Драбблы: Тургор (джен)

В Кузнице стоит нестерпимый жар, словно сам воздух накаляли в огнедышащих горнах и плавили вместо металла.

...Но они обе знают, что это иллюзия. Нет здесь ни капли тепла.

Цепи оставляют на коже передавленные полосы синяков и следы чёрной копоти.

...Но Има не обращает внимания, ведь это обман. Хрупкий женственный силуэт, обнажённая фигура музы страдания — не тело, лишь зримый образ её беззащитной души.

Юна сквозь опалённые ресницы любуется слабым свечением раскалённого клейма. Ещё чуть-чуть, почти готово... Вскоре своды оглашает пронзительный девичий крик.

...Но, насколько бы иначе ни казалось сейчас Сестре-жертве, и боль эта тоже ненастоящая.

Реален один только вечный Голод.

Всё, что делает хозяйка, отдаёт надрывом фанатизма.

...Как прикладывается губами к свежему ожогу на молочно-белой груди, будто паломник к обретённой святыне.

...Как благоговейно перебирает ржавые рукояти рычагов, словно проводит не пытку, а торжественный обряд инициации.

...Как движется, терпеливо превозмогая давление корсета и глухого ворота, затянутых до удушья.

Нельзя вспоминать, что дышать она не умеет. Страдание делает её реальнее. Спасает от небытия. Кажется, там, где впивается в ключицу плотная кромка, даже проступает Пурпурная кровь...

Сильные переживания дают отсрочку от растворения в забвении, и Има тоже знает это. А ещё — что когда явятся истязать их Братья, будет стократ хуже.

"Завтра в наши Покои придёт Лазурь..." — обещают они друг другу.

...Цвет времени и ожидания.

Хлыст стегает практически наугад, насколько видит сквозь вспышки агонии Има по полубезумным, полуслепым от ярких ревущих печей глазам Сестры.

...Цвет боли.

Они обе рождены мученицами: одна — страстной и неистовой, другая — печальной и покорной.

...Цвет отчаянной надежды.

У них нет даже этого "завтра": время закольцовано бесконечной чередой повторяющихся циклов. Но они ещё жаждут жить. Если не для лучшего мира, так хоть друг для друга.