Розы для Темного Лорда (джен)

«Отряд Дамблдора — мобилизация продолжается» выводит Невилл фосфоресцирующей краской и отступает на пару шагов, очень довольно рассматривая надпись.

— Хм, вот так хорошо. Или чего-то ещё не хватает?

— Мозга, Лонгботтом. Вам не хватает мозга, — вдруг отвечают за его спиной. И как его директорской сволочи удаётся так тихо ходить? — Минус сорок баллов с Гриффиндора за порчу школьного имущества, и ещё минус тридцать — за вопиющую глупость. И минус двадцать за прогулки после отбоя, конечно. Зачем вам вообще мобилизовывать отряд — писать на стенах туалета «Здесь был я»? И этим вы надеетесь победить Тёмного Лорда — или вам просто не хватает внимания, и вы надеетесь, что после нескольких Круциастусов вас пожалеет какая-нибудь девчонка? Обойдётесь, Филч найдёт вам более полезное применение в ближайший месяц. Ни на что большее, чем драить туалеты, вы все равно не способны — и вряд ли когда-нибудь будете. Марш в гостиную.

— А ведь в чем-то он прав, — вздыхает Невилл, закончив рассказывать об этом эпизоде Джинни.

— Неправда, Невилл, ты очень способный...

— В гербологии, я знаю. Но ни надписями в коридорах, ни травками мы не сможем победить Пожирателей.

— Ну, моя мама всегда говорит, что с хорошим сорняком даже Тот-кого-нельзя-называть не справится, — смеётся Джинни. — Нужно только найти достаточно хороший сорняк... Невилл, ты куда? Я пошутила!

* * *

Идея победить Волдеморта с помощью растений захватывает его с головой. Ну хорошо, победить может только Гарри — но ведь даже если ему удастся просто отвлечь Пожирателей от убийства магглов и поиска трех друзей, это будет уже замечательно! Невилл зарывается в справочники и научные журналы, осторожно расспрашивает Хагрида о том, как ему удалось сделать тыквы гигантскими, выписывает все новые варианты, но почти все они кажутся ему не подходящими. Пожиратели, к сожалению, не идиоты, хотя как бы хотелось просто прислать им что-то ядовито-плотоядно-кусачее. Но оно должно быть не просто кусачим — а ещё и неубиваемым. И, главное, незаметным. Маленькое, незаметное, неубиваемое, кусачее... Ему нужно совсем не растение!

* * *

«Господину Волдеморту» — сообщает информация на посылке.

Лорд Волдеморт долго изучает её, прежде, чем вскрыть, и, не обнаружив на ней никаких тёмномагических заклинаний, всё-таки открывает.

Внутри — розы.

Несколько изумительных роз бархатисто-чёрного цвета.

И саженцы.

Много саженцев — и письмо, в котором витиевато и подобострастно рассказывается, что «мы — садоводы Британии, ваши преданные, но, до поры, вынужденно тайные сторонники много лет выводили этот замечательный сорт, и теперь, когда усилия наши увенчались, наконец-то, успехом, а наши чаяния и надежды увидеть вас, наконец-то, у власти, сбылись, мы умоляем вас принять в качестве нашего скромного подарка этот совершенно новый сорт роз, которому мы взяли на себя смелость дать ваше имя».

Сорт Волдеморт.

Чёрные розы.

Это красиво… да, пожалуй что, ему это нравится.

* * *

Нарцисса поворачивается к мужу. В ее глазах стоят слезы, и Люциус крепче сжимает набалдашник трости — он не видел, как жена плачет, уже многие годы. Даже война, даже немилость Волдеморта не могли сломить гордый дух леди Малфой. Но сейчас — почему она плачет сейчас, стоя на коленях посреди фамильного сада, бессильно сжимая в тонких пальцах то ли листья, то ли траву?

— Они здесь, Люциус, — голос Нарциссы звенит от напряжения. — Мерлин нас сохрани...

— Авроры?

