Чертенка застают врасплох (гет)

Лили терпеть не может цирк. Все эти животные, скачущие по сцене, заставляют ее зевать и смотреть на часы каждые десять минут. Она согласилась пойти только потому, что Тедди нужна помощь. Ведь это гоблину понятно. Иначе зачем он позвал ее с собой?

В середине представления, когда на сцене бегают нюхлеры, а пятки Лили бесшумно отбивают загадочный ритм, шепот Тедди раздается прямо над ее ухом:

— Хочешь уйти?

Лили утвердительно кивает. Еще полчаса она здесь не выдержит, потому что нюхлеры ее не умиляют.

Извиняясь и наступая на ноги тем, кто с блестящими от восторга глазами смотрит на беспорядочно снующих по сцене зверей, они выходят из зала и, разом выдохнув, идут в гардероб. Тедди с облегчением кидает программу представления в мусорное ведро. Лили с шумом втягивает запах шерсти, овощей и испражнений, исходящих из комнаты за темной дверью, и неприязненно морщится.

— Не любишь зверей? — спрашивает он, смотря на нее с улыбкой, и протягивает ей мантию. Гардеробщица — старая волшебница с длинной седой челкой — смотрит на них с любопытством.

— Пыталась дать себе второй шанс, — отвечает Лили и ищет перчатки в карманах.

— Я тоже, — Тедди хмурится, и его волосы становятся черными, а нос чуть укорачивается. Лили на мгновение понимает, что испытывала Виктуар. Не так просто любить человека, когда он постоянно меняется — не в переносном, а в буквальном смысле. Тут приходится любить душу, ведь только она неизменна.

— Хочешь домой, или прогуляемся? — интересуется он тихо. — Хочу узнать твое мнение кое о чем.

Чертенок внутри Лили насмешливо кашляет и закатывает глаза. Лили мысленно грозит ему кулаком, но сама настороженно улыбается, застегивая непослушные черные пуговицы.

— Я тебя на десять лет младше.

— Брось. Это же не равняется на десять лет глупее, правда? Знаешь, что бабушка говорит про Виктуар?

— Что? — Лили засовывает руки в карманы, потому что опять забыла варежки дома. Когда она перестанет все забывать?

— Она говорит: «Красивая». Про тебя она говорит: «Чертенок, зато настоящая». Сразу видно, кого она больше любит. Так что, этого комплимента достаточно, чтобы ты прогулялась со мной?

Они бредут вдоль набережной, занесенной мелким снегом, разглядывая огни Лондона. Вдалеке вертится колесо обозрения, а рядом с ним сияет подсвеченное здание Парламента.

Лили лениво перебирает ногами и размышляет, что Виктуар отчасти права. Не бывает так, что один прав, а другой — нет. Всегда немножко правы оба и оба же немножко неправы.

— Какой выглядит жизнь в тридцать? — спрашивает она, и зимний ветер сразу залетает в рот.

Тедди поворачивается к ней. Руки у него тоже в карманах, шея замотана знакомым черно-желтым шарфом, а глаза у него сейчас — синие. Интересно, что это значит? Может, у Розы спросить? В энциклопедиях наверняка написано, что означает каждый цвет, ну кроме того, что красный — это цвет ярости и страсти.

— Такой же, как и в двадцать. Только окружающие бесконечно хотят от тебя каких-то действий, к которым ты еще не готов.

— В двадцать они хотят того же, — уверенно замечает Лили и откидывает волосы назад. — Все спрашивают, когда я уже найду себе занятие по душе. А может, его просто нет. Я бесполезна и слоняюсь из дома в дом, принося пироги и изучая то банковское дело, то драконов, то законы магического правопорядка.

— Может, займешься колдографией?

— Пробовала. Надоело через две недели.

— Танцы?

— Ты меня видел на кухне? Я неуклюжая, — Лили отмахивается. — Квиддич, как и животных, я не люблю. Меня даже драконы не заинтересовали. На травы на курсах целителей у меня вылезла аллергия. И потом, торчать в больнице — скучно. И ладно бы я капризничала, в чем все уверены. Но я же правду говорю: ничего мне не подходит.

Тедди останавливается и пристально смотрит в ее замерзшее лицо. Что он там видит? Как в ее глазах пляшут чертенята? А тот, главный чертенок, сидит к ней спиной. Обиделся, что ли? Эй!

— А что ты любишь?

