил он.

Луна утащила их в теплицы: обсудить стратегию и план действий.

— Профессор Спраут разрешает мне наблюдать за муховертками на бегониях, — объяснила Луна. — Она может запереть нас здесь.

Чо достала метлы, Луна — сережки, приносящие удачу, и несколько бомб-вонючек. Когда они рассказали обо всем Падме, та привела Парвати и Лаванду, чтобы те подняли шум и отвлекли внимание на себя. Рон объяснил им, где искать Комнату, так что в случае чего девочки могли спрятаться. Эрни Макмиллан и Ханна Аббот, с которыми Рон перемолвился за все время учебы едва ли двумя словами, заглянули, чтобы показать, как можно прорвать барьер, окружавший Хогвартс, и выйти наружу.

Когда за стеклом мелькнули мантии, отделанные зеленым, Ханна предусмотрительно зажала Рону рот.

— Тише, все в порядке, — сказала она. — Джордан нормальный, это я его позвала. А он поручился за Гринграсс.

Ли Джордан появился из-за угла, Дафна Гринграсс шла за ним. Честолюбие, хитрость и храбрость встречаются достаточно часто. Гарри Поттеру далеко не единственному пришлось выбирать из двух факультетов, а здесь был совсем другой мир.

— Думаешь, если мы носим зеленое, то не можем ненавидеть все это, как и вы? — спросила Дафна.

Рон недоверчиво взглянул на нее.

— Да, — не стал отрицать он, и Дафна остановила Ли, который как раз собирался продемонстрировать старые шрамы, полученные на отработках.

Но Луна сияюще улыбнулась слизеринцам.

— Не могу готовить сэндвичи с арахисовым маслом или желе без ножа, — сказала она. — Или по крайней мере без чего-нибудь вместо него.

— Да? — растерялся Ли.

— Она имеет в виду, что рада вас приветствовать на нашей стороне, — объяснила Чо.

Потом учебники истории будут утверждать, что это и было началом Битвы за Хогвартс, что первые удары по ученикам были нанесены здесь — когда все студенты поднялись на защиту трех рейвенкловцев, чтобы дать возможность Рону и другим уйти с диадемой.

Но это было не совсем правдой. Да, в детей полетели проклятья. Они разрушили стеклянные оболочки теплиц, и угодили Эрни в правое плечо, и отметили на всю жизнь лицо Падмы («Теперь-то нас могут различить», — в шутку заявила та Парвати, как только им удалось добраться до Выручай-комнаты).

Но шрамы у этих детей появлялись и год, и два назад: шрамы от наказаний и уроков, злобы и мелочной скуки. Впервые эти молодые солдаты наносили ответные удары, но воевать они начали не сейчас. Выживание было их первым боем. Старые шрамы, оставленные так называемыми дисциплинарными взысканиями, могли считаться боевыми ранами ровно настолько же, насколько считалась боевой раной та, из-за которой Эрни никогда уже не сможет полностью владеть правой рукой.

Рон размышлял, стоит ли ему считать себя виноватым: там, на земле, оставленной ими, их товарищи защищались от проклятий. Но под полой его мантии по-прежнему пряталась диадема, и ее тяжесть ощущалась все сильнее, и в глубине души Рон был стратегом. Они вырвались из Хогвартса.

Высоко в воздухе, глядя на простиравшуюся под ними подобно лоскутному одеялу землю, Рон думал, что хотел бы иметь возможность отправиться к Перси, который всегда все знал, или к Биллу — в его присутствии мир казался не таким безумным. Но вместо этого он постарался разыскать, где сейчас находится тайная школа — место, которое Джинни, Фред, Джордж и Чарли называли домом.

Теперь они обитали на старой заброшенной ферме. Рон приземлился, споткнувшись. Прямо в полете они сумели перевязать Чо руку и снять с Луны попавшие в нее проклятья. Рон сунул диадему в крошечные надежные руки Флитвика.

— Это последний, — сказал он и повернулся к матери.