Люциус выхватывает палочку и посылает в ночную темноту пучки света, пытаясь увидеть хотя бы тени врагов. Но сад тих и безветренен. Вне всякого сомнения, они с женой здесь одни.

— Что случилось, Нарцисса?

Вместо ответа супруга протягивает руки. Люциус светит на листья — пожухлые, пожелтевшие и иссохшие. Они выглядят немного белесыми — ну, паутинка, что с того? Присмотревшись, Люциус различает крохотные рыжеватые точки, снующие по паутинке.

— Это паутинный клещ, — Нарцисса не в силах сдержаться и яростно сжимает опавшую листву в ладонях. — Они сожрали фамильный сад Гойлов всего за два дня! Никакие зелья не помогают, слишком быстро и жадно эти мерзавцы едят.

— Но откуда? — Люциус хмурится. — Я точно помню, что садовники обрабатывали розарии меньше месяца назад.

Нарцисса молчит. Люциус же наклоняется и срывает одну из черных роз с куста, присланного в подарок "преданными садоводами Британии".

На его глазах нежные лепестки тают, сохнут, исчезают в желудках прожорливых, едва видимых глазу существ.

И Мерлин его побери, если Люциус не слышит тихий, но отчетливый хруст.

* * *

Люциус морщится, то и дело прикладывая к носу надушенный платочек. Последние два дня жить в Мэноре стало решительно невозможно. Нарцисса, похоже, решила вспомнить школьную молодость и уроки зельеварения, и — заодно — гербологию. Забаррикадировавшись в лаборатории, великолепная и изящная супруга Люциуса варит нечто омерзительно пахнущее. Честное слово, Люциус готов поклясться, что в лаборатории кто-то сдох, таким смрадом несет из-под двери. Домовики плачут, повариха сбежала, и даже Беллатрикс стала в гости наведываться куда реже. Впрочем, она занята — спасает подаренные Лордом розы от той же напасти.

— Вот! — дверь распахивается, и на пороге появляется Нарцисса, потрясающая колбой с чем-то мутным.

Облаком смрада окутывает всю комнату. Люциус поспешно прижимает к носу платок.

— Дорогая, что это?

— Отрава. Для клеща!

— Ты уверена, что для клеща, а не для нас?

Но Нарцисса не слушает. Взмахом палочки сотворив пульверизатор, она заливает адски воняющую смесь в него, добавляет воды и мчится в сад.

— Или сейчас, или никогда! Если мы не победим клеща, он уничтожит весь сад, и даже фрезии моей прапрабабки, и тогда она точно проклянет меня из гроба! — слышит Люциус удаляющийся голос.

Ночью Малфой спать не может: его глаза слезятся, а желудок то и дело сжимается.

Утром первым делом Малфой бросается к окну. Его взору предстают голые, объеденные дочиста, засыхающие палки побегов...

* * *

От пропитавшей замок вони и жалоб Нарциссы у гостей есть только одно спасение — заняться чем-то приятным. Например, пойти нарисовать натюрморт с этими злосчастными розами ей в подарок — вдруг это ее немного утешит? Кажется, в малой гостиной еще оставался букет на угловом столике...

Сняв с каминной полки фарфоровую статуэтку и захватив акварель, Рабастан идет к розам — и останавливается в изумлении. От пышных роз остались голые черенки — но самое странное не это. На кружевной скатерти вокруг старинной вазы зияют дыры — подумав немного, Рабастан догадывается, что там раньше были лепестки. Неужели эта дрянь теперь ест и скатерть? Он аккуратно подходит — и, приглядевшись, замечает, что и у забытых на столике нот край стал каким-то неровным...

— Руди, иди сюда! — зовет он. — Кажется, наши проблемы больше, чем кажутся. Надеюсь, твоя супруга выбросила ту розу, что была у нее в волосах?..

Родольфус, явившийся на его зов, выглядит… странно.

Рабастан даже не сразу понимает, в чём дело — а потом с удивлением сосредотачивается на капюшоне чёрного шёлкового плаща, почему-то покрывающим голову его брата.

