К Еве (гет)

— Нет, я не говорю, что искусство мёртво, умирает или на грани. Совсем нет, — молодой человек улыбнулся, но она в этот момент не смотрела, поэтому он быстро спрятал улыбку и вернул лицу серьёзное выражение рассуждающего: — Просто и литература, и кинематограф растеряли весь свой эффект. В большинстве случаев это скучно, хотя вовсе даже не поучительно. А эти выставки? Если новый художник, если якобы «свежий взгляд», то это обязательно чушь, на которой ничего не разобрать. Складывается впечатление, что картины пишут люди, рожденные для того, чтобы плавать. А если холсты, перенесшие века, то, как правило, это устаревшая жуть. Когда я смотрю на всех этих голых некрасивых женщин и мужчин со странными позами, я вспоминаю о том, что человек это рисовавший еще верил в то, что земля плоская. И непонятно, с чего я должен чему-то учиться через «шедевры» неандертальца…

— Ох, Фрэнсис, — она, его учитель, его мисс Лоос засмеялась и закрыла журнал. — Вы стараетесь не быть максималистом, но всё юношеское в вас прорывается. Дело как раз в том, чтобы находить достойное. Это правильно, когда нравится далеко не всё, ведь именно так мы ощущаем счастье, когда, пропустив через руки не одну книгу, находим наконец то самое, нужное. Мы чувствуем счастье. И вам, мистер Вульф, просто следует искать свое в искусстве.

— Но всё вызывает отчуждение, — Фрэнсис Вульф пожал плечами и покачал головой, словно посмотрел на еще одну фотографию в зале и вновь разочаровался, вновь это в нем ничего хорошего не вызвало. Не зацепило. — Эти фильмы… старые слишком убоги, а новые… — задумался на долю секунды, стоит ли использовать такое слово, и решился, посчитав, что с мисс Лоос они достаточно близки, — не возбуждают. Ничего во мне не возбуждает, и, поверьте, не только во мне.

— Лучше помогите, Фрэнсис, — она поднялась и направилась к шкафу во всю стену: от пола до потолка, от стены до стены простирались полки.

Мисс Лоос поставила к шкафу стул, отодвинув его от школьного стола, за которым обычно сидел Марк Боуре, учащийся на одном курсе с Фрэнсисом. Сняла туфли на невысокой черной шпильке и аккуратно поставила стопу на стул.

Фрэнсис видел узкую щиколотку, тонкий черный капрон, и взгляд его взбирался всё выше и выше, туда, где колено, и еще выше, докуда позволяла узкая юбка. Смотрел, не отрываясь, но всё же подоспел помочь:

— Пожалуйста, только не упадите, ваш предмет для меня самый любимый, и только вы в нем прекрасны, — зашептал он и крепко сжал ее руку в своей. Чувствовал, как мисс Лоос опирается на его силу, пока нужно, пока она не оказалась твёрдо стоящей на стуле.

— Но ведь работа над эссе — это искусство, — высвободив руку, она указала на стопку массивных книг на ее столе возле закрытого журнала Поведения.

— Да, единственный вид искусства, что меня еще возбуждает, — ученик от нее удалялся. Широкая спина, расправленные плечи, белый воротник, торчащий из-под блейзера и едва касающийся каштановых волос. Коротких каштановых волос… которые юноша каждый день заливает лаком, делая пробор на правую сторону.

Фрэнсис Вульф остановился у стола и медленно поднял всю кипу книг, и теперь уже приближался. Напряженный, немного нахмурившийся, стопка томов почти доходила до его подбородка. Острого подбородка.

— Господи, Фрэнсис, — учительница подавила в себе желание спуститься и помочь ученику. — Надо было разбить хотя бы на две части! Тебе же очень тяжело.

— Все в порядке, совсем не тяжело, — улыбнулся, и наконец она это видела. Жаль вышло немного сковано, не так обаятельно, как обычно, — … мисс Лоос.

Медленно водрузил книги на всё тот же стол Марка Боуре, его однокурсника.

— Знаете, еще что хорошо — это музыка. — Передал ей первую книгу, и мисс Лоос обхватила ее двумя руками с противоположных сторон. — Но это не искусство, это подхватывание настроения.