Прежде чем они подожгли Нору, Молли забрала фамильные часы Уизли. Она таскала их за собой, несмотря на все переезды и побеги. Каждая их стрелка указывала на отметку «Смертельная опасность», застыв в этом положении. Часы лежали у Молли в сумке, и она смотрела на них каждую ночь. Она протянула руки и шагнула вперед.

— Ты так вырос, — сказала она.

Рон уткнулся в мамино мягкое плечо. Он был уверен, что из этого-то никогда не вырастет.

— Ох, — вспомнил он, отстранившись, — мам, это Луна и Чо.

Молли улыбнулась им — выпуклым глазам Луны и осторожному взгляду Чо.

— Спасибо, что так хорошо присмотрели за моим мальчиком.

Сидящий поблизости (ноги ему внезапно отказали) Флитвик разглядывал диадему.

— Вот и конец, — сказал он. — Время пришло. Молли, надо найти Альбуса.

— Время для чего? — спросила Луна. Рон сказал, что надо уходить, и они послушались, даже не расспросив его и не потребовав объяснений.

— Время начинать войну.

Сириус, который учил детей Трансфигурации, когда не мог насылать проклятия на авроров, доставил диадему в дом на площади Гриммо. Когда Альбуса известили, он прибыл через камин вместе с Нимфадорой Тонкс и целым мешком клыков василиска и объявил Сириусу, что здесь будет его место в последней битве. Воспринято это было не слишком хорошо.

— Я хочу сражаться, — прошипел Сириус. Тонкс ни на миг от него не отстала.

— Это и есть сражение, — сказал Альбус, потрепав его по плечу. Под пронизывающими взглядами обоих Блэков он пожалел, что рядом с ним нет ни Андромеды, ни Молли: те знали разные стороны сражений. Иногда итог войны зависел от того, срыгнет ли младенец. Иногда — от поджога собственного дома.

— Уничтожьте это, — сказал Дамблдор. Пять хоркруксов лежали у их ног, и свет, казалось, обходил их. — Мы прикончим змею, и тогда Том Риддл станет не более чем человеком.

— Менее, — отозвалась Тонкс так высокомерно, как в восемь лет, бывало, поправляла тех, кто называл ее Нимфадорой.

Следующий бой Дамблдор принял в последнем месте пребывания подпольной школы (на этот раз в подвале Аберфорта, между бочками со сливочным пивом). Он собирался забрать с собой Флитвика, Люпина и Молли, а обнаружил толпу студентов в полной боевой готовности, вооруженных до зубов.

— Мы всю жизнь смотрели, как вы готовитесь к этой возможности, — сказала Гермиона: ее выбрали оратором за точность формулировок. — Но этот мир и наш тоже, и мы хотим сражаться за него.

— Но вы же дети! — выкрикнула Молли — и битва началась, задолго до того, как Дамблдор снова задумался. Рон упрямо уставился на мать, нос его опять был в чем-то выпачкан.

— Когда все начиналось, вы были ненамного старше, — сказал Фред.

Джинни скрестила руки на груди:

— И мы так круто подготовились, что вам и не снилось.

— Джиневра! Как ты выражаешься!

— По крайней мере, магглы могли бы остаться, — мягко вставил Дамблдор, блестя очками-половинками. — Нам предстоит магическое сражение.

— Мир-то, конечно, магический, — заявила миссис Криви, — но мы тоже тут живем.

У старших братьев Джастина Финч-Флетчли — магия в их наследство не входила — бутылки с проклятьями висели на поясе.

— Даже если сражаются на палочках, пистолет не помешает, — любезно сообщил мистер Грейнджер.

Дамблдор покосился на Флитвика, спокойно расположившегося в сторонке. Тот улыбнулся и пожал плечами.

— Меня они убедили несколько лет назад. Я зачаровал маггловское оружие, чтобы оно сохраняло работоспособность даже в защищенных местах.

— Вы не можете нам помешать, — заявил мистер Голдштейн — его супруга и Энтони стояли рядом с палочками наизготовку. — Даже не пытайтесь.

Дамблдор вздохнул.