В восемь утра.

В доме.

— А что, рейд был? — спрашивает он удивлённо.

— Что ты спросил про розу? — непривычно отзывается вопросом на вопрос Родольфус, подходя ближе. — Что ты там так разглядываешь?

— Я спросил, выбросила ли Белл розу, что была вчера у неё в волосах, — озадаченно повторяет Рабастан, пытаясь поймать взгляд старшего брата. — Руди, что с тобой?

— Со мной? — переспрашивает тот — и вдруг издаёт странный смешок. — Да мне-то, в общем, уже всё равно, — он сбрасывает капюшон, и потрясённый Рабастан видит под ним совершенно гладкую лысую голову — и не может не отметить, как художник, её весьма неплохую форму. Прямо хоть скульптуру лепи — или рисуй.

Увековечивать лысого Лестрейнджа он, конечно, не хочет — но и скрыть невольную улыбку у него не выходит. Хотя, по-хорошему, тут, разумеется, не до смеха.

— Смешно, — вздыхает Родольфус. — А теперь представь себе Беллу. Такую же Беллу, — добавляет он.

Братья глядят на друга — и вдруг начинают смеяться.

Но это, пожалуй, последний искренний смех в этом доме — потому что очень скоро ситуация из просто нелепой начнёт становиться по-настоящему страшной.

Через несколько дней эта напасть приобретает характер форменной эпидемии — и тут уже не до погибших садов и розариев. Твари — а это, как быстро выясняется, именно твари, крохотные, почти что неразличимые невооружённым взглядом — жрут, кажется, любую органику, но предпочтение отдают… человеческой коже.

Но даже это, как выясняется вскоре, не самое скверное. Куда хуже другое.

Во-первых, очень быстро становится ясно место их обитания — и это не что иное, как всё та же кожа. Иными словами, как выражается Руквуд, «местом обитания и размножения данного вида клеща являются глубокие слои человеческой дермы».

Клещ.

Размножение.

Дерма.

Кожу снять с себя невозможно — а необходимого средства не знает никто. Вернее, снять-то её, разумеется, можно — для этого даже не обязательно быть волшебником. Можно вот, например, как Нагини, которой все люто завидуют — просто сбросить её и жить себе дальше спокойно. Но люди так не умеют — хотя, как на диво спокойно информирует товарищей Уолден МакНейр, у магглов даже существовала такая казнь — путём снятия кожи. У волшебника же даже есть шанс выжить после такого… или, во всяком случае, прожить какое-то время, как сообщает притихшим Пожирателям Эйвери. «Отец, помнится, делал подобные эксперименты…»

Только вот кожа — не кости и даже не зубы, и отрастить новую не получится.

А жизнь без неё хотя и возможна, но лучше уж вечный Круциатус — от него, по крайней мере, умирают куда быстрее, а ощущения, как пишут в старинных манускриптах, сходные.

Днём твари, в основном, спят, и почти не активничают — так же, как и на холоде. А вот ночью и вечером оживляются — и, как показали наблюдения, начинают усиленно питаться и размножаться, заодно опутывая своего хозяина, словно поражённый вредителями розовый куст, своей паутиной.

Выходящей прямо из кожных пор.

Срывать её совершенно нетрудно — но жутко и очень противно.

Сама же кожа со временем воспаляется, а ещё просто неимоверно, сводяще с ума зудит — и нет никакого средства, кроме прикладывания чего-то холодного, этот зуд успокоить.

Какие уж тут боевые операции? Кому в них ходить?

Самого Волдеморта, как кажется поначалу, чудовищная напасть обходит — но все его самые преданные и верные сторонники, весь ближний, да и не очень, круг, лысые, постоянно чешущиеся, с воспалёнными веками, один за другим выбывают из строя и буквально через пару недель становятся совершенно и категорически бесполезны. Не помогает даже и Круциатус — а обещание Авады вызывает в их измученных глазах нечто, очень похожее на надежду.

