Синфьотли (джен)

Захдящее Солнце заливает крыши Стокгольма золотым сиянием. Красная черепица, стены красного кирпича и такие же трубы — дома Вазастана, тесно примкнувшие друг к другу, в ослепительном свете августовского заката были практически лишены опознавательных черт. Какой-то повыше, какой-то пониже. У одного — выше трубы, второй выше сам, а третий — третий отличается большими слуховыми окнами, почти что барочными люкарнами-световодами. Впрочем, откуда в Вазастане барокко? Дом довольно новый, а окно явно было расширено еще позднее, едва не изуродовав фасад здания.

То, что находится за этим окном, безусловно, нетипично для чердака и весьма примечательно — но не сейчас. Сейчас куда более интересен ведущийся двумя этажами ниже разговор. 

— А они решили по-другому. Предположим, — сказал кто-то из них, — что старые мифы о пришельцах со звезд правдивы. Уровень развития наших рациональных знаний не может даже предположить принципы действия их звездных кораблей, ну и что? Нам нужен результат, а не наука: давайте предположим, что нужные нам феномены существуют, что они постижимы — а потом будем искать подтверждения их существования.

— В общем, они начали искать под фонарем?

— Под фонарем? А, старый анекдот. Именно. Они решили, что проиграть они могут не более чем собственную жизнь и честь, а выиграть — новый мир для Новой Германии. В общем, они принялись искать феномены. И одна из экспедиций увенчалась успехом.

Не имея ни малейшего представления о том, как может работать антигравитация, они заключили, что одним из наблюдаемых признаков "ангара с летающими тарелочками" может служить нарушение равенства гравитационной и инертной массы. Обползав полмира с гравиметрами — слышали об обществе Врил, искавшем вход в полую Землю? — они наткнулись на искомое. Не Тибет, нет. И не Антарктида. Древние, миллиардолетние граниты Финляндии содержали в себе изотопную аномалию, а в ней — гроздь абсолютно черных шариков. Они слипались при прикосновении и разделялись ровно пополам от воздействия электричества или жесткого излучения — и их гравитационная масса уменьшалась с возрастанием их количества. Половина от инертной, четверть от инертной, ноль...антигравитация.

* * *

Фактографическая справка: "Ланчанское чудо — артефакт христианской традиции, шесть объектов неизвестной природы, согласно традиции являющимися пресуществленными вином и хлебом причастия. Одним из приписываемых артефакту свойств является физический парадокс: пять `капель крови` совместно весят столько же, сколько и каждый из них".

Справка помечена руной 'беркана' — вторым из семи знаков, использовавшихся для маркировки внутренней корреспонденции.

Никакой более поздней информации по этому отрывку нет.

* * *

— Что является лучшей машиной на Земле, достойной наследия предков, спросили они тогда? Механические игрушки-самолеты? Ракетопланы, способные достигнуть иного берега Атлантического Океана? Нет. Самолеты — лишь транспорт, ракеты — лишь оружие, летающие краны — лишь инструменты, подпорки для лучшей из машин. Такую силу достойно дать лишь человеку.

Бионику они придумали сами.

— Это из-за этого так?.. — мужчина в кресле нервно чиркнул спичкой. — А, черт! — раскуренная сигарета отправилась в пепельницу.

— Что? А, нет. — ответил сидящий напротив карлик, усмехнувшись. — Это регулировка желез внутренней секреции: они хотели, чтобы их игрушка жила долго, просто, на всякий случай. Нету полового созревания, нету обоняния, — вы курите, курите — почти нет чувства вкуса, зато есть прогнозируемый срок жизни в девяносто-сто лет. Еще сопротивляемость контактным ядам, хотя отравить или опоить меня можно, — глаза карлика блеснули из-под густых бровей — неважно, впрочем. Эта штука, — он коснулся ремня, — тоже не играет особой роли, это требование вашего правительства, дурацкая идея маскировки под микровертолет. На самом деле имплантаты расположены в верхней части торса, вместо верхушки одного из легких и под мышцами плечевого пояса, управляются биотоками: Хольцлёхнер, все же, был неплохим ученым.

— Хольцлёхнер? Да, я, пожалуй, закурю. Можете открыть окно? У Хильдур, к счастью или увы, нету проблем с обонянием.

Собеседник беззвучно подплыл к окну, раздернув шторы. В кухню ворвался свет заходящего солнца.

— Впечатляет куда больше, чем, извините, дурацкий винт, действительно. Думаю, дело с ним совсем не в маскировке, точнее, наоборот. Так все же Хольцлёхнер?

— А вы думали, Йозеф Менгеле? Я с ним не сталкивался, но судя по материалам дела, он был скорее психопатом и садистом, нежели исследователем, не говоря уж о том, чтобы счесть его ученым.

— Нет, я жалею о том, что сразу не догадался. Экстремальная медицина, авиация, эндокринология и Аннербе, это очевидно же,...

* * *

— Здравствуйте, дядя! — пухлый мальчуган вскочил с кровати и подбежал к зашедшему в палату человеку. — Мы пойдем в питомник? Как там Альберг, очень хочется его навестить? Я решил все задачки, честно-пречестно!

— Здравствуй, здравствуй. В собачий питомник мы, конечно, сходим, но Альберга там не будет. — дядя Зигмунд нагнулся и доверительно прошептал, — Он улетел, но оставил тебе свои крылья.

* * *

— ...группа Зигмунда Рашера. И тогда вы из?..

— Если позволите, я опущу начало моей жизни. Это не имеет особого значения, а мне неприятно это вспоминать. Да и с самим Рашером я почти не пересекался, хотя и видел его — издали, как лабораторный эксперимент. В Швецию я попал в сорок четвертом году, когда окончательно рухнул Восточный Фронт: мой создатель решил, что запахло жареным и решил смыться в нейтральную Швецию, заодно продав кое-какие документы. Продать не успел. Как раз в это время Гиммлеру стала известна одна забавная семейная тайна Зигмунда, совершенно случайно, ветер в открытое окно надул, наверное, — карлик нехорошо осклабился, — Зигмунд сам попал в Бухенвальд, и с вашим правительством договаривался я лично. Свобода и покровительство в обмен на небольшие меры предосторожности и, главное, право изучить мой труп после моей смерти. Которая, как я сказал, наступит нескоро.

Но речь, на самом деле, не об этом. Я вижу, что вы увлекаетесь сбором народных сказок. И их экспериментальной проверкой, там, гадание на рунах, гномы и саламандры, цвет папоротника, разрыв-трава, плакун-трава, — карлик поднял стакан, посмотрев сквозь него на вечернее небо Стокгольма, — болтун-трава. И когда — не "если", Юлиус Иенсен, а "когда"! — вы наткнетесь на что-то, что реально работает, я очень хотел бы, чтобы вы вспомнили мою историю.