— Но «подхватывание» настроения, влияние таким образом — это и есть одно из качеств искусства. — Она приподнялась и поставила книгу на полку.

— Я отказываюсь это воспринимать, — Фрэнсис засмеялся и протянул ей следующую. — Иначе даже общение станет искусством.

— Так и есть, — поставила вторую рядом.

— Нет, — засмеялся еще раз, — общение — это повседневность. Повседневность не несет в себе ничего шедеврального.

— Но именно в повседневности время от времени и рождается нечто великое. В таких обычных днях, как этот, просто в других местах.

— Но такой день повседневным не назовешь. Он уже великий. — Он передал очередную книгу, не поднимая высоко, и тем самым заставил мисс Лоос наклониться чуть ниже.

На миг у Фрэнсиса появилась возможность заглянуть в декольте, но он не посмел ей воспользоваться — учитель смотрела ему прямо в глаза.

— Я рада, что тебе западает в сердце хотя бы музыка, — милая улыбка и разгиб, чтобы вернуть очередную историю на полку.

— Не сказал бы, — усмехнулся, стараясь подавить обиду от упущенного шанса. — Зои отняла возможность этим наслаждаться.

— Как же твоя сестра это сделала?

— Она приходит домой и включает погромче, чтобы ни я, ни отец не слышали, как она плачет. — Предпоследняя книга оказалась в его руках, а через секунду — уже в ее. — Это не плохая музыка, но не соответствующая моему настроению, так что получать удовольствие не могу.

— Может, потому что дело не в музыке, а в том, что сестра плачет? Зои нуждается в твоем внимании, Фрэнсис.

— Зои нуждается в матери. — Последний том в светло-синей пошарпанной обложке был передан. — В женщине, которая мнила себя, вероятно, эстетом. В женщине, которая перепила и решила назвать нас Фрэнсис и Зои, хотя, вероятно, имела ввиду Фрэнни и Зуи, как в той глупой сэлинджеровской повести. А отец, непонятно чем думая, согласился на эту ошибку.

— Ваши имена это не ошибка. Это оригинальность. — Закончив, мисс Лоос вздохнула и улыбнулась, радуясь, что теперь можно уходить домой. — Будь у меня два ангела, я бы хотела назвать их так же.

Фрэнсис галантно снова подал ей руку, помогая спуститься. Она обувалась, а он возвращал стул на место. Она еще раз улыбнулась, но тут же перестала, услышав:

— Но у вас нет детей.

Фрэнсис Вульф. Самый прилежный, самый воспитанный и, к сожалению, самый неоднозначный ее ученик. Легкий, улыбчивый и добрый юноша, соблюдающий все правила ношения формы, и всегда аккуратный во всем. Выполняющий задания лучше всех, никогда не отказывающийся помочь.

Юноша с внимательным взглядом тёмно-зелёных глаз и обаятельной улыбкой. Юноша, потрясавший глубиной своего внутреннего мира, которая раскрывалась в его речах. Удивительно чувствительный мальчик, не лишенный подростковой жестокости.

Он держал женскую сумочку и журнал Поведения, пока учитель закрывала класс на два оборота.

— Я снова предлагаю вам воспользоваться служебным положением и позволить мне вас подвезти, — Фрэнсис так и не вернул предметы, которые держал, владелице, но та их и не требовала.

— Спасибо, мистер Вульф, но мы все знаем правила, — хотя ей безусловно было приятно. — Нашу дружбу другие люди не поймут.

Они зашли в лифт, женский пальчик дотронулся до единицы, и кнопка этажа подсветилась красным. Мисс Лоос забрала свою сумочку и журнал и успела поправить светло-русые волосы, мимолетно глянув в зеркало. Фрэнсис также посмотрел в это самое зеркало, но лишь для того, чтобы взглянуть на нее.

— Понимаю, — легко улыбнулся, — но будьте аккуратны, говорят, количество грязных извращенцев в поездах увеличилось.

Покинув школу, учитель и ученик попрощались до завтра. До среды. Фрэнсис направился к своей машине, не так давно подаренной отцом, а мисс Лоос — к станции. Благо, та находилась всего в десяти минутах хода.