И чем больше они слабеют — тем больше паутины по утрам их окутывает, и тем плотнее становится мягкий кокон, в волокнах которого спариваются, рождаются и едят, едят, едят миллионы крохотных и очень голодных существ.

Первая смерть случается через три недели после того, как Нарцисса Малфой обнаруживает у себя в саду эту напасть, и смерть эта более чем неожиданна.

Потому что мёртвой однажды утром у жарко горящего камина находят… Нагини.

Вернее, находят странный, больше похожий на мешок плотный паутинный кокон, грязно-белый от мириадов копошащихся в нём клещей.

И лишь вскрыв его, по тщательно обглоданному скелету Люциус Малфой и Родольфус Лестрейдж — оба лысые, истощённые до болезненной худобы, с воспалёнными глазами, ноздрями и губами, которые, похоже, больше всего нравятся паразитам, — опознают змею.

Докладывать Волдеморту обоим должно было бы быть жутко — но оба относятся к этой обязанности на удивление равнодушно. Круциатус давным-давно уже никого из них не пугает, а Авада воспринимается почти что благословением… но такое счастье никого из них, к сожалению, не ждёт.

Волдеморт от подобной новости в ярости, сквозь которую явственно проступает если не страх, то паника. И растерянность — но, впрочем, Пожирателям давно уже наплевать на настроение их хозяина. Клещи постепенно пьют из них силы — и хорошо тем, у постели которых теперь всю ночь напролёт дежурят домовики, терпеливо постоянно сдирающие всю появляющуюся на измученных спящих волшебниках паутину.

Но малфоевских эльфов на всех не хватает, и оставшиеся без них приспосабливаются спать попарно, по полночи стряхивая паутину друг с друга.

Единственным, кого не касается эта напасть, по прежнему является Лорд Волдеморт — поговаривают и что тело его слишком холодно для того, чтобы клещи смогли бы на нём прижиться, и что он вообще никогда не спит, не давая, таким образом, паразитам ни единого шанса…. Много чего поговаривают. Шепчутся порой и о том, что секрет его неуязвимости в совершённом Петтигрю обряде возрождения тела — мол, кость покойника клещам неинтересна, они чуют её и, не будучи падальщиками, не жрут. Подобное, впрочем, говорят очень тихо и самым доверенным людям — хотя мало кто уже по-настоящему опасается смерти. Авада уж точно лучше, чем быть съеденным заживо.

Страшнее всего задохнуться: клещи очень любят самую нежную кожу и буквально за час объедают губы, ноздри, веки до крови, оплетая их своей омерзительной паутиной, которая, смешавшись с человеческой кровью, склеивается в плотную, упругую, чем-то напоминающую резину массу, намертво прирастающую ко всему, к чему прикасается. Поэтому если не стирать её методично и быстро, пока кровь ещё свежая, сделать это потом можно только вместе с остатками кожи — и некоторым это приходится совершать всё чаще. Потому что следящие тоже слабеют, особенно ближе к рассвету — а проклятая паутина и кровь затвердевает на удивление быстро.

Извести паразитов ни у кого не выходит: не помогают ни зелья, ни заклинания. Малфой-мэнор, как и все остальные дома и поместья, которых коснулось несчастье, закрывают на карантин — слишком страшна перспектива распространения паразитов на всю территорию волшебной Британии. Хогвартс, которого беда, ко всеобщей радости, никак не коснулась, закрыт тоже — и его обитатели счастливы этому, потому что так не вовремя покинувшие его было на выходные брат и сестра Кэрроу вернуться в него не могут и вынуждены коротать время в постепенно зарастающем жутковатой паутиной Малфой-мэноре: клещи предпочитают, конечно, кожу, но не отказываются и от шёлка на мебели и на стенах, от бархата штор, от шерстяных и шёлковых же ковров... А вот Снейп-директор, к вящей досаде того же Невилла, по-прежнему на своём посту — однако же удивительным образом пока что отменяет многие нововведения последнего года, сославшись на чрезвычайное положение и необходимость как можно тщательнее оберегать здоровье учеников. Даже Волдеморт, понимая серьёзность ситуации, не вызывает его в Малфой-мэнор, а общается исключительно ментально, повторяя и повторяя требование найти какое-нибудь зелье, что уничтожит заразу.