Вернувшись в дом 12 на площади Гриммо, Сириус и Тонкс принялись за работу. Медальон пронзительно вопил, подбрасывая им видения то Андромеды, извивающейся от боли, то Ремуса, одичавшего и окровавленного. Диадема корчилась, будто ее пытали. Чаша сминалась сама по себе. Дневник истекал чернилами на пол — его потом так и не отмоют. Хорошо, что этот ковер Сириусу никогда не нравился.

Тонкс отрастила себе малиновые волосы и нос, похожий на клюв. Она окончила их импровизированную школу несколько лет назад и работала в Ордене вместе с Грюмом — грязная, опасная, незаметная работа. Но сейчас, становясь на колени возле корчащихся осколков чужой души, она выглядела такой юной, что у Сириуса внутри все переворачивалось.

Когда-то и он был так же молод и сражался, теряя друзей. Лили была такой же молодой, когда погибла.

На кольцо упал луч света, но не отразился, а будто был поглощен им. Что-то пошло не так.

— Этот возьму на себя, — сказал Сириус, забирая у Тонкс клык василиска.

Диадема и медальон были спрятаны, чаша и дневник отданы верным людям, Нагини Волдеморт держал при себе.

Но кольцо, одно из всех, несло проклятье.

Регулус был убит, когда похитил одну из частей волдемортовой души. Сириус погиб, убивая вторую. Малфои и Тонкс выживут в войне, род не прервется, но дом Блэков умер вместе с последним его сыном.

И в этом мире полем битвы снова стал Хогвартс. Для Волдеморта, все еще одиннадцатилетнего и исполненного благоговейного восхищения, все еще пятнадцатилетнего и исполненного превосходства, Хогвартс всегда значил слишком много. И Дамблдор, бежал он или нет, по-прежнему оставался директором. Камни замка откликнутся на его призыв.

Флитвик и МакГонагалл встретились в гуще боя, кивнув друг другу между ударами и понимая значение этих поклонов: «Спасибо, что сберегли детей».

Гермиона наступала бок о бок с Джорджем, Джастин Финч-Флетчли защищал ее с другого фланга.

— Почти так же круто, как в Итоне? — ухмыльнулся Джордж.

Проклятья летели, но и пули тоже. Родители, братья и сестры стали частью этого мира, когда он принес зло в их дома. Они не владели палочками, зато могли бросать бутылки с заклинаниями. Миссис Томас не зря учила обращению с оружием и навыкам стрельбы любого, кто пожелает. Джинни Уизли, потеряв палочку после брошенного в нее Экспеллиармуса, попросту достала дамский пистолет.

Дети Хогвартса вывалились из Выручай-комнаты и тоже кинулись в драку. Не то чтобы они не боялись. Все они, до одного, были храбрыми, и мудрыми, и прекрасными — но также и хитрыми, сообразительными и находчивыми и смогли завести друзей в этих затемненных коридорах.

Перси и Кингсли аппарировали на окраину Хогвартса в составе подразделения авроров и выступили к замку. Артур тоже порывался отправиться в бой, он вызвался с горячностью, но был попросту заперт. Но Перси в Министерстве доверяли. Уж слишком легко у него на лице возникала насмешливая гримаса, не позволяя сомневаться в ее искренности. Перси подкупал их историей выскочки, амбициозного юнца.

Когда битва разгорелась, Перси и Кингсли отделились от группы и ударили по министерским. Первым делом Перси проклял Родольфуса, попав в спину. Вторым пришел черед Крэбба-старшего, а Кингсли достал Люциуса Малфоя.

Их было только двое против целого отряда обученных авроров, но они знали, на что идут, когда затеяли все это. На часах в сумке у Молли стрелка, обозначенная «Перси», сдвинулась с места.

Средний из якобы выживших сыновей Артура Уизли стал первой потерей Ордена в этой битве. Кингсли был вторым. Третьим оказался «Безумный глаз» Грюм, взявший на себя Беллатрикс в Главном зале.

Оставалось еще два хоркрукса — змея и подобие человека.

Извивающийся позвоночник Нагини был перебит пулями, а не мечом, но так или иначе к утру Волдеморт снова был не более чем смертным.