— Разговаривать, — без запинки отвечает Лили. — Но такой профессии нет.

— Еще как есть! — он щелкает пальцами, и его губы расплываются в улыбке. — Международный репортер. Сможешь брать интервью у разных людей, путешествовать по миру. Ты же Чертенок, Лили, тебе наверняка на месте не сидится.

Лили неуверенно приподнимает плечи. Репортер? Журналист? Но это — сфера ее матери, и идти поперек ее дороги не хочется. Хотя можно ведь выбрать другую тему. Все, что угодно, кроме спорта. Чертенок смотрит на нее через плечо в нерешительности и кривит свои чертячьи губы. Ага, застали тебя врасплох хоть раз!

— Не выйдет, — Лили подносит руки ко рту и пытается согреть их горячим дыханием. — Там конкуренция безумная. А я даже ни одного текста не написала для журнала или газеты.

Волосы Тедди из черных становятся синими.

— Твой отец — Поттер, о какой конкуренции ты говоришь?

Лили резко выставляет перед собой руки, так и не успев их согреть.

— Вот это хуже всего. Одни вечно ждут, что я сейчас прямо взлечу и соберу букетик из звезд. А другие вечно будут осуждать все мои достижения и шаги словами «Ну ты ведь дочка Поттера». То есть, я сама по себе ничего не представляю. Нет уж, если добиваться чего-то, так самой. Иначе — неинтересно.

— Точно Чертенок, — бормочет Тедди и, достав из карманов теплые перчатки, протягивает ей. — Возьми, не вздумай артачиться. Замерзнешь. Хочешь кофе?

Лили отрицательно качает головой. В кафе опять будут люди, опять не поговорить от души. Уж лучше замерзнуть, зато разговаривая обо всем на свете. Как с Джессикой.

— Давай договоримся: ты напишешь какой-нибудь обзор, а я его оценю. Идет?

— Идет, — Лили смотрит на него искоса. Профиль у него красивый, но это ненадолго. С этим человеком ни в чем нельзя быть уверенным. И чтобы его понять, нужно коснуться его сердца. — Ты что-то хотел мне рассказать.

Тедди некоторое время молчит, подбрасывая снег носком черного ботинка.

— Понимаешь, я думаю, что количество закрытых дел в отделе значительно увеличится, если я буду работать в качестве подставного лица. Я могу менять внешность, я могу становиться частью любой преступной группы или втираться в доверие преступника. Ведь так дела пойдут гораздо быстрее, чем по стандартной схеме. У меня есть возможности, Чертенок. Я не хочу быть рядовым мракоборцем. Какой от этого толк, если мои способности зарывают в цветочный горшок?

И его волосы снова становятся ярко-красными. Но сейчас, в приглушенном свете лондонской ночи, это не кажется вызывающим.

— Именно поэтому мы разошлись с Виктуар, и я ее не виню, но ради семейной жизни, какой она ее видит, я не готов отказываться от интересной работы. Мужчина без работы — ничто. Вянет и чахнет.

Лили щурит глаза, вдруг понимая, почему отец второй день ходит такой мрачный.

— Ты с папой поссорился из-за этого?

— Он считает это слишком опасным. Уперся так, словно у него два рога, и не двигается с места. Но это нечестно, Лили. Это — моя жизнь, и я имею право ей рисковать. Думаешь, я неправ?

Лили ничего в это мгновение не думает, только чувствует, что пора уходить. Ее начинает тянуть к этому человеку, как тянуло тогда, в четырнадцать, только сейчас ее тянет к нему осознанно. Уходи. Сейчас же. И она зло сжимает свои маленькие кулаки. Чертенок в ее сердце делает то же самое.

— Хватит меня спрашивать, — гневно заявляет она, смотря в его все еще темно-синие глаза. — Что может советовать взрослому мужчине девушка, которая целовалась-то три года назад, ничего не понимает в людях и готова довериться каждому, лишь бы он был незаурядным, к тому же безработная и своевольная! Я торчу в разных домах, слушая лишь то, что все считают нужным мне говорить. Ищу себя. Валяю дурака. Так что прости, но ничем помочь не могу. Проще спросить у птиц. Валяй, спрашивай!

Лили разворачивается, делает несколько широких, яростных шагов вдоль набережной и трансгрессирует прямо на крыльцо дома.

И сразу же замирает. Сердце пускается бежать, и в горле пересыхает. На крыльце стоит отец, и вместо лица у него — грозовая туча.