Снейп обещает.

Но время идёт — а работа его так и не даёт результата. Образцы он присылает с порталами — но ни один из них, к сожалению, не помогает.

* * *

Рассвет второго майского дня разрывает дикий, какой-то животный крик.

Женский.

Он так пронзителен и в нём столько отчаяния, что он будит всех обитателей Малфой-мэнора. Крик повторяется — и первым до покоев Волдеморта, откуда он и доносится, добирается Родольфус Лестрейдж.

И то, что он видит…

На большой широкой кровати лежит кокон.

Крупный вытянутый кокон из паутины грязно-белого цвета, под которым угадываются очертания длинного и худого человеческого тела.

Беллатрикс Лестрейндж стоит неподалёку от двери — и кричит. В ней давно уже ничего не осталось от той тяжёлой и завораживающей красоты, которая всегда притягивала к ней взгляды — теперь она просто худая лысая женщина, чьё лицо больше напоминает обтянутый кожей череп с потрескавшимися от крови губами и глубоко посаженными обведёнными тёмными кругами глазами.

— Поздно, — дрожа от странного, куда больше напоминающего возбуждение, нежели приличествующий случаю ужас, чувства, говорит Родольфус, удивительно крепко обхватывая жену за плечи и зажимая ей рот ладонью. — Поздно, Белл. Тихо. Силенцио, — спохватывается он, наконец, доставая палочку. — Замолчи.

Лишённая возможности кричать, Беллатрикс вдруг слабеет и обессиленно опускается на пол, ибо сил удерживать жену на ногах у Родольфуса нет. Обойдя её, он медленно подходит к кровати и, наклонившись, долго всматривается в чудовищный, слегка колышущийся кокон.

А затем улыбается — так, как не улыбался уже очень давно.

И только потом смотрит на свою левую руку, на которой вместо метки теперь виден лишь уродливый шрам.

* * *

По странному совпадению, буквально на следующий день очередной эксперимент Северуса Снейпа оказывается, наконец, удачным — и зелье, придуманное им, уничтожает паразитов буквально за одну обработку. Снейп, впрочем, категорично настаивает на тройной — с интервалами в одну, а затем три недели, и охотников спорить с ним и проверять, что будет, если её не сделать, не находится.

Однако карантин, на всякий случай, выдерживают до конца лета — и только в последние дни августа начинается, наконец, расследование.

Первым делом ауроры в сопровождении невыразимцев, конечно же, врываются в Малфой-мэнор — и замирают потрясённо, глядя на голые стены и окна. Нигде ни клочка ткани — лишь голый камень и дерево. Мебель тоже ничем не обита — старинная, деревянная… кажется, подобную любили ещё в достатутные времена. Это странно: о Малфоях ходит устойчивая слава любителей роскоши, а убранство Малфой-мэнора роскошным не назовёшь, хотя года три… или все пять назад, когда ауроры в последний раз обыскивали особняк, тот выглядел совершенно иначе.

Навстречу аурорам и невыразимцам, возглавляемым новым начальником Аврората Гавейном Робардсом, ставленником нового министра Шеклболта, выходят хозяева дома, тоже одетые на удивление просто — впрочем, это как раз не особенно странно. Время не то, наряжаться. Что может быть в такой ситуации уместнее обычного хлопка?

— Мы вас очень ждали, — говорит вместо приветствия Люциус Малфой.

Волосы и у него, и у Нарциссы уже давным-давно отросли — волшебники, всё же, не магглы — и выглядят они оба уже совершенно обычно, от недавнего истощения не осталось ни следа, ни тени.

Они проводят ауроров по коридорам — и, распахнув дверь в покои… пожалуй что, уже бывшие — Лорда, указывают на нечто, лежащее на кровати.