В полупустом поезде она устроилась возле выхода и сразу же открыла журнал Поведения. Что сегодня написала преподавательница французского языка, ее подруга Сара Минха?

«Фрэнсис Вульф. Делать упражнение отказался, в середине урока встал и, не взяв карточку, но взяв Кристофера Тиссена, покинул кабинет, сказав, что хочет в уборную. Отсутствовали более десяти минут, вернувшись, отказались пойти к директору».

Мисс Лоос закрыла глаза и представила, как Фрэнсис поднимается и уходит, срывая урок, как Фрэнсис говорит «Нет» в ответ на задание по написанию эссе о культуре в массах. Представить такое удавалось с трудом.

Она преподает в этой школе уже второй год и каждый день удивляется записям о Фрэнсисе от других преподавателей. Особенно от Сары. Получается, только она, только Ева Лоос знает настоящего Фрэнсиса, она чувствует его. Этого чуткого мальчика, с непростыми переживаниями и большим усердием.

— Все учителя так ошибаются насчет него… — прошептала, прежде чем нажать кнопку открытия дверей и покинуть поезд.

От станции до дома расстояние еще меньше, чем от школы до станции. Узкая дорожка выводит на главную улицу к небольшому домику с двумя кустами можжевельника у невысокой лестницы. Домик без бассейна, сада и веранды. Уютный двухэтажный в белых тонах.

Она подходила к нему, пересекая пустую дорогу, и уже видела корзину цветов у порога. Плетеная корзина, оказавшись в руках, сразу укутала в свой чудесный аромат. Белые лилии, а среди них маленький кусочек картона, содержащий лаконичное «К Еве».

— Алло? — мужской голос раздался на другом конце телефонной трубки.

— Хотела поблагодарить за цветы, — Ева улыбнулась, словно собеседник мог видеть ее, а, быть может, она улыбалась лилиям, потому что взгляда от такой красоты оторвать не могла. — Они великолепны.

— Цветы? Какие цветы?

— Лилии, белые лилии, я вернулась домой и обнаружила их у двери. — Она дотронулась до нежного лепестка, — я подумала, это от тебя.

— Нет, я ничего не присылал. Может, это ошибка адреса?

Нет, написано же «к Еве».

— Да, наверное, не припомню, чтобы за мной ухаживал кто-то, помимо тебя, а раз это не…

— Дорогая, — оборвал ее, — ты же пойдешь со мной в эту субботу в «Голден гарден»? Я так хочу увидеть тебя в вечернем.

— Я подумаю над твоим предложением, — меж ее пальцев снова оказалась карточка отправителя, и силой она заставила себя отвернуться от подарка. От кого же он? — Сегодня прочитала запись Сары, Фрэнсис ушел с занятия самовольно, вместе с Кристофером.

— Мелкий засранец, — без злобы, но очень устало.

— Я к тому, что если позвонит мистер Келлер, то не удивляйся, и, пожалуйста, не ругай Фрэнсиса, уверена, на такое поведение у него была причина.

— И какая же? — мужчина фыркнул. — Нет, придет домой — я ему выскажу, пусть отвечает за то, что творит.

— Уильям, я уже жалею, что тебе рассказала.

— Не надо, милая, и у меня тут работа, я позвоню тебе вечером. Пока. — Уильям Вульф быстро сбросил, не дав Еве уговорить его не трогать сына.

Вина перед вежливым, обходительным учеником застряла в груди. Фрэнсис так добр и мягок с ней, а она… с другой стороны, было бы хуже, если такую весть Уильяму передал бы сам директор, мистер Келлер.

— Сара? — произнесла, как только прекратились гудки. — Представляешь, кто-то прислал мне цветы. Я думала, Уильям, но он говорит, что не имеет к этому никакого отношения.

— Цветы? Ох, люблю цветы… — с оттенком грусти произнесла подруга. — Какие они? Опиши.

— Умопомрачительные, — Ева склонилась над корзинкой, сделала глубокий вдох, и глаза сами собой в блаженстве прикрылись. — Лилии. Пахнут невероятно…