Когда-то Альбус Дамблдор учил Тома Риддла трансфигурации в благословенных хогвартских залах. Теперь эти залы затихли, запятнанные страхом, который ученики не должны были испытывать здесь. Во внутреннем дворе Хогвартса, окруженном величественными старыми стенами, Дамблдор поразил Волдеморта смертельным заклятьем.

Альбус слишком устал, чтобы горевать даже по мальчику Тому, которого когда-то знал. Он думал о другой войне, о Гриндельвальде. Он слишком устал, чтобы отклонить летящее в него проклятье, которое выкрикнула Беллатрикс. Дамблдор упал наземь рядом с Томом — от обоих осталась только искалеченная плоть.

Не было никаких героев Пророчества. Только старик и пропащая душа, и Сириус, который взял у сестры клык и погиб ради наступления мира.

Был только Перси Уизли, безучастный винтик в сером Министерстве, лгущий абсолютно во всем, кроме драконов, которых иногда рассеянно рисовал на полях книг. Только Билл, пробивающийся сквозь толпу, чтобы отыскать Рона и прикрыть спину братишке. Только Фред, который сражался всего десять минут, а потом был ранен в ногу, но все равно отпускал шутки, охраняя других раненых.

Они не были Избранными, но избрали себя сами — с палочками или проклятьями в бутылках, привешенных к поясу, те, кто всю жизнь бежал или прятался, потому что ждал, когда сможет вступить в бой. Энтони и Дин сражались плечом к плечу. Джинни не отходила от братьев Криви дальше, чем на три шага, защищая их — все время, сколько длилась битва.

Пожиратели смерти бежали вскоре после того, как Волдеморта не стало. Орден вернул Хогвартс, но не весь волшебный мир: у сил Волдеморта было более десяти лет, чтобы утвердиться во власти. Но начало, тем не менее, было положено. Орден похоронил мертвых на острове посреди озера и снова вернулся к работе.

Когда был взят район, где находилась квартирка Артура, семья Уизли, обе ее половины, вернулась домой. Этот дом не был Норой, но со спинок стульев также свешивались вязаные свитеры.

Под кроватью Перси Чарли нашел коробку с книгами про драконов и уставился на них, тяжело опустившись на шаткую кровать. Когда-то один брат вручил другому пару старых потрепанных книг, дал ему нечто осязаемое, за которое можно держаться. Перси так хорошо умел держаться за что-то материальное.

— Эй, — в дверях стоял Рон. Голос у него срывался. — Эй, я не помню, Чарли, ты умеешь играть в шахматы?

Чарли поднял голову.

— Можешь меня научить?

Они вернули волшебный мир, город за городом, один этаж министерства за другим. Битва за Отдел тайн длилась неделю, не считая нескольких перемещений во времени. Там они потеряли Флитвика. Когда все так или иначе утихло, ученики подпольной школы и ее выпускники встретились в пабе Аберфорта, в темном подвале.

— Здесь я выучила Вингардиум Левиоса, — сказала Гермиона, оглядывая ящики и бочки.

— Леви-о-са! — ласково передразнил Джордж, а Фред потрепал короткий ежик стриженых волос.

— Флитвик аппарировал к нам в гостиную, чтобы поговорить с папой и мамой, — вспомнил Джастин. — Ему пришлось наколдовать фламинго и выкрасить в зеленый, прежде чем они посчитали возможным ему поверить.

— Когда он вышел из камина, — сказал Дин, — я подумал, что Рождество наступило раньше времени, а он — очень низенький Санта или эльф, что-то в этом роде.

Энтони фыркнул.

Флитвик спас их, дал новую жизнь, новую надежду. Дин призвал кружки из паба, налил сливочного пива (потом они вымыли все и вернули на место). И они подняли их в честь своего Директора: спасибо и до встречи.

Любовь — тоже магия, во всей вселенной. Она помнит. Она многое оставляет после себя.