— Мы сделали, что смогли, — говорит Люциус, останавливаясь на самом пороге.

Ауроры медленно подходят к кровати.

О да.

Вероятно, это именно то, за чем они сюда и пришли: тело Волдеморта, заключённое в грязно-белый, почти серый плотный кокон из паутины. Никаких клещей там давно уже нет, конечно, однако потравили их, просто опустив кокон в трансфигурированную здесь же ванну с отравой — и подержав его там, для верности, пару суток. Ту же процедуру проделали позже и с тем, что осталось от любимицы Волдеморта, Нагини, и с остатками её кокона. И положили их здесь же, на пол, в ногах у кровати.

О смерти Тёмного Лорда всем возвестил Снейп, добровольно сдавшийся новым властям почти сразу же после окончания эпидемии — и, увы, опять испортивший всем праздник собственным полным и сокрушительным оправданием, чему опять поспособствовал Дамблдор — пусть даже и нарисованный.

К показаниям портрета своего предшественника на посту директора школы Снейп присовокупил многочисленные собственные воспоминания, из которых следовало много всего… интересного.

В частности, выяснилось, что труднейшую и благороднейшую роль шпиона в стане врага он исполнял отнюдь не один, а в славной, хотя и несколько неожиданной компании, во-первых, хозяина Малфой-мэнора («А кто ещё, по-вашему, мог быть так же хорошо информирован обо всех операциях? Я? Увольте: я почти всё время проводил в школе, как вы себе это представляете?»), а, во-вторых, при помощи и поддержке Мальсибера («Он лучший легилимент в Британии! Он даже в голову к Волдеморту залезть умудрялся — вы сильно льстите мне, господа, полагая, что я способен на что-то подобное!») и Эйвери («Я вообще не знаю арамейского. И древнегреческий у меня хромает. А уж шумерские записи я всегда воспринимал как зарубки узников на стенах каземата. Даже Дамблдор шумерского языка не знал! Как, по-вашему, Дамблдор бы про эти хоркруксы узнал?»). Как ни странно, портрет предпоследнего директора Хогвартса охотно подтверждает всё это: и про мистера Малфоя, «так собой рисковавшего… бедный мальчик!» И про Мальсибера «такой талант! Он ещё в школе подавал такие надежды!» и даже про Эйвери: «я действительно не знаю… не знал шумерского. Да и в арамейском я, надо сказать, не силён…»

Снейпа, в итоге, остаётся лишь отпустить — но новый министр зачем-то идёт дальше и предлагает изрядно притихшему Визенгамоту дать тому Орден Мерлина, причём сразу же первой степени. Выражение лица директора — ибо его никто так и не снимает с директорского поста, а отставку министр просто не принимает — Снейпа во время торжественной церемонии награждения, впрочем, даёт некоторый намёк на возможные причины такого решения, но утверждать с уверенностью, что дело именно в этом, наверняка невозможно.

Награждают его, кстати, вовсе не только… и даже не столько за многолетнюю шпионскую деятельность — причина столь высокой награды в изобретённом замечательным зельеваром лекарстве от той самой заразы, спасшем всю Британию, которая уже начала сдаваться под нашествием прожорливого клеща, создатель которого стоит сейчас рядом с ним, чтобы получить точно такой же орден.

Именно Невилла Лонгботтома награждают за уничтожение самого страшного волшебника последнего столетия.

Пресса пестрит заголовками: «Истинный избранный!» «Тайный план Дамблдора!» «Гарри Поттер принял удар на себя, скрывая настоящего Избранного!». Невилла эти статьи злят и расстраивают, Гарри Поттер, вернувшийся, наконец, вместе со своими друзьями из странствий, смеётся и, хлопая Невилла по плечу, радостно говорит, что он уже получил свой кусок славы — а теперь пришло время Невилла.