Сириус завещал дом на площади Гриммо Ремусу. Тому понадобился целый год, чтобы набраться мужества и снова войти туда. Это не походило на возвращение в Годрикову лощину, где Ремусу был знаком каждый камень в доме Джеймса и Лили. Он мог плакать возле тех стен, но дом, где прошло детство Сириуса, наполнял его гневом.

Миссис Блэк завизжала на него с портрета, так что первым делом Ремус вырезал целиком кусок дерева, штукатурку, слои между ними и аппарировал весь этот хлам куда-то в глубокие, холодные воды Тихого океана. Дальше он приступил к уборке — трудная задача, но ему пришли на помощь: миссис Томас и Молли, и дети, которых он учил в подпольной школе Защите от темных сил, и Хагрид, и Флетчер (у которого проверили карманы, прежде чем позволили уйти), и Минерва МакГонагалл. Минерва не очень годилась для того чтобы драить полы, но ее Очищающие чары внушали ужас.

— Думаю, устрою здесь школу, — сказал Люпин, улыбаясь. — Всегда на том же месте.

— Зачем это? — Джинни нахмурилась, отвлекшись от поисковых чар. — Магглорожденным же разрешат вернуться в Хогвартс, как только его восстановят.

Ее прежние одноклассники перебрались на Гриммо, 12, настежь распахнув окна и заполнив дом шумом и суетой — они только учились позволять себе и то и другое.

— А как быть тем детям, которые были обращены? — спросил Люпин, и она захлопнула рот. — Куда податься сквибам? Или гибридам — посмотри, как Хагрида выгнали, не задумываясь? У меня всю жизнь не было места, куда я мог бы вернуться, а теперь, благодаря Сириусу, оно появилось. Я не хочу пустить все на ветер. Надо, чтобы это место снова стало домом.

— Клево, — улыбнулась Джинни. — Валяй. И зови нас, если понадобится помощь. Но только… Эй, Дин! — крикнула она. — Энтони! Гермиона! А ведь нам, наверно, нужно будет прибрать к рукам Хогвартс!

Дин взбежал по лестнице. Гермиона выглядывала у него из-за плеча.

— Или принять какой-нибудь такой закон, — поправилась Джинни.

Люпин взглянул на нее, она ухмыльнулась в ответ:

— Один раз мы с этим уже справились.

Уизли восстановили Нору — на старых заброшенных развалинах первого дома. Они говорили о Перси. Чарли отдал копии старых, потрепанных книг о драконах с библиотечными штампами племянникам и племянницам. Рон учил их играть в шахматы и никогда не позволял им выигрывать легко — ну то есть слишком легко. Джинни показывала им заклятья, которые сама выучила когда-то, сидя на коленях у Сириуса или Грюма. Чо учила их летать.

Когда первым из внуков Уизли исполнилось десять, все — и члены семьи, и друзья — пришли на платформу 9 ?. Паровоз отливал алым, на платформе стоял шум, поезд должен был вот-вот отправиться к прекрасному замку у леса, а не в темные подвалы, не в холодные стены, где Рон, и Билл, и Перси учились колдовать, и прятаться, и плакать как можно тише.

Молли обнимала и целовала рыжие макушки, Джинни надавала советов и сунула отмычки для дверей, зачарованных от Алохоморы.

Вокруг них по всей платформе дети, которым нечего было бояться, смеясь, садились в Хогвартс-экспресс. Может быть, где-то в этом поезде ехал мальчик с волосами дыбом, который не знал, как пройти сквозь стену на платформу. Может быть, он как раз заводил дружбу с другим мальчиком, у которого на носу было грязное пятно, а в сумке бутерброды с солониной. Может быть, еще один мальчик потерял свою жабу, и добрая, хоть и любящая покомандовать девочка помогала ему отыскать потерю.

Дети приклеились носами к окнам поезда и что-то кричали родителям, неразборчиво, но радостно.

Чо прислонилась к мягкому плечу Луны и расплакалась — так безудержно, что почти ослепла, — потому что их мир наконец ожил. Рон взял ее за руку, Луна — за другую, и они сжали их так крепко, как только могли.

Любовь — не что иное, как волшебство. Она хранит память. Она воскрешает.