Снейп же, ещё едва только узнав о предстоящей награде, задолго до самой церемонии подзывает Лонгботтома к себе:

— Надо признаться, я недооценил ваши способности к разрушению, Лонгботтом, — усмехается он, качая головой. — Кто бы мог подумать, что пророчество так удивительно обернётся… Даже я, признаюсь, никогда ни о чём подобном не думал.

— Видите, профессор, я способен не только драить туалеты, — усмехается в ответ Невилл.

— Вижу, — тоже усмехается Снейп. — Полагаю, что и Тёмный Лорд, и Дамблдор истолковали пророчество с некоторой неточностью — и оно оказалось куда приземлённее, чем представлялось им обоим. Силой, о которой не знал Волдеморт, стал банальнейший паразит… паутинный клещ. Подумать только! — по его губам скользит насмешливая улыбка. — А избранным оказались вы… и вы же, любитель ботаники, уничтожили лучшие розарии и парки магической Англии! Скажите мне, мистер Лонгботтом, представляете ли вы себе, что будет, если их все не обработать, и срочно?

— Я и об этом должен подумать? — дерзит Невилл.

Однако ни страха, ни злости на своего профессора и директора он больше не чувствует.

— Ну, вы же у нас герой, — Снейп кривит губы в ироничной ухмылке. — Вам теперь, Лонгботтом, думать всегда и за всех. Избранным быть не так сладко — поинтересуйтесь деталями у сдавшего вам этот пост мистера Поттера. А пока — я сварил достаточно зелья, чтобы его хватило на всю Британию, но кто-то должен заняться непосредственно обработкой. Иначе зараза вернется и распространится дальше. На дворе лето — не хотите же вы оставить всех нас без урожая? И ведь даже новые посадки без предварительной обработки проводить нельзя, кто знает, не окажутся ли личинки клеща где-то в картошке или в пшенице!

— Ну, раз больше некому, — говорит Невилл. — Всё равно вот-вот начнутся каникулы. Вот сдам ТРИТОНы — и сразу займусь. Сэр, — добавляет он — и в глазах Снейпа мелькает нечто, подозрительно напоминающее улыбку. Хотя, скорее всего, это просто неудачный солнечный блик.

А третьим в ряду награждаемых стоит… Хагрид.

Ему очень неловко, он явно чувствует себя неуютно — но стоит, в новой мантии и с аккуратнейшим образом расчёсанной бородой. И когда министр легко и изящно левитирует сам себя, чтобы нормально дотянуться до груди великана, и прикалывает к его груди орден Мерлина — правда, и это страшно возмущает Невилла, всего-навсего второй степени, а ведь без него клеща создать бы не удалось! — Хагрид не удерживает растроганных слёз.

* * *

Господ же Малфоя-старшего, Мальсибера и Эйвери Визенгамот неохотно оправдывает — а куда судьям деваться, если в их пользу свидетельствует новоявленный кавалер ордена Мерлина? Которого они же сами недавно и наградили — младшему же Малфою, Драко, наказание не грозит из-за несовершеннолетия и наложенного на него, по всеобщему свидетельству свежеоправданных и Нарциссы, Империо.

Последним сюрпризом становится судьба Августуса Руквуда, который его коллегами из Отдела Тайн объявляется уникальным специалистом по Волдеморту. Они «со всей ответственностью» заявляют, что без его помощи решить проблему с так и оставшимся в мистере Поттере последнем хоркруксе им не удастся — да и изучить существо внутри кокона, которое то ли умерло, то ли живо, они полноценно без него тоже не смогут. Как-никак, Руквуд, по их словам, много лет наблюдал за феноменом под названием «Волдеморт» и знает о нём, пожалуй что, больше кого бы то ни было.

Визенгамот, конечно, к Отделу Тайн прислушивается, и передаёт Руквуда, что называется, на их попечение.

А вот остальных Пожирателей Смерти попросту не находят.

На все вопросы об их местонахождении их бывшие товарищи пожимают плечами и очень искренне отвечают:

— Откуда нам знать?

И действительно.

Разве же они сторожа друг для друга?